е не обсуждается в Совете.
Оно  не обсуждается и предварительно, чтобы кто-нибудь не сказал: "Если Хари
Селдон установил то-то и то-то, возможно,  он и ошибался". А если кто-нибудь
искренне так считает мадам мэр?
 -- Этот "кто-нибудь" может так говорить, если он -- частное лицо.
 -- Значит, вы хотите сказать, что ограничения свободы слова, о  которых
вы говорите, относятся целиком и полностью к правительству?
 -- Именно. Это отнюдь не  новый принцип Основания. Сначала он относился
к  мэрам всех  партий.  Личная  точка зрения  ничего не  значит, официальное
выражение мнения имеет вес и может быть опасным. И мы не хотим рисковать.
 --  Позвольте мне уточнить, мадам мэр, что этот ваш  принцип применялся
изредка  и  регламентировался  специальными  актами  Совета.  Он  никогда не
относился к чему-то столь же обширному и бесконечному, как план Селдона.
 -- План  Селдона больше всего нуждается в защите, потому что именно для
него подобные сомнения могут оказаться роковыми.
 --  Вы не  учитываете,  мэр  Брэнно,  --  Тревиз  повернулся  и  теперь
обращался к  рядам членов Совета, которые, казалось, все до  единого затаили
дыхание, словно в ожидании исхода дуэли, -- вы не учитываете, члены  Совета,
что есть все основания полагать план Селдона несуществующим.
 --  Мы  все  были свидетелями, как он работал  сегодня, -- сказала  мэр
Брэнно спокойно, в то время как Тревиз стал говорить громче и раздраженнее.
 -- Именно  потому,  что  мы  видели, как он  сработал  сегодня, леди  и
джентльмены, мы в состоянии заключить, что план Селдона, в который нас учили
верить, не существует!
 -- Советник Тревиз, вы  вне регламента и не можете более  продолжать  в
том же духе.
 -- У меня должностная привилегия, мэр.
 -- Эта привилегия отведена, советник.
 -- Вы  не  можете отвести  привилегию. Ваше  заявление  --  ограничение
свободы слова,  и  само по  себе  не  может иметь силу  закона! Официального
голосования  в Совете не было, мэр, а даже  если бы и  было, я имел бы право
поставить вопрос о его законности.
 -- Отвод, советник, не имеет отношения к моему  заявлению, запрещающему
критиковать план Селдона.
 -- А к чему же относится отвод?
 -- Вы обвиняетесь  в измене, советник. Я хочу оказать Совету любезность
и  не арестовывать вас в зале Совета, но чиновники Службы Безопасности  ждут
вас за дверью и возьмут под стражу, как только вы  выйдете. Я просила бы вас
выйти спокойно. Если вы сделаете какое-нибудь злонамеренное движение, тогда,
конечно,   это  будет   рассматриваться  как  угроза,  и  чиновники   Службы
Безопасности войдут в зал. Но я уверена, что это не понадобится.
 Тревиз нахмурился.  В зале  стояла абсолютная тишина. Неужели все ждали
такого поворота -- все,  кроме него и Кампера? Он оглянулся на дверь. Никого
там не  увидел, однако понял, что  мэр Брэнно не блефует. От ярости юн  стал
заикаться.
 -- Я пред... представитель большого числа избирателей, мэр Брэнно...
 -- Не сомневаюсь, что они разочаруются в вас.
 -- На каком основании вы выдвигаете это дикое обвинение?
 -- Оно  будет предъявлено соответствующим  и  должным образом, и будьте
уверены,  что  у  нас  есть все, что нужно.  Вы  очень  несдержанный молодой
человек:  вы  поймете,  что кое-кто может быть  вашим другом, но  не  желает
следовать за вами по пути измены.
 Тревиз  резко  повернулся,  чтобы  встретить  взгляд  Кампера,  но  тот
сохранял полную невозмутимость.
 Мэр Брэнно спокойно сказала:
 --  Я могу засвидетельствовать перед  всеми,  что когда я сделала  свое
последнее заявление,  советник  Тревиз повернулся  и  посмотрел на советника
Кампера. Теперь вы уйдете, советник, или вынудите нас  пригласить чиновников
Службы Безопасности, чтобы арестовать вас в зале?
 Голан Тревиз повернулся, снова поднялся по  ступенькам, и за дверью два
вооруженных человека в форме стали у нега по бокам.
 А  мэр  Брэнно,   бесстрастно  поглядев  ему  вслед,  прошептала  почти
сомкнутыми губами:
 -- Дурак!
 Лионо  Кодил  был  Директором  Службы  Безопасности  администрации мэра
Брэнно. Это была непыльная работенка, как  он любил говорить, но лгал он или
нет --  никто, конечно, не мог сказать. Он не  выглядел  лжецом, но это  еще
ничего не означало.
 Он казался спокойным  и  дружелюбным, вполне возможно, что в принципе и
требовалось  для его  работы.  Он был ниже  среднего роста,  имел густые усы
(весьма  необычные  для  граждан   Терминуса),  теперь   сильно  побелевшие
блестящие  карие  глаза  и  характерную  заплату  первоначального  цвета  на
нагрудном кармане его потускневшего коричневого комбинезона.
 --  Садитесь,  Тревиз,  -- сказал он. -- Давайте держаться на дружеской
ноге, если сможем.
 --  На  дружеской? С  изменником?-- Тревиз  засунул  пальцы  за пояс  и
остался стоять.
 -- С обвиняемым в измене. Мы еще  не дошли до точки, когда обвинение --
даже исходящее от самого мэра  --  эквивалентно утверждению. И я уверен, что
мы не дойдем до нее. Мое дело -- помочь вам,  если это возможно. Я предпочел
бы сделать так, чтобы не причинять вреда -- разве только вашей гордости -- и
не выносить все на суд общественности. Надеюсь, вы согласны со мной?
 Тревиз не смягчился:
 -- Давайте без заискивания. Ваша работа --  заставить меня расколоться,
как  будто  я  являюсь  изменником.  Я   же  --  не   изменник,  и  возмущен
необходимостью  доказывать   это   ради   вашего   удовольствия.  Я  склонен
предоставить вам такую возможность.
 -- В принципе -- вы правы. Но, к сожалению, сила на моей стороне,  а не
на вашей. И, следовательно, задавать вопросы --  мое право, а не  ваше. Если
какое-либо  подозрение в нелояльности или измене падет на  меня,  я  окажусь
снятым  с должности и меня будет допрашивать  кто-то  другой, и  он,  как  я
горячо надеюсь, отнесется ко мне не хуже, чем я намерен отнестись к вам.
 -- А как вы намерены отнестись ко мне?
 -- Как друг и как равный по положению, если вы отнесетесь ко мне также.
 -- Может быть нам выпить вместе?-- ехидно спросил Тревиз.
 -- Позднее -- возможно,  но сейчас, пожалуйста, сядьте. Я прошу вас как
друг.
 Тревиз поколебался, но сел.  Дальнейшее недоверие вдруг  показалось ему
ненужным.
 -- Что дальше?-- спросил он.
 -- Дальше  -- могу я  попросить вас  ответить на  мои вопросы правдиво,
полно и без увиливаний?
 -- А если я откажусь? Какая угроза стоит за этим? Психический Зонд?
 -- Уверен, что нет.
 -- Я тоже уверен, что нет. Нет -- для советника. Зонд не выявит измены,
а когда я буду оправдан, в моих руках будет  ваша политическая карьера, да и
карьера мэра, возможно.  Вам дорого  обойдется попытка применить Психический
Зонд.
 Кодил нахмурился и покачал головой.
 -- О, нет, нет. Просто слишком  велика  опасность непоправимо повредить
мозг. Когда не торопятся, это не причиняет никакого вреда. Но иногда, знаете
ли, когда Зондом пользуются в раздражении...
 -- Угроза, Кодил?
 -- Просто констатация факта, Тревиз. Не стоит заблуждаться на мой счет,
советник.   Если   мне  будет   необходимо  воспользоваться   Зондом,  я  им
воспользуюсь, и если даже вы невиновны, выхода у вас не будет.
 -- Что вы хотите знать?
 Кодил нажал кнопку на столе и сказал:
 -- Мои вопросы и ваши ответы записываются на видеоаппаратуру. Я не хочу
никаких самопроизвольных высказываний от вас, или чего-то безответственного.
Я уверен, что вы это понимаете.
 -- Я понимаю,  что вы хотите записывать только то, что вам нравится, --
презрительно сказал Тревиз.
 --  Верно,  но вы снова  заблуждаетесь. Я не  стану  искажать ничего из
того, что вы скажете, я запишу или не запишу, вот и все. Но вы будете знать,
что я не записываю, и не станете тратить свое и мое время.
 -- Посмотрим...
 --  У  нас  есть  все  основания  думать,  советник  Тревиз,  --  налет
официальности в голосе Кодила показывал, что он записывает, -- что
 вы  утверждали открыто и неоднократно, о  своем неверии в существование
плана Селдона.
 Тревиз медленно ответил:
 --  Если я утверждал это  "открыто и неоднократно", то чего же  вам еще
надо?
 -- Давайте не будем тратить время на увертки, советник.  Вы знаете, что
я  хочу откровенного признания,  сделанного  вашим  собственным голосом,  со
свойственными ему оттенками, при условии, что вы полностью владеете собой.
 --   Потому,   как   я   полагаю,   что   использование   какого-нибудь
гипно-эффекта, химического или иного, изменяет оттенок голоса.
 -- Причем, очень заметно.
 --  И  вы  боитесь  продемонстрировать,  что  пользовались  незаконными
методами при допросе советника? Что ж, за это вас трудно осуждать.
 --  Рад, что  вы поняли  меня,  советник. В таком случае, продолжим. Вы
утверждали  открыто и  неоднократно,  что не  верите  в существование  плана
Селдона. Вы признаете это?
 Тревиз медленно, тщательно подбирая слова, произнес:
 -- Я не верю, что так  называемый план Селдона имеет то значение, какое
ему придается.
 -- Неопределенное утверждение. Вы собираетесь развивать вашу мысль?
 -- Принято считать, что Хари Селдон, пятьсот лет назад воспользовавшись
математической  наукой  психоисторией, разработал в мельчайших  деталях курс
человеческих событий,  и что мы должны  следовать начертанному  курсу, чтобы
пройти путь от Первой Галактической Империи ко  Второй по линии максимальной
вероятности, я считаю наивной. А я утверждаю, что такого не может быть.
 -- Не означает ли это,  что,  по вашему мнению, Хари  Селдон никогда не
существовал?
 -- Отнюдь нет. Конечно, он существовал.
 -- Или, что он никогда не развивал науку психоисторию?
 --  Нет, я,  конечно,  не имел  в  виду  ничего подобного.  Видите  ли,
директор, я объяснил бы это Совету,  если бы мне позволили, и я объясню вам.
Истина, которую я собираюсь высказать, так очевидна...
 Директор   Службы  Безопасности   спокойно  и  демонстративно  выключил
записывающий аппарат.
 Тревиз замолчал и нахмурился.
 -- Зачем вы это сделали?
 -- Вы тратите мое время, советник. Я не просил вас произносить речей.
 -- Вы просили меня объяснить мою точку зрения, разве нет?
 -- Не  совсем так. Я просил вас отвечать на вопросы --  просто, прямо и
честно. Отвечать на вопросы  и ничего не добавлять, не говорить о том, что я
не спрашиваю. Поступайте так, и наша беседа не займет много времени.
 -- Вы хотите сказать, что  намерены вытянуть из меня то, что  подкрепит
официальную версию обвинения?
 --  Мы просим вас только сделать правдивое заявление, и, уверяю вас, мы
ничего не исказим в нем. Разрешите мне попытаться снова.  Мы говорим  насчет
Хари Селдона. --  Записывающий  аппарат пришел в  действие, и Кодил спокойно
повторил:
 -- И он никогда не развивал науку психоисторию?
 -- Конечно,  он развивал  науку, которую  он называл психоисторией,  --
сказал Тревиз, уже не скрывая нетерпения и раздраженно жестикулируя.
 -- Которую вы определяете -- как?
 --  О, Галактика! Ее  обычно определяют как отрасль математики, которая
имеет дело с общими реакциями большой группы  человеческих существ на данный
стимул  в  данных  обстоятельствах.  Иными  словами,   она  предположительно
предсказывает социальные и исторические перемены.
 -- Вы  говорите  "предположительно". Вы  заключаете это с точки  зрения
математической экспертизы?
 --  Нет, --  ответил  Тревиз,  --  я  не  психоисторик.  Ни  один  член
правительства Основания, ни один гражданин Терминуса, ни один... Рука Кодила
поднялась. Он мягко сказал:
 -- Советник, прошу вас! Тревиз замолчал.
 -- Есть  ли у вас основания, -- сказал Кодил, -- предполагать, что Хари
Селдон не  сделал необходимого анализа,  при оценке минимально  необходимого
временного разрыва между Первой Империей и Второй?
 -- Меня там не было, -- съехидничал Тревиз. -- Откуда мне знать?
 -- Вы убеждены, что он этого не делал?
 -- Нет.
 --  Может быть, вы отрицаете,  что голографическое изображение Селдона,
которое  появляется  при  каждом  кризисе  в течение  почти  пятисот лет,  в
действительности изображение самого Селдона,  сделанное в последний год  его
жизни, незадолго до организации Основания?
 -- Предполагаю, что не могу отрицать этого.
 -- Вы  "предполагаете"?  Не  хотите  ли  вы  сказать,  что  это  обман,
мистификация,  придуманная  кем-то  в  прошлом  для  какой-то  цели?  Тревиз
вздохнул.
 -- Нет, я не утверждаю этого.
 --  Утверждаете ли вы, что  сообщения, которые дает Хари Селдон, вообще
подтасованы?
 --  Нет. Не  имею основания думать, что такая подтасовка  возможна  или
нужна.
 --  Понятно. Вы  были  свидетелем самого последнего появления  Селдона.
Нашли ли вы, что его  анализ,  сделанный пятьсот лет назад, не согласуется с
сегодняшними реальными условиями?
 -- Наоборот!-- воскликнул  Тревиз с неожиданным ликованием. -- Он очень
точно согласуется.
 Кодил, казалось, безразлично отнесся к эмоциям Тревиза.
 -- Однако, советник, после появления Селдона вы,  все-таки, продолжаете
считать, что план Селдона не существует.
 -- Конечно, считаю. Он не существует как раз потому, что анализ отлично
сходится.
 Кодил выключил запись.
 --  Советник,  -- сказал  он, покачав головой,  --  вы заставляете меня
стирать запись.  Я  спросил  вас,  поддерживаете  ли вы  еще  свою  странную
уверенность, а вы начали выдавать мне причины.  Позвольте мне повторить свой
вопрос:  однако,  советник, после появления Селдона  вы, все-таки, считаете,
что план Селдона не существует?
 -- Откуда вы  это знаете? Ни у кого не было возможности переговорить  с
моим другом-доносчиком Кампером после появления Селдона.
 -- Допустим, мы угадали, советник. Допустим, вы уже ответили: "Конечно,
считаю". Если  вы скажете  это еще раз, но без дополнительной информации, мы
сможем на том закончить.
 -- Конечно, считаю, -- иронически сказал Тревиз.
 -- Хорошо, -- сказал Кодил, -- я выберу  из этих "конечно, считаю"  то,
которое звучит более естественно. Благодарю вас, советник.
 И записывающий аппарат снова был выключен.
 -- Все?-- спросил Тревиз.
 -- Да. То что мне нужно.
 -- Совершенно ясно,  что вам нужен набор вопросов и ответов, которые вы
можете представить  Терминусу и всей Федерации и  показать, что я  полностью
принимаю легенду  о плане Селдона. Так что любое  отрицание этого, сделанное
позднее, будет выглядеть донкихотством или полным безумием.
 -- Или даже изменой в глазах возбужденной массы,  которая  считает план
главным спасением Основания. Возможно, не будет необходимости опубликовывать
это,  советник  Тревиз, если  мы  придем  к  некоторому  взаимопониманию  в
противном случае, мы позаботимся, чтобы об этом услышала вся Федерация.
 -- Неужели вы настолько  глупы, сэр,  -- хмуро  сказал  Тревиз,  -- что
совершенно не интересуетесь тем, что я на самом деле хочу сказать?
 -- Как человеческое  существо я  заинтересован, и в  свободное  время с
интересом  выслушал бы  вас,  правда,  с  некоторой  долей скептицизма.  Как
директор Службы  Безопасности я уже имею в  настоящее время именно  то,  что
хотел.
 -- Надеюсь, вы  понимаете,  что  это плохо  обернется  и для вас, и для
мэра?
 -- Как ни странно, но я придерживаюсь иного мнения. А теперь вы  можете
идти. Под стражей, конечно.
 -- Куда меня отведут?
 Кодил проигнорировал этот вопрос.
 -- До свидания, советник.  Вы не очень-то сотрудничали, но надеяться на
обратное было бы легкомысленно. -- И он протянул руку.
 Тревиз встал,  делая вид, что  не замечает  протянутой  руки, разгладил
морщинки на поясе и сказал:
 -- Вы только оттягиваете неизбежное. Другие, наверное, думают также как
и  я, или будут так  думать позднее. Посадите ли вы меня в тюрьму или убьете
-- это  вызовет удивление и,  возможно, ускорит появление подобных мыслей. В
конце концов, истина и я восторжествуем.
 Кодил опустил руку и медленно покачал головой.
 -- В сущности, Тревиз, -- сказал он, -- вы дурак.
 Около  полуночи  два стража пришли вывести Тревиза из роскошной ---  он
должен был  признать это -- штаб-квартиры Службы Безопасности. Роскошной, но
закрытой. Тюремная камера, иначе не назовешь.
 Тревиз  провел  в  заточении  четыре  часа,  без устали  расхаживая  по
комнате. Горькие сомнения не покидали его.
 Почему он доверял Камперу?
 А  почему нет?  Он, казалось,  явно был согласен. Нет,  не то...  Почти
поддался  уговорам.  Нет, и  это  не  то...  Он казался таким  тупым,  легко
поддающимся  влиянию,  ему   так  явно  не   хватало   сообразительности   и
самостоятельности мышления,  что Тревиз радовался случаю  воспользоваться им
как удобной звуковой панелью. Кампер помогал  Тревизу  улучшать и оттачивать
мысль.  Он был  полезен,  и Тревиз доверял  ему просто  потому, что это было
удобно.
 Но  теперь бессмысленно гадать,  как он мог не разгадать  Кампера. Надо
было следовать единственно верному правилу: не доверять никому.
 Но может ли человек прожить жизнь, никому не веря?
 Очевидно, этому необходимо научиться.
 И кто  бы  мог  подумать,  что  у  Брэнно  хватит  нахальства  выкинуть
советника из Совета и что никто из других членов не вступится за него? Пусть
они никак не соглашались с ним, пусть они были готовы отдать свою кровь, всю
до последней  капли, за права  Брэнно,  но, все-таки,  в принципе они должны
были возражать против такого насилия над их прерогативами. Бронзовая Брэнно,
как ее иногда называли, действовала, с железной решимостью...
 Если только она сама не была уже в тисках..
 Нет! Этот путь ведет к паранойе!
 И все-таки...
 Когда подошли стражники, голова его шла кругом.
 --  Пойдемте  с  нами,  советник,  --  сказал  старший  с   равнодушной
серьезностью  (знаки различия указывали,  что  он лейтенант). У военного был
небольшой  шрам  на  правой щеке. Выглядел он  усталым, словно работал очень
долго и безрезультатно -- таким и должен быть солдат, когда народ уже больше
ста лет живет в мире.
 Тревиз не шевельнулся.
 -- Ваше имя, лейтенант.
 -- Лейтенант Ивандер Сапилор, сэр.
 -- Вы  понимаете, что нарушаете закон, лейтенант Сапилор? Вы не  можете
арестовать советника.
 -- У нас прямой приказ, сэр.
 --  Неважно. Вам не  могут  приказать арестовать  советника. Вы  должны
понимать, что в результате попадете под трибунал.
 -- Но вы не арестованы, советник.
 -- Выходит, я могу отказаться, так?
 -- Нам приказано проводить вас до дома.
 -- Я знаю дорогу.
 -- И защищать вас по дороге.
 -- От чего? От кого?
 -- От толпы, которая может собраться.
 -- Посреди ночи?
 -- Поэтому-то  мы и  ждали  полуночи,  сэр. А теперь,  сэр, ради  вашей
безопасности мы просим вас следовать за нами. Ставлю вас в известность -- не
для угрозы,  а для  информации  -- что нам  приказано  применить  силу, если
понадобится.
 Тревиз  помнил  о нейрохлыстах,  и  неторопливо,  сохраняя  достоинство
поднялся.
 -- Ну что ж, пошли к моему дому. А вдруг я обнаружу, что вы ведете меня
в тюрьму?
 -- Нам не приказывали лгать вам, сэр!-- гордо возразил лейтенант.
 Тревиз начал  понимать,  что  перед  ним  профессионал, который требует
исполнения прямого приказа. Если бы он лгал, выражение лица выдало бы его.
 -- Прошу  простить  меня, лейтенант, -- сказал  Тревиз. --  Я не  хотел
сказать, что сомневаюсь в ваших словах.
 Снаружи их ожидал наземный кар. Улица была пустынна, не было ни  одного
человека, не то что толпы  -- но лейтенант был искренен. Он не  говорил, что
снаружи толпа, он упомянул о толпе, которая может собраться. Только "может".
 Лейтенант позаботился, чтобы Тревиз находился  между ним и машиной, так
что советник не мог отступить или убежать. Лейтенант вошел в салон следом за
Тревизом и сел на заднее сиденье рядом с ним.
 Кар двинулся.
 Тревиз поинтересовался:
 -- Дома, я, вероятно,  смогу  заниматься своими делами  и смогу тут  же
уйти, если захочу?
 --У  нас нет  приказа мешать  вам, советник, но нам предписано защищать
вас.
 -- Что это означает?
 --  Мне приказано сказать вам, сэр,  что,  прибыв домой,  вы не сможете
уйти. Улицы небезопасны для вас, а я отвечаю за вас.
 -- Вы хотите сказать, что я нахожусь под домашним арестом?
 -- Я не юрист, советник. Я не знаю, что это означает.
 Он смотрел пря