межуточного зоологического звена, дарвинизм в "вопросе всех вопросов"
был побежден, ибо между обезьяной и человеком могло уместиться уже только
чудо, либо требовалось -- что не лучше -- перенесение на обезьяну (и других
животных) всех основных психических свойств человека. Первый же факт,
извлеченный из-под земли, а именно костяк яванского питекантропа, стал
могилой истины: отныне между учеными речь шла не о существах физически
почти подобных человеку, но лишенных речи, разума и социальности, а лишь о
пропорциях сочетания физических признаков обезьяны и человека. Реформа
коснулась не биологии, а преимущественно теологии: было признано, что акт
чуда, в том числе акт творения, можно мыслить как протяженный во времени.
Почему бы ему свершиться обязательно мгновенно? Удобное выражение
"постепенно" придало теологии кокетливую улыбку в адрес эволюционизма.
Последний принял ее, смущенно опустив глаза. Теологи объявили, что
дарвинизм не противоречит в корне христианству. Почему бы нет? Бог мог
предпочесть использовать время, т. е. совершить творение не готового
человека, а зародыша, из которого тот необходимо разовьется. Для .этой роли
он мог предпочесть питекантропа или презинджантропа, а то и австралопитека.
Это отнюдь не последний крик моды зарубежной богословской мысли. Именно
таким аргументом защищали дарвинизм от нападок твердолобых ревнителей
религиозных истин сторонники тонкого компромисса даже в России 70-х гг. XIX
в.

II. Восстановление идеи

Весь рассказ о столетней судьбе идеи обезьяночеловека велся для того, чтобы
предложить вывод, обратный тому, который вынес этот суд науки. Не
подтвердил ли весь материал об ископаемых гоминидах идею, что между
ископаемыми высшими обезьянами, вроде дриопитека, рамапитека, удабнопитека,
проконсула, и человеком современного физического типа, т. е. человеком в
собственном и единственном смысле, расположена группа особых животных:
высших прямоходящих приматов? Ни Геккель, ни Фохт, ни Мортилье не могли и
подозревать, что они так многообразны, как знаем мы сейчас. От плиоцена до
голоцена они давали и боковые ветви, и быстро эволюционировали. Высшая
форма среди них, именуемая палеоантропами, в свою очередь, как мы видели,
весьма полиморфная, вся в целом и особенно в некоторых ветвях по строению
тела, черепа, мозга в огромной степени похожа на человека. Низшая форма,
австралопитеки, напротив, по объему и строению мозга, по морфологии головы
в высокой степени похожа на обезьян, но радикально отличается от них
вертикальным положением.

Переведем это на язык зооморфологической систематики или таксономии. Внутри
отряда приматов мы выделяем новое семейство: прямоходящих, но бессловесных
высших приматов. В прежнем семействе Hominidae остается только один род --
Homo, представленный единственным видом Homo sapiens. Его главное
диагностическое отличие (цереброморфологическое и функциональное) принимаем
по Геккелю -- "дар слова". На языке современной физиологической науки это
значит: наличие второй сигнальной системы, следовательно, тех
новообразований в коре головного мозга (как увидим ниже, прежде всего в
верхней лобной доле), которые делают возможной эту вторую сигнальную
систему. Напротив, новое выделенное семейство, которое будем называть
"троглодитиды" (Troglodytidae), морфологически не специализировано, т. е.
оно представлено многими формами. Что касается возможного названия
"питекантропиды" (Pithecanthropidae от Pithecanthropus, предложенного
Геккелем), то недостаток этого термина я вижу в том, что выражение
"обезьяночеловек" снова и снова порождает представление о форме, служащей
всего лишь каналом между обезьяной и человеком или их смесью. В этом
отношении гораздо. Лучше термин "троглодитиды" (от Troglodytes,
предложенного Линнеем), да и правило приоритета впервые предложившего
названия будет в этом случае соблюдено. Диагностическим признаком,
отличающим это семейство от филогенетически предшествующего ему семейства
понгид (Pongidae -- человекообразные обезьяны), служит прямохождение, т. е.
двуногость, двурукость, ортоградность, -- независимо от того, изготовляли
они орудия или нет.

В семействе этом, по-видимому, достаточно отчетливо выделяется четыре рода:
1) австралопитеки, 2) археоантропы , 3) палеоантропы , 4) гигантопитеки и
мегантропы. Латинские имена этих родов -- забота для систематиков. Здесь я
только набрасываю схему . Каждый из четырех указанных родов делится на
известное число видов, подвидов, разновидностей. Так, третий род, т. е.
палеоантропы, в широком смысле неандертальцы, в свою очередь может быть
разделен, вероятно, на виды: 1) южный (родезийского типа); 2) классический
(шапелльского типа); 3) пресапиентный (штейнгеймско-эрингсдорфского типа);
4) переходный (палестинского типа).

В родословном древе приматов в миоцене от низших обезьян ответвилось
семейство антропоморфных обезьян-понгид. На современной поверхности оно
представлено четырьмя родами: гиббоны (обычно выделяемые в особое
семейство), орангутаны, гориллы и шимпанзе. В плиоцене от линии
антропоморфных обезьян ответвилось семейство троглодитид. От линии
троглодитид (гоминоидов) в верхнем плейстоцене ответвилось семейство
гоминид, в котором тенденция к видообразованию не получила развития и
которое с самого начала и на современной поверхности представлено лишь
видом Homo sapiens, или "неоантропов", подразделяемых на "ископаемых" и
"современных". Таксономический ранг семейства для последнего оправдан
огромной биологической значимостью такого новообразования, как органы и
функции второй сигнальной системы. Необычайно быстрый темп оформления этого
ароморфоза (разумеется, на базе благоприятных вариаций у предковой формы,
т. е. у поздних палеоантропов) заставляет предполагать механизм отбора.

За сто лет питекантроп Геккеля -- Фохта в самом деле из гипотетической
мысленной модели стал целым семейством троглодитид, обильно разветвленным,
представленным множеством ископаемых находок. Геккелевского
обезьяночеловека просто не узнали и не признали. Относили к обезьянолюдям
лишь морфологическую биссектрису между обезьянами и людьми, а потом и эту
скудную идею отбросили. Но, видимо, пришло время сказать: столетним трудом
археологов и антропологов, помимо их сознания, открыто обширное семейство
животных видов, не являющихся ни обезьянами, ни людьми. Они все не
обезьяны, так как являются прямоходящими, двуногими, двурукими, тогда как
обезьяны являются четверорукими (или, если угодно, четвероногими). Но
вопреки Леруа-Гурану быть двуногим -- еще далеко не значит быть человеком.
Троглодитиды, включая неандертальцев (палеоантропов), абсолютно не люди .
Давайте смотреть на них такими же глазами, какими предшествовавшие
поколения зоологов смотрели на антропоидов, или антропоморфных обезьян:
здесь аккумулируются известные биологические предпосылки очеловечения, но
здесь еще нет очеловечения. Некие потрясения наблюдаются только среди части
неандертальцев в относительно позднюю пору их существования, но пока мы
отвлечемся от этого.

К числу аргументов в пользу такого выделения Homo sapiens в отдельное
семейство, а всех троглодитид (питекантропид) -- в другое семейство,
относятся и соображения тех антропологов, в особенности Г. Ф. Дебеца,
которые давно предлагают высоко таксономически поднять границу между всеми
ископаемыми гоминидами, с одной стороны, и Homo sapiens -- с другой
стороны. Поскольку традиционно со времен Линнея "человек" (Homo) поставлен
таксономически на уровень рода, по Г. Ф. Дебецу, надлежит разделить два
подрода: 1) современный человек (один вид -- Homo sapiens) и 2) ископаемый
человек (питекантроп), включающий два вида: 1. Homo (Pithecanthropus)
neanderthalensis и 2. Homo (Pithecanthropus) erectus, -- каждый из которых
делится на подвиды. Эту свою классификацию Г. Ф. Дебец обосновывает
подробным анализом краниометрических признаков, а также археологических
данных . Как легко видеть, предлагаемая мною классификация формально близка
к данной и может опереться на все ее аргументы, но поднимает на одну
ступень выше таксономический ранг разделения человека и "питекантропов".
Ведь принципиально важно лишь одно: сохранить человека в отряде приматов.

Однако, по моему предложению, семейство троглодитид (питекантропид)
включает всех и любых высших прямоходящих приматов, в том числе и тех,
которые не изготовляли и не использовали искусственных орудий. Принимаемое
ныне на практике за основу классификации наличие или отсутствие
сопровождающих каменных орудий противоречит принципу чисто морфологической
систематики видов. Отсюда легко усмотреть принципиальное различие между
классификацией Г. ф. Дебеца и моей. Оно состоит в том, что я не отношу
семейство троглодитид к людям.

В пользу этого приведу еще один косвенный аргумент. Прогрессивная научная
антропология развилась и сложилась в настойчивой борьбе с той псевдонаукой,
которая называется расизмом. Здесь важную роль сыграло опровержение
полигенизма: представления, что живущие на земле человеческие расы являются
различными видами. Единственно научным является моногенизм. Наука считает
все ныне живущее на земле человечество единым биологическим видом Homo
sapiens. Аксиома: нет человека, принадлежащего к другому биологическому
виду. Признавая эту аксиому для настоящего времени, непоследовательно было
бы поколебать ее для прошлого, признав людьми существа других биологических
видов -- археоантропов и палеоантропов (неандертальцев).

Наконец еще и еще раз: все эти возрожденные в научном сознании обезьянолюди
ничуть не обезьяны и ничуть не люди. Они животные, но они не обезьяны.

Однако этот тезис встречает то кардинальное возражение, которое
фигурировало и у Ляйеля, и у Мортилье еще сто лет назад: раз от них
остались обработанные камни, значит, они люди. Так, в вузовском учебнике
"Антропология" читаем в императивной форме: "Древность человека. При
разрешении этого вопроса следует основываться на определении человека как
существа, производящего орудия труда. Древность человека, таким образом,
это древность его орудий" .

Такая уверенность предполагает либо очень определенное конкретное знание,
для какого именно "труда" изготовлялись эти каменные "орудия", либо,
наоборот, неконкретные умозрительные постулаты. Но определенности нет: ведь
ничего не удавалось пока реконструировать, кроме совсем другой и
ограниченной стороны, а именно не характер труда этими орудиями, а характер
труда по изготовлению этих орудий. Главное же -- для чего? Как они
использовались? Мировая наука за сто с лишним лет предложила лишь немного
легко опровержимых допущений: для изготовления с их помощью деревянных
орудий охоты и копания, для "универсальных трудовых функций" и т. п. Эта
неопределенность и ненадежность исключает познание экологии троглодитид --
их положения в природной среде.

Автор этих строк предлагает свой вариант разгадки, дающий ключ к экологии
всего семейства троглодитид на разных уровнях его эволюции. Объем настоящей
книги не позволяет надлежащим образом изложить и аргументировать эту
теорию. Придется лишь кратко постулировать суть дела. Однако без этого
нельзя обойтись, ибо современная систематика видов все более немыслима на
основе одной лишь морфологии, т. е. без экологии. Итак, характеризующая
всех троглодитид и отличающая их экологическая черта -- некрофагия
(трупоядение). Зоологи, говоря о "хищниках" и "плотоядных", к сожалению, не
всегда расчленяют два значения: есть животные-убийцы, которые, однако, не
поедают свои жертвы, каковы, например, убивающие для самообороны, а есть
пожиратели мяса животных, убитых не ими, а погибающих от других причин. Обе
функции требуют совсем разных морфофункциональных приспособлений. Оба
комплекса приспособлений не могли бы одновременно появиться в эволюции
отряда приматов, где до того не были выражены ни плотоядение, ни
умерщвление крупной добычи (оставляем в стороне хищную обезьянку галаго).
Останки троглодитид всех уровней находят в сопровождении костей крупных
четвертичных животных, нередко расколотых, но это не дает права на
логический скачок к заключению, будто они их убивали. В природе все, что
живет, умирает тем или иным образом, и биомасса умерших организмов почти
всегда кем-либо поедается. Наука об экологии животных свидетельствует, что
объединение в одном лице источника смерти (убийцы) и потребителя трупа
представляет собой биологически сложный и очень специальный феномен. Прежде
чем таковым стал человек (в качестве охотника или скотовода), высшие
приматы осуществили нелегкое приспособление к одной из этих двух функций --
к поеданию мяса умерших крупных животных. И уже это было само по себе
сложнейшей биологической трансформацией.

Исходным понятием в современной биологической науке служит биогеоценоз --
взаимосвязанная совокупность, или "сообщество", видов и их популяций,
населяющих данный биотоп. Пищевые связи между ними сложны и достаточно
плотны; наука не могла бы объяснить, как внедрился новый вид хищников-убийц
в биоценотическую систему позднего плиоцена или раннего плейстоцена.
Принята такая упрощенная схема соотношения трех "этажей" в биоценозе: если
биомассу растений приравнять к 1000, то биомасса травоядных животных равна
100, а биомасса хищных -- 10. Такая модель иллюстрирует огромную "тесноту"
в верхнем этаже. Ни мирно, ни насильственно туда не мог внедриться
дополнительный вид сколько-нибудь эффективных хищников, не нарушая всех
закономерностей биогеоценоза как целого. К этой статической "пирамиде
чисел" Семпера надо добавить закон флюктуации относительной численности
травоядных и хищных, разработанный математиком Вольтерра и его
продолжателями: при обилии травоядных число хищников возрастает, пока само
не становится фактором уменьшения числа травоядных, что в свою очередь
приведет к резкому падению числа хищных, размножению травоядных и т. д. Эти
циклы могут мыслиться и как относительно короткие и локальные, так и в
масштабах порядка целых геологических эпох. Во второй половине цикла
внедрение нового хищника вовсе невозможно ввиду возросшей "тесноты", да и в
первой правдоподобно лишь, если сначала от этой "тесноты" вымерли или
деградировали предшествующие ведущие формы хищников. Наконец, уж и вовсе
невероятно, чтобы новый хищник сразу свалился откуда-то в мир столь мощным
и адаптированным, что с ходу оттеснил своих соперников от биомассы
травоядных, не разрушив при этом биоценоз.

Нет, троглодитиды включились в биосферу не как конкуренты убийц, а лишь как
конкуренты зверей, птиц и насекомых, поедавших "падаль", и даже поначалу
как потребители кое-чего остававшегося от них. Иначе говоря, они заняли
если и не пустовавшую, то не слишком плотно занятую экологическую нишу.
Троглодитиды ни в малейшей мере не были охотниками, хищниками, убийцами,
хотя и были с самого начала в значительной мере плотоядными, что составляет
их специальную экологическую черту сравнительно со всеми высшими
обезьянами. Разумеется, они при этом сохранили и подсобную или викарную
растительноядность. Но нет сколько-нибудь серьезных и заслуживающих
согласия аргументов в пользу существования охоты на крупных животных в
нижнем и среднем палеолите, есть одни лишь фикции . Троглодитиды, начиная с
австралопитековых и кончая палеоантроповыми, умели лишь находить и
осваивать костяки и трупы умерших и убитых хищниками животных. Впрочем, и
это было для высших приматов поразительно сложной адаптацией. Ни зубная
система, ни ногти, так же как жевательные мышцы и пищеварительный аппарат,
не были приспособлены к занятию именно этой экологической ниши. Овладеть
костным и головным мозгом и пробить толстые кожные покровы помог лишь
ароморфоз, хотя и восходящий к инстинкту разбивания камнями твердых
оболочек у орехов, моллюсков, рептилий, проявляющийся тут и там в филогении
обезьян. Троглодитиды стали высоко эффективными и специализированными
раскалывателями, разбивателями, расчленителями крепких органических
покровов с помощью еще более крепких и острых камней. Тот же самый механизм
раскалывання был перенесен ими и на сами камни для получения лучших рубящих
и режущих свойств. Это была чисто биологическая адаптация к принципиально
новому образу питания -- некрофагии. Лишь один род пытался адаптироваться
иным путем (мегантропы, парантропы, гигантопитеки) -- путем наращивания
мощи челюстей, но эта линия оказалась непродуктивной. Троглодитиды не
толь-|ko не убивали крупных животных, но и должны были выработать жесткий
инстинкт ни в коем случае не убивать, ибо это разрушило бы их хрупкую
экологическую нишу в биоценозе. Прямоходящие высшие приматы-разбиватели
одновременно должны были оказаться и носильщиками. В самом деле, если
условием их существования было Применение острых или специально заостренных
камней к тушам и останкам животных, то для сочетания этих двух элементов
часто надо было или нести камень к местонахождению мясной пищи или
последнюю -- к местонахождению камня. Вот в первую очередь почему
троглодитиды были прямоходящими: верхние конечности должны были быть
освобождены от функции локомоции для функции ношения.

Итак, "орудия труда" в нижнем и среднем палеолите были чисто природными
новообразованиями -- средствами разделки останков крупных животных и
абсолютно ничем более. Для объяснения всего этого вполне достаточно
биологических понятий, хоть мы и встретились с весьма своеобразным
вариантом животного царства. Как можно видеть, такая реконструкция образа
питания троглодитид действительно требует обособления их в зоологической
систематике в особое семейство, так же как и обратно -- выделение такого
семейства по морфологическим признакам побуждает найти и эту специфическую
его экологическую характеристику.

Каменные "экзосоматические органы" троглодитид не оставались неизменными,
они эволюционировали вместе с видами, как и вместе с перестройками
фаунистической среды. Можно выделить прежде всего три больших этапа.

Первый -- на уровне австралопитеков, включая сюда и тип так называемых Homo
habilis. Это было время богатой фауны хищников-убийц, где ведущей формой
являлись многочисленные виды махайродов (саблезубых тигров),
высокоэффективных убийц, пробивавших покровы даже толстокожих слонов,
носорогов, гиппопотамов. Но ответвившиеся от понгид прямоходящие высшие
приматы, по-видимому, использовали тогда даже не обильные запасы мяса,
оставляемые хищниками, а только костный и головной мозг, для чего
требовалось лишь расчленять и разбивать кости. Поскольку костный мозг
травоядных составляет величину порядка пяти процентов их веса, можно
видеть, что у древнего слона это питательное вещество давало 200 -- 300 кг
плюс примерно столько же весил и головной мозг. Претенденты же на эту пищу
из грызунов и насекомых были ничтожно слабы. Таков был самый долгий этап
развития плотоядения у троглодитид. Затем пришел глубокий кризис хищной
фауны, отмеченный, в частности, и полным вымиранием махайродов в Старом
Свете. Австралопитеки тоже обречены были на исчезновение. Лишь одна ветвь
троглодитид пережила кризис и дала совершенно обновленную картину экологии
и морфологии: археоантропы. С резким упадком фауны хищников исчезла
возможность находить в районах их обычной охоты останки их добычи. Крупные
животные умирали теперь от более многообразных причин в весьма
разнообразных местах, тогда как популяции троглодитид были очень
немногочисленны. Однако роль собирателей и аккумуляторов относительно
свежих трупов с гигантских территорий играли широко разветвленные течения
четвертичных рек. Археоантропы адаптировались к этой географической
ситуации. Едва ли не все достоверно локализованные нижнепалеолитические
местонахождения расположены на водных берегах, в особенности у вертикальных
и горизонтальных изгибов русла рек, у древних отмелей и перекатов, при
впадениях рек в другие реки, в озера и в моря. Поскольку туши плыли или
волочились по дну не растерзанные зубами хищников, первейшей жизненной
задачей ар