и в конце концов собственные крайности
приведут его к упадку.
   Венеция, несмотря на  тщеславное  упорство,  с  каким  она  цеплялась  за
название  "республика",  была  в  действительности   замкнутой,   грубой   и
чрезвычайно  жестокой  олигархией.  Единственное,  что   давало   ей   право
претендовать на название республики, был отказ от уже упомянутого откровенно
бесстыдного принципа что же касается действий, то малодушной  и  нетерпимой
своей замкнутостью, каждым актом своей внешней  и  внутренней  политики  она
вполне заслужила два последних упрека. Правлению аристократии  постоянно  не
хватает как обаяния личности, благодаря которому деспотическую власть  порой
смягчают особенности характера диктатора, так и  великодушных  и  человечных
устремлений народовластия. Правда,  достоинством  подобной  формы  правления
является то, что на место интересов  отдельных  людей  она  ставит  интересы
государства,  но,  к  несчастью,  государство  для  всех  она  превращает  в
государство для немногих. Аристократия отличается  -  и  всегда  отличалась,
хотя,  конечно,  в  разной  степени   в   различные   эпохи,   сообразно   с
господствующими взглядами и обстановкой - эгоистичностью, свойственной  всем
правящим группам, поскольку ответственность одного человека в силу того, что
в  своих  действиях  он  вынужден  подчиняться  интересам  правящей  группы,
распыляется, дробясь между множеством людей. В период, о котором  мы  пишем,
Италия насчитывала несколько  таких  самозванных  республик,  среди  которых
нельзя назвать ни одной, где власть действительно  была  бы  отдана  народу,
хотя,  вероятно,  все  они  рано   пли   поздно   приводились   в   качестве
доказательства неспособности народа управлять собой.
   Основу венецианской политики составляли сословные  различия,  ни  в  коей
мере не определявшиеся волей большинства. Власть, хотя и  не  принадлежавшая
одному человеку, была здесь наследственным правом не в меньшей степени,  чем
в странах, где она открыто признавалась даром провидения. Сословие патрициев
пользовалось высокими и исключительными привилегиями, которые  охранялись  и
поддерживались с чрезвычайным себялюбием и всеми  средствами.  Тот,  кто  не
рожден был править, едва ли мог надеяться, что ему  когда-либо,  будет  дано
пользоваться самыми естественными правами человека, меж тем как  другой,  по
воле случая, мог сосредоточить  в  своих  руках  власть  самого  ужасного  и
деспотического свойства. По достижении определенного  возраста  все  имевшие
ранг сенатора  (стараясь  сохранить  обманчивую  видимость  демократичности,
венецианская  знать  изменила  обычные  свои  титулы)  получали   доступ   в
государственные  советы.  Самые  могущественные  фамилии  были  занесены   в
официальный список, который носил пышное название "Золотая книга",  и  лица,
обладавшие завидным преимуществом иметь предка, чье  имя  значилось  в  этом
документе (за редким исключением, вроде того, о котором говорилось в связи с
делом  дона  Камилло),  могли  явиться  в  сенат  и  потребовать  привилегий
"рогатого чепца".
   Ограниченность во времени и необходимость вернуться к главной теме нашего
повествования не позволяют нам сделать отступление  достаточно  пространное,
чтобы мы могли рассмотреть основные черты этой  в  корне  порочной  системы,
которую подданные полагали  сносной,  может  быть,  только  по  сравнению  с
невыносимым угнетением, царившим в зависимых и покоренных  землях,  которые,
как, впрочем, во всех  случаях  колониального  владычества,  несли  на  себе
наибольшую  тяжесть  угнетения.  Читатель  без   труда   увидит,   что   это
обстоятельство, делавшее деспотизм так называемой республики терпимым для се
граждан, было еще одной причиной ее грядущей гибели.
   После того как число членов сената выросло настолько, что он уже более не
мог с достаточной секретностью и быстротой  руководить  делами  государства,
проводившего запутанную и сложную политику, защиту важнейших государственных
интересов  поручили  Совету,  состоявшему  из  трехсот  членов  сената.   Во
избежание опасной гласности и промедлений, возможных даже в такой  небольшой
организации,  был  произведен  вторичный  отбор  к  создан   Совет   Десяти,
сосредоточивший большую часть исполнительной  власти,  которую  аристократы,
ревниво оберегавшие свое  влияние,  не  желали  отдать  номинальному  главе
государства. Вплоть до этого  момента  политическая  структура  Венецианской
республики при всей ее порочности сохраняла, по  крайней  мере,  простоту  и
естественность. Официальные государственные деятели были на  виду,  и,  хотя
всякая подлинная ответственность перед. народом давно исчезла, растворившись
в подавляющем влиянии патрициев, подчинивших политику узким интересам своего
сословия,  правителям  не  всегда  удавалось   избежать   огласки,   которой
общественное мнение могло  предать  их  несправедливость  и  беззакония.  Но
государство,  благополучие  которого   основывалось   главным   образом   на
контрибуциях и доходах от  колоний  и  чьему  существованию  в  равной  мере
угрожали ложность собственных принципов и рост  соседних  и  других  держав,
нуждалось в еще более  эффективно  действующем  органе,  ибо  Венеция  из-за
желания называться республикой  была  лишена  главы  исполнительной  власти.
Следствием  этого  явилось  создание  политической  инквизиции,  ставшей  со
временем одной  из  самых  страшных  полицейских  организаций,  какие  знала
история.  Власть  столь   же   безответственная,   сколь   и   безграничная,
систематически сосредоточивалась в еще более узкой организации, отправлявшей
свои деспотические и тайные функции под именем Совета  Трех.  Избрание  этих
временных властителей определялось  при  помощи  жребия,  причем  результаты
оставались  не  известными  никому,  кроме  самих  членов  Совета,  а  также
нескольких пользовавшихся наибольшим доверием  постоянных  правительственных
сановников. Таким образом, в самом  сердце  Венеции  постоянно  существовала
тайная абсолютная власть, сосредоточенная в руках людей, живших в  обществе,
не подозревавшем об их действительной роли, и которые на виду у всех творили
обычные добрые дела фактически же  она  действовала  под  влиянием  системы
политических принципов, самых безжалостных, тиранических и жестоких из всех,
что когда-либо  создавались  порочной  изобретательностью  человека.  Короче
говоря, это была сила, какую, не опасаясь  злоупотреблений,  можно  было  бы
доверить разве что непогрешимой добродетели и всеобъемлющему разуму, понимая
эти определения в пределах человеческих возможностей  но  здесь  ее  отдали
людям,  чье  право  на  власть   определялось   двойной   случайностью:   их
происхождением и цветом шаров, - и применяли" они  эту  власть  без  всякого
контроля общества.
   Совет Трех встречался  тайно,  выносил  свои  решения,  не  вступая,  как
правило, в общение ни с  какой  другой  организацией,  и  осуществлял  их  с
ужасающей таинственностью и внезапностью, напоминавшей удары судьбы.
   Сам дож был  подвластен  ему  и  обязан  был  подчиняться  его  решениям
известен также случай, когда один из членов могущественного триумвирата  был
осужден  своими  коллегами.  До  наших  дней   сохранился   длинный   список
политических  догм,  которыми  этот  трибунал   руководствовался   в   своих
действиях, и не будет  преувеличением  сказать,  что  авторы  его  полностью
пренебрегали всем,  кроме  соображений  выгоды:  всеми  законами  религии  и
принципами правосудия, какие признает и ценит человечество.
   Прогресс  человеческого  разума,   коему   способствует   распространение
гласности, может в  наш  век  смягчить  действия  подобной  неконтролируемой
власти,  но  нет  такой  страны,  где  подмена  выборных  органов  бездушной
корпорацией не привела бы к установлению системы управления, для которой все
принципы истинной справедливости, все права граждан - не  более  чем  пустые
слова.   Пытаться   создать   видимость   обратного,   проповедуя   взгляды,
несовместимые с  поступками,  -  значит  лишь  дополнять  присвоение  власти
лицемерием.
   Возникновение злоупотреблений вообще  является,  по-видимому,  неизбежным
следствием  такого  положения,  когда   власть   осуществляется   постоянной
организацией,  ни  перед  кем  не  несущей  ответственности  и   никому   не
подчиняющейся. Если к тому же эта власть  действует  тайно,  злоупотребления
становятся еще более тягостными. Примечательно также, что  народам,  которые
не избегли - прежде или теперь - подобного дурного и  опасного  воздействия,
свойственны самые преувеличенные притязания на справедливость и великодушие
ибо, если демократ, которому нечего  страшиться,  во  всеуслышание  выражает
свое недовольство, а подданный откровенно  деспотического  режима  полностью
лишен голоса, то представителю олигархии самой  необходимостью  продиктована
политика,  благопристойная  по  виду,  как  одно  из  условий   его   личной
безопасности. Поэтому Венеция так  кичилась  правосудием  Святого  Марка,  и
немногие  государства  выглядели  внешне   столь   величественно   и   более
красноречиво утверждали, что обладают  сим  священным  атрибутом,  чем  это,
вынужденное даже при разнузданных нравах того времени скрывать свои истинные
политические принципы.

Глава 12

   Достаточно ту силу помянуть
   В беседе невзначай - и говорящий
   Снижает голос, воздевая очи,
   Как бы перед лицом господним.
   Роджерс

   Читатель,  вероятно,  уже  понял,  что  Антонио  оказался  в   преддверии
неумолимого тайного судилища, описанного в предыдущей  главе.  Подобно  всем
представителям своего сословия, рыбак имел смутное понятие о существовании и
атрибутах  Совета,  перед  которым  он  должен   был   предстать,   по   его
бесхитростный ум был далек от понимания  всей  глубины  влияния,  природы  и
функций организации, в чью  компетенцию  равно  входили  важнейшие  интересы
республики и  самые  незначительные  дела  какого-либо  знатного  семейства.
Антонио строил различные догадки относительно возможного исхода  предстоящей
беседы, когда дверь отворилась и слуга жестом приказал им войти.
   Глубокое торжественное безмолвие, наступившее вслед за тем, как  они  оба
предстали перед Советом Трех,  позволит  нам  бегло  осмотреть  помещение  и
людей, которые там находились. Не в пример обычаям этой страны, комната была
сравнительно небольшой, но своими размерами она  вполне  отвечала  характеру
совещаний, происходивших здесь. Пол был вымощен белыми и черными  мраморными
плитами мрачная черная ткань скрывала стены единственная лампа  из  темной
бронзы висела посреди комнаты над столом, крытым, подобно  прочим  предметам
скудной  обстановки,  сукном  того  же,  что  и  ткань  на  стенах,   цвета,
навевающего тяжкие мысли. По углам  находились  украшенные  лепкой  потайные
шкафы, которые, впрочем, могли быть  просто  проходами  в  другие  помещения
дворца. Двери были скрыты от посторонних взглядов занавесями, что  придавало
комнате леденящий, мрачный вид.  У  стены  напротив  того  места,  где  стал
Антонио, в креслах, инкрустированных слоновой костью, сидели  три  человека,
но маски и скрывавшие фигуру мантии исключали всякую возможность узнать  их.
Один из членов могущественного триумвирата был закутан в багровую  мантию  -
знак, коим судьба отметила главу высокого Совета дожа черные  одеяния  двух
других свидетельствовали о том,  что  они  вынули  счастливые  или,  вернее,
злополучные шары, когда в Совете Десяти,  который  и  сам  был  временным  и
случайным по составу комитетом сената, бросали жребий.  У  стола  находились
один или  два  секретаря,  но  и  они,  подобно  прочим  мелким  чиновникам,
присутствовавшим там, были облачены в те же наряды,  что  и  их  начальники.
Якопо смотрел на это зрелище как человек, привыкший к  подобной  обстановке,
но с явным почтением и благоговейным страхом Антонио же был потрясен, и это
не осталось незамеченным. Долгая пауза,  последовавшая  за  тем,  как  ввели
рыбака, была, вероятно, и рассчитана на то, чтобы изучить  произведенное  на
него впечатление, ибо пристальные взгляды все время  следили  за  выражением
его лица.
   - Ты Антонио с лагун? - обратился наконец  к  нему  один  из  секретарей,
сидевших у стола, после того как одетый в красную мантию член этого ужасного
трибунала незаметно подал ему знак начинать.
   - Бедный рыбак,  ваша  светлость,  обязанный  всем,  что  имеет,  милости
святого Антония, сотворившего чудо с неводом.
   - И у тебя есть сын, который носит твое имя и кормится тем же промыслом?
   -  Долг  христианина  -  покоряться  воле  божьей!  Моего  мальчика   уже
двенадцать лет нет в живых, с того самого дня, когда галеры республики гнали
нехристей от Корфу до Кандии. В этой кровавой битве, благородный синьор,  он
был убит, как и многие другие.
   Удивленные писцы в некотором смятении принялись шептаться между  собой  и
поспешно ворошить  свои  бумаги.  Они  то  и  дело  оглядывались  на  судей,
продолжавших сидеть неподвижно, окутанные непроницаемой таинственностью, как
им и подобало.  Вскоре  вооруженным  стражникам  был  незаметно  подан  знак
вывести Антонио и его спутника из комнаты.
   - Какая оплошность! - послышался  суровый  голос  одного  из  Трех,  едва
стихли шаги ушедших. - Инквизиции Святого Марка не пристало проявлять  такую
неосведомленность.
   - Но ведь речь идет всего лишь о  семье  безвестного  рыбака,  пресветлый
синьор, - с дрожью в голосе отвечал секретарь. - И, кроме  того,  он,  может
быть, просто ловкий человек и  хочет  ввести  нас  в  заблуждение  с  самого
начала...
   - Ты ошибаешься, - прервал его другой член трибунала.  -  Этого  человека
зовут Антонио Веккио, и его сын действительно пал в жаркой битве с  турками.
Дело, которым мы занимаемся, касается его внука, совсем еще мальчика.
   - Благородный синьор совершенно прав, - ответил секретарь. - В спешке  мы
составили ошибочное мнение, но мудрость Совета сумела быстро все  исправить.
Счастье для республики Святого Марка, что в самых знаменитых и старинных  ее
семействах имеются сенаторы, так подробно осведомленные о делах ничтожнейших
из ее сыновей!
   - Пусть снова введут этого человека, - продолжал судья, слегка  кивнув  в
ответ на слова секретаря. - Подобные случайности неизбежны в спешных делах.
   Было отдано соответствующее приказание, и Антонио, от которого  Якопо  не
отставал ни на шаг, вновь появился перед судьями.
   - Сын твой погиб, служа республике, Антонио? - спросил секретарь.
   - Да, синьор. Сжалься, пресвятая Мария, над  его  злосчастной  судьбой  и
внемли моим молитвам! Надеюсь, для спасения души такого прекрасного  сына  и
храброго человека не обязательно служить молебны, не то его смерть  была  бы
для меня вдвойне плачевна, так как я слишком беден, чтобы за них платить.
   - Есть у тебя внук?
   - У меня был внук, благородный сенатор. Надеюсь, он еще жив.
   - Разве он не вместе с тобой на лагунах?
   - Да угодно будет святому Теодору, чтобы он был  со  мной!  Его  забрали,
сударь, равно как и многих других юношей, на галеры, откуда  да  вернет  его
целым и невредимым матерь божья! Если вашей светлости  случится  говорить  с
генералом галер пли еще с кем-нибудь, кто властен в этом  деле,  на  коленях
умоляю вас замолвить словечко за ребенка, за моего доброго и  благочестивого
мальчика, который и удочку-то не закинет без того, чтобы не прочитать  "Ave"
  или  молитву  святому
Антонию, и который сроду ничем не огорчил меня, пока не попал в руки Святого
Марка.
   - Встань! Не  об  этом  деле  я  должен  тебя  допрашивать-.  Сегодня  ты
обращался со своей просьбой к нашему пресветлому правителю - дожу.
   - Я умолял его высочество отпустить мальчика.
   - Ты сделал это публично и без должного почтения к высокому достоинству и
священной особе главы республики!
   - Я поступил как отец и человек. Если б хоть половина всего, что  говорят
о справедливости и доброте правителей, была правдой, его высочество сам, как
отец и человек, выслушал бы меня.
   Среди членов страшного триумвирата произошло легкое движение, и секретарь
помедлил с вопросом но, заметив, что его  начальники  предпочитают  хранить
молчание, он продолжал:
   - Ты уже сделал это однажды в присутствии народа и сенаторов,  но,  когда
твое прошение, неуместное и неразумное,  было  отвергнуто,  ты  стал  искать
другого случая, чтобы вновь высказать его?
   - Верно, ваша светлость.
   - В неподобающей  одежде  ты  присоединился  к  гондольерам,  принимавшим
участие в гонках, и оказался первым среди гребцов, которые соревновались  за
право снискать благосклонность сенаторов и нашего правителя.
   - Я пришел в одежде, какую ношу перед  лицом  пречистой  девы  и  святого
Антония, а если я оказался первым на  состязаниях,  то  этим  обязан  больше
доброте и милости человека, что стоит сейчас рядом  со  мной,  чем  остаткам
сил, еще сохранившихся в этих дряблых мускулах  и  высохших  костях.  Святой
Марк да помянет его в трудную годину и да смягчит сердца сильных, чтобы  они
вняли мольбам осиротевшего отца!
   Вновь   среди   инквизиторов    возникло    едва    заметное    движение,
свидетельствовавшее об их  изумлении  или  любопытстве,  и  вновь  секретарь
умолк.
   - Ты слышал, что сказал рыбак, Якопо? - промолвил один из Трех. - Что  ты
ответишь на его слова?
   - Синьор, он сказал правду.
   - Ты посмел насмехаться над увеселениями города  и  пренебречь  желаниями
дожа?
   - Светлейший сенатор, если преступно пожалеть старика, оплакивающего свое
дитя, и пожертвовать собственным торжеством ради его любви к мальчику, то  я
виновен в этом преступлении.
   После этих слов  воцарилось  длительное  безмолвие.  Якопо  говорил,  как
всегда, почтительно,  но  с  тем  мрачным  спокойствием,  какое  составляло,
по-видимому,  неотъемлемую  особенность  его  характера.  Во  время   ответа
инквизитору он был бледен, как обычно, и выражение его горящих глаз, которые
так удивительно озаряли и придавали живость его мертвенному лицу, оставалось
неизменным. Тайный знак вновь побудил секретаря вернуться к исполнению своих
обязанностей.
   - Итак, успехом на состязаниях гребцов  ты  обязан  милости  соперника  -
того, что стоит рядом с тобой перед лицом Совета?
   - Тому свидетели святой Теодор и святой Антоний, покровитель города и мой
хранитель.
   - И единственное твое  желание  при  этом  было  -  вновь  высказать  уже
отвергнутую просьбу за юного моряка?
   - Я не думал ни о чем другом, синьор. Может ли человек моих  лет  и  моей
судьбы кичиться победой над гондольерами или  радоваться  безделушкам  вроде
игрушечного весла и цепочки?
   - Ты забываешь, что весло и цепь сделаны из золота.
   - Светлейшие синьоры, золото не может залечить раны, которые горе нанесло
истерзанному сердцу. Верните мне мое дитя, чтобы  не  пришлось  чужим  людям
закрыть мне глаза и чтобы мальчик мог услышать добрые наставления, пока есть
еще надежда, что он запомнит мои слова, и тогда не нужны мне  все  богатства
Риальто! Пусть вот это сокровище, которое я подношу благородным  синьорам  с
почтением, подобающим их величию и мудрости, докажет  вам  правдивость  моих
слов.
   Умолкнув, рыбак  приблизился  к  столу  неловкой  походкой  человека,  не
привыкшего находиться в присутствии знатных особ, и положил на темное  сукно
кольцо, в котором  сверкали  камни,  по-видимому,  исключительной  ценности.
Изумленный секретарь поднял кольцо и в ожидании  держал  его  перед  глазами
судей, - Возможно ли? - воскликнул тот из них, кто чаще  всех  вмешивался  в
ход допроса. - Оно похоже на наш свадебный залог!
   - Так и есть, светлейший  сенатор:  это  то  самое  кольцо,  которым  дож
обручился с Адриатикой в присутствии послов и народа.
   - Ты и к этому имеешь какое-нибудь отношение,  Якопо?  -  грозно  спросил
судья.
   Браво с  любопытством  взглянул  на  драгоценность  и  отвечал  неизменн