ью вечно, вечное же не возникает и не
уничтожается.
     Далее, считается, что всякой науке  нас  обучают  (didakte),  а предмет
науки - это предмет усвоения (matheton). Как мы утверждали и в "Аналитиках",
всякое  обучение, исходя  из уже познанного,  [прибегает]  в  одном случае к
наведению,  в  другом  -  к  умозаключению,  [т.  е. силлогизму].  При  этом
наведение  - это  [исходный]  принцип,  и [он ведет] к  общему,  а силлогизм
исходит из общего. Следовательно,  существуют принципы, [т.  е. посылки], из
которых выводится силлогизм и которые не могут быть получены силлогически, а
значит, их получают наведением.
     Итак, научность (episteme) - это доказывающий, [аподиктический],  склад
(сюда надо добавить  и другие уточнения, данные в "Аналитиках"), ибо человек
обладает научным знанием,  когда  он  в  каком-то  смысле  обладает верой  и
принципы ему известны. Если же [принципы известны  ему] не больше вывода, он
будет обладать наукой только привходящим образом.
     (IV). Таким образом мы дадим здесь определение науке.

     4.  В том, что может быть  так и  иначе, одно относится  к  творчеству,
другое к поступкам, а творчество (poiesis) и поступки  (praxis) - это разные
вещи (в этом мы доверяемся сочинениям: для широкого круга). Следовательно, и
предполагающий   поступки   склад,  причастный   суждению,   отличается   от
причастного суждению склада, предполагающего творчество. Поэтому  они друг в
друге не  содержатся,  ибо ни поступок не есть  творчество,  ни творчество -
поступок.  Поскольку,  скажем, зодчество  -  некое  искусство,  а значит,  и
разновидность   соответствующего   причастного   суждению   склада   [души],
предполагающего творчество,  [поскольку,  далее],  не  существует ни  такого
искусства,  которое   не  было  бы  причастным   суждению  и  предполагающим
творчество складом [души], ни подобного склада, который не был бы искусством
[как  искусностью], постольку искусство и склад [души], причастный истинному
суждению и предполагающий  творчество,  -  это, по-видимому,  одно и то  же.
Всякое  искусство  имеет  дело  с  возникновением,  и быть  искусным  значит
разуметь (theorein), как возникает нечто из вещей, могущих быть и не быть  и
чье начало в творце, а не в творимом. Искусство ведь не относится ни к тому,
что существует или возникает с необходимостью, ни к тому, что существует или
возникает  естественно, ибо [все] это имеет  начало  [своего существования и
возникновения]  в  себе  самом. А  поскольку творчество  и  поступки -  вещи
разные, искусство с необходимостью относится к творчеству, а не к поступкам.
Случай и  искусство, между  тем, в каком-то смысле имеют дело с одним  и тем
же; по слову Агафона:

     Искусству случай мил, искусство - случаю.

     Таким образом,  как уже было  сказано, искусство  (и искусность]  - это
некий причастный истинному суждению склад [души], предполагающий творчество,
а неискусность  в  противоположность ему  есть склад  [души], предполагающий
творчество, но  причастный ложному суждению,  причем [и  то  и другое] имеет
дело с вещами, которые могут быть и такими и инакими.

     5(V).  О рассудительности (phronesis) мы тогда составим  понятие, когда
уразумеем, кого мы называем рассудительными. Рассудительным кажется тот, кто
способен принимать верные  решения  в  связи  с благом  и  пользой  для него
самого, однако  не  в частностях - например, что [полезно] для здоровья, для
крепости  тела,  -  но в  целом:  какие [вещи являются благами] для  хорошей
жизни.  Подтверждается  это тем, что мы говорим о  рассудительных в каком-то
отношении,  когда люди сумели хорошо рассчитать,  что нужно  для  достижения
известной  добропорядочной  цели,  [для достижения  которой]  не  существует
искусства Следовательно, кто  способен принимать  [разумные] решения, тот  и
рассудителен в общем смысле слова. Между тем никто не принимает решений ни о
том, что  он может  быть иным,  ни о  том,  что ему невозможно  осуществить.
Следовательно, коль скоро наука связана с доказательством, а  для  того, чьи
принципы  могут быть и такими и инакими, доказательство невозможно  (ибо все
может быть и иначе) и, наконец,  невозможно принимать решения о существующем
с  необходимостью,  то рассудительность не будет ни  наукой, ни  искусством:
наукой не будет, потому  что поступать можно  и так и иначе, а искусством не
будет, потому  что  поступок и  творчество различаются по роду. А значит, ей
остается  быть  истинным причастным  суждению складом [души], предполагающим
поступки, касающиеся блага  и  для человека. Цель творчества отлична от него
[самого],  а цель  поступка,  видимо,  нет, ибо  здесь целью  является  само
благо-получение в поступке. Оттого мы и считаем рассудительным Перикла и ему
подобных,  что они способны  разуметь,  в  чем их собственное благо и  в чем
благо человека, такие качества  мы приписываем тем, что управляет хозяйством
или государством.
     Вот  оттого  мы зовем  и благоразумие  его  именем,  что  полагаем  его
блюстителем   рассудительности,  а   блюдет   оно  такое   представление  [о
собственном и человеческом благе]. Ведь не всякое представление уничтожается
(diaphtheirei)  или   извращается  удовольствием   и   страданием   (скажем,
[представление о том, что] сумма углов треугольника равна или не равна сумме
двух прямых  углов);  [это  происходит только с  представлениями] ,  которые
связаны с поступками. Дело в том, что принципы поступков - это то, ради чего
они совершаются, но для того, кто из-за удовольствия или страдания развращен
(toi  diephtharmenoi), принцип немедленно  теряет очевидность, как и то, что
всякий  выбор  и поступок  надо делать  ради  этого принципа  и  из-за него.
Действительно, порочность уничтожает (phthartike) [именно] принцип.
     Итак,   рассудительностью   необходимо   является   [душевный]   склад,
причастный  суждению,   истинный   и   предполагающий  поступки,  касающиеся
человеческих благ.
     Но,   однако,  если  для  искусства  существует  добродетель,   то  для
рассудительности нет. К тому же  в искусстве предпочтение отдается тому, кто
ошибается  по своей воле,  но в том,  что касается  рассудительности, [такой
человек]  хуже [ошибающегося  непроизвольно], точно так же как  в  случае  с
добродетелями.  Ясно  поэтому,  что  [рассудительность   сама]  есть   некая
добродетель и не есть искусство, [или искусность]. Поскольку  существуют две
части   души,   обладающие   суждением,   рассудительность,  видимо,   будет
добродетелью одной из них, а  именно  той,  что  производит  мнения,  ибо  и
мнение, и рассудительность имеют дело с тем, что может быть и так и иначе Но
рассудительность - это тем не менее не только [душевный]  склад,  причастный
суждению; а  подтверждение этому в том, что  такой склад [души - навык  -  ]
можно забыть, а рассудительность нет.

     6 (VI).  Поскольку наука  -  это  представление  (hypolepsis) общего  и
существующего  с необходимостью,  а  доказательство (ta  apodeikta) и всякое
иное знание исходит  из  принципов, ибо наука  следует  [рас]суждению  (meta
logoy),  постольку  принцип  предмета  научного знания  (toy  epistetoy)  не
относится   ни   [к   ведению]  науки,  ни  [тем   более]   -   искусства  и
рассудительности.  Действительно,  предмет  научного  знания  -  [это нечто]
доказываемое (to apodeikton),  а [искусство и рассудительность] имеют дело с
тем, что может быть и так и иначе. Даже мудрость не для этих первопринципов,
потому  что   мудрецу   свойственно   в   некоторых   случаях   пользоваться
доказательствами.  Если же то, благодаря чему мы  достигаем истины и никогда
не обманываемся  относительно вещей,  не могущих  быть  такими и инакими или
даже могущих, это  наука,  рассудительность, мудрость и ум и ни одна из трех
[способностей]  (под тремя я имею в виду рассудительность, науку и мудрость)
не может [приниматься в расчет в этом случае], остается [сделать вывод], что
для [перво]принципов существует ум.

     7 (VII) Мудрость в искусствах мы признаем за теми, кто безупречно точен
в [своем] искусстве; так, например, Фидия  мы признаем мудрым камнерезом,  а
Поликлета -
     мудрым  ваятелем  статуй, подразумевая  под мудростью, конечно, не  что
иное, как добродетель, [т. е.  совершенство], искусства. Однако мы  уверены,
что существуют  некие мудрецы  в общем смысле, а не  в частном и ни в  каком
другом, как Гомер говорит в "Маргите":

     Боги не дали ему землекопа и пахаря мудрость,
     Да и другой никакой.

     Итак,  ясно, что мудрость -  это самая точная из наук. А значит, должно
быть так, что мудрец не только знает [следствия] из принципов, но и обладает
истинным [знанием самих] принципов (pen tas arkhas aletheyein).
     Мудрость,  следовательно, будет  умом  и наукой,  словно  бы  заглавной
наукой о том, что  всего ценнее. Было бы  нелепо думать, будто либо наука  о
государстве, либо рассудительность - самая важная [наука], поскольку человек
не есть высшее из всего в  мире. Далее, если "здоровое" и "благое" для людей
и рыб различно, но "белое"  и  "прямое" всегда одно и то же, то и мудрым все
бы  признали  одно  и  то  же,  а  "рассудительным"  разное.  Действительно,
рассудительным  назовут того, кто  отлично разбирается  в том или ином деле,
{касающемся [его] самого}, и  предоставят это на  его усмотрение. Вот почему
даже иных зверей признают "рассудительными",  а именно тех, у кого,  видимо,
есть   способность   предчувствия   того,   что  касается   их  собственного
существования. Так что ясно, что мудрость и искусство управлять государством
не  будут  тождественны,  ибо  если  скажут,  что  [умение   разбираться]  в
собственной выгоде есть мудрость, то много окажется мудростей, потому что не
существует  одного  [умения]  для  [определения]  блага  всех  живых существ
совокупно, но для каждого - свое,  коль скоро и врачебное искусство  тоже не
едино для всего существующего.
     А если [сказать], что человек лучше [всех] прочих живых существ, то это
ничего не меняет,  ибо даже человека  много  божественнее по природе  другие
вещи, взять хотя бы  наиболее зримое  -  [звезды], из  которых состоит  небо
(kosmos).
     Из сказанного, таким  образом,  ясно,  что  мудрость -  это  и  научное
знание, и  постижение умом  вещей по  природе  наиболее ценных.  Вот  почему
Анаксагора и Фалеса и им подобных признают мудрыми,  а  рассудительными нет,
так  как  видно, что  своя собственная польза  им неведома,  и признают, что
знают  они  [предметы]   совершенные,   достойные   удивления,   сложные   и
божественные,  однако  бесполезные,  потому  что человеческое  благо они  не
исследуют.

     8.  Рассудительность же связана с  человеческими делами  и с тем, о чем
можно принимать  решение; мы  утверждаем,  что  дело  рассудительного - это,
прежде всего, разумно принимать решения  (to ey boyleyesthai),  а решения не
принимают ни о вещах, которым невозможно быть и такими и инакими, ни о  тех,
что  не имеют  известной цели,  причем эта  цель есть благо, осуществимое  в
поступке. А безусловно способный к  разумным  решениям  (еуboylos)  тот, кто
благодаря расчету (kata ton logismon) умеет добиться высшего из осуществимых
в поступках блага для человека.
     И  не только с общим имеет  дело  рассудительность,  но ей следует быть
осведомленной в частных [вопросах], потому что она направлена на поступки, а
поступок  связан  с  частными  [обстоятельствами]. Вот почему  некоторые, не
будучи знатоками [общих вопросов], в каждом отдельном случае поступают лучше
иных знатоков  [общих  правил] и вообще опытны  в  других  вещах. Так, если,
зная, что  постное  мясо хорошо  переваривается  и полезно  для здоровья, не
знать, какое [мясо бывает]  постным, здоровья не добиться, и скорее добьется
[здоровья] тот, кто знает, что постное и полезное для здоровья [мясо] птиц.
     Итак,  рассудительность направлена  на поступки,  следовательно, [чтобы
быть  рассудительным], нужно  обладать  [знанием)  и  того  и  другого [-  и
частного,  и общего] или даже в большей степени [знанием частных  вопросов].
Однако  и  в  этом случае  имеется  своего рода управляющее, (arkhitektomke)
[знание,  или искусство, т.  е. политика]. И  государственное [искусство], и
рассудительность  -  это  один  и  тот же  склад,  хотя  эти  понятия  и  не
тождественны.
     (VIII).  Рассудительность  в  делах  государства  (politike  phronesis)
[бывает двух видов]: одна как управляющая представляет собою законодательную
[науку], другая как имеющая дело с частными [вопросами] носит общее название
государственной  науки,  причем  она  предполагает   поступки  и  принимание
решений,  ибо что  решено  голосованием [народного  собрания]  как последняя
данность  (to eskhaton) осуществляется  в поступках.  Поэтому только об этих
людях  говорят,  что  они занимаются государственными  делами,  так  как они
действуют подобно ремесленникам.
     Вместо с тем, согласно общему мнению, рассудительностью по преимуществу
является та, что связана с  самим человеком, причем с одним; она  тоже носит
общее имя "рассудительность". А из тех [рассудительностей, что направлены не
на самого ее обладателя,] одна хозяйственная, другая законодательная, третья
государственная,  причем  последняя  подразделяется  на  рассудительность  в
принимании решений и в судопроизводстве.

     9. Итак, знание {блага]  для себя будет одним из видов познания, но  он
весьма  отличается от прочих.  И согласно общему мнению, рассудителен знаток
собственного  блага, который  им  и  занимается; что же  до  государственных
мужей, то они лезут в чужие дела. Потому Еврипид и говорит:

     Я рассудительный? да я бы мог без суеты
     И вместе с многими причисленный к полку
     И долю равную иметь.
     Но те, кто лучше, дело есть кому везде...

     Люди ведь преследуют  свое собственное благо и уверены, что это и  надо
делать. Исходя  из такого мнения,  и пришли [к убеждению], что эти, [занятые
своим  благом люди],  рассудительные, хотя  собственное  благо, вероятно, не
может существовать независимо от хозяйства и  устройства  государства. Более
того, неясно  и  подлежит рассмотрению,  как  нужно вести  свое  собственное
хозяйство.
     Сказанное  подтверждается  также  и  тем,  что молодые  люди становятся
геометрами  и математиками  и  мудрыми в  подобных  предметах,  но,  по всей
видимости,   не   бывают   рассудительными.  Причина   этому   в   том,  что
рассудительность проявляется в частных  случаях,  с  которыми знакомятся  на
опыте, а  молодой человек не бывает опытен, ибо опытность  дается  за долгий
срок. Впрочем,  можно рассмотреть и такой  [вопрос]:  почему, в  самом деле,
ребенок может  стать  математиком, но  мудрым  природоведом не может.  Может
быть,  дело в том, что [предмет математики] существует отвлеченно, а  начала
[предметов философии -  мудрости и физики}  постигаются из опыта? И юноши не
имеют веры [в начала философии и физики],  но только говорят [с чужих слов],
а в чем суть [начал в математике], им совершенно ясно? А кроме того, решение
может быть принято ошибочно либо  с точки зрения общего, либо с точки зрения
частного,  ведь  [можно ошибаться], как  полагая,  что плоха всякая  вода  с
примесями, так и считая, что в данном случае она их содержит.
     Что рассудительность не есть наука, [теперь] ясно, ведь она,  как  было
сказано,  имеет  дело  с  последней  данностью, потому  что  таково  то, что
осуществляется  в поступке. Рассудительность, таким образом,  противоположна
уму,  ибо  ум имеет дело с  [предельно  общими]  определениями, для  которых
невозможно суждение, [или  обоснование], а  рассудительность, напротив, -  с
последней  данностью,  для  [постижения]  которой  существует  не  наука,  а
чувство, однако чувство не собственных  [предметов чувственного восприятия],
а  такое,  благодаря  которому {в математике}  мы  чувствуем,  что последнее
[ограничение  плоскости  ломаной  линией]  - это  треугольник,  ибо здесь  и
придется остановиться.  Но [хотя] по  сравнению с  рассудительностью  это  в
большей  степени  чувства,  оно  представляет  собою  все-таки  особый   вид
[чувства].

     10.   Поиски  (to  dzetein)  отличаются   от   принимания  решений  (to
boyleyesthai),  потому что принимание решения - это один  из видов  поисков.
Что касается  разумности в решениях (eyboylia), то надо  понять,  в  чем  ее
суть, является ли  она своего рода знанием,  [или наукой], мнением, наитием,
или это нечто другого рода.
     Конечно, это не знание, ведь не исследуют то, что знают, а разумность в
решениях  - это  разновидность  принимания  решения,  и  тот, кто  принимает
решение, занимается поисками и расчетом.  Но это, конечно, и  не наитие, ибо
наитие [обходится] без [рас]суждения и [является] внезапно,  между  тем  как
решение  принимают в течение долгого  времени; и пословица  гласит:  решенью
скоро  выполняться,  приниматься  медленно.   Наконец,   и  проницательность
отличается от разумности в решениях, ибо проницательность - это  своего рода
наитие.
     И конечно, разумность  в решениях не совпадает с мнением. Но  поскольку
тот, кто  плохо принимает решения,  ошибается, а  кто разумно -  [поступает]
правильно, ясно, что разумность в решениях - это разновидность правильности,
однако правильности не науки и не  мнения, потому что правильность для науки
не существует (ибо не существует и ошибочность), а для мнения правильность -
[это]  истинность, [а  не разумность],  и вместе с  тем все,  о  чем имеется
мнение,  уже  определено,  [а  решение  принимают  о неопределенном]. Однако
разумность  в  решениях  не  чужда  и  рассуждению.  Остается,  стало  быть,
правильность мысли, ибо мысль - это  еще не утверждение. Ведь и мнение - это
не поиски (dzetesis),  но уже  некое утверждение, а кто принимает решение  -
разумно он  это делает или плохо, - нечто ищет и рассчитывает. Разумность  в
решениях - это  разновидность  правильности в решениях, поэтому сначала надо
исследовать, что такое принимание решения и к чему оно относится.
     Поскольку  "правильность" (orthotes) [говорят] во многих смыслах, ясно,
что правильность  в решениях  - это еще не вся  правильность. Действительно,
невоздержный и дурной человек достигнет поставленной цели по расчету (ek toy
logismoy),  а  следовательно,  будет   человеком,  который   принял  решение
правильно,  но приобрел великое зло. Считается, однако, что  разумно принять
решение  - это  своего рода благо,  потому  что такая  правильность  решения
означает разумность в решениях, которая умеет  достигать блага. Однако благо
можно  получить и  при ложном умозаключении, [т.  е. силлогизме),  а именно:
получить,  что  должно сделать, но способом, каким не должно,  [потому  что]
ложен  средний член силлогизма. Следовательно,  такая  правильность, в  силу
которой  находят то, что нужно, но все же не тем  способом, каким должно, не
есть разумность  в  решениях. Кроме того,  один  находит, [что нужно], долго
обдумывая  решение,  а  другой [решает] быстро.  Значит, правильность в этом
смысле тоже не является разумностью в решениях, а является ею правильность с
точки зрения выгоды, так же как с точки зрения цели, средств и срока.
     Наконец,  решение может  быть разумным  безотносительно и  относительно
определенной цели. И конечно, безотносительно разумное решение правильно для
безотносительной  цели,   а  решение,   разумное  в   каком-то  определенном
отношении, - для относительной цели. Поскольку же принимать разумные решения
свойственно рассудительным,  разумность  в  решениях  будет правильностью  с
точки зрения средств, нужных (to kata to sympheron)  для достижения  той или
иной   цели,   рассудительность   относительно  которых  и   есть   истинное
представление.

     11 (X). Соображение и сообразительность, в силу  которых мы зовем людей
соображающими и сообразительными, не  тождественны науке или  мнению в целом
(ибо  тогда все бы