браво  успел  ото  заметить,  она  торопливо
сказала:
   - Боюсь, Аннина вернется, а не то я бы сейчас же пошла с тобой.
   - А разве она еще здесь? - с беспокойством спросил браво. - Ты знаешь,  я
не хочу, чтобы меня видели.
   - Успокойся. Прежде чем  войти,  ей  придется  позвонить,  а  сейчас  она
наверху, у моей больной матери. Если она спустится, ты можешь,  как  обычно,
укрыться в этой комнатке и слушать ее пустую болтовню, если захочешь, пли...
Нет, мы не успеем... Аннина приходит редко, и не знаю почему, но ей не очень
нравится навещать больную тетю - она никогда  не  усидит  там  и  нескольких
минут.
   - Ты хотела сказать, Джессина, пли я могу пойти по своему делу?
   - Да, Карло, но я уверена, нетерпеливая Аннина станет меня разыскивать.
   - Я могу подождать. Когда я с тобой, я всегда терпелив, дорогая Джессина.
   - Тише! Это ее шаги. Прячься скорее! Тут раздался  звон  колокольчика,  и
браво, как человек, уже знакомый с этим убежищем, быстро скрылся в маленькой
комнатке. Дверь он притворил неплотно, потому  что  темнота  чулана  надежно
скрывала его. Тем  временем  Джельсомина  впустила  сестру.  Как  только  та
заговорила,  Якопо,  которому  и  в  голову  не  приходило   связать   столь
распространенное имя с этой особой, узнал в ней хитрую дочь виноторговца.
   - У тебя здесь хорошо, Джельсомина!  -  воскликнула  она  и  бросилась  в
кресло с таким видом, будто страшно устала. - Твоей  маме  лучше.  А  ты,  я
вижу, настоящая хозяйка в доме!
   - Я бы с радостью не была ею. Я еще слишком  молода,  чтобы  нести  такое
бремя.
   - Ну, в семнадцать лет хозяйничать  дома  не  так  уж  тяжело,  Джессина!
Властвовать приятно, а подчиняться отвратительно.
   - Я не изведала ни того, ни другого.  И  первое  отдам  с  радостью,  как
только у мамы хватит сил снова вести хозяйство.
   - Все это хорошо, Джессина, и делает честь твоему  духовному  наставнику.
Но власть всегда дорога женщине, как и свобода. Ты не ходила вчера гулять на
площадь?
   - Я вообще редко надеваю маску, а вчера я не могла оставить маму.
   - Значит, ты жалеешь, что не пошла.  И  есть  о  чем  пожалеть  -  такого
веселого венчания с Адриатикой и таких интересных гонок в Венеции  не  было,
наверно, со дня твоего рождения. Но венчание ты все же видела из окна?
   - Я видела только гондолу республики, мчавшуюся к Лидо, и толпу патрициев
на ее палубе, а больше почти ничего.
   - Не беда. Сейчас я тебе расскажу, и ты все увидишь так ясно, будто  сама
была на месте дожа! Сначала вышли стражники в старинных мундирах...
   - Это я и сама не раз видала: ведь из года в год церемония не меняется!
   - Ты права. Но в Венеции ни разу  не  было  таких  прекрасных  гонок.  Ты
знаешь, что в первом состязании участвуют многовесельные гондолы  с  лучшими
гребцами. Луиджи был среди них, и хотя он не взял первого приза,  но  вполне
его заслужил, потому что превосходно вел лодку. Ты знаешь Луиджи?
   - Я почти никого  не  знаю  в  Венеции,  Аннина.  Болезнь  матери  и  эта
несчастная служба отца заставляют  меня  сидеть  дома,  когда  вся  молодежь
веселится на каналах.
   - Это верно, с твоей жизнью знакомств не заведешь! Луиджи - самый  лучший
из гондольеров. Он ловок, пользуется уважением и самый веселый из всех,  кто
когда-нибудь ступал на Лидо.
   - Значит, он всех там обогнал?
   - Он должен был прийти первым, но его напарники оказались  неопытными,  а
потом, там еще что-то подстроили, и он взял только второе  место.  Это  было
зрелище! Лучшие гребцы боролись за то, чтобы добыть себе  славу  на  каналах
или закрепить ее. Святая Мария! Жаль, что ты этого не видела!
   - Я бы не могла радоваться, видя поражение своего друга.
   - Надо брать жизнь такой, как она есть! Но,  хотя  Луиджи  и  его  друзья
отлично провели гонки, самым интересным  зрелищем  в  тот  день  был  другой
заплыв, где первое место взял  Антонио,  бедный  семидесятилетний  рыбак.  С
непокрытой головой и в засученных до колен штанах он плыл в лодке  не  лучше
той, на которой я обычно вожу вина на Лидо.
   - Может, у него не было сильных соперников?
   - Там были лучшие гребцы Венеции!  Впрочем,  Луиджи  принимал  участие  в
первом заплыве, и потому во втором ему не удалось выступить. Говорят, -  тут
она с привычной осторожностью огляделась по сторонам,  -  тот,  чье  имя  не
стоит произносить в Венеции, посмел явиться на гонки  в  маске.  И  все-таки
победил рыбак! Ты слыхала о Якопо?
   - Обычное имя.
   - В Венеции им называют только одного человека.
   - Я слышала, что так зовется какой-то страшный злодей. Но он не посмел бы
показаться среди знатных людей на таком празднике!
   - Джессина, мы живем в непонятной стране!  Этот  человек  разгуливает  по
Пьяцце с видом дожа, и никто не смеет сказать ему ни слова! А  в  полдень  я
видела, как он стоял, прислонившись к триумфальной  мачте,  с  таким  гордым
видом, будто прибыл праздновать победу республики!
   - Может быть, он знает какую-нибудь их страшную тайну и они  боятся,  что
он ее раскроет?
   - Ты совсем не представляешь  себе,  что  такое  Венеция,  дитя!  Владеть
подобной тайной - все равно что быть приговоренным к  смерти.  Когда  имеешь
дело со Святым Марком, одинаково опасно знать слишком мало и слишком  много.
Говорят, во время гонок Якопо стоял совсем рядом с дожем,  до  смерти  пугая
сенаторов, словно это был незваный дух из склепов их отцов! Но  это  еще  не
все! Когда я утром пересекала лагуны, я видела, как вытащили  из  воды  труп
молодого кавалера, и те, кто находился поблизости, говорили,  что  это  дело
рук Якопо.
   Робкая Джельсомина вздрогнула.
   - Тем, кто правит нами, -  сказала  она,  -  придется  ответить  за  свою
беспечность, если они и дальше оставят его на свободе.
   - Благословенный святой Марк да защитит детей своих! Говорят, на его душе
немало таких грехов, но сегодня утром я сама своими глазами  видела  труп  у
устья каналов.
   - А ты что же, ночевала на Лидо, если была там уже так рано?
   - Я? Да...  Нет,  я  не  ночевала  там.  Но,  понимаешь,  во  время  этих
празднеств у отца было очень  много  работы,  а  ведь  я  себе  не  хозяйка,
Джельсомина, чтобы делать то, что хочется, как ты...  Ну,  что-то  я  совсем
заболталась с тобой, а дома дел не переделать! Где тот сверток, что  я  тебе
отдала на хранение в прошлый раз?
   - Вот он, -  сказала  Джельсомина  и,  выдвинув  ящик,  протянула  сестре
маленький сверток, не подозревая даже, что в нем были контрабандные  товары,
которые Аннине в ее неутомимой деятельности пришлось спрятать  на  некоторое
время. - Я уж подумала, что ты о нем забыла, и собиралась отослать его тебе.
   - Если ты любишь меня, Джельсомина, никогда не поступай так  опрометчиво!
Мой брат Джузеппе... Но ты, верно, и его не знаешь?
   - Да, мало знаю, хотя он мне тоже брат.
   - Ну, в этом тебе повезло! Не  стану  ничего  дурного  говорить  о  своем
родном брате, но, приводись ему случайно узнать про  этот  сверток,  и  тебе
несдобровать.
   - А я не боюсь ни твоего брата, ни кого-нибудь другого, - решительно, как
все честные люди, сказала дочь тюремного смотрителя. - Он не станет на  меня
сердиться за то, что я выполнила твою просьбу.
   - Ты права, но он доставил бы мне много  огорчений.  Ах,  пресвятая  дева
Мария, сколько горя может принести семье упрямый, неразумный  мальчишка!  Но
он мой брат, в конце концов, и все остальное ты сама  понимаешь.  Мне  пора,
добрая Джессина. Надеюсь, отец когда-нибудь позволит тебе навестить тех, кто
так тебя любит!
   - Прощай, Аннина. Я пришла бы с радостью, но не могу оставить мою  бедную
мать.
   Аннина поцеловала на прощанье простодушную, доверчивую сестру и ушла.
   - Карло, - нежно позвала  Джельсомина,  -  выходи,  теперь  уж  никто  не
придет.
   Когда браво вошел в комнату, его лицо было бледнее обычного. Он с грустью
посмотрел на нежную, любящую девушку, ожидавшую его возвращения,  но,  когда
он попытался улыбнуться ей в ответ на ее искреннюю улыбку, лицо  его  только
исказилось гримасой.
   - Аннина" утомила тебя своей болтовней  про  гонки  да  про  убийства  на
каналах! - сказала Джельсомина. - Не суди ее строго за то, что она так резко
отзывается о  Джузеппе,  -  он  заслуживает  и  худшего...  Но  я  знаю,  ты
торопишься, и не стану тебе надоедать.
   - Погоди, Джессина. Эта девушка - твоя двоюродная сестра?
   - Разве я тебе не говорила об этом? Наши матери - родные сестры.
   - И она здесь часто бывает?
   - Не так часто, как ей хотелось бы, я думаю ведь ее тетя -  моя  мать  -
уже много месяцев не выходит из своей комнаты.
   - Ты прекрасная дочь, милая Джессина, и, видно,  хотела  бы  видеть  всех
такими же добрыми, как ты сама. А ты у нее бывала?
   - Ни разу. Отец мне  запрещает.  Они  ведь  торгуют  вином  и  устраивают
пирушки гондольерам! Но Аннина не виновата, что ее родители занимаются таким
ремеслом.
   - Нет, конечно. А что это за сверток, который попросила у тебя Аннина? Он
долго здесь лежал?
   - С месяц. Она оставила его, когда была тут последний раз  и  спешила  на
Лидо. Но почему ты все это спрашиваешь? Видно, она  тебе  не  понравилась  -
ветреная девушка и немного болтлива но я верю, у нее доброе сердце. Ты ведь
слышал, как она говорила об этом страшном  Якопо  и  последнем  убийстве  на
Лидо?
   - Да.
   - Ты и сам, Карло, наверно,  возмутился  бы  этим  преступлением.  Аннина
легкомысленна и могла бы быть не такой расчетливой, но у нее, как и  у  всех
нас, глубокое отвращение к греху... Ну, пойдем теперь в камеру?
   - Нет, поговорим еще.
   - Твое честное сердце, Карло, негодует при одном имени  этого  убийцы!  Я
много слышала о его злодеяниях и о том, что власти почему-то мирятся с этим.
Говорят, в своей хитрости он превосходит  даже  их  и  полиция  ждет  только
веских доказательств, боясь совершить беззаконие.
   - Ты думаешь, сенат столь мягкосердечен? - хрипло спросил  браво,  сделав
знак девушке продолжать.
   Джельсомина с грустью посмотрела на него, чувствуя справедливый  упрек  в
его словах. Затем она вышла в дверь, скрытую  от  взглядов  посторонних,  и,
вернувшись, принесла маленький ящичек.
   - Вот ключ, Карло, - сказала она, отделяя один от тяжелой связки, -  и  я
теперь его единственный хранитель. Этого, по крайней мере,  мы  достигли,  -
придет день, и мы добьемся еще большего.
   Якопо попытался улыбкой показать, как он признателен доброй  девушке,  но
она  поняла  только,  что  он  спешит.  Надежда,  вспыхнувшая   во   взгляде
Джельсомины, вновь  сменилась  выражением  печали,  и  девушка  молча  пошла
вперед.

Глава 19

   ...Но выше поднимись,
   И обозрев оттуда равнину, моря дальний горизонт,
   Пройди по ряду узких мрачных келий,
   Похожих на могилы...
   "Площадь Святого Марка"

   Мы не последуем за Джельсоминой и ее спутником через сводчатые галереи  и
мрачные коридоры тюрьмы.  Кому  довелось  хоть  однажды  побывать  в  здании
большой тюрьмы,  не  нужны  никакие  описания,  чтобы  воскресить  в  памяти
гнетущее  чувство,  возникающее  при  виде  окон  за  железными   решетками,
скрежещущих засовов, скрипучих дверей  и  вообще  всех  символов  и  средств
тюремного заключения.  Это  здание,  подобно  остальным  столь  же  неудачно
предназначенным для истребления пороков общества, было  обширно,  прочно,  с
запутанными переходами и, словно в насмешку над его  назначением,  просто  и
даже красиво снаружи.
   Войдя  в  узкую  остекленную  галерею  с   низким   сводом,   Джельсомина
остановилась.
   - Карло, - спросила она, - ты, как всегда, ждал меня у причала в  обычный
час?
   - Я бы не пришел сюда, если бы встретил тебя там.  Ты  же  знаешь,  я  не
хочу, чтобы меня видели. Но я подумал, что твоя мать, должно быть, чувствует
себя хуже, и пересек канал.
   - Нет, ты ошибся: мама уже много месяцев все в том же положении...  А  ты
заметил, что мы идем сегодня в камеру другим путем?
   - Заметил. Но мы никогда прежде не встречались в  комнатах  твоего  отца,
чтобы оттуда идти в камеру, и я думал, мы идем правильно.
   - Ты хорошо знаешь дворец и тюрьму, Карло?
   - Лучше, чем хотел бы, милая Джельсомина. Но к чему эти  вопросы  сейчас,
когда я спешу туда?
   Кроткая Джельсомина не ответила. Ведя уединенную жизнь, она  была  всегда
бледна,  как  цветок,  взращенный  без  солнца,  но,  услышав  этот  вопрос,
побледнела больше обычного.  Зная  простодушие  девушки,  Якопо  внимательно
посмотрел на ее  выразительное  лицо.  Затем,  быстро  подойдя  к  окну,  он
выглянул на улицу - его взору предстал узкий  темный  канал.  Якопо  пересек
галерею и снова бросил взгляд вниз: тот же темный водный  путь  тянулся  меж
каменными громадами зданий к набережной и порту.
   - Джельсомина! - воскликнул Якопо, отшатнувшись. - Ведь это Мост Вздохов!
   - Да, Карло. Ты когда-нибудь проходил здесь?
   - Ни разу. И не понимаю, почему я здесь сейчас. Я часто  думаю,  что  мне
предстоит когда-нибудь перейти этот роковой мост, но я не мог  и  мечтать  о
таком страже.
   Глаза Джельсомины радостно заблестели, и она весело улыбнулась.
   - Со мной ты никогда не пойдешь по этому мосту к своей гибели.
   - В этом я уверен, добрая Джессина, - сказал Якопо, взяв девушку за руку.
- Но ты задала мне загадку, которую я не могу разгадать. Ты часто входишь во
дворец через эту галерею?
   - По ней никто не ходит, кроме стражников да осужденных ты это, наверно,
и сам слышал. Но мне вот дали ключи и показали все повороты коридоров, чтобы
я смогла водить тебя здесь.
   - Боюсь, Джельсомина,  я  был  слишком  счастлив,  встретив  тебя,  чтобы
заметить, как должно было подсказать мне  благоразумие,  что  сенат  проявил
редкостную доброту, позволив мне наслаждаться твоим обществом.
   - Ты жалеешь, что узнал меня, Карло? Укор,  прозвучавший  в  ее  грустном
голосе, тронул браво, и он поцеловал  руку  девушки  с  истинно  итальянским
пылом.
   - Я бы тогда жалел о единственных счастливых днях моей  жизни  за  многие
годы, - сказал Якопо. - Ты для меня, Джессина, как  цветок  в  пустыне,  как
чистый ручей для жаждущего или искра надежды для осужденного, Нет,  нет!  Ни
на мгновение не пожалел я, что узнал тебя, моя Джельсомина!
   - Мне было бы больно узнать, что я только  прибавила  тебе  огорчений.  Я
молода, не знаю жизни, но и мне понятно, что  тем,  кого  любим,  мы  должны
приносить радость, а не страдание.
   - Твоя добрая душа научила тебя этому. Но не кажется  ли  тебе  странным,
что  такому  человеку,  как  я,  разрешили  посещать   тюрьму   без   других
провожатых?
   - Мне это не казалось странным, Карло, но, конечно, это не совсем обычно.
   - Мы приносили столько радости друг другу, дорогая Джессина, и проглядели
то, что должно было нас встревожить.
   - Встревожить?
   - Ну, по крайней мере,  насторожить.  Ведь  коварные  сенаторы  оказывают
милость, лишь преследуя какую-то свою цель. Но прошлого не  вернуть  и  все
равно, я буду помнить каждое мгновение, проведенное с тобой. А теперь пойдем
дальше.
   Омраченное лицо Джельсомины прояснилось, но она по-прежнему не  трогалась
с места.
   - Говорят, немногие из ступивших на этот мост возвращаются снова к жизни,
- сказала девушка дрожащим голосом. - А  ты  даже  не  спросишь,  почему  мы
здесь, Карло!
   Недоверие мелькнуло в глазах браво, когда он  метнул  взгляд  на  кроткую
девушку. Но выражение отваги, к которому она так привыкла, не  оставило  его
лица.
   - Если ты хочешь, чтобы я был любопытен, пожалуйста, - сказал он. - Зачем
ты пришла сюда и более того - раз мы здесь, чего ты медлишь?
   - Наступает лето, Карло, - шепнула она еле слышно, - и мы напрасно искали
бы в камерах...
   - Я понял, - сказал он. - Идем дальше! Джельсомина с грустью посмотрела в
лицо своему спутнику, но, не заметив на нем признаков страдания, которое  он
испытывал, двинулась дальше. Якопо говорил хрипло привыкший всегда скрывать
свои чувства, он по проявил слабости и теперь,  ибо  знал,  какое  страдание
причинит этому нежному и верному существу, отдавшему ому всю свою  искреннюю
и преданную любовь, в зарождении которой равно сыграли роль  и  образ  жизни
Джельсомины и ее природное чистосердечие.
   Для того чтобы читатель  понял  намеки,  казавшиеся  столь  ясными  нашим
влюбленным, необходимо объяснить  еще  одну  отвратительную  черту  политики
Венецианской республики.
   Что бы ни утверждало государство в своих официальных заявлениях, истинный
характер управления страной безошибочно проявляется в том, как эти заявления
осуществляются практически. Правительства, созданные  для  народного  блага,
неохотно и осторожно применяют силу, считая  своим  долгом  защищать,  а  не
притеснять слабых но чем эгоистичнее становится  правление,  тем  строже  и
безжалостнее методы, к которым прибегают власть имущие. Так в  Венеции,  где
вся политическая система держалась на узкой олигархии, сенат в своем  рвении
не пощадил даже достоинства номинального  властителя,  и  Дворец  Дожей  был
осквернен существованием в  нем  темниц.  Это  величественное  здание  имело
отдельные камеры для лета и для зимы. Читатель, быть может, готов надеяться,
что узникам таким образом оказывали некоторое снисхождение, но  это  значило
бы  лишь  приписывать  милосердие  организации,  представители  которой   до
последней минуты ее  существования  не  одарили  ее  никакими  человеческими
добродетелями. О страданиях узника никто не задумывался: его  зимняя  камера
находилась ниже уровня каналов летом же он томился  под  свинцовой  крышей,
где задыхался  от  палящего  южного  солнца.  Как  читатель,  вероятно,  уже
догадался, Якопо проник в тюрьму ради какого-то  заключенного  это  краткое
объяснение поможет читателю понять тайные намеки спутницы браво.  Тот,  кого
они искали, был действительно переведен из сырого застенка, где  он  мучился
зимой и весной, в раскаленную камеру под крышей.
   Джельсомина шла впереди с грустным видом, глубоко  разделяя  горе  своего
спутника, но считая ненужным оттягивать  долее  это  свидание.  Ей  пришлось
сообщить ему весть, которая страшно угнетала ее душу, и, подобно большинству
людей с мягким  характером,  она  мучилась  этой  обязанностью,  но  теперь,
исполнив свой долг, почувствовала заметное облегчение.  Они  поднимались  по
бесконечным лестницам,  открывали  и  закрывали  бесчисленные  двери,  молча
пробирались по узким коридорам, прежде чем достигли цели.  Пока  Джельсомина
выбирала ключ из большой связки, чтобы отпереть дверь, браво с трудом вдыхал
раскаленный воздух.
   - Они обещали, что это больше не повторится! - сказал он. - Но изверги не
помнят своих клятв!
   - Карло! Ты забыл, что мы во Дворце Дожей,  -  шепнула  девушка,  пугливо
оглянувшись по сторонам.
   - Я не забываю ничего, что касается республики! Вот где держу!  -  сказал
Якопо, ударив себя по лбу. - Остальное хранится в моем сердце.
   - Это не может длиться вечно, бедный Карло, придет и конец.
   - - Ты права, - хрипло ответил браво. - И даже раньше, чем ты думаешь! Но
это неважно. Открой дверь.
   Джельсомина медлила, но,  встретив  нетерпеливый  взгляд  браво,  отперла
дверь, и они вошли.
   - Отец! - воскликнул браво, опускаясь на соломенную  подстилку,  лежавшую
прямо на полу.
   Истощенный и слабый старик поднялся, услышав это слово,  и  его  глаза  -
глаза человека с помутившимся разумом - заблестели в ту минуту еще ярче, чем
глаза его сына.
   - Я боялся, отец, что ты заболеешь от  этой  резкой  перемены,  -  сказал
браво, опустившись на колени рядом с подстилкой. - Но твои глаза, твои щеки,
весь вид гораздо лучше, чем был в том сыром подвале.
   - Мне здесь хорошо, - ответил узник. - Тут светло.  Может  быть,  слишком
светло, но если бы ты знал, мой мальчик,  как  радостно  видеть  день  после
такой долгой ночи!
   - Ему лучше, Джельсомина! Они еще не убили его. Посмотри, и глаза у  него
блестят, и на щеках румянец!
   - Когда после зимы узников выводят из  нижних"  темниц,  они  всегда