и духовной природой человека. "Первая предпосылка всякой
человеческой истории, -- писали Маркс и Энгельс, -- это, конечно,
существование живых человеческих индивидов (лучше перевести: особей. -- Б.
П.). Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, --
телесная организация этих индивидов (особей. -- Б. П.) и обусловленное ею
отношение их к остальной природе" . Палеоантропология как раз и
устанавливает этот конкретный факт, служащий предпосылкой человеческой
истории. Троглодитиды не обезьяны в том смысле, что ряд морфологических
признаков (комплекс прямохождения) и экология (комплекс плотоядения)
отличает их от остальных обезьян, и эти признаки войдут впоследствии в
характеристику исторического человека, но эти признаки совершенно
недостаточны, чтобы назвать троглодитид людьми.

К их телесной организации следует, несомненно, отнести также чрезвычайно
высокий уровень индивидуальной высшей нервной деятельности. Способность
организма к образованию условных рефлексов, к дифференцированию воздействий
окружающей среды и двигательных реакций была у них, безусловно, еще выше,
чем у антропоморфных обезьян, которые в свою очередь стоят в этом отношении
выше других млекопитающих. От бобра до шимпанзе -- огромная дистанция
эволюционного развития головного мозга и его функций, а от шимпанзе до
археоантропа и палеоантропа -- не меньшая. Общим между всеми ними является
лишь то, что их нервная деятельность оставалась в рамках первой сигнальной
системы.

Что касается зародышевых орудий, то приведенные выше примеры показали, что
пользование орудиями вовсе не характеризует "высшую" или "низшую" ступень
биологической эволюции, -- они встречаются у некоторых насекомых, рыб,
птиц, зверей. Троглодитиды не отличались в принципе этим признаком от
других делающих зачаточные орудия животных, хотя бы он и был у них выражен
более ярко, чем у бобров. Но при наличии совокупности прочих условий этот
признак оказался предпосылкой, фактором очеловечения. Нельзя смешивать
предпосылку и результат, не скатившись к телеологии. Нельзя отождествлять
возможность с необходимостью и с действительностью.

Выражение "инстинктивный труд" одними авторами ныне принято, у других
вызывает протест, так что на всесоюзном симпозиуме по проблемам
происхождения общества было принято даже что-то вроде запрещения впредь им
пользоваться. Придется пояснить еще раз. Не всякая жизнедеятельность, не
всякий процесс, совершающийся между организмом и природой, может быть
назван трудом. Согласно точному смыслу слова, труд налицо там, где есть не
только процесс (или субъект) труда и предмет труда, но и третий элемент,
средство (и как частный случай -- орудие) труда. Только при наличии и этого
третьего элемента понятие "труд" допустимо применять. В рамках этого общего
определения труд и может быть разбит на две основные формы: а)
инстинктивный животнообразный труд и б) общественный сознательный труд.

Средство труда -- это не принадлежащий к органам тела предмет (или комплекс
предметов), помещаемый между тем, кто трудится, и предметом труда и
подвергнутый предварительной обработке для механического, физического,
химического, наконец, биологического воздействия на предмет труда или же
для устранения воздействия с его стороны. В связи с этим определением
следует подчеркнуть, что политическая экономия и исторический материализм
не проводят какого-либо радикального различия между понятиями "средство
труда" и "орудия". Сводить общетеоретический вопрос о роли средств труда в
генезисе человека и общества только к механическим орудиям нет логических
оснований. Просто в центре споров оказалось это явление из-за
профессионального кругозора археологов. Маркс же "главную роль" среди
средств труда в доисторическое время отвел не орудиям, а прирученным
животным. Мне представляется это гениальным провидением. Маркс писал: "В
пещерах древнейшего человека мы находим каменные орудия и каменное оружие.
Наряду с обработанным камнем, деревом, костями и раковинами главную роль,
как средство труда, на первых ступенях человеческой истории, играют
прирученные, следовательно уже измененные посредством труда, выращенные
человеком животные". Выше я показал, что эта тема и посейчас ждет
разработки, и даже серьезные специалисты еще путают "приручение" животных с
"одомашниванием". Здесь это важно подчеркнуть для охлаждения пылкой
фетишизации роли именно механических орудий в становлении столь сложного
феномена, как человек. Среди прочих средств труда Маркс ставит
"механические средства труда", т. е. собственно орудия, лишь на более
важное место, чем средства труда, служащие для хранения чего-либо .

Другая важная мысль К. Маркса, относящаяся к понятию животнообразного
труда: в переносном смысле могут быть "естественные орудия", т. е. не
подвергнутые предварительной обработке, но все же уже "на первых ступенях
человеческой истории", у "древнейшего человека" роль орудий и оружия играли
обработанные камни и т. п.; "вообще, когда процесс труда достиг хотя бы
некоторого развития, он нуждается уже в подвергшихся обработке средствах
труда" . В общем неправомерно говорить о каком бы то ни было труде, в том
числе животнообразном инстинктивном труде некоторых видов животных, в
отличие от жизнедеятельности всех остальных, там, где нет изготовления
орудий или средств труда, т. е. изменения каких-либо элементов внешней
среды специально для воздействия ими на другие элементы внешней среды.
Поэтому понятие "естественные орудия" напоминает "холодное тепло", а
"искусственные орудия" -- выражение, аналогичное "масляному маслу".

Одно из недоразумений по поводу понятия "инстинктивный труд" следует
рассмотреть специально. Противопоставление понятий "инстинктивный" и
"сознательный" известно, им пользовались прошлые поколения ученых и
писателей, это противопоставление налицо в цитированных местах из Маркса и
Ленина. Если перевести их на термины современной нейрофизиологии, то это
синонимы понятий: "находящийся в рамках первой сигнальной системы" и
"принадлежащий второй сигнальной системе". Но это не имеет никакой связи с
вопросом о соотношении безусловных и условных рефлексов. Некоторые
зоопсихологи уже давно пытаются использовать павловское понятие
индивидуально приобретенного опыта, т. е. прижизненного навыка, или
условного рефлекса, для того, чтобы соединить это понятие в некое целое с
человеческим мышлением, или сознанием, и противопоставить это мнимое целое
понятию "инстинкта" как чисто врожденного, наследственного автоматизма
действий. На деле у высших животных не бывает безусловных рефлексов, никак
не связанных с условнорефлекторным регулированием их протекания, а с другой
стороны, нет и условных рефлексов, не служащих для регулирования протекания
безусловных рефлексов. Например, почти все классические опыты школы Павлова
выясняли роль условных раздражителей в торможении или стимулировании
пищевого безусловного рефлекса. Вся индивидуальная деятельность
анализаторов высших отделов нервной системы служит лишь для наиточнейшего
определения целесообразности или нецелесообразности вступления в действие
того или иного из наследственно заложенных в организме безусловных
рефлексов и для их протекания с наибольшей "пригонкой" к конкретным
особенностям объекта, среды.

Итак, некоторые авторы под предлогом возражений против понятия
"инстинктивный труд" предлагают оторвать условные рефлексы от безусловных
(инстинктов) и трактовать условнорефлекторную деятельность как
самодовлеющую, психическую, духовную. Принять эту позицию значило бы далеко
уйти от учения И. П. Павлова.

Если слишком трудно укладывается в сознание археологов и антропологов
понятие "инстинктивный труд" применительно к деятельности археоантропов и
палеоантропов, если оно наталкивается на укоренившиеся привычки мышления и
словоупотребления, то лучше уж отказаться от второго слова в этом
выражении, чем от первого.

Я хочу сказать, что, может быть, применительно к тем временам следует брать
слова "труд", "орудия" в кавычках. Этим мы выражали бы существенное отличие
от собственно человеческого труда и от его орудий. Может быть, применение
кавычек -- недостаточно эффективное средство и нужны просто какие-то другие
термины. Вероятно, если подыщется другое слово для обозначения оббитых
камней троглодитид, их изготовления и употребления, то суть не очень
пострадала бы. Но вот если отказаться от слова "инстинктивный" --
пострадала бы именно самая суть дела .

Обыденный "здравый смысл" -- плохой советчик, когда дело идет о
доисторических временах. Все ему кажется "очень просто": археоантропы и
палеоантропы -- это люди с той же сущностью, с теми же потребностями, что и
мы, только находящиеся, так сказать, в положении робинзонов -- голые, почти
безоружные, ничего не умеющие. "Первый англичанин" (как называли
"пильтдаунского человека") терпит бедствие, но как всякий джентльмен он при
первой возможности постарается затопить камин, съесть бифштекс. Откуда
взялись у него, однако, потребности согреваться или есть жареное мясо,
отличающие его от животных? Все "очень просто": эти и другие потребности
как раз и отличали его от обезьян, а средства для их удовлетворения ему
понемногу подсказал его ум, который открыл эти средства в изготовлении
орудий, в действиях коллективом и т. д.

Маркс показал, что в конечном счете производство предшествует
"потребностям", так как предопределяет конкретную форму потребления: "Голод
есть голод, однако голод, который утоляется вареным мясом, поедаемым с
помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при котором проглатывают
сырое мясо с помощью рук, ногтей и зубов. Не только предмет потребления, но
также и способ потребления создается, таким образом, производством, не
только объективно, но также и субъективно. Производство, таким образом,
создает потребителя". Производство создает потребление, создавая
определенный способ потребления и его притягательную силу, т. е.
"потребность". Ничего этого нет ни у обезьян, ни у троглодитид в
доисторическую эпоху первобытной дикости, по отношению к которой мы вправе
говорить лишь о потреблении в физиологическом смысле, но не о потребностях
в психологическом смысле, ибо оно не имеет той субъективной "притягательной
силы", "цели", которая, по нашим обычным представлениям, предшествует
производству. Маркс ярко подчеркивает противоположность этих состояний:
"Когда потребление выходит из своей первоначальной природной грубости и
непосредственности, -- а длительное пребывание его на этой ступени само
было бы результатом закосневшего в природной грубости производства, -- то
оно само, как побуждение, опосредствуется предметом" (т. е. становится
"потребностью").

Таким образом, совершенно неверно исходить из "потребностей" археоантропов
и палеоантропов и видеть в их орудиях или кострищах сознательные средства,
пусть несовершенные, для удовлетворения этих потребностей. Это столь же
неверно, как выражения "собака захотела", "собака подумала" и т. п., за
употребление которых И. П. Павлов "штрафовал" сотрудников своих
лабораторий. Ученым, исследующим ранний палеолит, неплохо бы ввести такое
же правило. Сказанное находится в полном соответствии с тем, что Энгельс
рассматривает весь этот огромный период в сотни тысяч лет как
дообщественный. Общество возникло, по его мнению, только вместе с "готовым
человеком". Как легко видит всякий внимательный читатель его работы "Роль
труда в процессе превращения обезьяны в человека", Энгельс различал три
ступени в процессе этого превращения: 1) сначала появляется примитивный
труд, 2) в результате долгого развития труда появляется речь, 3) в
результате нового долгого развития труда и вместе с ним речи появляется
общество. Только эта третья ступень служит, по Энгельсу, моментом
"окончательного отделения человека от обезьяны". Выражение "обезьяна" в
этом контексте в свете современных представлений можно передать более общим
термином "животное".

О возникновении общества, общественных отношений как новой формы движения
материи авторами разных сочинений об антропогенезе сказано до крайности
мало и неопределенно. Первым поставил вопрос о дообщественном характере по
крайней мере эпохи нижнего палеолита, следуя мысли Энгельса, еще в 1934 г.
советский автор М. П. Жаков. Независимо от него много лет спустя я встал на
тот же путь и пошел дальше.

Труд рассматривается нами как важнейшая предпосылка возникновения общества.
Соответственно данная концепция утверждает, что переходный период между
господством биологических законов и социальных начинается не со времени
древнейших засвидетельствованных следов "труда" четвертичных прямоходящих
высших приматов, а позже, когда эта предпосылка накопилась и сделала
возможным возникновение высшей формы движения материи -- общественных
отношений, управляемых качественно особыми общественными законами.
Переходный период длится, пока эти последние развиваются от зачатков до
победы и утверждения. Каким археологическим и антропологическим вехам
соответствует начальная и завершающая ступень переходного периода? Что
касается М. П. Жакова, он ограничился принципиальной постановкой вопроса и
высказал лишь предположение, что начальная дата возникновения общества
лежит после нижнего палеолита и что вскоре исследователи смогут указать
конкретные археологические рубежи . Предложенный же мною ответ состоит в
том, что первые симптомы принципиально новых явлений, знаменующих грядущее
человеческое общение и человеческое общество, наблюдаются во второй
половине мустьерского времени, а завершается борьба за господство между
биологическими и общественными законами едва ли раньше конца верхнего
палеолита, а может быть, лишь с переходом к неолиту.

Диалектический материализм учит, что ни одна высшая форма движения материи
не сводима к низшей. Так, законы жизни органического мира не могут быть
сведены к физико-химическим законам, управляющим неорганическим веществом.
Социологические законы в свою очередь не могут быть сведены к
биологическим. Но коренной качественный переход, отделяющий одну форму
движения материи от другой, не означает их разрыва. Каждая высшая форма
движения материи не привнесена откуда-то извне, а покоится на
предшествующей и представляет собой плод ее собственной долгой и сложной
истории. Одна из самых трудных задач науки как раз состоит в изучении этих
переходов: перехода от некоторых сложнейших высокоспециальных химических
соединений к живому белку; перехода от некоторых сложнейших
высокоспециальных видов животных к общественному человеку. Эта последняя
форма движения не сводима к низшей, биологической; в биологическом мире нет
никаких "зачатков" социологических закономерностей. Искать у животных
"социальность", хотя бы самую микроскопическую, это значит совершенно не
понимать, что такое социальность, что такое общество, какие законы
управляют этим явлением. Но бесспорно, что весь строительный материал при
возникновении общества, при начале человеческой истории имел биологическую
природу. Мир органической природы дал все кирпичи, все физиологические,
анатомические, экологические, словом, все биологические элементы,
необходимые для появления общества. Ни один элемент не был добавлен
откуда-либо извне. В противном случае мы признали бы вмешательство бога.

Каковы же минимальные признаки общества? Чтобы говорить об обществе,
необходимо наличие трех качественно особых и взаимосвязанных явлений,
выражаемых историческим материализмом в трех коренных социологических
категориях: 1) производительные силы, 2) общественно-производственные
отношения (или экономический базис), 3) надстройка. Общество есть только
там, где есть налицо все эти три его стороны. Они находятся в строгой
причинной зависимости между собой. Эта зависимость и составляет открытый
Марксом основной объективный закон существования и исторического движения
человеческого общества. Их нельзя рассматривать порознь, так как они
существуют только в своей взаимосвязи, только друг через друга. Однако эта
взаимосвязь есть в то же время относительное взаимное отрицание,
переходящее даже во взаимную противоположность определенных
производительных сил и производственных отношений, производственных
отношений и надстройки. Причинная зависимость и диалектическое единство
этих трех сторон и составляют сущность общества как высшей формы движения
материи. Следовательно, говорить о возникновении общества -- значит
говорить о возникновении этой закономерной связи трех сторон, а не
какой-либо стороны в отдельности.

Все же при конкретном исследовании вопрос о возникновении общества
выдвигает на первый план базис, т. е. вопрос о возникновении
производственных отношений (ибо оголенных от них производительных сил не
может быть: общественное производство -- это единство производительных сил
и производственных отношений). Нельзя представить себе иного понимания
проблемы возникновения общества с точки зрения марксизма. При этом те или
иные формы соединения труда (не смешивать с устойчивым разделением труда),
наблюдавшиеся в нижнем и среднем палеолите, не входят в категорию
производственных отношений.

К последним принадлежит та или иная форма собственности на средства
производства. Маркс разъяснял: ". . .ни о каком производстве, а стало быть,
ни о каком обществе, не может быть речи там, где не существует никакой
формы собственности. . ." . Но даже самые примитивные формы собственности,
в том числе коллективной собственности, не могут в отличие от примитивного
труда носить "животнообразного" "инстинктивного" характера. Только
вульгарные буржуазные экономисты отождествляют собственность с
"присвоением" животным или человеком тех или иных элементов природы.
Марксизм учит, что собственность есть не просто отношение людей к вещам, а
отношение между людьми посредством особого ограничения пользования вещами.

Как вообще совершается переход от одного качества в другое, в частности от
одной формы движения материи к другой? Нельзя свести этот вопрос только к
количественному нарастанию нового качества от слабых зачатков до полного
раскрытия и вытеснения им старого качества, т. е. к вопросу о борьбе нового
и старого; о неодолимой победе нового над старым. Это, несомненно, важная
сторона вопроса о развитии нового качества. Учитывать ее необходимо, когда
уяснены конкретные причины зарождения хотя бы слабых зачатков нового
качества. Но уклоняться от выяснения этих причин, ссылаясь на диалектику,
нельзя.

Как возникли хотя бы зачатки нового качества? Из еще меньших зачатков? А те
из еще меньших? Но это не диалектика, а количественный эволюционизм,
избегающий ответа с помощью ссылки на "постепенность". Однако с таким же
успехом можно пытаться избежать ответа на вопрос, откуда взялся ребенок,
ссылкой на то, что он развился "постепенно". Вся задача тут сведена к тому,
чтобы новое качество мысленно редуцировать до самого крохотного зернышка,
из которого потом все развилось. Но каковы причины появления этого
волшебного зернышка? В концепциях антропологов и археологов нет ответа,
если не считать этих самых общих ссылок на эволюцию, на постепенность. Тут
и не возникает задачи подвергнуть пристальному изучению именно старое
качество непосредственно накануне зарождения нового, чтобы открыть в нем
конкретные причины и конкретный механизм появления этого зернышка. Иное
дело, если мы рассматриваем инстинктивный, животнообразный труд,
пользование орудиями, известную изменчивость и эволюцию орудий как
свойство, присущее еще старому качеству -- миру дообщественных
закономерностей. В таком случае можно со всей конкретностью исследовать
накопление изменений этого свойства, его количественный рост до того
порога, когда количество переходит в качество, т. е. появляется завязь
совершенно нового, социального качества. А отсюда начинается уже переходный
период -- история борьбы нового и старого.

Не лучше, если ученые ограничиваются констатацией: до такого-то ру