он  едва  ли  повинен  в  серьезных
преступлениях против Святого Марка. Браво уплыл  по  направлению  к  острову
Святого Георга, и его следует искать не здесь.
   Офицер  отпустил  монаха,  который  быстро   подошел   к   балдахину   и,
обернувшись, бросил последний взгляд на  лицо  рыбака.  Заскрипел  канат,  и
резкий рывок сдвинул с места якорь лодки Антонио. Послышался громкий всплеск
воды, и обе лодки,  словно  сцепившись,  вместе  помчались  прочь,  покорные
отчаянным усилиям гребцов. В гондоле республики  с  ее  темной,  похожей  на
катафалк кабиной виднелось прежнее число гребцов, склонившихся над  веслами,
лодка же рыбака была пуста!
   Плеск весел и звук от погружения в воду тела Антонио  смешались  с  шумом
моря. Когда рыбак после своего падения всплыл на  поверхность,  он  оказался
один среди обширного безмятежного водного  пространства.  Возможно,  у  него
затеплилась смутная надежда, когда, вынырнув из морской пучины, он  очутился
среди дивного великолепия лунной ночи. Но купола спящей Венеции были слишком
далеки и недосягаемы для человеческих  сил,  а  лодки  с  бешеной  скоростью
мчались по направлению к городу. Рыбак повернулся и  поплыл  с  трудом,  ибо
голод и утреннее напряжение истощили его силы он не сводил глаз  с  темного
пятнышка, которое, как он твердо знал, было лодкой браво.
   Якопо не отрываясь следил  за  всем  происходящим,  до  предела  напрягая
зрение. Преимущество его положения состояло в том, что  он  все  видел,  сам
оставаясь незамеченным. Он видел, как кармелит совершал отпущение грехов,  а
затем подошла большая лодка. Он услышал  всплеск  более  громкий,  чем  удар
весел о воду, и увидел, как уносится на буксире пустая гондола Антонио. Едва
гребцы республиканской гондолы успели взметнуть воды лагун  своими  веслами,
как его собственное весло пришло в движение.
   - Якопо! Якопо! - пугающе слабо донеслось до его ушей.
   Якопо узнал этот голос и сразу же понял  все,  что  произошло.  Вслед  за
криком о помощи послышался  шум  волны,  вспенившейся  перед  носом  гондолы
браво. Звук рассекаемой воды был подобен дыханию ветра. За кормой оставались
рябь и пузыри, словно обрывки облаков, гонимых  ветром  по  звездному  небу
могучие мускулы, которые уже показали в этот день такую исполинскую силу  на
гонках гондол, теперь, казалось, трудились  с  удвоенной  энергией.  Сила  и
ловкость чувствовались в каждом взмахе весла, и гондола темным пятном летела
вдоль светящейся полосы подобно ласточке, касающейся воды своим крылом.
   - Сюда, Якопо.., ты правишь мимо! Нос гондолы повернулся, и горящие глаза
браво уловили очертания головы рыбака.
   - Быстрей, Якопо, друг.., нет сил!
   Вновь рокот волн заглушил голос рыбака. Якопо  бешено  заработал  веслом
при каждом ударе легкая гондола словно взлетала над водой.
   - Якопо.., сюда.., дорогой Якопо!
   - Да поможет тебе матерь божья, рыбак! Я иду!
   - Якопо.., мальчик! Мальчик!
   Вода забурлила, рука мелькнула в воздухе и исчезла.  Гондола  подплыла  к
месту, где она виднелась только что, и,  задрожав,  мгновенно  остановилась,
повинуясь  обратному  взмаху  весла,  согнувшему   ясеневую   лопасть,   как
тростинку.
   Лагуна закипела от этих неистовых движений, но, когда волнение  улеглось,
вода  стала  вновь  безмятежно-спокойной,  как  отражавшийся  в  ней   синий
небосвод.
   - Антонио! - вырвалось у браво.
   Ужасающие безмолвие последовало за этим зовом.  Ни  ответа,  ни  признака
человеческого тела. Якопо стиснул рукоять  весла  железными  пальцами  звук
собственного дыхания заставил его вздрогнуть. Повсюду, куда  ни  устремлялся
его лихорадочный взгляд, он видел  глубокий  покой  коварной  стихии,  столь
грозной в своем гневе. Подобно сердцу человека, она, казалось, сочувствовала
умиротворенной красоте полуночи, но  и,  как  сердце  человека,  скрывала  в
глубине своей страшные тайны.

Глава 16

   Еще немного дней, ночей тревожных,
   И я усну спокойно - только где?
   - Значенья не имеет..
   Прощай же, Анджолина.
   Байрон, "Марино Фальеро"

   Когда кармелит вернулся в покои донны Виолетты, лицо его было  смертельно
бледно, и он с трудом добрался до кресла. Монах едва ли обратил внимание  на
то, что визит дона Камилло Монфорте слишком затянулся  и  что  глаза  пылкой
Виолетты сияют радостным блеском. Счастливые влюбленные - ибо герцогу святой
Агаты удалось вырвать эту тайну у  своей  возлюбленной,  если  только  можно
назвать тайной то, что Виолетта почти не пыталась скрыть, -  тоже  не  сразу
заметили его возвращение монах прошел через всю комнату,  прежде  чем  даже
спокойный взгляд донны Флоринды обнаружил его присутствие.
   - Уж не больны  ли  вы!  -  воскликнула  гувернантка.  -  Отца  Ансельмо,
вероятно, вызывали по очень важному делу!
   Монах откинул капюшон, под которым ему было трудно дышать, и все  увидели
мертвенную бледность его лица. Взор его,  полный  ужаса,  блуждал  по  лицам
окружающих, словно он силился вспомнить этих людей.
   - Фердинандо!.. Отец Ансельмо! - поспешно поправилась донна Флоринда,  не
сумев, однако, утаить волнение. - Скажите что-нибудь... Вы страдаете!
   - Болит мое сердце, Флоринда!
   - Не скрывайте от нас... Еще какие-нибудь дурные вести? Венеция...
   - Страшное государство!
   - Почему вы  покинули  нас?  Почему  в  столь  важную  минуту  для  нашей
воспитанницы.., когда решается ее судьба, ее  счастье..,  вас  не  было  так
долго?
   Виолетта с удивлением взглянула на часы, но ничего не сказала.
   - Я был нужен властям,  -  ответил  монах,  тяжелым  вздохом  выдав  свое
страдание.
   - Понимаю, падре. Вы дали отпущение грехов осужденному?
   - Да, дочь моя. И немногие оставляют эту  юдоль  такими  умиротворенными,
как он.
   Донна Флоринда прошептала короткую молитву  за  упокой  души  усопшего  и
набожно перекрестилась. Ее примеру последовала Виолетта, и у  дона  Камилло,
благоговейно  склонившего  голову  рядом   с   прелестной   соседкой,   губы
зашевелились в молитве.
   - Это был справедливый приговор, падре? - спросила донна Флоринда.
   - Нет! - с жаром воскликнул монах. - Или люди совсем утратили веру. Я был
свидетелем смерти человека, более достойного жить,  как,  впрочем,  и  более
готового  умереть,  чем  те,  кто  вынес  ему  приговор.  Что  за   страшное
государство Венеция!
   - Эти люди распоряжаются и твоей судьбой, Виолетта, - сказал дон Камилло.
- И твое счастье будет отдано в руки этих ночных убийц. Скажите нам,  падре,
ваша  трагедия  имеет  какое-либо  отношение  к   Виолетте?   Нас   окружают
непостижимые тайны, и они столь же ужасны, как сама судьба.
   Монах перевел взгляд с одного на другого, и выражение его лица  несколько
смягчилось.
   - Вы правы, -  сказал  он,  -  эти  люди  хотят  распорядиться  и  жизнью
Виолетты. Святой Марк да простит тех, кто прикрывает  свои  бесчестные  дела
его святым именем, и да защитит он ее своими молитвами!
   - Достойны ли мы, падре, узнать то, чему вы были свидетелем?
   - Тайна исповеди священна, сын мой, но позором покрыли себя живые,  а  не
тот, кто ныне мертв.
   - Узнаю руку тех, кто заседает там, наверху. (Так  говорили  в  городе  о
Совете Трех.) Они годами попирали мои права, преследуя собственные цели,  и,
к стыду  моему,  должен  признать,  что,  добиваясь  справедливости,  я  был
вынужден подчиниться им, что противоречит и чувствам моим и характеру.
   - Нет, Камилло, ты не способен изменить самому себе!
   - Моя дорогая, власти Венеции ужасны, и плоды их деятельности пагубны как
для правителей, так и для подданных. Из всех порочных методов управления они
используют самые опасные, окутывая тайной свои намерения,  свои  действия  и
свои обязанности!
   - Ты  прав,  сын  мой.  В  любом  государстве  единственная  гарантия  от
притеснений и несправедливости - это страх перед  всевышним  и  страх  перед
людьми. Но Венеция не знает страха божьего, ибо слишком многие погрязли в ее
грехах а что касается страха перед людьми, то дела  ее  скрыты  от  людских
взоров.
   - Мы говорим слишком дерзко для тех, кто живет под ее властью, - заметила
донна Флоринда, робко оглянувшись по сторонам.  -  Раз  мы  не  в  силах  ни
изменить, ни исправить обычаи государства, нам следует молчать.
   -  Если  мы  не  можем  сделать  иной  власть  Совета,  надо   попытаться
ускользнуть от нее, - быстро проговорил дон Камилло, также, впрочем, понизив
голос, и для безопасности прикрыл плотней окна и оглядел  все  двери.  -  Вы
совершенно уверены в преданности слуг, донна Флоринда?
   - О нет, синьор. Среди них есть  и  верные  люди,  находящиеся  у  нас  в
услужении долгие годы, но есть и такие, которых нанял сенатор  Градениго,  и
это, несомненно, тайные агенты Совета.
   - Так они следят за всеми! Я  тоже  вынужден  принимать  в  своем  дворце
мошенников, хоть и знаю, что они наемники сената. И все же  я  считаю  более
разумным делать вид, будто мне неведомо их ремесло,  чтобы  не  оказаться  в
таком положении, когда я не смогу даже ничего заподозрить. Как  вы  думаете,
падре, мой приход сюда остался незамеченным?
   - Было бы слишком рискованным полагать, что  мы  в  полной  безопасности.
Никто не видел, как мы вошли, ибо мы воспользовались потайным входом, но кто
может быть уверен в чем-нибудь, когда каждый пятый глаз принадлежит шпиону?
   Испуганная Виолетта коснулась руки возлюбленного.
   - Даже в этот миг за тобою могут следить  и  потом  тайно  приговорить  к
наказанию, Камилло, - сказала она.
   - Если меня видели, в этом можно не сомневаться:
   Святой Марк не прощает тех, кто  дерзко  нарушает  его  волю.  Но,  чтобы
добиться твоего расположения, милая Виолетта, я готов на все. И ничто,  даже
более страшная опасность, не остановит меня.
   -  Я  вижу,  что  неопытные  и  доверчивые  души   воспользовались   моим
отсутствием, чтобы переговорить друг с другом откровеннее, чем это позволяло
благоразумие, - сказал кармелит с таким видом, словно заранее знал ответ.
   - Природа сильнее благоразумия, падре. Монах нахмурился. Все следили, как
выражение его  лица,  обычно  доброжелательное,  хоть  и  всегда  печальное,
менялось  сообразно  с  ходом  его  мысли.  Некоторое  время  царило  полное
молчание.
   Наконец, подняв озабоченный взгляд на дона Камилло, кармелит спросил:
   - Хорошо ли  ты  продумал,  к  каким  последствиям  может  привести  твоя
безрассудная смелость? Чего ты достигнешь, возбуждая гнев республики, бросая
вызов ее коварству, вступая в открытый бой с ее тайной полицией, пренебрегая
ужасами ее тюрем?
   - Падре, я подумал обо всем, как сделал бы  на  моем  месте  каждый,  чье
сердце преисполнено любви. Я понял теперь,  что  любое  горе  покажется  мне
счастьем в сравнении с потерей Виолетты, и я  готов  идти  на  какой  угодно
риск, лишь бы добиться ее благосклонности. Это ответ на ваш  первый  вопрос
что же касается остального, могу только заметить, что я достаточно знаком  с
кознями сената и сумею оказать им противодействие.
   - Юность, обманутая  радужными  надеждами,  которые  сулят  ей  блестящее
будущее, всегда говорит одинаково. Годы и опыт осудят  эти  заблуждения,  но
всем придется отдавать дань этой слабости, пока жизнь  не  предстанет  перед
ними в своем истинном виде.  Герцог  святой  Агаты,  хотя  имя  и  род  твой
знамениты, а владения обширны, ты бессилен обратить твой венецианский дворец
в неприступную крепость или бросить вызов дожу.
   - Вы правы, святой отец. Это не в моих силах и  тому,  кто  мог  бы  это
сделать, не стоило бы так опрометчиво рисковать своей судьбой.  Но  не  весь
мир принадлежит Святому Марку - мы можем бежать.
   - У сената длинные руки, и у него есть еще тысячи невидимых рук.
   - Никто не знает этого лучше, чем я. И все же власти не совершают насилия
без каких-либо на то причин. Донна Виолетта вручила мне свою  жизнь,  и  они
сочтут эту потерю непоправимой.
   - Ты так думаешь? Но сенат сразу же найдет  средство  разлучить  вас.  Не
надейся, что Венеция столь легко позволит разрушить  свои  планы.  Богатство
этого дома привлечет многих недостойных искателей, и твоими  правами  просто
пренебрегут или станут отрицать их.
   - Но ведь церковный обряд священен,  и  никто  не  смеет  им  пренебречь,
падре! - воскликнула Виолетта.
   - Дочь моя, мне тяжело говорить это тебе, но сильные  мира  сего  находят
пути, чтобы нарушить  и  это  таинство.  Твое  собственное  богатство  может
навлечь на тебя несчастье...
   - Это могло бы произойти, падре, если  бы  мы  продолжали  оставаться  во
владениях Святого Марка, - прервал дон Камилло, - но схватить нас по  другую
сторону границы значило бы дерзко нарушить закон  иностранного  государства.
Кроме того, в замке  святой  Агаты  мы  будем  недоступны  для  венецианских
властей, а  там,  возможно,  и  дождемся  времен,  когда  они  сочтут  более
благоразумным отступиться.
   - Все это было бы правильно, если бы ты рассуждал в стенах  замка  святой
Агаты, а не здесь, на венецианских каналах.
   - В городе есть калабриец Стефано Милане,  мой  вассал  от  рождения  он
сейчас в порту со своей фелуккой "Прекрасная соррентинка".  Стефано  близкий
друг моего гондольера, того самого,  кто  завоевал  третий  приз  на  гонках
сегодня... Вам дурно, падре? - прервал вдруг себя  дон  Камилло.  -  Вы  так
изменились в лице!
   - Ничего, продолжай, - ответил монах, жестом приказывая  не  обращать  на
него внимания.
   - Мой верный Джино сказал, что Стефано, вероятно, прибыл  сюда  по  делам
республики, и, хотя моряк на этот  раз  менее  откровенен,  чем  обычно,  по
некоторым его намекам можно судить, что фелукка  с  часу  на  час  готовится
выйти в море. Я не сомневаюсь, что Стефано охотнее станет служить  мне,  чем
этим двуличным негодяям из сената. Я могу заплатить столько  же,  сколько  и
они, если мое поручение будет исполнено, но могу так же и наказать.
   - Ты был бы прав, если б находился за пределами этого  страшного  города.
Но каким образом ты сможешь сесть на корабль, если за каждым нашим движением
следят?
   - В любой час дня и ночи на каналах можно встретить людей  в  масках.  И,
хотя власти прибегают ко всяким ухищрениям в слежке за  людьми,  вы  знаете,
падре,  что  традиция  неприкосновенности  маски  священна   и   никто   без
какого-либо чрезвычайного" повода не может потребовать  снять  ее.  Не  будь
этой ничтожной привилегии, жизнь в городе не продлилась бы и дня.
   - И все же я опасаюсь, - сказал монах, и по лицу его было видно,  что  он
взвешивает все возможности побега.  -  Если  нас  обнаружат  и  схватят,  мы
погибли.
   - Верьте мне, падре, что и при таком несчастном  исходе  я  позабочусь  о
вашей судьбе. Вы знаете, что мой дядя кардинал и ему  покровительствует  сам
папа. И, клянусь честью, я сделаю все, чтобы при содействии церкви облегчить
вашу участь.
   Лицо кармелита вспыхнуло, и впервые дон  Камилло  увидел  в  уголках  его
аскетического рта мирскую гордость.
   - Ты неверно истолковал мои опасения,  герцог  святой  Агаты,  -  сказал,
монах. - Я боюсь не за себя, а  за  Виолетту,  нежное  и  любящее  существо,
которое было вверено моей заботе  и  к  которому  я  отечески  всем  сердцем
привязан. - Монах замолк, словно в душе  его  происходила  борьба.  -  Кроме
того, я давно знаю кротость и благородство донны Флоринды,  -  продолжал  он
затем, - и потому не могу оставаться равнодушным к опасностям,  которым  она
подвергнется. Ведь мы не можем покинуть нашу  питомицу,  и  я  считаю,  что,
будучи осторожными и благоразумными опекунами, мы не  имеем  права  идти  на
такой риск. Будем лучше надеяться, что правители не ослабят своей заботы  об
интересах и счастье нашей Виолетты.
   - Это была бы надежда на то, что Крылатый  Лев  обратится  в  ягненка,  а
бездушные сенаторы  -  в  общество  смиренных  картезианцев  . Нет, падре,  мы  должны
воспользоваться счастливым случаем - а более счастливый, чем этот,  вряд  ли
представится - или вручить свою судьбу холодным и  расчетливым  властителям,
попирающим все законы для достижения собственных целей.  Часа..,  нет,  даже
меньше, хватит, чтобы известить моряка, и, прежде чем настанет  рассвет,  мы
увидим, как венецианские дворцы в отдалении  исчезают  постепенно  из  глаз,
словно погружаясь в ненавистные лагуны.
   - Это всего лишь дерзкие мечты юности, побуждаемой страстью. Поверь  мне,
сын мой, не так-то просто обмануть агентов полиции. Мы  не  сможем  покинуть
дворец, ступить на борт фелукки или осуществить какие-либо другие наши планы
без того, чтобы не привлечь к себе их внимания. Но  тише!  Я  слышу  всплеск
весел. Чья-то гондола остановилась у входа!
   Донна Флоринда поспешно вышла на балкон и так же стремительно  вернулась,
сообщив, что чиновник республики входит во дворец.  Нельзя  было  терять  ни
минуты, и дон Камилло вновь скрылся в маленькой молельне. Едва была  принята
эта предосторожность,  как  дверь  отворилась,  и  в  покои  Виолетты  вошел
чиновник сената по особым  поручениям.  Он  оказался  тем  самым  человеком,
который присутствовал во  время  страшной  казни  рыбака  и  который  принес
Виолетте весть о прекращении опеки над  ней  синьора  Градениго.  Войдя,  он
недоверчиво оглядел всю комнату, и кармелит, встретившись  с  его  взглядом,
содрогнулся.  Но  внезапные  опасения   исчезли,   лишь   только   выражение
подозрительности на лице чиновника сменилось лицемерной улыбкой, которой  он
имел обыкновение смягчать неприятные новости.
   - Благородная синьора! - сказал он, поклоном выражая почтение той, к кому
обращался. - Мое усердие должно убедить вас, сколь неустанно печется сенат о
вашем благополучии. Стремясь доставить  вам  удовольствие  и  будучи  всегда
внимательным к желаниям такой знатной особы, как вы, сенат решил  на  летнее
время, когда каналы нашего города лишь усугубляют зной и переполнены людьми,
отправить вас развлечься в места более подходящие. Меня послали просить  вас
сделать все приготовления к отъезду, необходимые,  чтобы  вы  могли  прожить
несколько месяцев на более чистом воздухе со  всеми  возможными  удобствами
сборы следует закончить как можно скорее, так как путешествие, чтобы оно вас
не утомило, начнется до восхода солнца.
   - Это слишком краткий срок, синьор, для женщины, покидающей жилище  своих
предков!
   - Любовь и отеческая забота Святого Марка позволяют пренебречь некоторыми
пустыми формальностями времени же будет достаточно, ибо  Святой  Марк,  как
истый родитель, сам позаботится о том, чтобы все необходимое было доставлено
в  резиденцию,  которая  будет  иметь  честь   принять   столь   благородную
обитательницу.
   - Мне самой, синьор, не нужно долгих сборов, но я боюсь, что моим  слугам
понадобится больше времени.
   - Правительство предвидело и это, синьора, и  сенат  решил  прислать  вам
новую служанку, ибо только  она  одна  и  потребуется  вам  на  время  столь
краткого отсутствия.
   - Как, синьор! Неужели меня разлучат с моими людьми?
   - Заботу о вас доверят тем,  кто  будет  служить  вашей  особе  из  более
высоких побуждений, чем наемные лакеи вашего дворца.
   - А моя наставница и духовный отец?
   - Во время вашего отсутствия им будет разрешено отдохнуть в городе.
   Возглас донны Флоринды и невольный  жест  кармелита  выдали  их  тревогу.
Донна  Виолетта  огромным  усилием  воли   подавила   свое   негодование   и
оскорбленную гордость, но взгляд ее был полон страдания.
   - Должна ли я понимать, что этот запрет распространяется также и  на  мою
горничную?
   - Синьора, таков полученный мною приказ.
   - Может  быть,  вы  полагаете,  что  Виолетта  Тьеполо  будет  сама  себя
обслуживать?
   - Нет, синьора! Это будет долгом самой приятной  и  исполнительной  вашей
помощницы.  Аннина!  -  позвал  тут  чиновник,  подойдя  к  двери.  -   Твоя
благородная госпожа желает тебя видеть сейчас же.
   На пороге появилась дочь виноторговца.  Несмотря  на  притворно  скромный
вид, по лукавому выражению ее лица можн