, сенат счел
необходимым принять эту меру  предосторожности.  Поэтому,  вступая  на  путь
исполнения своих новых и  важных  обязанностей,  Якопо  очутился  в  трудном
положении.
   То, что плутующий легко может перехитрить самого себя, вошло в поговорку,
и случай с Якопо и служителями Совета еще раз подтверждает эту истину. Браво
обратил внимание на странное молчание тех, кто обычно прибегал к его услугам
в подобных делах, а вид фелукки, которую он заметил, бродя вдоль набережной,
дал новое направление его мыслям.  О  том,  как  подкрепил  его  соображения
расчетливый калабриец, мы только что рассказали.
   Выйдя на берег, Якопо привязал лодку и поспешил вернуться  на  Бролио.  К
тому времени маски  и  праздношатающиеся  заполнили  площадь.  Патриции  уже
покинули ее: одни для  того,  чтобы  предаться  всякого  рода  развлечениям,
другие ради осуществления им одним ведомой  таинственной  политики,  которую
они стремились всячески поддерживать  все,  они  предпочитали  укрыться  от
взоров простого люда в часы обычного веселья, которые должны были наступить.
   Казалось, Якопо уже получил указания, ибо, убедившись,  что  дон  Камилло
ушел, он начал пробираться в толпе с видом человека,  имеющего  определенную
цель. К этому времени площади уже заполнились  людьми,  и  по  меньшей  мере
половина тех, кто пришел провести здесь часы веселья, были в масках. Проходя
Пьяцетту неторопливым, но уверенным шагом, Якопо пристально оглядывал фигуры
встречных и старался рассмотреть их лица. Так он прошел до того  места,  где
сливались обе площади, когда кто-то легонько тронул его за локоть.
   Якопо не имел обыкновения говорить на площади Святого Марка,  особенно  в
этот час. На его вопросительный взгляд человек знаком попросил его следовать
за собой. Он  был  в  костюме  домино,  полностью  скрывавшем  фигуру  и  не
оставлявшем никакой возможности определить, кто  таится  под  этим  нарядом.
Заметив, однако, что его приглашают отойти туда, где  меньше  народу,  браво
кивнул в знак согласия, так как это к тому же было ему и по пути. Как только
они выбрались из  толпы  и  оказались  в  таком  месте,  где  никто  не  мог
подслушать их разговор, незнакомец остановился. Он  чрезвычайно  внимательно
оглядел  из-под  маски  фигуру  и   одежду   Якопо   и,   закончив   осмотр,
удовлетворенно кивнул. Якопо также осмотрел его, не проронив ни слова.
   - Праведный Даниил!  -  воскликнул  наконец  незнакомец,  поняв,  что  от
спутника не дождешься и слова. - Можно подумать, благородный синьор, что ваш
духовник наложил на вас эпитимью молчания, раз вы отказываетесь говорить  со
своим слугой.
   - Что тебе надо?
   - Меня послали на Пьяццу, чтобы в толпе гондольеров, ремесленников,  слуг
и прочего люда, который украшает эту  страну,  найти  наследника  одного  из
самых древних и знатных домов Венеции.
   - Откуда ты знаешь, что я тот, кого ты ищешь?
   - Синьор, есть  много  примет,  ускользающих  от  невнимательного  взора,
которые,  однако,  увидит  человек   опытный.   И,   когда   юные   вельможи
прогуливаются в толпе людей, укрывшихся  под  благородными  масками,  как  в
случае с одним патрицием этой республики, их  всегда  отличишь  если  не  по
голосу, то по виду.
   - Ну и хитрец же ты, Осия! Впрочем, твоя хитрость тебя и кормит.
   - В этом наша единственная  защита  от  всех  несправедливостей,  синьор.
Повсюду нас гонят, словно волков, и неудивительно, что иногда нам приходится
проявлять волчью ярость. Но зачем это  я  рассказываю  обиды  своего  народа
тому, кто считает жизнь пышным маскарадом?
   - Ладно, к делу. Я не  помню,  чтобы  был  тебе  должен,  и  у  меня  нет
невыкупленных закладов.
   - Праведный Самуил! Светская молодежь  не  всегда  помнит  минувшие  дни,
синьор, иначе вы бы не говорили таких слов.  Я  не  виноват,  что  вы,  ваше
сиятельство, склонны позабыть о  своих  закладах.  Но  нет  дельца  на  всем
Риальто, который бы не подтвердил наши счеты, возросшие уже до  значительной
суммы.
   - Ну, положим, ты прав. Так неужели ты будешь вымогать у меня  деньги  на
виду у всей этой толпы, зная, с кем имеешь дело?
   - Я бы ни за что не решился позорить такого знатного патриция, синьор,  и
поэтому  не  будем  больше  говорить  на  эту  тему,  считая,   что,   когда
потребуется, вы не станете отказываться от своей подписи и печати.
   - Мне нравится твое благоразумие, Осия. Это залог тому, что ты пришел  ко
мне по делу, менее неприятному, чем обычно. Но я спешу. Говори скорее, зачем
ты меня овал.
   Осия, исподтишка и внимательно оглядевшись кругом, приблизился к  мнимому
патрицию и продолжал:
   - Синьор, пашей семье грозит большая потеря! Вы  уже  знаете,  что  сенат
неожиданно освободил вашего отца, платного и преданного государству сенатора
от должности опекуна донны Виолетты?
   Якопо слегка вздрогнул, но это было вполне  естественно  для  огорченного
влюбленного и скоро" соответствовало принятой им роли, чем разоблачало  его,
ь - Успокойтесь, синьор, - продолжал Осия, -  все  мы  в  юности  переживаем
подобные разочарования, это я знаю по  собственному  тяжкому  опыту.  Как  в
торговле, так и в любви трудно предугадать успех, В этих делах  видную  роль
играет золото,  и  оно,  как  правило,  выигрывает,  Но  опасность  потерять
девушку, которую вы любите, и все ее состояние, гораздо  серьезнее,  чем  вы
думаете, ибо меня только затем и послали, чтобы  предупредить  вас,  что  ее
вот-вот увезут из города.
   - Куда? - поспешно спросил Якопо, что вполне отвечало характеру его роли.
   - Вот это-то и надо узнать, синьор! Ваш отец - проницательный сенатор,  и
временами ему хорошо известны все государственные тайны. Но на этот  раз  он
так неуверен, что,  видно,  ничего  как  следует  не  знает  и  лишь  строит
предположения. Праведный Даниил! А ведь когда-то  я  предполагал,  что  этот
достойный патриций член Совета Трех!
   - Он из древнего рода, и его права никем не оспариваются. Так  почему  же
ему и не быть членом Совета?
   - Я ничего не имею против, синьор. Это мудрая организация, которая творит
добро и противодействует злу. На Риальто,  где  люди  больше  заняты  своими
доходами, чем пустой  болтовней  о  действиях  своих  правителей,  никто  не
говорит худо о Тайном Совете. Но, синьор, независимо от того, состоит ли  он
членом Совета или сената, он  намекнул  на  то,  что  нам  грозит  опасность
потерять...
   - Нам? Уж, никак, и ты помышляешь о донне Виолетте!
   - К чему мне эта девушка, синьор, у меня есть  своя  жена.  Я  говорю  во
множественном числе, потому что в этом браке  заинтересован  не  только  род
Градениго, но и некоторые дельцы Риальто.
   - Понимаю. Ты опасаешься за свои деньги.
   - Если б я был из пугливых, я не давал бы их взаймы с такой  готовностью.
Но, хотя состояния, которое вы унаследуете от отца, хватит, чтобы  выплатить
любую  ссуду,  богатство  покойного  синьора  Тьеполо  только  умножит  ваши
гарантии.
   - Признаю твою прозорливость и понимаю серьезность твоего предупреждения.
Но все-таки мне кажется, что у тебя нет иных  оснований,  кроме,  боязни  за
свои деньги.
   - Не забудьте и некоторые намеки вашего достойного родителя, синьор.
   - Разве он говорил что-нибудь еще?
   - Он говорил загадками, синьор, но ему  внимало  ухо  умудренного  опытом
человека, и слова его не пропали даром. Богатую наследницу собираются увезти
из Венеции, в этом я уверен, и, так как тут затронуты и мои личные интересы,
я не пожалел бы лучшей бирюзы из своей лавки, чтобы узнать куда.
   - Точно ли ты знаешь, что ее увезут сегодня в ночь?
   - Ручаться не могу, но я почти уверен в этом.
   - Довольно! Я позабочусь о своих  и  твоих  интересах.  Якопо  махнул  на
прощанье рукой и продолжил свой путь по Пьяцце.
   - Если бы я сам побольше  заботился  о  своих  интересах,  -  пробормотал
ювелир, - как надлежит делать всякому, кто связан с этой  проклятой  знатью,
мне было бы все равно, выходи девушка хоть за турка!
   - Осия! - шепнул вдруг кто-то в маске ему на ухо. - Два слова по секрету.
   Ювелир вздрогнул -  поглощенный  своей  недавней  встречей,  он  даже  не
заметил, как к нему подошел человек. Незнакомец  был  тоже  одет  в  домино,
совершенно скрывавшее его фигуру.
   - Что тебе нужно, синьор маска? - спросил осторожный ювелир.
   - Сказать два слова по секрету. Ты можешь дать деньги под проценты?
   - Это лучше спросить у государственного казначея! У  меня  много  камней,
которые стоят гораздо меньше, чем весят. Я бы с удовольствием  отдал  их  на
хранение кому-нибудь, кто счастливее меня и сможет их уберечь.
   - Нет, это мне не подходит. Известно,  что  у  тебя  полно  денег.  Такие
дельцы, как ты, никогда не откажут в ссуде, гарантии которой так же  прочны,
как законы Венеции! Тебе не в диковинку ссудить и тысячу дукатов.
   - Те, кто называет меня богачом,  синьор  маска,  любят  подшучивать  над
бедным сыном несчастного народа. Я не испытываю уж очень большой нужды,  это
правда, но ссуда в тысячу дукатов мне не по плечу. Если бы вы хотели  купить
аметист или рубин, благородный синьор, может быть, мы и заключили бы с  вами
сделку.
   - Мне нужны деньги, старик, а драгоценности я и сам могу тебе уступить! И
деньги нужны мне срочно, сейчас же, а болтать у  меня  нет  времени!  Говори
свои условия.
   - Вы так настойчивы, синьор, что у вас, по-видимому, надежные гарантии?
   - Я уже сказал, что мои гарантии не менее  прочны,  чем  законы  Венеции.
Итак, тысячу цехинов, и побыстрее! А насчет процентов - посоветуйся со своей
совестью.
   Осия решил, что теперь для сделки возникли более  подходящие  условия,  и
стал серьезно слушать незнакомца.
   - Синьор, - сказал наконец  ювелир,  -  тысяча  дукатов  не  валяются  на
площади.  Прежде  чем  одолжить  их,  необходимо  долго   и   терпеливо   их
зарабатывать. А тот, кто хочет их занять...
   - ..стоит подле тебя!
   - ..должен быть хорошо известен на Риальто.
   - Под солидный залог ты ссужаешь деньги и маскам,  осторожный  Осия!  Или
молва преувеличивает твое великодушие?
   - Достаточный залог рассеивает мои сомнения, даже если клиент мне так  же
неизвестен, как члены Совета Трех. Но в  данном  случае  я  не  вижу  ничего
похожего. Приходите ко мне завтра в  маске  или  без  нее,  как  вам  больше
нравится, потому что я не  имею  обыкновения  совать  нос  в  чужие  секреты
больше, чем этого требуют мои собственные  интересы,  и  я  пошарю  в  своих
сундуках хотя они могут оказаться такими же пустыми, как сундуки  некоторых
наследников Венеции.
   - Мои дела не терпят отлагательства! У  тебя  есть  деньги  при  себе?  Я
согласен на любые проценты.
   - Я мог бы собрать нужную сумму у моих  знакомых  под  залог  драгоценных
камней. Но тот, кто обратится к ним с такой просьбой,  должен  гарантировать
выплату.
   - Значит, можно будет получить деньги? В этом я могу быть уверен?
   Осия колебался, потому что все его старания угадать, кто  скрывается  под
маской,  оказались  тщетными,  и  если  он   считал   благоприятным   знаком
самоуверенный тон незнакомца, то нетерпение, с которым тот  требовал  денег,
невольно настораживало ростовщика.
   - Я повторяю с помощью моих друзей, - сказал осторожно Осия.
   - Такая неопределенность мне не подходит! Прощай, Осия, поищу  где-нибудь
еще.
   - Если бы вам предстояло уплатить эти деньги за брачную церемонию,  вы  и
то, наверно, спешили бы не больше! Надеюсь, два моих друга  сейчас  дома,  и
часть денег будет у меня на руках.
   - Я не могу полагаться на такую случайность.
   - Вы ошибаетесь, синьор, риск очень невелик, так как один из них прикован
к постели, а второй не пропускает дня, чтоб не навестить его.
   - Никакая случайность не должна грозить нашему договору. Деньги под залог
и твоя совесть - как третейский судья! Я не  хочу  вступать  в  сомнительные
сделки, за которыми последует отказ под предлогом того, что  другие  стороны
не удовлетворены.
   - Праведный Даниил! Чтоб услужить вам, я, пожалуй, рискну! Один известный
ювелир - Леви из Ливорно - оставил мне кошелек как раз с нужной вам  суммой
на указанных условиях я могу воспользоваться этими деньгами и вернуть их ему
спустя некоторое время.
   - Очень благодарен тебе, Осия, - сказал незнакомец,  слегка  приподняв  и
тут же опустив маску. - Это существенно  сократит  наши  переговоры.  Деньги
того ювелира у тебя с собой?
   Осия остолбенел. Приподнятая маска раскрыла ему две истины: во-первых, он
доверил своп сомнения насчет намерений сената по отношению к донне  Виолетте
какому-то незнакомцу  и,  во-вторых,  откровенно  признав,  что  располагает
необходимой суммой, он  лишился  единственного  предлога,  под  которым  ему
удалось бы отказать в деньгах Джакомо Градениго.
   - Надеюсь, что, узнав во мне старого клиента, ты не станешь  расстраивать
нашу сделку, Осия? - спросил распутный наследник сенатора, почт  не  скрывая
иронии.
   - Отец Авраам! Да знай я, что передо мной синьор Джакомо, мы давно бы уже
закончили наши переговоры!
   - Ну конечно, ты сразу сказал бы, что у тебя нет Денег, как ты  частенько
делаешь в последнее время.
   - Нет, нет, синьор, я никогда не отрекаюсь от своих слов! Но я не  должен
забывать свое обещание, данное Леви. Осторожный ювелир взял с  меня  клятву,
что ядам его деньги только тому, кто вернет их наверняка.
   - Он может быть совершенно спокоен: ведь это  ты  занял  у  него  деньги,
чтобы одолжить их мне!
   - Синьор, вы ставите мою совесть в  неловкое  положение.  Вы  должны  мне
теперь около шести тысяч цехинов, и если б  я  поверил  вам  эти  деньги  на
слово, а выпотом вернули бы их мне - два предположения явно  несбыточных,  -
то естественная забота о собственном благополучии могла  бы  заставить  меня
подать векселя ко взысканию и  тем  самым  подвергнуть  опасности  состояние
Леви.
   - Сговаривайся со своей совестью как  хочешь,  Осия.  Ты  признался,  что
деньги у тебя есть, и вот тебе в залог драгоценности, а мне давай цехины!
   Возможно, тон молодого Градениго не тронул бы  каменное  сердце  ювелира,
ибо ему были  присущи  все  недостатки  человека,  осуждаемого  общественным
мнением, но, когда, оправившись от изумления, старик стал объяснять патрицию
свои опасения по поводу участи донны Виолетты  (брак  которой  был  известен
лишь его свидетелям и членам Совета Трех), он, к своей  величайшей  радости,
обнаружил, что деньги требовались Джакомо  именно  для  того,  чтобы  увезти
девушку в какое-нибудь тайное убежище. Все  дело  предстало  теперь  в  ином
свете. Так как драгоценности, предложенные в залог, стоили требуемой - суммы
да к тому же появилась некоторая надежда, что  благодаря  римским  владениям
донны Виолетты он сможет взыскать с Джакомо старые  долги,  Осия  счел  даже
выгодным ссудить молодому патрицию деньги,  якобы  принадлежащие  Леви.  Как
только обе стороны поняли друг друга, они  вместе  покинули  площадь,  чтобы
завершить свою сделку.

Глава 21

   За Кедом мы пойдем!
   Пойдем за Кедом!
   Шекспир, "Генрих VI"

   Ночь тянулась медленно. Музыка вновь нарушила хрупкую  тишину  города,  и
гондолы патрициев заскользили  по  каналам.  Робкий  взмах  руки  из  кабины
гондолы приветствовал встречную лодку, но в этом городе  тайн  и  подозрений
редко кто задерживался, чтобы поболтать. Настороженность настолько  вошла  в
плоть и кровь венецианцев, что они не  решались  даже  открыто  наслаждаться
вечерней прохладой.
   Среди легких и  пестрых  лодок  патрициев  на  Большом  канале  появилась
гондола гораздо большего размера, но весьма непритязательная на вид,  и  это
показывало,  что  она  предназначена  для  обычных  нужд.  Лодка   двигалась
медленно, словно гондольеры были утомлены  или  просто  никуда  не  спешили.
Рулевой искусно направлял лодку одной рукой, а три гребца время  от  времени
лениво касались веслами воды.
   Словом, о гондоле можно было подумать, что она возвращается с прогулки по
Бренте  или  с  каких-нибудь
дальних островов.
   Неожиданно  гондола  свернула  с  середины  канала,  по  которому  скорее
скользила, чем плыла, и помчалась по одному из пустынных каналов  города.  С
этой минуты она шла быстро  и  вскоре  очутилась  в  самом  бедном  квартале
Венеции. Там она остановилась у какого-то склада, и один из гребцов поднялся
на мост остальные гондольеры развалились на скамьях лодки, словно отдыхая.
   Пройдя через мост, гребец миновал несколько узких переулков, каких  много
в этом тесном городе, и тихонько постучал в окно, которое вскоре отворилось.
Женский голос спросил:
   - Кто там?
   - Это и, Аннина, - ответил Джино, бывший здесь частым гостем. -  Открывай
скорей у меня спешное дело.
   Аннина повиновалась, убедившись, что Джино был один.
   - Ты пришел некстати, Джино, - сказала  дочь  виноторговца.  -  Я  только
собиралась пойти на площадь Святого Марка подышать вечерним воздухом. Отец и
братья уже вышли, а я осталась проверить засовы.
   - В их гондоле поместится четвертый?
   - Они пошли пешком. - А ты ходишь по улицам одна в такой час?
   - Это тебя не касается, - раздраженно ответила Аннина.  -  Хвала  святому
Теодору, я еще не раба услуги неаполитанца!
   - Неаполитанец - знатный и могущественный вельможа, Аннина, он сам добр к
своим слугам и имеет право требовать уважения к ним.
   - Ему еще понадобится его могущество. Но почему ты пришел  сюда  в  такое
неурочное время? Твои посещения мне вообще не очень-то приятны,  а  когда  я
занята другими делами, они и совсем ни к чему!
   Если бы гондольер и в самом деле глубоко любил Аннину, ее  прямота  могла
бы серьезно огорчить его, но Джино выслушал ее с тем же равнодушием, с каким
она говорила с ним.
   - Я привык к твоим капризам, - сказал он,  опускаясь  на  скамью  и  всем
своим видом показывая, что вовсе не намерен уходить. - Наверно, какой-нибудь
патриций послал тебе воздушный поцелуй, когда  ты  переходила  мост  Святого
Марка, или у отца твоего выдался удачный денек на Лидо, вот гордость тебя  и
распирает.
   - Бог ты мой! Послушать этого молодца, можно подумать, что между нами уже
все договорено и он только и ждет в ризнице, когда зажгутся свечи и начнется
венчание! Да кто ты мне, Джино Туллии, чтобы так разговаривать со мной?
   - А кто ты такая, Аннина, что разыгрываешь жалкие шутки с поверенным дона
Камилло?
   - Убирайся отсюда, наглец! Мне некогда болтать с тобой!
   - Ты что-то очень спешишь сегодня, Аннина.
   - Хочу поскорей отвязаться от  тебя!  Выслушай  меня,  Джино,  и  запомни
каждое слово, потому что больше ты  от  меня  ничего  не  услышишь.  Песенка
твоего хозяина спета, и скоро его с позором вышлют из Венеции,  а  заодно  с
ним и всех его ленивых слуг! Я же предпочитаю остаться в родном городе.
   Гондольер  с   искренним   равнодушием   рассмеялся   над   ее   деланным
высокомерием. Но, вспомнив о своем поручении, он тут же принял серьезный вид
и попытался успокоить гнев своей  ветреной  подруги,  обратившись  к  пей  в
почтительном тоне:
   - Да защитит меня святой Марк, Аннина! - сказал  он.  -  Если  нам  и  не
суждено преклонить  вместе  колена  перед  алтарем,  то  почему  бы  нам  не
заключить выгодную сделку? Я привел сюда, в  этот  мрачный  канал,  к  самым
твоим дверям, полную гондолу такого сладкого и выдержанного вина, каким даже
отцу твоему редко приходилось торговать, а ты обращаешься  со  мной,  как  с
собакой, которую гонят из церкви!
   - У меня сегодня нет времени ни для тебя, ни для твоего вина,  Джино!  И,
если бы ты меня здесь не задержал, я давно веселилась бы на свободе.
   - Запри-ка ты дверь, милая, и  не  чинись  со  старым  другом,  -  сказал
гондольер, вставая, чтобы помочь ей.
   Девушка поймала его на слове, и, весело принявшись за  дело  вдвоем,  они
скоро заперли все двери и очутились на улице. Их путь лежал  через  мост,  о
котором уже упоминалось. Джино показал на гондолу и сказал:
   - Ну, не соблазнишься, Аннина?
   - Твоя неосторожность ко