ли сыну, рано умершему, оба носили имя Никомах. Философские направления, как
известно, именуются путем прибавления частицы "изм" к категории, которая для
мыслителей  этого направления считается базисной. Трудно придумать  в данном
случае  термин на русском языке, древнегреческий это позволяет.  И придумано
название эвдемонизм для направления,  в  котором  счастье признается  высшей
целью  жизни. От  эв -  благо, и  даймоний  - дух,  получается что-то  вроде
благодушия, душевного покоя. Так что "Никомахова этика" считается выдающимся
памятником античного  эвдемонизма. Тут читатель  может  спросить: а  как  же
иначе,  что  еще, кроме счастья, может быть высшей целью жизни? Ну, хотя  бы
свобода, так говорят современные философы. И разъясняют, что  в жизни вполне
возможны  ситуации, когда человек стоит перед выбором: счастье  или свобода.
Греки перед таким выбором не стояли.
     "Никомахова этика" состоит из десяти книг. Структура сочинения довольно
четкая. Она задана ясным принципом: подробно  рассмотреть добродетели, чтобы
понять все, связанное  со  счастьем.  Ибо счастье - это деятельность души  в
полноте добродетели. Вот  они и рассматриваются, добродетели, на  протяжении
многих страниц, весьма подробно.
     Книга первая. В ней анализируется исходное понятие - счастье. Человека,
ориентированного на либеральные ценности,  может разочаровать то, что учение
о счастье,  которое Аристотель  собирается  изложить, оказывается  наукой  о
государстве. Разумеется,  никакого этатизма или превознесения  государства в
современном смысле здесь нет. Все проще. Поскольку человек, по Аристотелю, -
существо политическое, т.е. живущее в полисе (государстве), ясно, что там он
и может достичь счастья.  А наше понимание государства иного рода. Любопытна
классификация  образов  жизни:  государственный, созерцательный  и,  пардон,
скотский.  Последний  избирает  большинство,  это  -  жизнь,  полная  грубых
чувственных   наслаждений.   Государственный  образ   жизни   ведет  человек
деятельный,  тот, для которого  счастье связано с почетом.  Но лучший  образ
жизни - созерцательный. Речь идет о  размышлении, познании  истины ради  нее
самой, а не ради какой-либо пользы. Ясно, почему  это так. Ведь счастье есть
деятельность,  сообразная  с добродетелью,  а высшей  добродетелью  является
разум. В конце книги первой вводится различение добродетелей на мыслительные
(дианоэтические)   -   мудрость,   сообразительность,   рассудительность   и
нравственные (этические) - щедрость, благоразумие.
     Книга  вторая  разъясняет  природу  добродетелей  того и  другого вида.
Мыслительные добродетели формируются обучением, а нравственные  - привычкой.
И то,  и  другое предполагает многократное повторение.  Пожалуй,  подходящее
здесь слово - упражнение, т.е. работа, смысл  которой не столько в единичном
результате,  сколько  в обретении навыков. Аристотель  ясно  высказывается о
цеди этики - не просто знать, что такое добродетель, а стать добродетельным.
В  сфере  нравственной  нечего   рассуждать,  надо   совершать  нравственные
поступки.
     Хотя вся "Никомахова этика"  посвящена исследованию  добродетели, время
от времени Аристотель дает этому главному понятию краткие определения. Вот и
здесь мы находим определение добродетели "по родовому понятию". Оказывается,
что это  - нравственные устои или склад души. Это то, в силу чего мы  хорошо
или дурно владеем своими страстями.
     В  этой  книге  Аристотель  приступает  к  изложению  своего,  ставшего
знаменитым, учения о середине, можно сказать, золотой середине. Это то,  что
не  избыточно  и  не  недостаточно:  избыток  и  недостаток  губительны  для
добродетели.  Излюбленное  занятие  Аристотеля  - давать  определения разным
добродетелям как  серединным состояниям.  Например, мужество - это обладание
серединой  между  страхом  и  отвагой.  Или  щедрость -  это  середина между
мотовством и скупостью.
     Книга третья начинается  с разграничения  произвольных и непроизвольных
поступков.  Непроизвольное  совершается подневольно и  по  неведению.  Иными
словами, здесь на первом месте внешние условия. А при произвольных действиях
главную роль играет мотив - нечто внутреннее. Далее рассматривается вопрос о
сознательном выборе и принятии решений. Это  необходимо, чтобы показать, что
добродетели произвольны и зависят от нас.
     Аристотель весьма конкретен, он предпочитает простые  примеры и разборы
обыденных  ситуаций. Ему надо  сосчитать число добродетелей,  взяв каждую  в
отдельности и рассмотрев, какова она, к  чему  относится и как  проявляется.
Много говорится,  например, о  мужестве. Для греков, а особенно  для римлян,
эта  добродетель  была  на  втором  месте,  после  мудрости.   "Мужественные
решительны в деле, а перед тем спокойны", - пишет  Аристотель. Ясно  о каком
деле речь - о войне. Но не только  в битве проявляется мужество. Всего видов
мужества Аристотель насчитывает пять. Кроме  воинского,  еще гражданское, из
тех, что  могут быть названы кратко. Далее можно перечислить:  немужественен
тот, кто легко впадает в гнев,  кто  самонадеян и  кто пребывает в незнании.
Противоположные им  -  мужественны. В конце  книги  подробно рассматривается
вопрос, о том, что есть благоразумие.
     Книга  четвертая.  По  порядку  исследования  в этой книге присутствуют
следующие   добродетели:  щедрость,  великолепие,   величавость,   ровность,
любезность. Человеку нашего времени слова  величавость  и великолепие мало о
чем  говорят.  О  других  добродетелях  из  этого  списка   мы   знаем   или
догадываемся.  Чтение  Аристотеля  позволяет  нам  и   узнать,  и  уточнить.
Любопытно, что учение  о середине формально  предполагает существование  для
каждой добродетели крайних состояний - того, во что превращается добродетель
при избытке или недостатке. Но в языке не всегда находятся слова, выражающие
эти состояния. Есть такие слова для мужества и щедрости, а для ровности нет.
Точнее, само слово ровность не обозначает точно ту золотую середину, которой
надо обладать, чтобы быть добродетельным. И  для  соответствующих крайностей
нет  слов.  "Мы относим  к середине ровность,  которая отклоняется в сторону
недостатка",  - пишет Аристотель. А страсть, вокруг которой обсуждается тема
ровности,  есть  гнев.  Не  обладающие  этой  добродетелью гневливы, горячи,
желчны, злобны.
     Смысл  великолепия   можно  понять,   зная  соответствующие  крайности.
Недостаток в великолепии есть  мелочность,  а избыток - безвкусная пышность.
Эта добродетель имеет отношение  к  имуществу.  Траты великолепного велики и
подобающи.  А величавость  -  добродетель  особенная.  Это,  можно  сказать,
украшение   добродетелей.   Истинно  величавым  быть   трудно,  это  требует
нравственного   совершенства.  Величавых   часто  считают   гордецами.   Они
равнодушны  к ценностям  толпы,  не суетливы, даже  праздны. Однако  же  они
деятельны в великих и  славных  делах, каковые, естественно,  не каждый день
случаются. Великое - большая редкость, поэтому величавому мало что важно.
     Книга пятая. Она целиком посвящена справедливости, точнее, добродетели,
которая   обозначается   словом   "dikaiosyne"   (латинская   транскрипция).
Переводчик "Никомаховой этики", представленной  в данном  томе, отказался от
традиции переводить "dikaiosyne"  словом  "справедливость", предложив вместо
него  слово  "правосудность".   Классический  русский  язык  это  позволяет:
правосудный  человек - тот, кто судит и поступает по праву. Короче говоря, в
этой книге  речь идет  о справедливости,  праве  и правосознании.  Мы  будем
использовать слова "правосудность"  и  "справедливость" как  синонимы. Текст
весьма сложен, читателю, желающему разобраться в этой теории, надо набраться
терпения.
     Прежде всего Аристотель различает справедливость общую  и  частную. Это
вроде  понятного нам  различения на мораль  и право. Общая  справедливость -
величайшая  из  добродетелей.  Это даже не отдельная добродетель, а  признак
гармонического единства всех других добродетелей. Здесь Аристотель солидарен
с Платоном,  который  в "Государстве" под справедливостью  понимает единство
мудрости,  мужества и  рассудительности. Далее  вводится  два  вида  частной
справедливости:  коммутативная  и  дистрибутивная   (латынь).  Термины   эти
появились   позже,   в  русском   языке  принята  соответствующая   пара   -
распределительная  и  компенсаторная  (уравнительная).  Первая  относится  к
ситуациям распределения благ в зависимости от статуса (достоинства),  вторая
- к разнообразным ситуациям обмена (простейший пример - купля-продажа).
     Книга   шестая.  При  рассмотрении   добродетелей  Аристотель   следует
определенной  логике. Вначале идет анализ  нравственных  добродетелей, затем
"справедливость" как нечто, опирающееся на рациональное начало, и,  наконец,
добродетели  собственно  разума, или  дианоэтические  добродетели.  К ним  и
переходит Аристотель в книге шестой.
     Разум продуцирует  мысль.  Но не любая мысль рассматривается в этике, а
та, которая есть начало поступков (практики). В философии Нового времени это
будет названо  "практическим  разумом". В  отличие  от  теоретического,  или
чистого. Однако  одной  мысли недостаточно  для  поступка, "мысль ничего  не
приводит  в движение". Необходима еще другая сила души - стремление. Это то,
что сегодня мы называем волей. После этих определений Аристотель переходит к
рассмотрению самих "мыслительных" добродетелей - рассудительности, мудрости,
знания, сообразительности. Здесь же  присутствует и  совестливость.  Хотя  в
этом  ряду совестливость  может  показаться не  вполне  уместной, основания,
чтобы поместить ее сюда, у Аристотеля были -  он не разводил слишком  далеко
истину  и  добро.  Их  единство  мы  обнаруживаем  в  определении  совести -
"правильный суд доброго человека".
     Книга седьмая. Рассматривая  добродетели,  Аристотель противопоставляет
им пороки. Это - то, чего следует избегать. Но этого мало, надо еще избегать
невоздержности  и  зверства.  Речь  идет о том, что  находится  за пределами
добродетелей и пороков, о том, что выше (бог) и ниже (зверь) человеческого.
     Воздержности, или выдержанности, отводится много места. Аристотель, как
мыслитель, державшийся больше фактов, нежели идей, не согласен с Сократом  в
том, что  человек  поступает дурно только по неведению. Да, знание - великая
вещь, но  есть еще страсти.  Сократ не различает знание и его применение.  А
ведь знающий человек может и не применять свои знания, т. е. он может знать,
что  поступает дурно,  и не воздерживаться.  Надо различать невоздержность и
распущенность.  Невоздержный  захвачен  сильным   влечением.  А  распущенный
совершает постыдный поступок, не испытывая влечения или испытывая его слабо.
Потому распущенный представляется худшим.
     В  трактате   о  счастье  невозможно  избегнуть   вопроса   о  телесных
удовольствиях  и страданиях. Ведь  принято считать,  что счастье сопряжено с
удовольствием. Аристотель отмечает подробность "народной  этимологии": слово
"ма-кариос"   (блаженный,   счастливый)  происходит  от  "кхайро"  (радуюсь,
наслаждаюсь). От того, кто считает разум "лучшей частью души" нельзя ожидать
особого почтения к  телесным удовольствиям. Однако Аристотель и не аскет. Он
не согласен  с теми, кто не относит удовольствия  к благу только потому, что
их ищут дети и звери. В счастливой жизни благоразумного человека должно быть
место удовольствиям.  А  дурной человек тот, кто ищет  их  избытка. Понятно,
почему люди вообще стремятся к удовольствиям - они вытесняют страдания.
     Книга восьмая.  Она посвящена добродетели,  которая обозначается словом
"philia".   В  русском  языке  есть  много   слов,  от  него   образованных:
"философия",  "библиофил"  и  т.  п. В  данном  случае  речь идет  об особом
отношении между  людьми, о  дружбе или дружественности.  О том, что есть, по
словам  Аристотеля, "самое необходимое для жизни". Philia - это и любовь, но
не  та  любовь, о которой  толкуют персонажи платоновского "Пира". У  греков
было четыре слова для  обозначения разных  оттенков любви. Philia и Eros - в
известном  смысле  противоположны,  как   противоположны  духовный  покой  и
страсть, соединение подобных и противоположных сущностей.
     Дружбу  Аристотель  ставит  выше  справедливости. Ведь  когда  граждане
дружественны друг к другу, они не  нуждаются в суде.  А всего существует три
вида дружбы,  и  различаются они  по тому, ради чего  люди желают друг другу
благ: одни ради блага самого по себе,  другие ради удовольствия, третьи ради
пользы. Возможно, читатель решит, что упоминаемая здесь польза снижает пафос
и  все сводится к  теме "нужного человека".  Нет,  в  жизни бывают ситуации,
когда  соединение  дружбы  и  пользы  вполне  нормально:  старики,  замечает
Аристотель, ищут  не удовольствий, а помощи.  Из соображений пользы дружат и
государства.   Но   совершенная    дружба   устанавливается   между   людьми
добродетельными и  по  добродетели друг другу  подобными. Главный же признак
дружбы - наслаждение  взаимным общением. Поэтому скучные и сварливые люди не
годятся для дружбы.
     От  индивидуально-психологического  аспекта   Аристотель  переходит   к
социальному,  рассматривая дружбу  в связи с  правом и государством.  Такова
ментальность  древнего  грека, государство для него - нечто иное, нежели для
нас. В зависимости  от типа государства по-разному складывается между людьми
дружба.  Одно государственное устройство более  располагает к дружбе, другое
менее.
     Книга  девятая.   В   ней  продолжается  тема   дружбы.   Исследователи
предполагают, что восьмая  и девятая книги "Никомаховой этики"  составляли у
Аристотеля единый трактат о дружбе,  который позднее разделили на две части,
чтобы сделать  все  десять книг соразмерными. И  в этой книге, так  же как в
других,  мы  находим  много  тонких   наблюдений  и  глубоких   размышлений,
подтверждающих мысль о неизменности человеческой природы. В  главном древние
греки  одобряли  и  осуждали  то,  что  одобряем  и осуждаем  мы.  Любопытно
рассуждение о  единомыслии  как  признаке  дружеского отношения.  Это  -  не
сходство мнений,  не согласие, скажем по научным  вопросам,  ибо все  это не
имеет  отношения  к  дружбе.  Единомыслием  обладают  в  том,  что  касается
поступков.   Например,  единомыслие  в  государствах  имеется  тогда,  когда
граждане  согласны между собой относительно того,  что всем им  нужно, когда
они делают то, что приняли сообща. В вопросе Аристотеля "К кому нужно питать
дружбу в  первую  очередь  -  к  самому себе  или  к  кому-нибудь  другому?"
чувствуется, что слово "дружба"  неточно передает греческое "philia". Но это
- детали,  ясно все-таки о  чем речь. Так  вот, себялюбие  считается  чем-то
негативным, потому что под этим обычно имеется в виду неумеренное стремление
к имуществу, почестям и телесным удовольствиям. Когда же человек заботится о
своей  нравственной красоте, никто не осудит его, не назовет себялюбивым. Но
именно такой человек - "себялюб".
     В  обыденном  сознании  очевидна мысль: чем больше друзей,  тем  лучше.
Аристотель  вслед за Гесиодом считает, что и здесь должна быть мера.  Друзей
не  должно  быть  много,  как  и  приправы к  пище.  Чем больше друзей,  тем
затруднительнее ответить услугой за услугу.
     Книга десятая. В размышлении о счастливой жизни нельзя избежать вопроса
об  удовольствиях. Им и посвящена  последняя  книга.  Следуя заведенному  им
порядку   рассмотрения,    Аристотель    вначале    приводит    общепринятые
представления, а затем начинает  анализ по существу. Из того, что говорят об
удовольствиях, верно следующее: а) удовольствие не есть собственно благо, б)
не  всякое   удовольствие   достойно   избрания,  в)  существуют   некоторые
удовольствия, достойные избрания сами по себе.  Что же такое удовольствие  в
сущности?   Это   -  чувство,   порождаемое  совершенной   деятельностью   и
сопровождающее ее. Деятельность же - категория широкая. Это сама жизнь. "Все
стремятся к удовольствию потому же, почему все тянутся к жизни".
     В  конце  книги  Аристотель   возвращается  к   рассмотрению   счастья.
Композиция  "Никомаховой  этики"  совершенна.  Заявлена  тема счастья,  дано
исходное  определение,  а   затем   подробно   обсуждается  его   понятийные
компоненты: добродетель,  дружба, удовольствие. И вот пришло время подводить
итоги. Главный итог в следующем: тот человек самый счастливый, уго проявляет
себя  в деятельности ума, т.е. созерцании. Затем  обнаруживается  любопытная
диалектика.  Счастье - качество  индивидуальное.  Но именно  счастливые люди
наиболее подходят к жизни в обществе. Ибо они, почитая ум, подчиняются уму и
правильному порядку. Они проводят жизнь в добрых делах и не совершают дурных
поступков. Как воспитывать таких людей - вот вопрос. Аристотель считает, что
дело  это  государственное. В  том  смысле,  что  воспитание  осуществляется
благодаря добропорядочным законам.  Здесь намечается  естественный переход к
будущему  сочинению Аристотеля  - "Политике".  Чтобы  философия,  касающаяся
человеческих дел, получила завершенность и полноту.

     В. В. Шкода


* КНИГА ВОСЬМАЯ *




1(1).
     Вслед  за  этим, видимо, идет разбор дружественности (philia), ведь это
разновидность  добродетели,  или,  [во  всяком  случае,  нечто]   причастное
добродетели  (met  aretes),  а  кроме того, это самое необходимое для жизни.
Действительно, никто не выберет жизнь без друзей (philoi), даже в  обмен  на
все  прочие блага. В самом деле, даже у богачей и у тех, кто имеет должности
начальников и власть государя, чрезвычайно  велика  потребность  в  друзьях.
Какая же польза от такого благосостояния (eyeteria), если отнята возможность
благодетельствовать (eyergesia),  а  благодеяние  оказывают  преимущественно
друзьям,  и  это  особенно  похвально?  А  как  сберечь  и  сохранять  [свое
благосостояние] без друзей, ибо, чем оно больше, тем и ненадежней?  Да  и  в
бедности  и  в  прочих  несчастьях  только друзья кажутся прибежищем. Друзья
нужны молодым, чтобы избегать ошибок, и старикам, чтобы ухаживали за ними  и
при  недостатках  от немощи помогали им поступать [хорошо]; а в расцвете лет
они нужны для прекрасных поступков "двум совокупно идущим" [2],  ибо  вместе
люди способнее и к пониманию и к действию.

     Пo-видимому,  в  родителе  дружественность  к  порожденному заложена от
природы, так же как в порожденном -- к родителю, причем не только  у  людей,
но  и  у птиц, и у большинства животных, и у существ одного происхождения --
друг к  другу,  а  особенно  у  людей,  недаром  мы  хвалим  человеколюбивых
(philanthropoi).  Как  близок и дружествен (hos oikeiou kai philon) человеку
всякий  человек,  можно  увидеть  во  время  скитаний[3].   Дружественность,
по-видимому, скрепляет и государства[4], и законодатели усердней заботятся о
дружественности, чем о правосудности, ибо единомыслие -- это, кажется, нечто
подобное   дружественности,  к  единомыслию  же  и  стремятся  больше  всего
законодатели  и  от  разногласий   (stasis),   как   от   вражды,   охраняют
[государство].   И   когда  [граждане]  дружественны,  они  не  нуждаются  в
правосудности, в то" время как, будучи правосудными, они  все  же  нуждаются
еще  и в дружественности; из правосудных же [отношений] наиболее правосудное
считается дружеским (philikon).

     [Дружба -- это] не только нечто необходимое,  но  и  нечто  нравственно
прекрасное,  мы  ведь  воздаем  хвалу  дружелюбным,  а  иметь  много  друзей
почитается  чем-то  прекрасным.  К  тому   же   [некоторые]   считают,   что
добродетельные мужи и дружественные -- это одно и то же [5].


2.
     О  дружбе  немало бывает споров . Одни полагают ее каким-то сходством и
похожих людей -- друзьями, и отсюда поговорки: "Рыбак рыбака..." и "Ворон  к
ворону..." и тому подобные. Другие утверждают противоположно