ния глаз при зрительном восприятии носят
длительный характер, тогда как у ребенка старшего возраста движения органов
чувств сокращаются вместе с обогащением второй сигнальной системы.

Зрительное восприятие, как и любой вид восприятии вообще, у человека
управляется с помощью тех вполне определенных областей коры мозга, которые
в филогенезе возникли только у человека и которые в самостоятельно
сформированном виде не присущи даже и ближайшим эволюционным предкам Homo
sapiens, т. е. всем представителям семейства Troglodytidae. Эти области
коры, преимущественно верхнепередние лобные формации, следует считать
составной, и притом первостепенной анатомо-функциональной, частью аппарата
второй сигнальной системы -- они служат посредствующим звеном между
корковыми очагами собственно приемно-передающей речевой системы и всеми
прочими отделами коры головного мозга, ведающими и восприятием (опросом
среды), и ответной активностью -- действиями. Эти зоны лобной коры,
повторим, выделившиеся как самостоятельное образование в филогенезе только
у человека, в онтогенезе созревают у ребенка позднее всех остальных зон
коры. Больные с очаговыми поражениями в нижнетеменной области испытывают
затруднения не только в восприятии пространственных отношений предметов, но
и в операциях с системой чисел или сложных логико-грамматических категорий,
-- как легко видеть, локализация восприятия физических явлений и речевых
действий в этом случае частично взаимосвязаны . Но еще значительнее роль
фронтальной области, т. е. лобных долей, в осуществлении доминирования
второсигнальных импульсов над восприятием. В случае поражений этих мозговых
структур, например массивных опухолей в лобных долях, человек утрачивает
способность следовать словесной инструкции экспериментатора, а это
означает, как мы уже знаем, большие или меньшие разрушения механизма
второсигнального управления восприятием.

IV. Речь и деятельность

От психологического "входа", т. е. рецепции и перцепции, как и высших
психических функций, перейдем к "выходу" -- действию, деятельности. И в
этой сфере психологические исследования, в частности в советской школе,
далеко продвинули экспериментальное обоснование тезиса, что активные
произвольные действия человека отличаются от двигательных рефлексов
животного второсигнальным регулированием.

Чтобы не ходить за новыми примерами, возьмем другие главы цитированной
книги Н. И. Чуприковой. Были проведены серии экспериментов по воздействию
словесных инструкций на протекание произвольных двигательных реакций
человека. Анализ полученных данных привел исследовательницу к заключению,
что благодаря второсигнальным управляющим импульсам в непосредственных
корковых проекциях двигательных органов вперед заготавливаются сдвиги
возбудимости, предшествующие действию непосредственных пусковых сигналов.
Эти "заранее заготовленные сдвиги" возбудимости создаются в соответствии с
требованиями словесных инструкций (или в соответствии с аутоинструкциями) и
создают систему, в которой одни эфферентные пути находятся уже до
поступления в мозг положительного раздражения в состоянии повышенной
возбудимости, другие же, напротив, не пропускают тормозных сигналов,
которые могли бы противодействовать данному двигательному акту. Эти
подготовительные сдвиги возбудимости должны рассматриваться как тот
реальный физиологический механизм, посредством которого словесные отделы
коры управляют течением возбуждений по сенсомоторным нервным путям и могут
увеличивать скорость и точность произвольных двигательных реакций .

Однако от частных экспериментальных методик и результатов перешагнем здесь
сразу к общей теоретической постановке вопроса об отличии психических
механизмов деятельности человека от механизмов действий животного. Ведь
многим авторам, как мы уже отмечали, кажется подлинно материалистической
только такая психология или антропология, которая начинает с девиза "в
начале было дело". Однако эта формула зачастую берет за исходный пункт
деятельность отдельного, изолированного первобытного человека. Отсюда
анализу никогда не перейти к специфике человеческого "дела" -- его
социальной детерминированности, не совершая сальто-мортале, не допуская
втихомолку, что это было уже одухотворенное, небывалое в природе "дело".

Нет, единственно материалистическим и будет объяснение того, что же такое
"слово", т. е. специфическое общение людей, определяющее их "дела". Только
на этом пути возможен прогресс того направления в психологии, которое
устремлено к выяснению социальной детерминированности человеческой психики.
В статье К. А. Абульхановой-Славской находим зрелые, продуманные
формулировки этой магистральной задачи марксистской психологической науки.
Да простит мне читатель несколько выписок из этой статьи, так как я не
сумел бы сказать лучше.

Прежде всего -- критика мнений, ходячих в антропологии и в старомодной
психологии. Сущность их в общих чертах определяется тем, что индивиду
"единолично" приписывается то, что на самом деле возникает только во
взаимодействии людей. "Известно, что один из больших разделов психологии
составляет сопоставительный анализ развития психики животных и человека.
Чрезвычайно существенные и необходимые в плане этого анализа особенности
рода "человек" проецируются на отдельно взятого индивида, который, таким
образом, в своей единичности выступает как субъект целесообразной
деятельности, творец, преобразователь природы и т. д. Именно потому, что
все эти определения приписываются индивиду как некоей всеобщности, он
оказывается единичным, изолированным существом, один на один противостоящим
миру, несмотря на все словесные утверждения его социальности... Речь идет
не о том, что психология должна сосредоточиться на исследовании
общественных связей между людьми, а о том, что общественную природу
индивида нельзя искать в нем самом, вне его связи с другими людьми..."

Автор возражает против подмены реального индивида, определенным образом
включенного в общественные отношения, абстрактным общественным человеком
вообще, всеобщим родовым существом. "Такой способ анализа вырывает этого
гипотетического индивида из общественной связи с другими людьми и тем самым
отрезает пути для выявления социальной обусловленности психического.
Психическая деятельность как предмет психологии так же неотрывна от
индивида, как его физиологическая деятельность... Но эта особенность
предмета психологии незаметно и неправомерно проецируется на способ решения
вопроса о социальной обусловленности психического. Все психологи сходятся
на утверждении общественной сущности психического, но она оказывается затем
внутренне присущей отдельному индивиду. Поскольку же общественные
определения оказываются уже изнутри присущими свойствами сознания, психики,
деятельности и т. д. индивида, то нет необходимости в постоянном учете его
общественной связи с другими людьми. Возникает иллюзия, что индивид, как
таковой, является исходной точкой различных определений, что и отношение к
миру, и отношение к общественному богатству и т. д. могут осуществляться
изолированным индивидом.

Именно поэтому... познанию индивида приписываются особенности познания,
присущие всему человечеству в целом, а деятельности отдельно взятого
индивида -- признаки деятельности, присущие только человеку вообще: ее
целесообразный, творческий, продуктивный характер и т. д. Отдельный индивид
ни в плане познания, ни в плане действия не противостоит один на один
бытию, а выступает лишь участником общественно организованного целого".

"Прежде всего сама психическая деятельность не была определена как
коммуникативная связь с другими людьми. Связь психической деятельности
индивида с другим индивидом не вошла в определение психической
деятельности, которое фиксирует связь психического с миром и с мозгом...
Раскрытие социальности в психологии пошло скорее по пути упоминания
безличных обстоятельств, "ситуаций", "условий", "задач" и т. д., под
которыми не в первую очередь и не всегда подразумевался другой человек.
Социальные условия в силу законного стремления сохранить психологическую
специфику рассматривались как внешние". Между тем "психическая деятельность
по самому смыслу своей основной функции является деятельностью, включающей
индивида в общество ... обеспечивающей общение с другими людьми... Будучи
по способу своего существования привязанной к индивиду, психическая
деятельность принципиально не может рассматриваться как направленная на
регуляцию деятельности индивида в его отдельности и изолированности. ..
Если с самого начала не признать за психическим общественной функции
коммуникации, общения, отношения и т. д., то станет практически невозможным
понимание того, каким образом общественные отношения, не зависящие от
индивидов, существующие вне их, приводят их в действие как реальные живые
существа".

Абульханова-Славская заканчивает словами: "Проведенное разграничение
психического и деятельности (как деятельности индивида самого по себе. --
Б. П.) направлено лишь против плоского понимания психического как некоего
механизма, непосредственно обеспечивающего приспособление к условиям, к
объекту. Отношение психического к миру, к объекту опосредствовано
отношением к человеку" .

В этих высказываниях сильна критическая сторона, остро разящая ту часть
психологов, которые склонны фетишизировать "деятельность" субъекта как
первичное звено в построении системы психологии и попадают в плен философии
"обособленного одиночки" (Маркс), как и археологов и антропологов, склонных
в том же духе упрощенно разговаривать о психологии. Но к сожалению, в ней
почти нет конструктивной, позитивной стороны: кроме ко многому обязывающих
слов "коммуникативная связь", "общение", мы так и не получаем их
научно-психологической расшифровки. А ведь ответ стоит буквально у порога.

Мы уже приводили выше основополагающие мысли Маркса о природе человеческого
труда (который является доминирующей и профилирующей формой человеческой
деятельности вообще) в его отличии от животнообразного инстинктивного, лишь
внешне похожего на труд поведения паука или пчелы, как и всякого другого
вида животных, изготовляющих и использующих искусственные предметы как
посредников между собой и природной средой. Нужно совсем не понимать метод
цитирования, применяемый Марксом в "Капитале", чтобы принять приведенный им
поверхностный афоризм Франклина "человек есть животное, изготовляющее
орудие", это характерное порождение плоского практицизма "века янки", за
выражение мысли самого Маркса. В известном смысле труд создал самого
человека, сказал Энгельс. Да, он создал человека в той мере, в какой из
инстинктивной работы животного превращался в подчиняемый цели труд
человека. Ключевым явлением человеческого труда выступает подчинение воли
работающего, как закону, определенной сознательной цели. На языке
современной психологии это может быть экстероинструкция (команда) или
аутоинструкция (намерение, замысел). Но антропологи, к сожалению, не пошли
по пути углубленного психофизиологического анализа идеи, оставленной им
Марксом, а переадресовали археологам решение своего основного вопроса -- о
происхождении психики человека из физиологии поведения животного. Вместо
разработки коренных психофизиологических проблем соотношения начальных форм
речи с трансформацией обезьянолюдей (троглодитид) в людей стали к
материальным следам последних, т. е. ископаемых предков людей, механически
прилагать аналогии с психологией деятельности собственно человека,
современного человека.

Но до недавнего времени антропология и не могла бы заняться этим
действительным отличием человеческого труда, т. е. речевой основой
последнего, так как со стороны психологии речи не было достаточно
продвинуто описываемое нами здесь направление исследований, а со стороны
науки о человеческом мозге недоставало знания функций тех областей коры,
которые составляют специальное достояние только и исключительно Homo
sapiens, как недоставало (для сопоставлений) и знания морфологии мозга у
семейства троглодитид, т. е. эволюции макроструктуры их мозга, в частности
коры.

Что касается новейших успехов психологии речи, то мы можем теперь обобщить
сказанное выше: вполне выявилась перспектива показать управляющую функцию
второй сигнальной системы, человеческих речевых знаков как в низших
психических функциях, в том числе в работе органов чувств, в рецепции, в
восприятии, так и в высших психических процессах и, наконец, в сфере
действий, деятельности. Оправдан прогноз, что мало-помалу с дальнейшими
успехами науки за скобкой не останется ничего из человеческой психики и
почти ничего из физиологических процессов у человека.

Классические опыты К. И Платонова, А. О. Долина и других доказали, что
слово в гипнозе может воздействовать на изменения состава крови и другие
биохимические сдвиги в организме , а посредством установления
условнорефлекторных связей словом можно воздействовать чуть ли не на любые
физиологические процессы -- не только на те, которые прямо могут быть
вербализованы (обозначены словом), но и на все, с которыми можно к
словесному воздействию подключить цепную косвенную связь, хоть они прямо и
не осознаны, не обозначены своим именем. В принципе слово властно над почти
всеми реакциями организма, пусть мы еще не всегда умеем это проследить. Это
верно в отношении и самых "духовных" и самых "материальных" актов.
"....Анализ образования условных рефлексов у человека, механизмов
двигательных реакций, особенностей ЭЭГ и характеристик чувствительности
анализаторных систем показывает, что решительно все стороны мозговой
деятельности человека пронизаны вмешательством второсигнальных управляющих
импульсов".

Некоторые зарубежные авторы настойчиво развивают идею так называемой
ретардации -- врожденного недоразвития у человека системы наследственных
инстинктов как его отличительную черту, объясняющую его отщепление от мира
животных. Якобы отсутствие у человека точных инстинктивных реакций на
определенные ситуации, присущее его природе, как раз и позволило ему выйти
из-под жесткой биологической детерминированности, предопределенности
реакций на среду, которая властвует над остальными животными. Человек якобы
сначала обрел свободу от предопределенных реакций, а затем уже заменил их
реакциями словесно и социально детерминированными. По словам антрополога Э.
Монтегю, "в процессе очеловечения значение инстинктивных импульсов
постепенно отмирало и человек утратил почти все свои инстинкты. Из немногих
оставшихся можно назвать автоматическую реакцию на внезапный шум и на
неожиданное исчезновение опоры; в остальном у человека нет инстинктов".
Вероятно, этот непомерно короткий список уцелевших инстинктивных
(безусловнорефлекторных) ответов у человека и должен быть кое-чем пополнен.
Вероятно, с другой стороны, можно точнее перечислить генетически утраченные
им этологически важные инстинкты, в том числе относящиеся к стадному
поведению и половому отбору. Но верно в приведенных словах, что в общем и
целом инстинкты уничтожены "в процессе очеловечения", однако акцент надо
было сделать на вопросе: что же их разломало, какой молот смял их при
рассматриваемом сравнительно быстром переходе от палеоантропа к неоантропу?
Тем новым регулятором, который снова и снова отменял, тормозил,
аннигилировал веления наследственных инстинктов, была вторая сигнальная
система -- речевое взаимодействие людей.

Разумеется, у человека возможна выработка условно-рефлекторных связей между
материальным сигналом и двигательной или вегетативной реакцией совершенно
без посредничества слова и совершенно помимо сознания. Обильные
эксперименты подтвердили это, а значит, и наличие фундамента в лице
безусловных рефлексов, в том числе сложных. Но вне лабораторных условий
такого прямого замыкания связей почти не бывает -- слово или заменяющие его
знаки гораздо эффективнее и подвижнее в качестве условного раздражителя.

Могучее вторжение второй сигнальной системы в регулирование всей высшей
нервной деятельности, несомненно, предполагает не "вакуум инстинктов", а
тот факт, что она прежде всего была и служит средством торможения любых
первосигнальных двигательных и вегетативных рефлексов. Торможение служит
глубоким ядром ее нынешнего функционирования у человека. Много раз
цитированная Н. И. Чуприкова, к сожалению, вела свое исследование слова как
фактора управления высшей нервной деятельностью в традиционно обратном
порядке: сначала и на первом месте слово рассматривалось как фактор,
возбуждающий определенные нервные пути и центры, и лишь на втором месте и
попутно -- как фактор тормозящий. Это последнее свойство второсигнальных
управляющих импульсов всплыло в ходе исследования как бы непредвиденно,
само заявило о себе, но сумма приведенных автором наблюдений и их
взаимосвязь позволяют считать, что Н. И. Чуприкова скорее всего еще
недооценивает фундаментального значения именно тормозящей работы словесных
сигналов, словесных инструкций.

Но вот некоторые ее все же довольно далеко продвинутые наблюдения и
формулировки. "Если у животных внутреннее торможение развивается лишь
постепенно, по мере неподкрепления условных раздражителей, то у человека
оно может возникать в любых пунктах анализатора экстренно, благодаря
вмешательству тормозящих второсигнальных управляющих импульсов". Опыты
продемонстрировали наличие тормозящих второсигнальных управляющих
импульсов, возникающих в словесных отделах коры и избирательно понижающих
возбудимость отдельных пунктов непосредственных проекций. Их функция
состоит не в задержке или подавлении каких-либо внешних двигательных актов,
а исключительно в подчинении анализа и синтеза непосредственных
раздражителей требованиям предварительной инструкции, или, иначе говоря,
требованиям стоящей перед человеком задачи. "Следовательно, вторая
сигнальная система должна также (нет, не "также", а "в особенности",
"преимущественно". -- Б. П.) обладать способностью препятствовать
образованию временных связей, способностью тормозить процесс коркового
замыкания". Это касается и процесса восприятия: "Представление о
второсигнальных управляющих импульсах должно иметь прямое отношение к
проблеме избирательности и селективности восприятия человека и позволяет
несколько по-новому осветить некоторые ее пункты. . . Механизм
индукционного торможения при сосредоточении и отвлечении в ряде случаев
дополняется прямым активным выключением "мешающих" афферентаций со стороны
словесных отделов коры при посредстве тормозящих второсигнальных
управляющих импульсов. Эти данные заставляют признать, что у человека
нервные процессы, лежащие в основе отвлечения от мешающих раздражителей, в
известной степени являются столь же (нет, не "столь же", а "более". -- Б.
П.) активными, как и процессы, лежащие в основе сосредоточения" .

Слово невидимо совершает тормозную, всегда нечто запрещающую работу. Так,
по экспериментальным данным В. И. Лубовского, полученным на аномальных
детях, но имеющим общее значение, словесная система оказывает тормозное
влияние на непосредственные, т. е. первосигнальные, реакции. Она
предотвращает элементарное замыкание на основе простой взаимосвязи стимула
и реакции. Эта тормозная функция слова в норме отчетливо обнаруживается
лишь в раннем детском возрасте, позже становится скрытой, но может
наблюдаться в случаях нарушения нейродинамики и в некоторых особых
ситуациях .

По И. П. Павлову, как мы помним, вторая сигнальная система прежде всего
постоянно оказывает отрицательную индукцию на первую. Если глубочайшей
функцией слова, речи, второсигнальных импульсов является торможение, то тем
самым возможно и более целостное понимание мозгового аппарата второй
сигнальной системы. А именно к этому морфофункциональному аппарату надлежит
относить не только те зоны в коре, которые управляют сенсорной стороной
(восприятием) и моторными (двигательными) актами речевого общения,
расположенные в нижней лобной извилине, в