бство для наблюдения за состязанием.
   Гребцам запрещали делать какие-либо усилия,  когда  они  плыли  в  другой
конец этого длинного канала, откуда должны были начаться  гонки.  Взгляд  их
скользил по роскошным драпировкам, которые  и  до  сих  пор  вывешиваются  в
Италии из каждого окна во время празднеств, останавливаясь на богато  одетых
женщинах, блиставших  особым  очарованием,  свойственным  только  знаменитым
венецианским красавицам, и теснившихся сейчас на балконах.  Те  из  гребцов,
кто были гондольерами в частном  услужении,  проплывая  мимо  дворцов  своих
хозяев, поднимались во весь рост и раскланивались в  знак  благодарности  за
поддержку остальные  же  старались  обрести  поддержку  симпатизирующей  им
толпы.
   Наконец все было готово к гонкам,  и  соперники  заняли  свои  места.  Их
гондолы были много больше обычных, и в каждой помещалось  по  три  гребца  в
центре, а четвертый, стоя на маленьком мостике на  корме,  управлял  рулевым
веслом и в то же время помогал движению лодки. На носу, на тонких, невысоких
шестах  развевались  флаги,  составленные  из  фамильных  цветов   некоторых
благородных семейств республики, или простые девизы, подсказанные  фантазией
тех, кому принадлежали лодки.  Было  сделано  несколько  витиеватых  взмахов
веслами, как это делают искусные фехтовальщики, прежде чем начать наносить и
парировать удары затем, резко развернув  свои  гондолы,  словно  гарцуя  на
обузданных скакунах, все, как только раздался выстрел, мгновенно устремились
вперед. Старт сопровождался дружным  криком  зрителей,  прокатившимся  вдоль
всего канала все головы нетерпеливо  поворачивались,  следя  за  гонщиками,
несущимися от одного балкона к другому, и наконец это нетерпеливое  движение
сообщилось  и  тому  "важному  грузу",  под  тяжестью   которого   изнемогал
"Буцентавр".
   На протяжении нескольких минут ни один  из  гребцов  не  выделился  среди
остальных. Все гондолы скользили по волнам так  же  свободно  и  легко,  как
проносится над озером, едва касаясь воды, легкокрылая ласточка, и ни одна из
десяти гондол, казалось, не  добилась  преимущества.  Но  была  ли  причиной
ловкость того, кто правил, или выносливость тех, кто греб, а может  быть,  и
какие-то отличные от других свойства самой лодки, но, так или иначе,  группа
маленьких  суденышек,  которые  вначале  шли,  как  сбившаяся   стая   птиц,
взлетевшая в испуге, начала растягиваться, и вскоре лодки образовали длинную
волнистую линию в середине канала. Весь этот караван  промчался  под  мостом
такой плотной массой, что  трудно  еще  было  предугадать,  какая  из  лодок
окажется победительницей, и самая волнующая борьба  развернулась  уже  перед
взорами важнейших лиц города.
   Здесь обнаружились те особые  достоинства,  которые  в  подобных  случаях
решают успех. Слабейшие  начали  отставать,  караван  удлинился  надежды  и
опасения возросли, и те,  что  были  впереди,  уже  являли  собой  волнующее
зрелище успеха, а те, что остались позади, продолжали бороться  без  надежды
на успех, являя собой еще более благородное зрелище.  Постепенно  расстояние
между лодками увеличивалось, хотя расстояние между  ними  и  финишем  быстро
уменьшалось, пока, наконец, три лодки не вырвались вперед и, мелькнув  точно
стрелы, примчались под корму "Буцентавра" почти рядом.
   Приз взят, победители награждены, и пушечные выстрелы  возвестили  начало
всеобщего ликования. Музыка ответила на грохот орудий и на звон колоколов, и
все, даже разочарованные, приветствовали победителей, ибо таково  обычное  и
часто опасное свойство нашего характера.
   Шум утих, и герольд громко возвестил начало нового состязания. Только что
окончившиеся гонки можно было назвать национальными гонками,  потому  что  в
них, по  старинным  правилам,  могли  участвовать  только  известные  и  уже
признанные гондольеры Венеции. Награда присуждалась государством, и все  это
состязание носило как бы официальный и политический характер. Теперь же было
объявлено, что начинаются новые гонки и что в них могут принять участие  все
желающие, независимо от их происхождения и от рода их занятий. Золотое весло
на золотой цепи будет вручено как подарок  самого  дожа  тому,  кто  покажет
самую большую ловкость и силу в предстоящей борьбе точно такой же приз,  но
из серебра должен быть отдан тому, кто придет вторым  третьим  призом  была
игрушечная  лодка,  сделанная  из  менее  драгоценного   металла.   Гондолы,
участвовавшие в этом состязании, были обычными легкими экипажами каналов,  и
так как этим гонкам предстояло показать особое искусство гребли  города  ста
островов, то в каждую гондолу допускался только  один  гребец,  на  которого
падали все обязанности управления, когда он поведет свое легкое суденышко.
   Гребцы, принимавшие участие в первом состязании, могли участвовать  и  во
втором, и всем желающим было предложено подойти  под  корму  "Буцентавра"  и
объявить о своем желании не позднее определенного времени.
   Условия этого состязания были объявлены заранее, и перерыв между  гонками
не затянулся надолго.
   Первым, кто подошел к "Буцентавру" из толпы лодок,  окружавших  свободное
пространство, оставленное для состязающихся, был гондольер, хорошо известный
своим умением владеть веслом и своими песнями на каналах.
   - Как тебя зовут и кому ты вручаешь свою  судьбу?  -  спросил  герольд  -
распорядитель этой гонки.
   - Все зовут меня Бартоломео, живу я между Пьяцеттой и Лидо, и, как верный
венецианец, я вверяюсь святому Теодору.
   - У тебя хороший покровитель. Занимай свое место и жди.
   Счастливый гондольер коснулся веслом воды, и  легкая  лодка  его,  словно
лебедь, внезапно скользнувший в сторону,  вылетела  на  середину  свободного
пространства.
   - А ты кто такой? - спросил распорядитель следующего.
   - Энрико, гондольер из Фузины. Пришел вот потягаться  с  хвастунишками  с
каналов.
   - Чьему покровительству ты вверяешься?
   - Святому Антонию Падуанскому.
   - Тебе понадобится его помощь, хотя мы и одобряем твою  смелость.  Иди  и
займи свое место... А кто ты? - обратился он к третьему, когда гондольер  из
Фузины с той же грациозной легкостью, что и Бартоломео, отвел свою гондолу в
сторону.
   - Я из Калабрии, и зовут меня Джино. Я гондольер на частной службе.
   - И кто же твой господин?
   - Прославленный и высокочтимый дон Камилло Монфорте,  герцог  и  владелец
поместья святой Агаты в Неаполе и по праву сенатор Венеции.
   - Можно было бы предположить, что ты из Падуи, дружище,  если  судить  по
твоим знаниям законов! Вверяешься ли ты тому, кому служишь?
   Ответ Джино произвел  замешательство  среди  сенаторов,  и  перепуганному
гондольеру показалось, что он уже ощутил на себе неодобрительные взгляды. Он
оглядывался вокруг в поисках того, чьей знатностью он похвалялся, словно ища
у него поддержки, - Ну что, назовешь ты имя того, кто поможет  тебе  в  этом
великом испытании сил? - повторил герольд.
   - Мой господин, - выдавил из себя испуганный Джино, -  святой  Януарий  и
святой Марк.
   - У тебя хорошая защита. Если  бы  тебе  не  помогли  два  последних,  на
первого ты всегда можешь рассчитывать.
   - Твой господин носит славное имя, и мы рады приветствовать его на  наших
состязаниях, - заметил  дож,  слегка  наклонив  голову  в  сторону  молодого
калабрийского   вельможи,    лодка    которого    стояла    неподалеку    от
правительственной гондолы и который с видом глубокого интереса  наблюдал  за
этой сценой. В ответ на это тактичное вмешательство дожа дон  Камилло  низко
поклонился, и церемония продолжалась.
   - Займи свое место, Джино из Калабрии, и  желаю  тебе  успеха,  -  сказал
распорядитель, а затем, повернувшись к следующему, с удивлением спросил:
   - А ты зачем здесь?
   - Я хочу испытать скорость моей гондолы.
   - Ты стар и не годишься для такого состязания  побереги  свои  силы  для
повседневной работы. Только безрассудное  честолюбие  могло  заставить  тебя
пойти на такой бесполезный риск.
   Новый кандидат пригнал под корму "Буцентавра" обычную  рыбацкую  гондолу,
неплохой формы и  достаточно  легкую,  но  она  носила  на  себе  следы  его
постоянного труда. Рыбак покорно выслушал замечание и хотел  было  повернуть
свою лодку назад, хотя глаза его стали печальными, но  дож  подал  ему  знак
остановиться.
   - Расспросите его, как и других, - сказал дож.
   - Как твое имя?  -  неохотно  спросил  распорядитель,  который,  как  все
подчиненные, гораздо ревнивее относился к своей  почетной  обязанности,  чем
люди, стоящие выше его.
   - Меня зовут Антонио, я рыбак с лагун.
   - Ты стар!
   - Синьор, никто не знает этого лучше меня. Шестьдесят раз наступало  лето
с тех пор, как я впервые закинул сеть или поставил мережу в море..
   - Ты одет не так, как приличествует участнику гонок,  предстающему  перед
дожем Венеции.
   - На мне все лучшее, что у меня есть. Большую честь присутствующим не мог
бы оказать никто.
   - Твои руки и ноги не прикрыты.., твоя  грудь  обнажена..,  твои  мускулы
слабы. Напрасно  ты  прерываешь  развлечение  знатных  своим  легкомысленным
поступком.
   Ступай!
   Опять Антонио хотел было скрыться от десяти  тысяч  глаз,  разглядывавших
его, но спокойный голос дожа снова пришел ему на помощь.
   - Состязания открыты для всех, - сказал он. - И все же я советую  бедному
и старому человеку прислушаться к разумным словам. Дайте ему серебра - может
быть, нужда толкает его на такой безнадежный поступок.
   - Ты слышишь, тебе предлагают милостыню уступи место  тем,  кто  сильнее
тебя и больше подходят для состязаний.
   - Я повинуюсь, потому что  это  доля  каждого,  кто  родился  и  вырос  в
бедности. Говорили, что гонки  открыты  для  всех,  и  я  прошу  прощения  у
благородных господ - я не хотел их оскорбить.
   - Справедливость одна для всех, - поспешно вмешался дож. - Если он желает
остаться, это его право. Святой Марк гордится тем, что весы  его  правосудия
держит беспристрастная рука.
   Гул одобрения сопровождал эти лицемерные слова,  так  как  провозглашение
справедливости со стороны власть имущих всегда находит отклик в душах людей,
хотя слова эти далеко не всегда соответствуют делам.
   - Ты слышал, его высочество, чье  слово  -  рупор  великого  государства,
разрешил тебе остаться, хотя тебе лучше было бы удалиться.
   - Ну, тогда я посмотрю, есть ли еще силы в этих руках, - ответил Антонио,
бросая  печальный,  но  и  не  лишенный  тайной  гордости  взгляд  на   свою
изношенную, жалкую одежду.  -  Конечно,  мускулы  мои  ослабли  в  битвах  с
нехристями, но я надеюсь, они мне еще послужат сегодня верой и правдой.
   - Кому ты вверяешь свою судьбу?
   - Благословению святого Антония Чудотворца.
   - Займи свое место. Ха! А вот кто-то не хочет быть узнанным! Кто  же  ты,
скрывающий свое лицо?
   - Зови меня маской.
   - Судя по твоим крепким ногам и рукам,  тебе  нет  необходимости  прятать
свое лицо. Угодно ли будет вашему высочеству допустить маску к состязанию?
   - Конечно. В Венеции маска священна.  Слава  нашим  прекрасным  и  мудрым
законам, разрешающим каждому, кто желает пребывать наедине со своими мыслями
и избежать любопытных взглядов, спрятать свое лицо и бродить по нашим улицам
и каналам, чувствуя себя в такой же безопасности, как если бы он находился у
себя дома. Таковы великие привилегии свободы, и такова она для всех  граждан
щедрого, великодушного и свободного государства!
   Тысячи голов склонились в знак одобрения, и  из  уст  в  уста  покатилась
молва о том, что какой-то молодой и знатный господин хочет попытать  счастья
в гонках в угоду своей красавице.
   -  Такова  справедливость!  -   громко   воскликнул   герольд   восторг,
распиравший ему грудь, очевидно, пересилил в нем почтение. -  Счастлив  тот,
кто  родился  в  Венеции,  завидна  судьба  народа,   в   советах   которого
председательствуют  мудрость  и  милосердие  подобно  прекрасным  и   добрым
сестрам! Кому же ты себя вверяешь?
   - Своей собственной руке.
   - Ах, вот как? Это не благочестиво! Такой самонадеянный человек не  может
принять участие в этих почетных гонках.
   Торопливое восклицание герольда взволновало  зрителей,  вызвав  внезапное
возбуждение в толпе.
   - Для республики все ее дети равны! - заключил дож. - Мы гордимся этим, и
упаси  нас  благословенный  святой  Марк  произносить  что-либо  похожее  на
хвастовство. Но поистине мы не можем не похвалить себя за то, что не  делаем
разницы между нашими подданными,  живущими  на  островах  или  на  побережье
Далмации, между Падуей и Кандией, Корфу и землей Святого Георгия. И  все  же
никому не дозволено отказываться от помощи святых.
   -  Назови  своего  покровителя  или  уступи  место   другим,   -   сказал
исполнительный герольд.
   Незнакомец помедлил минуту, словно раздумывая, а затем ответил:
   - Святой Иоанн Пустынник.
   - Ты назвал всеми почитаемого святого!
   -  Я  назвал  того,  кто,  может  быть,  сжалится  надо   мной   в   этой
жизни-пустыне.
   -  Тебе,  конечно,  лучше  знать  самого  себя,  но  уважаемые  патриции,
прекрасные дамы и наш добрый народ ожидают следующего участника. Займи  свое
место.
   Пока герольд опрашивал еще троих  или  четверых  желающих  участвовать  в
гонках - все они были гондольерами на частной службе, -  среди  зрителей  не
умолкал  рокот,  доказывавший,  какой  большой  интерес  вызвали  ответы   и
внешность двух последних соперников. Тем временем молодые  господа,  которые
поддерживали последних  из  опрашиваемых  гондольеров,  начали  пробираться,
среди скопища лодок, чтобы  пожелать  успеха  своим  слугам  и  выказать  те
надежды и доверие, какие были в обычаях тех времен.
   Наконец  объявили,  что  список  участников  гонок  заполнен,  и  гондолы
отправились, как и прежде, к месту старта, освободив пространство под кормой
"Буцентавра". Сцена, последовавшая за этим, происходила на глазах у всех тех
важных людей, которые взяли на себя заботу о частных интересах людей так же,
как и об общественных нуждах Венеции.
   Здесь присутствовало много дам высокого происхождения масок  на  них  не
было, и они оживленно глядели по сторонам, сидя в своих гондолах в  обществе
элегантных кавалеров. Но кое-где, однако, черные сверкающие  глаза  смотрели
сквозь отверстия в шелковых масках, скрывающих лица красавиц  слишком  юных,
чтобы показываться на таком веселом  празднестве.  Одна  гондола  привлекала
особое внимание в ней находилась женщина, изящество и  красота  которой  не
оставляли сомнений, хотя она и была одета подчеркнуто просто. Лодка, слуги и
дамы - их там было две - отличались той  изысканно  строгой  простотой,  что
свидетельствует о высоком происхождении и тонком вкусе гораздо  больше,  чем
грубая мишура роскоши.  Монах-кармелит,  чье  лицо  было  скрыто  капюшоном,
подтверждал  своим  присутствием  высокое   положение   дам   и,   казалось,
подчеркивал его, почтительно и серьезно охраняя своих спутниц. Сотни  гондол
приближались к  этой  лодке,  и  те,  кто  находился  в  них,  после  многих
безуспешных попыток разглядеть под  масками  лица  ее  обитательниц  шепотом
расспрашивали друг друга об имени и происхождении юной  красавицы,  а  затем
гондолы  скользили  прочь.   Но   вот   красочное   суденышко,   великолепно
снаряженное, с гребцами, одетыми в роскошные ливреи, вошло в небольшой круг,
состоящий из любопытных,  теснившихся  вокруг  лодки.  Мужчина,  сидевший  в
гондоле, поднялся - в этот день никто не приехал сюда в гондолах с  мрачными
балдахинами - и стоя  приветствовал  женщин  в  масках  с  непринужденностью
человека, умеющего держать себя в любом обществе, и вместе с тем с  глубокой
почтительностью.
   - В этой гонке принимает участие мой гондольер, - сказал он учтиво,  -  в
силу и ловкость которого я очень верю. До сих пор я тщетно искал даму  такой
красоты и добродетели, чьей улыбке я мог бы посвятить его успех. Теперь я ее
нашел.
   - У вас очень проницательный взгляд, синьор, если вам удалось  разглядеть
под маской то, что вы искали, - ответила одна из дам,  а  сопровождавший  их
монах вежливо поклонился, ибо слова мужчины ничем не отличались от обычных в
подобных случаях комплиментов.
   - Увидеть можно не только глазами,  сударыня,  и  восхищаться  не  только
разумом. Прячьте свое лицо сколько угодно, я  все  равно  твердо  знаю,  что
передо мной самое красивое лицо, самое доброе сердце  и  самая  чистая  душа
Венеции!
   - Это смелая догадка, синьор, - ответила та, что была, очевидно,  старшей
из двух, бросая взгляд на свою спутницу, словно пытаясь уловить впечатление,
какое произвела на нее эта галантная речь.
   - Венеция известна красотой  своих  женщин,  а  солнце  Италии  согревает
многие благородные сердца.
   - Следовало бы так восхвалять самого создателя,  а  во  его  создание,  -
прошептал монах.
   - Но ведь возможно восхищаться и тем и другим, падре. Надеюсь, что  таков
удел той, которая имеет счастье следовать советам такого  добродетельного  и
мудрого наставника, как вы. Вам вверяю я судьбу своего успеха, каков  бы  он
ни был, - снова обратился кавалер к даме в маске. - Я с радостью  вверил  бы
вам и нечто более серьезное, если бы мне это разрешили.
   Говоря это, он  подал  молчаливой  красавице  букет  прекрасных  душистых
цветов среди них были те, которые поэты и обычай считают символом  любви  и
верности. Девушка колебалась, не зная, принять ли этот дар, - такой Поступок
выходил за рамки учтивости,  приличной  ее  положению  и  возрасту,  хотя  в
подобных случаях и допускались некоторые вольности. Со  скромностью  девушки
неискушенной она невольно смутилась при таком открытом проявлении чувств.
   - Прими цветы, дитя мое, - ласково  прошептала  ее  спутница.  -  Кавалер
предлагает их только из учтивости.
   - Время покажет, - с живостью ответил дон Камилло (так как это был именно
он). - До свиданья, синьорина, мы уже встречались с вами на воде,  но  тогда
вы не были так сдержанны, как сегодня.
   Он поклонился, дал знак гондольеру, и лодка его вскоре затерялась в массе
других лодок. Но, прежде чем он отплыл, маска  молчаливой  красавицы  слегка
приподнялась, словно девушке было душно, и неаполитанец был вознагражден  за
свою любезность, мельком увидев вспыхнувшее лицо Виолетты.
   - У твоего опекуна недовольный вид, - поспешно шепнула донна Флоринда.  -
Удивляюсь, как могли нас узнать!
   - Я бы больше удивилась, если бы этого не произошло. Я  могла  бы  узнать
благородного неаполитанца  среди  миллиона  людей!  Ты  забыла,  чем  я  ему
обязана!
   Донна Флоринда не ответила, но мысленно произнесла горячую молитву, прося
святых, чтобы эта услуга не повредила будущему счастью той,  кому  она  была
оказана. Украдкой она обменялась тревожным взглядом с кармелитом, но ни один
из них не произнес ни слова, и в лодке воцарилось долгое молчание.
   Пушечный  выстрел  и  оживление,  которое  опять  началось   на   канале,
неподалеку от места состязаний, вывело их из задумчивости,  а  громкий  звук
трубы напомнил им о причине, по которой они очутились здесь, среди  веселой,
смеющейся  толпы,  окружавшей   их.   Но,   прежде   чем   продолжить   наше
повествование, необходимо вернуться немного назад.

Глава 9

   Ты свеж и бодр, и ты сюда явился,
   Опережая время.
   Шекспир, "Троил и Крессида"

   Мы уже видели, как гондолы, допущенные к  гонкам,  были  отбуксированы  к
месту старта, чтобы гондольеры могли начать состязание  со  свежими  силами.
Даже бедный, плохо одетый рыбак не был забыт, и его лодку вместе  с  другими
привязали к большой барже-буксиру, нарочно для этого предназначенной. Но все
же, когда он продвигался по каналу мимо заполненных  людьми  балконов,  мимо
скрипевших под тяжестью людей судов, которые вытянулись  по  обеим  сторонам
канала, отовсюду раздавался презрительный смех -  он  всегда  тем  громче  и
сильнее, чем несчастнее его жертва.
   Старик не был глух к насмешкам и замечаниям  по