оказывается чем-то добропорядочным. Но если влечения слабые  и не дурные, [в
воздержности] нет ничего впечатляющего,  а если  они дурные, но слабые, то -
ничего великого.
     Далее, если  воздержность  заставляет  держаться всякого  мнения, в том
числе  ложного,  она дурна. А  если невоздержность состоит  в отступлении от
всякого    мнения,    то    будет   [существовать]   некая   добропорядочная
невоздержность, как, например, у  Софоклова Неоптолема в  "Фи-локтете": ведь
он заслуживает  похвалы  за то, что  не держался  того,  в  чем  его  убедил
Одиссей, так как лгать было мучительно.
     Кроме   того,   трудный   вопрос   ставит   софистическое  рассуждение.
Действительно,  из-за того,  что  софисты хотят заставить принять парадоксы,
чтобы, когда  это удастся, [вызвать удивление]  своей  изобретательностью, -
из-за этого  полученный  силлогизм и являет собой неразрешимую трудность.  В
самом деле, мысль связана, когда из-за неудовлетворенности выводом держаться
его  не хочет, а идти дальше не может, потому  что  не способна опровергнуть
[это] рассуждение.
     При  одном  [софистическом]   рассуждении  выходит,  что  безрассудство
(aphrosyne)  вкупе с  невоздержностью есть  добродетель.  Действительно,  от
невоздержности человек совершает поступки, противоположные [его собственным]
представлениям, а [от безрассудства] ему представляется,  что добродетельные
[поступки] порочны и совершать их не следует, и,  значит, он будет совершать
поступки добродетельные, а не порочные.
     Далее, кто доставляет себе удовольствия и преследует их по убеждению  и
сознательному выбору, тот покажется, должно быть, лучшим в сравнении с  тем,
кто так  поступает  не по расчету,  а  от  невоздержности,  ведь  его  легче
исцелить,  потому  что  можно  переубедить.  К  невоздержному  же  относится
пословица, в  которой  говорится:  "Когда водой  подавишься, чем запивать?",
потому  что если  бы  человек  совершал  поступки по убеждению,  то,  будучи
переубежден, он перестал бы так поступать, в данном  же случае убежденный {в
одном} он, тем не менее, поступает по-другому.
     И  наконец,  если  невоздержность  и воздержность могут  относиться  ко
всему,  кто  же  тогда  будет  невоздержным  во всех  отношениях,  [т.  е. в
безусловном  смысле слова]  (haplos)? В самом деле, никто не  наделен  всеми
[видами]  невоздержности  в  совокупности,  а  между  тем  мы  говорим,  что
некоторые безусловно невоздержны.

     4. Таковы,  стало быть, определенные [логические] за труднения. которые
тут  возникают.  Одни  из  них  надо  отбросить,  а  другие  сохранить,  ибо
разрешение [логического] затруднения - это обнаружение [истины].
     (III). Прежде всего, конечно, надо рассмотреть, сознательно (eidos) или
нет  [поступает невоздержный], и если сознательно, то в каком смысле; затем,
в каких  вещах следует полагать человека невоздержным и воздержным, т. е.  в
любых  ли  удовольствиях и  страданиях  или [только] в  известных,  [строго]
определенных вещах,  а  кроме  того,  одно ли  и  то  же  быть  воздержным и
выдержанным, или это разные вещи?  Соответственно надо рассмотреть и  другие
[вопросы], которые тесно связаны с настоящим исследованием (theoria).
     Начало нашего рассмотрения (skepsis) -  [вопрос  о том], различаются ли
воздержный  и  невоздержный по тому, с чем они имеют дело,  или по тому, как
они  к  этому  относятся, иными  словами,  является ли  человек невоздержным
только потому,  что невоздержен в  отношении совершенно определенных  вещей,
или  не поэтому, а  по  тому, как он к ним относится, или же  и  не по этому
[тоже], но  в  силу  того  и другого вместе. Следующий вопрос:, ко  всему ли
относится  невоздержность и  воздержность  или нет?  Дело ведь  в  том,  что
невоздержный в безусловном смысле слова невоздержен не во всем, но как раз в
том, в чем невоздержен распущенный; однако  и не от того он невоздержен, что
просто имеет дело с этими вещами, [т. е. не в безусловном смысле слова] (ибо
тогда  невоздержность была бы тождественна распущенности), но  от того,  что
имеет  с  ними  дело  вполне  определенным образом.  Ведь если  распущенного
толкает  сознательный   выбор,  так  как   он  считает,  что   нужно  всегда
преследовать  непосредственное удовольствие, то невоздержный так  не думает,
но преследует [все-таки то же самое].

     5.  Для  нашего  рассуждения не  важно, что  невоздержную  жизнь  ведут
вопреки истинному мнению, а не вопреки знанию, ведь некоторые из тех, у кого
есть  мнения,  не сомневаются, а,  напротив, думают, что  их  знания  точны.
Поэтому,  если  [скажут,  что  те],  кто  имеют  лишь  мнения, из-за  слабой
уверенности скорее, нежели те, у  кого [твердые]  знания,  поступают вопреки
своим представлениям [о должном],  то  окажется, что  никакой  разницы между
знанием и мнением нет. В самом  деле, иные ничуть  не менее уверены в том, о
чем имеют мнение, нежели  и  том,  о  чем имеют  знание. Гераклит  ясно  это
показывает.
     Но  поскольку мы говорим "знать" в  двух  смыслах: "знает" говорят и  о
том,  кто,  обладая знанием,  не  применяет  его,  и о  том,  кто  применяет
(khromenos),  -  различие  окажется  между  поступками  вопреки  должному  у
обладателя знания, который его  не  применяет, и обладателя знания,  который
его применяет  (tlieoron),  именно это  последнее нелепо, а не  [то, что так
поступают] без применения [знания].
     Далее, коль скоро посылки бывают двух видов, ничто не мешает, имея обе,
поступать вопреки знанию, а именно применять знание общей посылки, а частной
нет;  между  тем  поступки  - это  частные случаи. Более  того,  может  быть
различие и  внутри  [знания]  общего,  ибо  оно может  относиться  к  самому
[действующему  лицу], а может к  предмету, например, [знание], что  "всякому
человеку полезно сухое",  (предполагает и знание],  что  сам я - человек или
что  такое-то  качество  - сухость.  Однако,  имеет ли  данная  вещь  данное
качество, человек либо  не знает, либо не употребляет [свое знание] в  дело.
При  том  и  другом  способе [знать]  разница  будет столь громадной, что не
покажется странным, если [человек ошибается], обладая знанием только в одном
из смыслов; удивительно, если [он это делает], обладая им иначе.
     Кроме  того,  людям  дано  также  обладать  знанием  способом  иным  по
сравнению с только  что названным. Действительно,  в  обладании  (to ekhein)
[знанием] без применения  мы видим уже совсем другое  обладание (hexis), так
что  в каком-то смысле человек  знанием обладает, а в каком-то  не обладает,
как,  скажем,  спящий,  одержимый и пьяный. Однако  именно таково  состояние
(hoyto  diatithentai)  людей,  охваченных  страстями.  Ведь  порывы  ярости,
любовные влечения  и  некоторые [другие]  из таких [страстей] весьма заметно
влияют на  тело,  а  у некоторых вызывают даже помешательство. Ясно поэтому,
что  необходимо  сказать:  невоздержные  имеют  склад  (ekhein),  сходный  с
[состоянием] этих людей. Если высказывают суждение, исходящее из знания, это
отнюдь не  значит,  что им  обладают,  ведь  и охваченные страстями проводят
доказательства и произносят стихи Эмпедокла; начинающие ученики даже  строят
рассуждения без запинки, но  еще и без всякого знания, ибо со знаниями нужно
срастись,  а  это  требует  времени.  Так  что  высказывания людей,  ведущих
невоздержную жизнь, нужно представлять себе подобными речам лицедеев.
     И  наконец,  на причину  невоздержности  можно посмотреть еще и с точки
зрения естествознания. Одно мнение, [т. е. посылка], касается общего, другое
-  частного,  где,  как  известно, решает чувство.  Когда  же из  этих  двух
[посылок]   сложилось   одно  [мнение],  то  при   [теоретической   посылке]
необходимо, чтобы  душа высказала заключение, а  при [посылках], связанных с
действием (poietikai),  - чтобы тут же осуществила его в поступке. Например,
если "надо отведывать все сладкое", а вот это - как один какой-то из частных
[случаев] - сладкое, то, имея возможность и  не имея препятствий, необходимо
тотчас осуществлять соответствующий поступок. Итак, когда в нас присутствует
общая  посылка, запрещающая отведывать сладкое,  и [общая] посылка, что "все
сладкое доставляет удовольствие",  и [если перед]  нами нечто сладкое (а это
последнее  и  оказывается  действенным),  то,  окажись  у  нас  влечение  [к
удовольствиям],  тогда  одно говорит, что  этого  надо избегать, но влечение
ведет за  собою,  ибо  каждая  из  частей  души  способна  привести  [нас] в
движение. Таким  образом, выходит, что невоздержную жизнь ведут,  в каком-то
смысле рассуждая и имея мнение, которое само  по себе не противоречит (разве
только по случайности) верному суждению, ибо противоречит ему влечение, а не
мнение.  Так  что и по этой причине тоже  звери не невоздержны, так  как  не
имеют  общих  представлений,  но  только  образы  (phantasia)  и  память  об
отдельных [предметах].
     Как устраняется неведение  и  к невоздержному возвращается  его знание,
объясняет то же самое  учение, которое [истолковывает состояние] опьяненного
и  спящего,  и  для  состояния  (pathos)  [невоздержности] оно  не  является
особенным; слушать это [учение] надо у природоведов (physiologoi).
     Поскольку  же  конечная  посылка  [умозаключения]  -  это  и  мнение  о
воспринимаемом чувствами, и  [сила],  в чьей  власти  находятся  поступки, а
одержимый страстью либо  не знает этой посылки,  либо знает, но так, что это
знание, как было сказано, означает не знание, а  только повторение слов, так
же  как  пьяный [бормочет стихи] Эмпедокла; поскольку [далее] последний член
силлогизма не имеет обобщающего смысла и, по-видимому, не является в отличие
от  обобщения,  [т. е.  обобщающего  члена],  научным  (epistemonikon),  тo,
похоже,  получается как  раз то, что хотел доказать Сократ. Дело в том,  что
страсть  не возникает  в присутствии знания,  которое  считается  научным  в
собственном смысле слова (kyrios episteme), и это знание не увлекается силою
страсти;  страсть возникает, когда  в нас  присутствует [только] чувственное
знание.
     Итак, пусть достаточно сказано о том, сознательно или несознательно и в
каком смысле сознательно можно вести невоздержную жизнь.

     6 (IV). Вслед за этим надо сказать о том, существует ли невоздержный во
всех отношениях  [и  в безусловном смысле слова],  или же все  [невоздержные
невоздержны только]  частично,  и  если [невоздержный  во  всех  отношениях]
существует, то с чем он имеет дело.
     Ясно между тем, что воздержные и выдержанные, так же как невоздержные и
изнеженные, проявляются в отношении к удовольствиям и страданиям. Коль скоро
из того, что доставляет удовольствие, одно - вещи необходимые, а другое само
по   себе  заслуживает  избрания,  но   допускает   нарушение  меры,  причем
необходимое относится к телу (под этим я имею в виду то, что связано с пищей
и любовной потребностью,  и подобные телесные [надобности],  с  которыми  мы
соотнесли  распущенность  и благоразумие), а что  является  не  необходимым,
заслуживает  избрания само по  себе (я имею в виду, например, победу, почет,
богатство и тому подобные блага и удовольствия), - [коль скоро все это так],
тогда  тех,  кто [в вещах, достойных  избрания], вопреки заключенному  в них
самих верному  суждению нарушают меру,  мы не называем невоздержными во всех
отношениях,  но уточняем: "невоздержные  в отношении к  имуществу",  или  "к
наживе", или  "к  почестям",  или  "в  порыве ярости",  но не [говорим]  без
уточнений,  потому что  эти люди  отличаются от [невоздержных в  необходимых
вещах]  и  называются  невоздержными  в  силу  сходства.   (Сравним  это   с
победителем Олимпийских игр  по  имени Человек. В самом деле, в случае с ним
общее  понятие  "человек" мало отличалось  от собственного имени,  но все же
отличалось.)  И вот  подтверждение: невоздержность [в общем смысле] осуждают
не только  как недомыслие, но и как известную порочность  или в общем, или в
частном  смысле, [тогда как]  никого  [из невоздержных] в других  отношениях
так, [т. е. как порочных], не [осуждают].
     Из тех, кто имеет дело  с телесными усладами (в связи с ними мы говорим
о благоразумном и распущенном),  тот, кто  не  по  сознательному  выбору, но
вопреки  и ему, и мысли, ищет чрезмерных  удовольствий и избегает страданий,
голода,  жажды,  жары  и  холода  и всего, что бывает от осязания  и  вкуса,
именуется  невоздержным  без  уточнений  (дескать,  в  таком-то   отношении,
например  в  гневе),  а просто  вообще  невоздержным.  Подтверждение  такое:
изнеженным считают за отношение к этим [удовольствиям и неудовольствиям], но
не  за отношение  к  одному  из тех, [не телесных удовольствий].  И  по этой
причине мы  почти отождествляем  невоздержного  и распущенного, так  же  как
воздержного и благоразумного  (но  никого из тех  [дру гих]), потому что они
имеют  дело  с  одними и  теми же  (в  известном  смысле)  удовольствиями  и
страданиями. Но хотя [распущенный  и невоздержный] проявляются в отношении к
одному и тому  же, они это  делают  не одинаково, а  один  по  сознательному
выбору, другой нет.
     Вот почему  мы,  скорее,  назовем  распущенным  того, кто, не испытывая
влечения  или  испытывая  его  слабо,  преследует  чрезмерные удовольствия и
избегает [даже] умеренных страданий, нежели назовем так того, кто делает это
по  сильному влечению. Что же в самом  деле натворит первый, появись в нем к
тому  же  юношески  [страстное] влечение  и сильное страдание  из-за нужды в
необходимых вещах?
     Однако  среди  влечений и  удовольствий  существуют  такие, что по роду
относятся к вещам  прекрасным  и  доброкачественным (ибо, согласно  делению,
произведенному  ранее,  среди  вещей,  доставляющих  удовольствие,  иные  по
природе  достойны  избрания,  другие  им  противоположны,  третьи  находятся
посредине), например имущество и прибыль, победа и почет. По  поводу всего -
и  этих  вещей,  и лежащих  посредине  - людей  осуждают не за то,  что  они
испытывают их воздействие, питают к ним влечение и любовь, но за то, как они
это делают, а именно за то,  что нарушают меру.  Вот почему осуждаются и те,
кто вопреки [верному] суждению либо воздерживаются от чего-то прекрасного по
природе  и благого,  либо (вопреки суждению] преследуют это,  как, например,
те,  кто  больше, чем нужно, хлопочут о почете или о детях  и родителях, ибо
хотя это  тоже относится  к благам  и,  кто  хлопочет об  этом,  заслуживает
похвалы, однако  и тут бывает своего  рода чрезмерность  (если,  скажем, как
Ниоба,  спорить  с  богами  или  относиться  к отцу,  как  Сатир, прозванный
от-целюбом,  так как  считали,  что он  ведет  себя  слишком  глупо);  ввиду
сказанного  в этом [все-таки] нет никакой порочности, потому что сам по себе
каждый такой предмет влечения относится к вещам по [своей] природе достойным
избрания, а дурными и такими, которых  избегают, являются излишества в этом.
Соответственно  нет  и невоздержности,  коль скоро  невоздержность не только
нечто  избегаемое  - это еще и одна из  тех  вещей,  которые осуждаются  - и
все-таки  в силу  сходства страсти мы даже  здесь  говорим о невоздержности,
уточняя в каждом отдельном случае, в чем невоздержность, так же  как "плохой
врач"  и "плохой  лицедей" мы говорим о  человеке,  которого не  назвали  бы
"плохим"  (kakos)  безотносительно.  И  вот как здесь мы  не [обходимся  без
уточнения], потому что каждая из этих ["порочностей"] означает не собственно
порочность (kakia), но подобна ей по соответствию, так, очевидно, и в случае
с невоздержностью и воздержностью  нужно подразумевать  (hypolepteon) только
ту невоздержность  и ту воздержность, что  имеют  отношение  к тому же,  что
благоразумие и распущенность. А в связи с яростью мы  употребляем  эти слова
только  из-за сходства [страсти],  и потому говорим "невоздержный", уточняя:
"в порывах ярости", так же как: "в често[любии]", "в наживе".
     (V). Если  некоторые  вещи доставляют  удовольствие по природе в разных
смыслах: одни - в безусловном,  другие -  в  зависимости  от рода животных и
людей, а [некоторые доставляют его не по природе], но одно - в силу уродств,
другое - в силу привычек, третье - по испорченности естества, [или природы],
то и для каждого из названных случаев тоже можно обнаружить наиболее близкие
им склады [души]. Последние же я называю звероподобными складами,  например:
существо женского пола, о котором рассказывают, что оно, взрезав беременных,
пожирает детей; или тех, кто  наслаждаются (как рассказывают  о некоторых из
дикарей,  живущих  у  Понта)  сырым или  человеческим  мясом;  или  тех, кто
одалживают  друг  другу  детей   для  праздничной   трапезы;   или  то,  что
рассказывают о Фалариде.
     Это склады звероподобные, другие возникают  вследствие болезней (причем
у  некоторых от  помешательства, как,  например,  у  человека,  принесшего в
жертву и  съевшего свою  мать,  или у  раба,  съевшего  печень  товарища  по
рабству), и, наконец, бывают [состояния] как бы  болезненные или от [дурных]
привычек, как, например, привычка выдергивать волосы и грызть ногти, а также
уголь и землю, добавим  к  этому  любовные  наслаждения с  мужчинами. Ведь у
одних это бывает от природы, у  других  - от привычки, как, например, у тех,
кто  с  детства  терпел насилие.  Тех,  у кого  причиной [известного склада]
является природа, никто,  пожалуй,  не назовет невоздержным, как,  например,
женщин  за то, что  в половом  соединении  не  они обладают, а  ими, [как  и
невоздержным  владеет влечение]; соответственно обстоит дело и  с  теми, кто
находится в болезненном состоянии из-за привычки.
     Итак,   каждое  из  этих  состояний,  подобно  зверству,  находится  за
пределами порочности.
     Если состояние таково, то уметь держаться или быть одержимым (kratein e
krateisthai) не  означает [воздержности  и  соответственно] невоздержности в
общем смысле, но [невоздержность только] в силу [внешнего] сходства, подобно
тому как человека, чье состояние в порыве ярости имеет  вид этой страсти, не
следует называть невоздержным.
     Ведь  всякая  чрезмерность  и  в  безрассудстве,  и  в  трусости,  и  в
распущенности, и в злобности либо звероподобная, либо болезненная. А именно,
если человек по природе таков, что всего боится, даже если мышь зашуршит, он
труслив звероподобной трусостью, а если испугался куницы, то от болезненного
[страха  именно перед  этим  зверем}. Что  до безрассудных,  то одни из них,
будучи  от  природы  неспособны  рассчитывать  (alogistoi)  и  живя   только
чувством, звероподобны (как, например, некоторые племена далеких  варваров),
а  другие  из-за  болезней  (например,  эпилепсии  и  помешательства)  имеют
болезненный [склад души].
     Можно обладать  одним из этих  [свойств,  складов, или качеств], только
временно, но не быть им одержимым [всегда]; я  имею в виду возможность того,
что  некий  Фа-ларид  сдержится,  испытывая  влечение  пожрать  ребенка  или
насладиться нелепой  любовью.  А  можно и быть  одержимым, а не только иметь
[склонность].  Словом,   подобно   тому,  как   испорченность,   когда   она
соответствует   [природе]   человека,   определяется   как  испорченность  в
безусловном  смысле,   а   когда   она  с  уточнениями  "звероподобная"  или
болезненная, как безусловная не определяется, подобно  этому, очевидно,  что
одна   невоздержность  может   быть   зверской,   другая   болезненной,   но
невоздержность  в  безусловном,  [или  общем],  смысле соответствует  именно
человеческой распущенности.

     7.  Ясно, таким  образом,  что невоздержность  и  воздержность касаются
только того, чего касаются распущенность и благоразумие, и что разным  видам
этого  соответствуют разные  виды невоздержности, называемые так переносно и
не в безусловном смысле.
     (VI). Давайте  уясним  себе  (theoresomen), что невоздержность в порыве
ярости (peri toy thymoy) менее  позорна, нежели невоздержность во влече