мыслить сдвиг к обезьяне в пропорции 75 : 25 или вверх к человеку в
пропорции 25 : 75. Теперь пора было бы дальше развить теорию: во-первых,
показать на фактах, что вновь открытый вид имеет свою собственную
внутреннюю натуру. Иными словами, надо было бы углубить идею Геккеля и
Фохта о заполняющей пробел между обезьяной и человеком некоей
самостоятельной зоологической форме. Человек произошел из этой
зоологической формы, а не прямо из обезьяны. Надо было бы познать, описать
эту зоологическую форму в ее своеобразии. Однако умами владели лишь
сопоставления человека с орангутанами и гиббонами, шимпанзе и гориллами.
Лишь много позже и несколько в стороне от столбовой дороги советский
антрополог Г. А. Бонч-Осмоловский позволил себе утверждать, что по
некоторым признакам, в частности в строении конечностей, ископаемые
гоминиды уклоняются и от человека, и от обезьян. Во-вторых, и это главное,
теория должна была бы раскрыть, что отсутствие речи (основное отличительное
свойство обезьяночеловека) вовсе не требует столь сильных питекоидных
отклонений в черепе и архитектонике мозга. Но до этого вывода науке о мозге
тогда было еще далеко.

Яванского питекантропа принялись усердно трактовать, если можно так
выразиться, как "первую попытку" явления человека. Дарвин победил Геккеля,
но дорогой ценой. Теология открыла объятия эволюционизму. Бог мог совершить
творение не готового человека, а питекантропа (или, скажем. Homo habilis)
-- постепенное раскрытие заложенной в него сущности эмпирическая наука
называет эволюцией, предысторией, историей, а теология -- актом. Но
питекантроп (или Homo habilis) -- это не помесь человека с обезьяной, это
человек с примесью обезьяньих черт: человек не произошел от обезьяны, а был
создан из обезьяны.

Впрочем, в конце XIX в. такова была лишь глубоко скрытая перспектива
интерпретаций. В частности, яванскому питекантропу очень недоставало
каких-нибудь сопутствующих каменных орудий, что, как всем казалось,
обязательно говорило бы о его человеческом нутре. Однако в 1936 г. в другом
месте Явы, в Паджитане, но в сходных геологических условиях Кенигсвальд
обнаружил изделия раннепалеолитического типа, и переосмысление
обезьяночеловека пошло беспрепятственно, хотя оно и без того шло к тому
времени полным ходом.

Но 1891 г. находился не на нисходящей, а на вершине восходящей линии эпопеи
обезьяночеловека. Это был великий триумф дерзкой догадки Геккеля, Фохта,
Мортилье. Все сближали питекантропа с обезьяной. Об этом с горечью пишет
профессор Леруа-Гуран: "Глаза видят только то, к чему готовы, а тогда время
еще не настало понять, что радикально отделяет человеческую линию от
обезьяньей. . . Палеонтология еще надолго обязалась сохранять компромисс
между антропоидом и Homo sapiens, и даже по сегодняшний день образ
человекообезьяны не только царит в популярной литературе, а и самые ученые
труды преследует своего рода ностальгия по предку-примату" .

Первое десятилетие XX в. было отмечено крутым подъемом числа находок
остатков ископаемых предков человека. С чрезвычайной быстротой из-под земли
появляются челюсть из Мауера (близкая по характеру к питекантропу
яванскому), скелеты неандертальцев из Ла-Шапель-о-Сен, Мустье, Ла Феррасси,
Ла Кина, Крапины. Их уже хорошо умеют увязывать с геологией и с
археологией, но анатомически по-прежнему делят по возможности поровну или
на неравные доли между обезьяной и человеком. "Видели только то, что
отклоняется от нас и приближается к обезьяне, -- сетует дальше Леруа-Гуран,
-- но надо же было так поздно понять, что эти якобы обезьяньи признаки
могли вполне оказаться всего лишь отражением столь отдаленной общности
происхождения, что на деле сравнение теряет всякую значимость" .

Он совсем не прав в этих поисках спасения от идеи обезьяночеловека, но
прав, что в первом десятилетии XX в. она владела умами исследователей. Да,
в ископаемых черепах обращали внимание только на те признаки, которые
отклоняются от нас. Главное отклонение искали в мозге, а не в согнутом
положении тела (находки одна за другой подтверждали вполне вертикальную
позицию). Тем самым подлинная идея Геккеля -- Фохта пробивала себе ход.

В 1908 г. немецкий анатом Г. Швальбе опубликовал основательный труд,
который окончательно пресек распространение этой идеи на геологические
времена моложе среднего плейстоцена и на морфологические формы менее
питекоидные (т. е. менее в чем-либо сдвинутые от человека в обезьянью
сторону), чем перечисленные останки западноевропейских неандертальцев.

Чтобы оценить роль этой книги, сделаем отступление. Выше мы говорили о
попытке Катрфажа и Ами тянуть линию неандертальцев в более молодое время, к
нашим дням, и включать в нее костные остатки с неизмеримо слабее
выраженными неандерталоидными особенностями. Их "Канштадская раса" не
состоялась, но кроме Катрфажа и Ами было немало других, предлагавших
вниманию мировой антропологической науки, в том числе международных
конгрессов, черепа позднего или даже вполне современного происхождения,
имевшие стертые неандерталоидные (т. е. тем самым питекоидные) черты.

Среди них по крайней мере один должен быть выделен -- польский антрополог
К. Столыгво. В 1902 и 1904 гг. он опубликовал отчеты о находке в скифском
кургане близ села Новоселки Киевской губернии скелета, принадлежащего по
ряду признаков к неандертальскому типу. Упомянутый немецкий антрополог
Швальбе выступил с критикой в 1906 г., доказывая, что череп из Новоселок не
тождествен черепам западноевропейских классических неандертальцев, вымерших
в доисторическое время. Тогда Столыгво в двух статьях 1908 г. привлек
данные многих других антропологов, доказывавшие, что в историческое время
на Земле сохранялся вид, который можно назвать "постнеандерталоидами" и
который в морфологическом отношении отличается от ископаемых европейских
"классических неандертальцев", но отличается и от Homo sapiens. Швальбе не
продолжал прямой полемики: в том же 1908 г. вышел его капитальный труд, где
неандертальцами признаются только среднеплейстоценовые "классические
неандертальцы". Столыгво же в последующие годы снова возвращался к своей
концепции, развивая и углубляя ее. Вот как он формулирует свой вывод в
статье, опубликованной в 1937 г.: кроме пренеандерталоидов и классических
представителей неандертальской расы, "все остальные нисходящие
неандерталоидные формы, известные до настоящего времени, относятся к
периодам более поздним, чем мустьерский, к верхнему плейстоцену, а также и
к более поздним временам -- предысторическим, протоисторическим и даже
современным" '.

Распространено представление, будто в споре Столыгво -- Швальбе бесспорная
победа осталась на стороне Швальбе. Напротив, к фактам, собранным Столыгво,
в настоящее время можно добавить указания на многие другие костные останки
неандерталоидного типа, найденные в слоях Земли верхнего плейстоцена и
голоцена (современной геологической эпохи), в том числе исторического
времени. Есть находки костей палеоантропов очень молодого геологического
возраста на пространствах от Тибета до Западной Европы, в особенности же в
Африке (начиная с неандерталоидных черепов из Флорисбада и Кэп-Флетса).

Капитальное исследование Швальбе и призвано было оборвать эту нить,
косвенно напоминавшую и о доходящем до современности "человеке
троглодитовом" Линнея. Строгим определением набора диагностических
признаков Швальбе отсек среднеплейстоценовых неандертальцев от других, хоть
и близких форм. Те остеологические материалы, которые установленному им
анатомическому стандарту не отвечают, должны быть раз навсегда отклонены.
Никакой нисходящей линии, никаких постнеандерталоидов, никаких стертых форм
-- вид Homo primigenius морфологически очерчен по десятку европейских
ископаемых особей среднего плейстоцена. Именно их облик должен отныне стать
"пропуском" в ряды неандертальцев. Точно так же Швальбе анатомически
определил питекантропов и отделил их от неандертальцев. Теперь был наведен
порядок. "Обезьянолюди" -- это древнейшая форма. Между ней и людьми стоит
особый вид -- люди "первоначальные". Наконец, люди современного физического
типа -- Homo sapiens. Правда, для этого упорядочения Швальбе пришлось
пожертвовать существенной общебиологической закономерностью и постулировать
для эволюции человека совершенно особый порядок: питекантропы вымерли,
исчезли с лица земли, когда появились неандертальцы, а в свою очередь эта
эволюционная форма, предшествовавшая Homo sapiens, вымерла, исчезла с лица
Земли тотчас после появления этого последнего. В действительности так почти
никогда не бывало в истории видов, живших на Земле, ибо вид, давший начало
другому эволюционно последующему виду, при этом сам не исчезает, а более
или менее длительное время сосуществует, а иногда и надолго переживает
своих успевших вымереть потомков. Происходит то, что на языке биологии
называется дивергенцией: от исходной формы отпочковывается новая и
понемногу все более отклоняется в своем эволюционном развитии. Но в учении
о происхождении человека догмат, введенный Швальбе, требует признать
исключение из правила, а именно линейную эволюцию: питекантропы якобы
исчезли с появлением на Земле неандертальцев, последние исчезли с
появлением "человека разумного". То ли он истребил свою предковую форму, то
ли лишил ее всяких экологических условий существования.

Но во всяком случае -- хотя вопреки биологическому здравому смыслу --
наведенный Г. Швальбе порядок отодвинул отвратительного обезьяночеловека из
наших непосредственных предков вдаль и твердо поставил между ним и нами
"первоначального" неандертальского человека. Морфологическая эволюция
человека и доныне излагается в основном по схеме Швальбе. Позже антропологи
Р. Верно (1924 г.) и А. Ходличка (1927 г.) разносторонне разработали
взгляд, что неандертальцы представляли собой стадию, или фазу, в эволюции
человека, относящуюся к среднеплейстоценовому времени, а по археологической
периодизации -- к мустьерскому времени.

Почти одновременно с выходом книги Г. Швальбе (1908 г.) в антропологии
произошло событие, нанесшее более прямой удар по обезьяночеловеку.
Опрокинуть модель, описанную словами Фохта "телом -- человек, умом --
обезьяна", могло бы лишь что-нибудь абсолютно противоположное. И настолько
богомерзка была эта модель, что абсолютная противоположность была
искусственно создана. Это были кости "эоантропа" ("человека зари"),
обнаруженные в карьере в Пильтдауне (Суссекс) в Англии в 1909 -- 1912 гг.
История науки знает много фальшивок, но эта занимает ни с чем не сравнимое
место. Она была совершенно бескорыстной и необычайно умной. Воздействие
этой находки на умы по силе сопоставимо с сенсационностью яванского
питекантропа Дюбуа, а по содержанию прямо противоположно. Некто составил
"пильтдаунского человека" из мозговой части черепа настоящего человека и
нижней челюсти шимпанзе . Древнейший обитатель Англии ("первый англичанин")
еще питался как обезьяна, но уже мыслил как человек! Телом -- обезьяна,
умом -- человек! Трансформация обезьяны в человека началась с ума, а не с
телесной морфологии.

В этой истории настораживает внимание компетентность автора "открытия" в
геологии и сравнительной анатомии. А еще более -- глубина философского
замысла. Между обезьяной и человеком не может быть ничего: есть лишь чудо
зарождения и развития человеческого духа в обезьяньем теле. Пнльтдаунскую
подделку сейчас приписывают археологу-любителю Даусону. Но указывают на
возможное авторство юного иезуита Тейар де Шардена, в указанные годы
проживавшего в тех местах, в Суссексе. Похоже, что Даусону столь
проницательный и квалифицированный план был не по плечу. И в самом деле,
пусть некоторые морфологи с самого начала отказывали в правдоподобии такому
сочетанию черепа и челюсти, но они не смогли сформулировать никаких
возражений с точки зрения психологии. Знаменательно, что пильтдаунская
подделка была разоблачена лишь 50 лет спустя, когда в ней как в
строительной подпорке уже не стало надобности: обезьяночеловек Геккеля --
Фохта -- Мортилье был сведен на нет -- остался только вопрос о последней
обезьяне и первом человеке. Зачем настаивать на высоком черепе? Где-то
давно-давно, "на заре" человеческий ум зажегся под черепной крышкой
антропоида и стал ее раздвигать. Какая противоположность тому, что намечал
Дарвин, какая расплата за его зоопсихологию, какой реванш картезианства!

В 20-х годах ископаемые обезьянолюди как бы в ответ появлялись снова там и
тут из-под земли, причем очень обильно. В Азии -- синантропы (в общем
довольно близкие к яванским питекантропам). За 10 лет раскопок в пещере
Чжоукоудянь антропологи Блэк, Пэй Вэнь-чжун, Тейар де Шарден, Брейль и
Вейденрейх извлекли останки сотни особей. В Африке -- сначала звероподобный
неандерталоид из Брокен-Хилла, чуть позже -- начало "австралопитековой
революции": нескончаемой по сей день серии (порядка 350 особей) находок
костей австралопитеков и близких к ним форм, сделанных Дартом, Брумом,
Робинсоном, Шеперсом, Тобайасом, Лики и другими.

Что было делать ученым умам перед парадом этих существ? Считать их
животными -- хоть двуногими, но дочеловеческой природы? Да, по инерции иные
исследователи еще понимали их так. Их обильные останки предполагали
объяснять тем, что на них охотились и их пожирали вышестоящие древние люди,
которые и оставили тут следы своих костров и свои каменные орудия. Но это
не получило широкого признания, да и не было уже в 20 -- 30-х годах и позже
надобности в исходной посылке: ведь теперь все свыклись с мыслью, что в
обезьяньем теле может гнездиться человеческий дух. Особенно надежным
внешним проявлением его внутреннего присутствия все единодушное считались
находки близ этих останков хоть самым грубым образом оббитых камней, а
также костей убитых и съеденных животных. Поэтому как-то легко сжились с
мыслью, что питекантропы как и синантропы (позже -- еще атлантропы и т. п.)
-- это лишь условная номенклатура, а на деле обезьянолюди растаяли: раз
каменные орудия, раз охота на антилоп, раз огромный слой пепла -- значит
люди. Точно так же, хоть подчас и спорно, но подыскались каменные орудия
для родезийского человека, для презинджантропа и др.

Сложнее оказалось дело с австралопитеками. Не то беда, что у них объем
мозга и его строение (по внутреннему очертанию черепа -- эндокрану) в общем
такие же, как у шимпанзе или гориллы, а то, что при них не оказалось
каменных орудий. Правда, именно это дало Р. Дар-ту повод выдвинуть
остроумную концепцию по поводу генезиса орудий вообще: древнейшие орудия и
должны быть не каменными, а из рогов, зубов, костей животных, так как
человек начинает с того, что мобилизует в своих руках все те виды орудий,
которыми природа снабдила животных, -- он этим становится сверхживотным.
Австралопитеки, доказывал Дарт, убивали животных, кости которых с ними
найдены, всем оружием, каким только убивали друг друга какие-либо животные.
Позже каменные орудия являлись долгое время всего лишь подражанием клыку,
челюсти, рогу и т. п. Эта теория однако не получила признания археологов,
она ослабляла их опору на главный источник -- изделия из камня. И вот
логика ликвидации обезьяночеловека привела к почти единодушному признанию
австралопитековых просто обезьянами -- особым подсемейством или, согласно
другим, семейством рядом с высшими антропоморфными обезьянами, семейством,
характеризующимся двуногостью -- вертикальным положением. От них отделили
лишь немногих, как презинджантропа, не отличающихся существенно по
морфологии, но изготовлявших грубейшие орудия "олдовайского" типа из
гальки: эти признаны опять-таки не обезьянолюдьми, а людьми, может быть,
первыми людьми, под названием Homo habilis -- "человек умелый".

Здесь нет необходимости излагать дальнейшую последовательность
палеоантропологических находок, столь обильных и важных в 40 -- 60-х годах
. Они крайне осложнили вопросы систематики и эволюции, в частности и в
особенности всю проблему палеоантропов (неандертальцев), добавив к
"классической" западноевропейской форме, пополнившейся рядом новых находок,
например Монте-Чирчео, по крайней мере еще четыре формы: 1) ранние
западноевропейские неандертальцы с пресапиентными чертами (Штейнгейм,
Крапина, Саккопасторе, Сванскомб, Фонтешевад, Монморен); 2)
переднеазиатские "прогрессивные" палеоантропы (Схул, Табун, Шанидар и др.);
3) поздние южные примитивные палеоантропы (Брокен-Хилл, Салданья, Ньяраса,
Нгандонг, Петралона); 4) еще более поздние "переходные" палеоантропы
(Подкумок, Хвалынск, Новоселки, Романковка и др.). Однако самоновейшая
история науки об антропогенезе уже не имеет дела с проблемой, которой
посвящена данная глава, -- с проблемой обезьяночеловека. Эта проблема
словно осталась навсегда позади.

Пройденный за 100 лет путь можно охарактеризовать как путь трудного выбора
между двумя приемами мышления о становлении человека. Делать ли упор на
"пробел" между обезьяной и человеком или на то, что "пробела" нет, -- есть
прямое обезьянье наследие в человеке и прямой переход от одного к другому.
Если Геккель и Фохт думали заполнить "пробел", пододвинув телесно животное
к человеку, т. е. путем гипотезы о животном, телесно стоящем к человеку
много ближе, чем обезьяны, то Дарвин задумал уничтожить сам "пробел",
пододвинув животное к человеку психически. У Геккеля -- Фохта --
бессловесное и неразумное животное, у Дарвина -- животные наделены разумом
и чувствами человека. Долго колебались чаши весов -- перевесила отрицающая
"пробел" между обезьяной и человеком. Но получилось нечто противоположное и
замыслу Дарвина: между обезьяной и человеком -- скачок, перерыв; это уж
даже не пробел в эволюционной цепи, а пропасть между двумя субстанциями.

Сегодняшняя буржуазная наука об антропогенезе -- соединение эволюционизма с
картезианством. Но оно невозможно, и картезианство, раз проникнув в дом,
понемногу заполняет его снизу доверху. Поясним это на примере, уже не раз
цитированном выше проф. Сорбонны А. Леруа-Гурана, считающегося чуть ли не
материалистом. Он насмешливо хоронит в наши дни так долго туманивший взор
антропологии "психотический многовековой комплекс обезьяночеловека". Этот
образ, утверждает профессор, восходит в сферу подсознания, к болезненным
фантазиям, измышляет ли его палеонтолог или простонародье.

Леруа-Гуран опирается на разоблачение подделки пильтдаунского человека, но,
к сожалению, и на кратковременную ошибку Лики, приписывавшего в то время
зинджантропу (австралопитеку) галечные орудия. Это открытие Лики, полагает
Леруа-Гуран, есть подлинный переворот, ибо оно заставило, наконец,
упразднить из теории происхождения человека этот вредный миф об
обезьяночеловеке. "Обезьяночеловек Габриеля Мортилье теперь стал известен,
но он не имеет ничего общего со своей моделью. При всех анатомических
следствиях, подразумеваемых предметом, это человек с очень малым мозгом, а
вовсе не сверхантропоид с большой черепной коробкой". "Ситуация, созданная
вертикальным положением у людей, представляет воистину этап на пути от рыбы
к гомо сапиенс, но она никоим образом не предполагает, чтобы обезьяна в
этом играла роль промежуточного реле. Общность истоков и обезьяны, и
человека мыслима, но с того момента, как установилось вертикальное
положение, нет больше обезьяны, а тем самым и получеловека" .

В этом некрологе обезьяночеловеку все звучит в высшей степени
неубедительно. Оставим даже в стороне мнимый "переворот", связанный с
открытием зинджантропа. Но легко видеть, что неумолимая логика привела
Леруа-Гурана к парадоксам: защищая отвлеченную эволюцию "от рыбы до гомо
сапиенс", он фактически пренебрегает ролью обезьяны в происхождении
человека; отгораживая человека чисто морфологическим признаком --
появлением прямохождения, он в то же время пренебрегает морфологией головы
и мозга.

Подведем итог. С того момента, как от дарвинизма в вопросе о происхождении
человека остался лишь тезис, что человек произошел от обезьяны без
про