ощутить уединение и покой. Монах не мог выбрать лучшего
момента для  осуществления  своих  намерений,  потому  что  дож  был  сейчас
свободен от всех атрибутов сана и находился в прекрасном расположении  духа,
ибо  некоторые  писатели  умеют  пробуждать  в  людях  лучшие  чувства.  Дож
настолько увлекся чтением, что не слышал, как в кабинет  вошел  служитель  и
остановился в почтительном молчании, ожидая, когда дож сам его заметит.
   - Что тебе нужно, Марко? - спросил он, поднимая глаза от книги.
   - Синьор, - ответил служитель с  некоторой  фамильярностью  в  обращении,
которая часто присуща людям, стоящим близко к правителям, - монах-кармелит и
молодая девушка ждут приема.
   - Как ты сказал - кармелит и девушка?
   - Да, синьор. Те, кого ждет ваша светлость.
   - Что за дерзкий обман!
   - Синьор, я только повторяю слова  монаха:  "Скажи  его  высочеству,  что
кармелит, которого он хочет видеть, и молодая девушка, в  чьем  счастье  его
высочество отечески заинтересован, ожидают его распоряжений".
   Увядшее лицо дожа залила краска негодования, и глаза его сверкнули.
   - И это со мной.., в моем собственном дворце!
   - Простите, синьор, но этот монах не такой, как  другие  потерявшие  стыд
священники, позорящие свой сан  и  у  него  и  у  девушки  вид  скромных  и
достойных людей. Я подозреваю, ваше высочество, что вы про них забыли.
   Красные  пятна  исчезли  с  лица  дожа,  и  взгляд  его  снова   приобрел
благожелательное  выражение.  Возраст  и  опыт  научили  венецианского  дожа
осторожности. Он отлично знал, что память не изменила ему, и  тотчас  понял,
что необычная просьба таила в себе какой-то смысл. Это мог быть злой  умысел
энергичных и многочисленных его  врагов,  но,  с  другой  стороны,  если  уж
проситель  решился  на  такой  поступок,   это   могло   быть   какое-нибудь
действительно серьезное и спешное дело.
   - Говорил  ли  кармелит  что-нибудь  еще,  Марко?  -  спросил  дож  после
минутного размышления.
   - Он сказал, синьор, что дело не терпит отлагательства, так как  близится
час, когда может погибнуть невинно осужденный. Мне кажется, он хочет просить
вас за какого-нибудь  повесу  говорят,  несколько  молодых  патрициев  были
арестованы за нескромное поведение во время карнавала. А девушка,  возможно,
переодетая сестра бездельника.
   - Позови сюда одного из служителей и, когда я  позвоню,  введи  монаха  и
девушку.
   Слуга удалился, не забыв пройти в приемную через другие двери,  чтобы  не
сразу встретиться с ожидавшими его  посетителями.  Второй  служитель  тотчас
явился и был немедленно послан просить одного из членов Совета Трех, который
находился в соседнем кабинете и занимался там  важными  делами.  Сенатор  не
заставил себя долго ждать он считался  другом  дожа,  и  его  принимали  не
таясь, выказывая при этом обычные знаки внимания, - Ко  мне  явились  весьма
странные посетители, синьор, - сказал дож,  поднимаясь  навстречу  человеку,
которого вызвал ради предосторожности, - и я бы хотел иметь свидетеля нашего
разговора.
   - Вы поступаете правильно, ваше высочество, желая, чтобы  сенат  делил  с
вами ваши труды. Но если вы полагаете,  что  каждый  раз,  когда  во  дворец
входит посетитель, необходимо вызывать кого-нибудь из советников, то...
   - Хорошо, синьор, - мягко прервал его дож, тронув колокольчик, - надеюсь,
я не слишком обеспокоил вас своей назойливостью. Вот и просители.
   Отец Ансельмо и Джельсомина вошли в кабинет вместе. С первого же  взгляда
дож убедился, что видит их впервые. Он переглянулся с  сенатором,  и  каждый
прочел в глазах другого удивление,.
   Очутившись  перед  дожем,  кармелит  откинул  капюшон   и   открыл   свое
аскетическое лицо, меж тем как Джельсомина из глубокого почтения к тому, кто
их принимал, смущенно остановилась сзади,  наполовину  скрывшись  за  спиной
монаха.
   - Что означает ваш приход? - спросил дож,  указав  пальцем  на  сжавшуюся
Джельсомину, но глядя в упор на монаха. - И что это за странная  спутница  у
вас? Ни время, ни форма вашего обращения не соответствуют обычаю!
   Отец Ансельмо  впервые  очутился  лицом  к  лицу  с  правителем  Венеции.
Привыкший, как и  все  жители  этого  города  в  те  времена,  с  недоверием
оценивать  возможность  успеха,  монах,  прежде  чем  заговорить,   устремил
пытливый взгляд на вопрошавшего.
   - Светлейший дож, - ответил он, - мы пришли просить  справедливости.  Тот
же, кто приходит с такой просьбой, должен быть смелым,  чтобы  не  опозорить
себя и свое звание.
   - Правосудие  -  слава  Святого  Марка  и  счастье  его  подданных!  Твой
поступок,  святой  отец,   не   соответствует   установленным   правилам   и
благоразумию, но он, возможно, имеет оправдание. Изложи свою просьбу.
   - В тюрьме  есть  заключенный,  которого  суд  приговорил  к  смерти.  На
рассвете он будет казнен, если вы своей властью не спасете его!
   - Тот, кто осужден, заслуживает своего жребия.
   - Я духовник этого несчастного и, исполняя свой священный долг, убедился,
что этот человек невиновен!
   - Ты говоришь, он осужден обыкновенными судьями?
   - Приговорен к смерти, ваше высочество, решением уголовного суда.
   Дож,  казалось,  почувствовал  облегчение.  Так  как   дело   разбиралось
публично, он мог, по крайней мере, надеяться, что во  имя  человеколюбия  он
выслушает монаха,  не  нарушив  хитроумной  политики  правительства.  Бросив
украдкой взгляд на неподвижно сидевшего члена  Совета,  словно  ища  у  него
одобрения  своим   действиям,   дож   шагнул   ближе   к   кармелиту,   явно
заинтересовавшись его просьбой.
   - На основании чего,  святой  отец,  отрицаешь  ты  правильность  решения
суда?
   - Синьор, как я только что сказал вам, - на основании истины, открывшейся
мне во время исповеди осужденного. Он обнажил предо мною душу, как  человек,
стоящий одной ногой в могиле!  И,  хотя  он  грешен  перед  богом,  как  все
рожденные женщиной, он совершенно чист перед государством.
   - Неужто ты думаешь, падре, что закон когда-нибудь нашел бы  преступника,
если бы мы прислушивались только к словам самообвинения? Я  стар,  монах,  и
уже давно ношу этот убор, причиняющий мне столько беспокойства,  -  возразил
дож, показав на лежавший рядом "рогатый чепец", являвший  собой  символ  его
власти, - но я не помню случая, чтобы преступник не воображал  себя  жертвой
неблагоприятных обстоятельств.
   - Духовникам тоже хорошо известно, что люди  иногда  стараются  успокоить
этим свою совесть, - сказал отец Ансельмо. - Наша основная цель  -  показать
заблуждение тех, кто, осуждая свои грехи во время исповеди,  ставит  себе  в
заслугу собственное смирение. Но, дож  Венеции,  в  том  священном  ритуале,
который  я  был  призван  совершить  сегодня  вечером,  есть  высшая   сила,
подчиняющая себе самый мятежный дух. Многие стараются на  исповеди  обмануть
самих себя, но редко кому это удается.
   - Слава богу, что это так!  -  перекрестившись,  сказал  дож,  пораженный
глубокой верой монаха. - Но ты забыл, падре, назвать имя осужденного.
   - Это некий Якопо Фронтони.., которого все считают наемным убийцей.
   Дож  Венеции  вздрогнул  и  побледнел  взгляд  его   выразил   полнейшее
изумление.
   - А разве ты не уверен, что  кровавый  стилет,  постоянный  позор  нашего
города, принадлежит наемному убийце?! Коварство этого  чудовища  взяло  верх
над твоей опытностью, падре! Настоящая исповедь злодея была бы  рассказом  о
кровавых и тягостных преступлениях!
   - Я вошел в его камеру с той же мыслью, но вышел оттуда  убежденный,  что
общее  мнение  несправедливо  к  нему.  Если  ваша  светлость   соблаговолит
выслушать его историю, вы  убедитесь,  что  он  заслуживает  жалости,  а  не
наказания.
   - Среди всех преступников нашей республики его я считал единственным, для
кого  нельзя  найти  никакого  оправдания...  Говори  смело,  кармелит,  мое
любопытство так же сильно, как и изумление!
   Дож был  столь  заинтересован,  что  на  мгновение  забыл  о  присутствии
инквизитора, выражение лица которого могло  бы  сказать  ему,  что  разговор
принимает нежелательный оборот.
   Отец Ансельмо мысленно произнес  благодарственную  молитву,  ибо  в  этом
городе не всегда было просто оскорбить правдой  слух  власть  имущих.  Когда
люди живут в обстановке постоянного лицемерия, это качество страшным образом
вплетается в характеры даже самых искренних людей, причем  они  могут  и  не
знать, что несут в себе этот порок.  Поэтому,  приступив  к  рассказу,  отец
Ансельмо очень  осторожно  отзывался  о  действиях  правительства  и  весьма
сдержанно говорил о политике сената, меж тем как, будучи человеком прямым  и
честным, он в другое время и при других обстоятельствах горячо осудил бы ее.
   - Вы,  так  высоко  стоящий  над  нами,  можете  и  не  знать,  что  один
трудолюбивый ремесленник из низшего сословия, некто Франческо Фронтони,  был
давно обвинен в  контрабанде.  Этот  проступок  Святой  Марк  всегда  карает
сурово, ибо люди, ставящие земные блага превыше  всего,  превратно  понимают
цель, объединившую всех в свободное общество.
   - Падре, ты говорил о Франческо Фронтони?
   - Таково было его имя, ваша светлость.  Несчастный  доверился  мошеннику,
притворявшемуся влюбленным в , его дочь и, казалось  бы,  знавшему  всю  его
подноготную.  Когда  тот  понял,  что  его  мошенничество  должно  неминуемо
обнаружиться, он устроил все так,  что  сам  скрылся,  а  весь  гнев  сената
излился на  его  слишком  доверчивого  друга.  Франческо  был  приговорен  к
заключению до тех пор, пока не признается  в  том,  в  чем  никогда  не  был
виновен.
   - Если это доказано, то его постигла тяжелая участь!..
   - Великий дож, все зло в том, что обществом стали управлять тайно, пуская
в ход всякие интриги...
   - Ты хочешь что-нибудь еще сказать о Франческо Фронтони, монах? - прервал
его дож.
   - История этого человека коротка, синьор ибо все  годы,  когда  человеку
положено трудиться ради своего благополучия, он изнывал в тюрьме.
   - Я припоминаю, что слышал о таком деле, но ведь это было  еще  во  время
правления моего предшественника, не так ли, падре?
   - И муки его длились почти до сего дня!
   - Не может быть! Конечно,  сенат,  узнав  о  своей  ошибке,  поспешил  ее
исправить?
   Монах пристально посмотрел на дожа,  словно  желая  убедиться,  насколько
искренне его удивление. Он понял, что хотя  дело  Франческо  принадлежало  к
числу тех, которые своей несправедливостью и жестокостью разрушали всю жизнь
человека, его не  считали  достаточно  важным,  чтобы  довести  до  сведения
верховных властителей, ибо власти эти более всего заботились  о  собственном
процветании, а не о благе подданных.
   - Синьор,  -  сказал  монах,  -  правительство  очень  скрытно  в  делах,
касающихся его репутации. По некоторым причинам, о  которых  я  не  осмелюсь
здесь говорить, бедный Франческо еще долгое время пробыл в заключении,  хотя
признание и смерть клеветника полностью доказали его невиновность.
   Дож  задумался  затем  он  обернулся  к  члену  Совета  Трех,  но   лицо
инквизитора было так же безучастно,  неподвижно  и  холодно,  как  мраморный
пилястр, к которому он прислонился. Этот человек привык подавлять в себе все
человеческие чувства, выполняя свои загадочные и страшные обязанности.
   - Какое отношение имеет дело Франческо к казни браво? - спросил дож после
некоторого молчания, во время которого он тщетно пытался придать себе  такое
же безразличное выражение, какое не сходило с лица его советника.
   - Это объяснит вам дочь тюремного смотрителя... Иди  сюда,  дитя  мое,  и
поведай все, что ты знаешь, великому дожу, но  помни:  говори  перед  земным
владыкой так, как  ты  говорила  бы  перед  владыкой  небесным,  Джельсомина
дрожала, потому что, несмотря на цель, ради которой  пришла,  она  никак  не
могла побороть свою застенчивость. Но обещание, данное ею монаху, и любовь к
Якопо придали ей смелости она вышла из-за спины  кармелита  и  остановилась
перед дожем.
   - Ты дочь тюремного смотрителя? -  мягко  спросил  правитель  Венеции,  и
взгляд его выразил удивление.
   - Мы бедны, ваше высочество, и несчастны, но мы  живем  тем,  что  служим
государству.
   - Вы служите благородному хозяину, дитя мое! Ты что-нибудь знаешь об этом
браво?
   - Так называют его только те, кто не знает его сердца, синьор. В  Венеции
не найти человека, более преданного друзьям, более верного  своему  слову  и
более благочестивого, чем  Якопо  Фронтони!  .  -  Лицемерие  может  придать
видимость таких черт характера даже убийце. Но мы теряем время... Что общего
между этими двумя Фронтони?
   - Это отец и сын, ваше высочество! Когда Якопо достиг того возраста,  что
смог осознать несчастье, постигшее семью,  он  засыпал  сенаторов  просьбами
освободить отца и в конце концов добился разрешения тайно видеться с ним.  Я
хорошо понимаю, великий государь, что власти не имеют всевидящего ока, иначе
бы они не до" пустили этой ошибки. Но Франческо провел долгие годы,  коченея
в сырой и холодной камере зимой, а летом сгорая от жары под  крышей,  прежде
чем обнаружилось, что он невиновен! Тогда, словно в  вознаграждение  за  эти
незаслуженные страдания, ему разрешили свидания с Якопо.
   - С какой целью, дитя мое?
   - Я всегда думала, что из сострадания, ваше  высочество.  Якопо  сказали,
что он своей  службой  должен  выкупить  свободу  отца.  Патриции  долго  не
доверяли ему, и потому Якопо согласился на страшные условия, чтобы отец  мог
вздохнуть свободно перед смертью.
   - Ты говоришь загадками.
   - Я не привыкла говорить в присутствии великого  дожа,  да  еще  о  таких
делах. Я знаю только, что в течение трех лет власти разрешали Якопо свидания
с отцом, иначе мой отец не впускал бы его в тюрьму. Я всегда провожала его и
призываю в свидетели деву Марию и всех святых, что...
   - А ты знала, девушка, что он был наемным убийцей?
   - Нет, ваше высочество.  Я  знала  его  как  богобоязненного  человека  и
любящего сына, чтущего своего отца! Надеюсь, никогда в жизни мне не придется
больше пережить такие страдания, как в ту  минуту,  когда  я  услышала,  что
человек, которого я знала как доброго Карло, оказывается не  кто  иной,  как
отверженный всеми Якопо... Но, слава богу, это страдание мое уже позади...
   - Ты обручена с осужденным?
   Джельсомина не изменилась в лице, услыхав неожиданный  вопрос,  ибо  узы,
связывающие  ее  с  Якопо,  были   слишком   священны,   чтобы   поддаваться
свойственной ее полу  слабости,  -  Да,  ваше  высочество,  мы  должны  были
пожениться, если бы это угодно было богу и великим сенаторам, от которых так
зависит счастье бедняков.
   - И даже теперь, узнав, кто этот человек, ты все еще не отказываешься  от
своего намерения?
   - Не отказываюсь именно потому,  что  знаю,  кто  он  на  самом  деле,  и
преклоняюсь перед ним! Он пожертвовал  своим  именем,  своей  жизнью,  чтобы
спасти отца, томившегося в тюрьме, и я не вижу в его поступке ничего такого,
что могло бы оттолкнуть ту, кого он любит.
   - Дело требует объяснения, кармелит! Девушка слишком взволнована и потому
говорит сбивчиво и непонятно.
   - Великий дож, она хотела сказать, что республика разрешила сыну навещать
своего отца в тюрьме и подала надежду на его скорое освобождение,  если  тот
будет служить полиции, согласившись, чтобы  о  нем  распустили  слух  как  о
наемном убийце.
   - И всей этой невероятной  истории,  падре,  вы  верите  только  со  слов
осужденного преступника?
   - Да, но они сказаны, когда смерть уже стояла перед его глазами! Выяснить
истину можно разными путями, и более  всего  они  известны  тем,  кто  часто
находится подле кающегося, который готовится к  смерти.  Во  всяком  случае,
синьор, дело заслуживает расследования.
   - В этом ты прав. Что, час казни уже назначен?, - На рассвете, синьор...
   - А его отец?
   - Он умер.
   - В тюрьме, кармелит?
   - В тюрьме, дож Венеции. Последовало молчание.
   - Слышал ли ты, кармелит, о смерти некоего Антонио?
   - Да, синьор. И клянусь своим священным  саном,  Якопо  невиновен  в  его
смерти. Я сам исповедовал старика!
   Дож отвернулся. Он начал понимать истину, и старческое  лицо  его  залила
краска стыда, а такое признание следовало  скрыть  от  нескромных  глаз,  Он
взглядом искал сочувствия в своем  советнике,  но,  подобно  тому  как  свет
холодно отражается от полированного камня, так и  дож  не  нашел  участия  в
бесстрастном лице сенатора.
   - Ваше высочество! - послышался вдруг дрожащий голос.
   - Что тебе нужно, дитя?
   - Вы отведете от Венеции позорное преступление, ваше высочество?
   - Ты говоришь слишком смело, девушка!
   - Опасность, грозящая Карло, придала мне смелости. Народ любит вас,  ваше
высочество, и когда говорят о вас, то все  превозносят  вашу  доброту,  ваше
желание помочь бедным!  Вы  глава  богатой  и  счастливой  семьи,  и  вы  не
станете.., нет, не сможете, даже если до сих  пор  вы  думали  так,  считать
преступлением преданность сына отцу! Вы наш отец, мы имеем  право  прийти  к
вам и молить даже  о  помиловании...  Но,  ваше  высочество,  я  прошу  лишь
справедливости...
   - Справедливость - девиз Венеции!
   - Тот, кто постоянно окружен милостями провидения, не знает  горя,  часто
выпадающего на долю несчастных. Господу было угодно послать  страдания  моей
бедной матери только вера и терпение дают ей силы переносить  испытание.  И
вот та небольшая забота, которую я проявляла по  отношению  к  моей  матери,
привлекла внимание Якопо, ибо сердце его в то время было переполнено  думами
об отце. Может быть, вы  согласитесь  пойти  к  бедному  Карло  либо  велите
привести его сюда? Его простой рассказ докажет вам всю  ложность  обвинений,
которые осмелились возвести на него клеветники.
   - Это излишне.., это излишне. Твоя вера в его невиновность  красноречивее
всяких доказательств.
   Радость осветила  лицо  Джельсомины.  Она  живо  обернулась  к  монаху  и
сказала:
   - Его высочество слушает нас, и, я думаю, мы достигнем цели!  Падре,  они
угрожают людям Венеции и пугают слабых, но они никогда не свершат того, чего
мы так страшимся. Я бы хотела, чтобы члены Совета видели Якопо таким,  каким
видела его я, когда он, измученный тяжким трудом, с душой, исстрадавшейся от
бесконечных отсрочек, приходил в камеру отца, зимой дрожа от  холода,  летом
задыхаясь  под  раскаленной  крышей,  и  старался  казаться  веселым,  чтобы
облегчить страдания безвинно  осужденного  старика...  О  великий  и  добрый
государь, вы не знаете о том тяжком бремени, которое часто выпадает на  долю
слабых, - для вас жизнь полна радости но великое множество  людей  обречено
делать то, что они ненавидят, чтобы не делать то, чего страшатся!
   - Дитя, все это мне давно известно.
   - Я только хочу убедить вашу светлость, что Якопо совсем не то  чудовище,
каким его изображают! Я не знаю тайных  целей  сената,  ради  которых  Якопо
заставили так оболгать себя, что  это  чуть  не  кончилось  для  него  столь
ужасно! Но теперь все объяснилось, и нам больше нечего тревожиться.  Идемте,
падре, пора дать покой доброму и справедливому дожу. А  мы  вернемся,  чтобы
порадовать добрым известием исстрадавшееся сердце  Якопо..,  и  поблагодарим
пресвятую, деву Марию за ее милости...
   - Погодите! -  срывающимся  голосом  воскликнул  дож.  -  Ты  мне  правду
говорила, девушка? Падре, неужели все это верно?
   - Синьор, я сказал вам то, к чему меня побудили правда и моя совесть.
   Дож в растерянности переводил взгляд с замершей в ожидании Джельсомины на
лицо советника, которое по-прежнему оставалось безучастным.
   - Подойди, дитя мое, - сказал дож дрогнувшим голосом, - подойди  сюда,  я
благословлю тебя.
   Джельсомина упала на колени перед ним.  Даже  отец  Ансельмо  никогда  не
произносил благословения с таким жаром, как это сделал дож Венеции. Затем он
помог девушке подняться и жестом приказал  обоим  удалиться.  Джель