хеоантропов было пробивать камнями в форме рубил их шкуры и кожи,
рассекать связки, а также раздвигать их ребра посредством крепких рычагов,
изготовленных из длинных костей, слоновых бивней или из крепкого дерева
(вроде "лерингенского копья"). На этом этапе развилось поедание не только
мозга, но и мяса в соперничестве, вероятно, преимущественно с крупными
пернатыми хищниками. Новый кризис наступил с новым разрастанием фауны
хищников, особенно так называемых пещерных. На долю рек как тафономического
фактора снова приходилась все уменьшающаяся доля общей биомассы умирающих
травоядных. Род археоантропов был обречен тем самым на затухание. И снова
лишь одна ветвь вышла из кризиса морфологически и экологически обновленной
-- палеоантропы. Их источники мясной пищи уже труднее всего описать
однотипно. Если часть местонахождений по-прежнему приурочена к берегам, то
значительно большая уходит на водоразделы. Палеоантропы находят симбиоз
либо с разными видами хищников, либо со стадами разных травоядных, наконец,
с обитателями водоемов. Их камни все более приспособлены для резания и
разделки мяса животных, поверхностно уже поврежденных хищниками, хотя их
по-прежнему в высокой мере привлекает извлечение мозга. Этот высший род
троглодитид способен расселиться, т. е. найти мясную пищу в весьма
разнообразных ландшафтах, по-прежнему решительно ни на кого не охотясь.

Но и этому третьему этапу приходит конец вместе со следующим зигзагом
флюктуации хищной фауны в позднем плейстоцене. Необычайно лабильные и
вирулентные палеоантропы осваивают новые и новые варианты устройства в
среде, но кризис надвигается неумолимо. Этот кризис и выход из него здесь
невозможно было бы описать даже самым кратким образом. Пришлось бы ввести в
действие такие мало знакомые читателю зоологические Феномены, как
адельфофагия (умерщвление и поедание части представителей своего
собственного вида), и рассмотреть совершенно новый феномен -- зачаточное
расщепление самого вида на почве специализации особо пассивной, поедаемой
части популяции, которая однако затем очень активно отпочковывается в
особый вид, с тем чтобы стать в конце концов и особым семейством.
Биологическая проблема дивергенции палеоантропов и неоантропов, протекающей
быстро, является самой острой и актуальной во всем комплексе вопросов о
начале человеческой истории, стоящих перед современной наукой.

Тот факт, что троглодитиды для своего специфического образа питания
принуждены были оббивать камни камнями, несет в себе и разгадку появления у
них огня. Искры сыпались в большом числе при ударах друг о друга кремней и
других пород. Теоретически и экспериментально доказано, что эти искры
способны зажечь любой вид трута. А в роли такового выступала настилка
любого логова и жилья троглодитид, несомненно, однородная с настилкой
берлог, нор, гнезд других животных. Тление настилки в местах обитания
троглодитид возникало хоть очень редко, но неуклонно. Иными словами,
зачатки огня возникали непроизвольно и сопровождали биологическое бытие
троглодитид . Первая польза, извлеченная ими из такого тления, -- это,
вероятно, вытапливание с его помощью дополнительных количеств костного
мозга из трубчатых и особенно губчатых скелетных фрагментов.

Таковы некоторые основания для восстановления идеи обезьяночеловека в ее
первоначальном смысле, но на уровне современных биологических
представлений. Для выделения же Homo sapiens в особое семейство, более
того, в качественно и принципиально новое явление служат другие аргументы.

Ход развития современной психологической науки вплотную привел ее к
необходимости значительно углубить и уточнить понятие человеческой
деятельности. Здесь достигнуты немаловажные успехи. Попробуем подойти к
антропогенезу с точки зрения теории деятельности.

Примем как исходный тезис В. А. Звегинцева: человек говорит, мыслит и
действует, все это вместе составляет его деятельность. Иными словами,
триада деятельности человека включает мышление, речевое общение и поведение
(понимая здесь под словом "поведение" его действия за вычетом мышления и
речевого общения). Этой триаде в свою очередь соответствует триада качеств
языка: интегрировать и синтезировать опыт, воплощать мысль, осуществлять
общение. Члены каждой из этих триад находятся во взаимозависимости между
собой, т. е. каждый носит следы прямых воздействий со стороны других членов
.

Проблема антропогенеза безжалостно требует указать, что первичнее в этой
триаде компонентов, составляющих деятельность современного человека. По
первенству, отдаваемому одному из трех, можно в известном смысле разделить
направления научной мысли в "вопросе всех вопросов" -- происхождения
человека, его отщепления от мира животных.

Подчас кажется, что во избежание односторонности следует включить речь в
более широкий спектр факторов, детерминирующих в генезисе всю специфически
человеческую деятельность. И все же невозможно согласиться с попытками в
таком духе переосмыслить могучую мысль А. Баллона со стороны его ученика Р.
Заззо, поддержанными у нас Л. И. Анцыферовой. Баллон писал, что годовалый
ребенок не может соперничать с обезьяной, так как в практическом интеллекте
обезьяны гораздо больше моторной ловкости, чем у него. Опыты дали
возможность проследить за развитием интеллекта у ребенка до 14 -- 15 лет. В
промежутке между обезьяной и этим ребенком происходит резкое изменение
уровня, а именно когда ребенок начинает говорить. Однако в начале это
изменение не во всем в пользу ребенка . Если Баллон видел дисконтинуитет,
поистине катастрофу между доречевым и речевым возрастом ребенка, то Заззо
усматривает социальность ребенка от момента его рождения, даже в утробном
периоде. По Заззо, "отношение с другими" новорожденного является не просто
физиологическим, а в принципе тем же самым, которое и позже, изменяясь,
будет изменять и развивать психику ребенка. По оценке Л. И. Анцыферовой,
эти положения Заззо нацеливают психологов на разработку недостаточно доселе
привлекавшей их проблемы доречевых форм общения ребенка со взрослыми,
которые, якобы обогащаясь и совершенствуясь, продолжают сохранять свое
значение на протяжении всей жизни . Это стирание решающей грани между
речевой и доречевой детерминацией жизнедеятельности представляется мне
шагом назад не только от Валлона и Выготского, но даже от Жанэ, Дюркгейма,
Блонделя или Гальбвакса. Эти последние психологи с большей или меньшей
последовательностью говорили о социальной детерминированности, т. е.
детерминированности человеческим общением психики индивида: анализа и
синтеза в восприятии, мышления, памяти, воли, эмоций. Если Дюркгейм
говорит, что это всеопределяющее общение людей непременно совершается через
посредство некоторого материального звена -- речевого или мимического
движения, то Л. И. Анцыферова противопоставляет ему крайне неясное "но":
"Но общение людей в трудовой, созидательной деятельности, -- пишет она, --
опосредствованность обществом отношения человека к природе, социальная
природа самой практической деятельности человека -- все это остается за
пределами анализа Дюркгейма" . "Все это" как раз никак нельзя
противопоставить речевому механизму общения, ибо "все это" осуществляется
через речь.

Есть физиологи и представители других дисциплин, утверждающие, что
сложнейшим и важнейшим объектом современной науки является индивидуальный
мозг, в том числе рассмотренный в его развитии от низших животных до мозга
человека. Действительно, последний характеризуется не только цифрой "10 --
15 миллиардов нервных клеток", не только глубокой сложностью каждой из них,
не только их специализацией и системами, но и необозримо многообразными
связями между ними внутри целого мозга. И все-таки, что до человеческого
мозга, то его действие в каждый данный момент определяется не одной
величиной этих внутренних взаимосвязей. Нет, здесь недостаточно работу
отдельной нервной клетки возвести в огромную n-ную степень, но в отличие от
животных и работа каждой такой системы, т. е. мозга, должна быть возведена
в не менее огромную n-ную степень, будучи помножена на работу
предшествовавших и окружающих человеческих мозгов. Эта связь между мозгами
осуществлялась и осуществляется только второй сигнальной системой --
речевым общением. Может показаться, что есть и иные каналы психической
связи между людьми кроме речи и мимики. Это прежде всего аппарат
автоматической имитации действий и звуков. Этот аппарат отнюдь не
специфичен для человека, мало того, если у человека он ярко выражен в
раннем онтогенезе (и подчас в патологии), то как раз развитие речи
сопровождается его торможением и редуцированием, так что в основном он
уступает место сознательному выбору объекта для подражания. Далее,
психологам подчас кажется, что школой социализации человека в онтогенезе
служит уже само употребление предметов, изготовленных другими людьми и
подсказывающих своей структурой, как ими орудовать. Указывают, что
колыбель, соска, пеленки, искусственное освещение -- все это вовлекает
ребенка в человеческий мир, научая его действиям с этими продуктами чужого
сознания, чужого труда. Однако идея о таком канале социализации иллюзорна.
Ведь домашние животные или даже пчелы осваивают пользование предметами
человеческого изготовления и употребления, тем более созданные для них
кормушки, ходы, лазы, ничуть не делаясь от этого социальными.

Дж. Бернал пишет: "Язык выделил человека из всего животного мира" .
Кибернетики, бионики и семиотики одни согласны с этим, другие несогласны.
Что До лингвистов, они давно понимают, что это так. Вот, например, что
писал в конце своей жизни Л. Блумфильд в статье "Философские аспекты
языка": "Позвольте мне выразить уверенность, что свойственный человеку
своеобразный фактор, не позволяющий нам объяснить его поступки в плане
обычной биологии, представляет собой в высшей степени специализированный и
гибкий биологический комплекс и что этот фактор есть не что иное, как
язык... Так или иначе, но я уверен, что изучение языка будет тем
плацдармом, где наука впервые укрепится в понимании человеческих поступков
и в управлении ими" . К сожалению, психология и антропология в общем далеки
от такого убеждения. В содержательной синтетической книге Б. Г. Ананьева
этому ядру человека, его речевому общению и речевой деятельности в сущности
не нашлось места, хотя и упоминается о важности палеолингвистики для
изучения антропогенеза. А в синтетической книге по антропологии А. Барнетта
нет и такого упоминания;

тут ядра человеческого рода -- его речевой коммуникации -- вовсе нет. В
разных книгах по антропогенезу эта тема, конечно, в той или иной мере
трактуется, однако никогда не на переднем плане и частенько не слишком-то
профессионально. На последнем, VIII Международном конгрессе по антропологии
и этнологии (Токио, 1968 г.) лишь американский антрополог Каунт и автор
этих строк посвятили свои доклады нейрофизиологическим аспектам
происхождения речи ("фазии", по терминологии Каунта) и настаивали на
невозможности дальнейших исследований антропогенеза вне этой проблематики.

Задача состоит в том, чтобы определить, во-первых, что именно мы понимаем
под речью, речевой деятельностью, фазией; во-вторых, установить тот этап в
филогенезе человека, к которому это явление (а не накопление его
предпосылок) может быть приурочено.

По первому вопросу ограничимся здесь следующей формулой, однозначно
отграничивающей человеческую речь от всякой сигнализации или, если угодно,
коммуникации и животных, и машин. Специфическое свойство человеческой речи
-- наличие для всякого обозначаемого явления (денотата) не менее двух
нетождественных, но свободно заменимых, т. е. эквивалентных, знаков или
сколь угодно больших систем знаков того или иного рода. Их инвариант
называется значением, их взаимная замена -- объяснением (интерпретацией).
Эта обмениваемостъ (переводимость, синонимичность) и делает их собственно
"знаками". Ничего подобного нет в сигналах животных. Оборотной стороной
того же является наличие в человеческой речи для всякого знака иного вполне
несовместимого с ним и ни в коем случае не могущего его заменить другого
знака. Эту контрастность можно назвать антонимией в расширенном смысле. Без
этого нет ни объяснения, ни понимания.

По второму вопросу -- о филогенетической датировке появления речи -- данные
эволюции мозга и патологии речи свидетельствуют, что речь появляется только
у Homo sapiens . Более того, можно даже отождествить: проблема
возникновения Homo sapiens -- это проблема возникновения второй сигнальной
системы, т. е. речи. На предшествующих уровнях антропогенеза каменные
"орудия" и другие остатки жизнедеятельности ничего не говорят психологу о
детерминированности этой деятельности речью. Напротив, "орудия" нижнего и
среднего палеолита среди одной популяции своей стереотипностью в масштабах
не только поколения, но сотен и тысяч поколений говорят о полной
автоматизированности действий при их изготовлении. Отдельные экземпляры
каждого типа варьируются по ходу изготовления в зависимости от изломов,
получившихся на камне, но не более чем варьируется комплекс наших движений
при осуществлении ходьбы, бега, прыганья в зависимости от малейших различий
грунта, посредством механизма обратной коррекции, -- как показано Н. А.
Бернштейном в исследовании о построении движений. Изготовление того или
иного набора этих палеолитических камней было продуктом автоматической
имитации соответствующих комплексов движений, протекавшей внутри той или
иной популяции. Медленные спонтанные сдвиги в этой предчеловеческой технике
вполне укладываются в рамки наблюдений современной экологии и этологии над
животными. Для тех видов жизнедеятельности животных, когда последними
изготовляются материальные посредствующие звенья между собой и средой Маркс
и Энгельс употребляли понятие инстинктивного (в противоположность
сознательному) животного труда. Действительно, если тут и говорить о труде,
то он качественно отличен от человеческого труда. Это два разных понятия.
Морган, исследования которого о доисторическом обществе Маркс и Энгельс так
высоко оценили, был также и автором книги "Бобры и их труд". Такое
словоупотребление было тогда распространено. По представлению Энгельса, у
животных предков человека -- "грядущих людей" (die werdenden Menschen) труд
в этом биологическом смысле возник за многие тысячи лет до речи, а общество
возникло еще много позже, чем речь.

Как известно, Маркс высмеял инструментализм Б. Франклина, назвав его
популярный афоризм: "Человек есть животное, изготовляющее орудия", --
характерным для века янки . Это -- "точка зрения обособленного
одиночки...." Что же такое труд как специфически человеческая деятельность
в понимании Маркса в противовес Франклину? Мы предполагаем труд в такой
форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук
совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих
восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой
архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде
чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце
процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса
имелся в представлении человека, т. е. идеально. Человек не только изменяет
форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет
вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ
и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю. И это
подчинение не есть единичный акт. Кроме напряжения тех органов, которыми
выполняется труд, в течение всего времени труда необходима целесообразная
(целенаправленная. -- Б. П.) воля, выражающаяся во внимании, и притом
необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и
способом исполнения, следовательно чем меньше рабочий наслаждается трудом
как игрой физических и интеллектуальных сил (по терминологии психологов,
чем менее он "аутичен". -- Б. П.)". Маркс указывает следующие "простые
моменты" труда и именно в следующем порядке: 1) целенаправленная
деятельность, или самый труд, 2) предмет труда, 3) средства труда . "Итак,
в процессе труда деятельность человека при помощи средства труда вызывает
заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте...
Труд соединился с предметом труда" .

Здесь сто лет тому назад начертана программа для антропологии, для учения о
переходе от животных к людям. К сожалению, развитие этой дисциплины пошло
не в сторону сближения с наукой психологией. Что "самый труд"
характеризуется наличием у человека сложного отличительного феномена цели,
или намерения -- осталось вне исследования; все внимание было устремлено на
рассмотрение костных останков наших ископаемых предков в комплексе с
данными археологии о материальных остатках их жизнедеятельности.
Подразумевалось, что форма камня, измененная их руками, свидетельствует о
соответствующем замысле, о цели, хотя никто не говорит о замысле или цели
птицы построить гнездо. Категория "цель деятельности" не была предметом
анализа антропологов.

Между тем деятельность, подчиненная цели, есть свойство сознания^ , а
сознание, по словам Maрксa, "с самого начала есть общественный продукт и
остается им, пока вообще существуют люди" . Целеполагание как психическое
свойство не прирождено индивиду. Сознательная цель труда по той причине
определяет действия работающего как закон, которому он должен подчиняться,
как внешний фактор по сравнению с аутичной жизнедеятельностью, что она,
сознательная цель, есть интериоризованная форма побудительного речевого
обращения, команды, инструкции. Аутоинструкция может заменять инструкцию,
данную другим лицом, -- от этого она не утрачивает своей генетически
речевой природы.

Правда, известный физиолог академик П. К. Анохин широко пользуется словом
"цель" применительно к высшей нервной деятельности животных. Думается,
могущество павловской физиологии состоит в том, что она ограничила себя
применительно к животным понятием "причина". Говорят, что цель -- это тоже
причина, раз она вызывает действия. У человека -- да, но без механизма речи
нам не найти ее собственную причину. Что до животных, то выражение Н. А.
Бернштейна "модель потребного будущего" неточно, порождает недоразумения,
ибо на деле речь идет о "модели потребного прошлого", т. е. о
воспроизведении животным уже имевшей место реакции, но коррегируемой
применительно к частично отличающимся обстоятельствам. Сконструировать
будущее, новую задачу животному нечем. Оно способно "предвидеть" лишь то,
что уже было (сюда относится и экстраполяция ). Если же ситуация ни в
малейшей степени не соответствует прошлому опыту, животное не может создать
программы действия . Только у людей есть история, потому что она -- цепь
"моделей потребного будущего".

Видимо, когда говорят об антиципации (предвосхищении), соединяют вместе два
разных явления: открытие (обнаружение какого-то ряда или подобия) и
изобретение (построение нового плана действий или предметов). Животное
может многое "открыть" в вещах сверх взаимосвязи простых компонентов,
например отношение их величин или светлости/но это всегда лишь поиск
повторяемости -- узнавание "того же самого" под изменившейся видимостью.
Изобрести же, т. е. предвосхитить несуществовавшее прежде, можно только
посредством того специального инструмента, который назван второй сигнальной
системой.

Ведущую тенденцию современной общей психологии, как и физиологии высшей
нервной деятельности человека, хорошо резюмируют слова Н. И. Чуприковой:
"Создается впечатление, что те явления, которые в психологии называют
произвольным вниманием, избирательным и сознательным восприятием, волей или
памятью, в действительности не есть какие-то особые раздельные явления или
процессы, но скорее разные стороны или разные аспекты одного и того же
процесса второсигнальной регуляции поведения" . Материа