ра и живет в соседней квартире. Вот мы и договорились, что она будет присматривать за Лионом. Наверное, у нее дверной глазок был запрограммирован на мое появление.
     - Здравствуйте, - сказал я. Надежда не очень старая, ей лет тридцать. У нее всегда очень строгий вид и грубый прокуренный голос, но она хороший человек... только почему-то я вечно перед ней теряюсь.
     - Я заходила, покормила Лиона.
     - Я понял...
     Надежда шагнула ко мне, заглянула в глаза:
     - Что стряслось, Тиккирей?
     - Я... я подумал, что он сам поел...
     Она вздохнула. Достала сигарету, щелкнула зажигалкой. И сказала почти виновато:
     - Господи, у меня и мысли не было...
     - С ним все равно все будет хорошо, - упрямо сказал я.
     - Да, Тиккирей. - Надежда затянулась, посмотрела на меня. - Но может быть, лучше отправить Лиона на лечение в государственный госпиталь? Они ведь согласны принять его бесплатно, и там хорошие специалисты, ты поверь!
     - Верю. Но ему лучше со мной.
     - Тебя пугает шоковая терапия?
     Я кивнул. Она меня действительно пугала. Я был назначен официальным опекуном Лиона, и поэтому мне подробно объяснили, что будут делать с моим другом.
     - Порой это выглядит жестоко, - согласилась Надежда. - И все эти тесты на голодание, и болевые раздражители... но ты пойми, Тиккирей, в госпитале большой опыт по реабилитации бывших расчетных модулей. Твой друг выиграет год или два полноценной жизни. Пусть даже ценой некоторых неприятных процедур.
     - Он будет сидеть голодный, а перед ним будет стоять еда, - пробормотал я. - Так ведь? И только когда Лион начнет сознание от голода терять, ему прикажут поесть!
     - Не прикажут. А покормят принудительно. Но от него будут добиваться принятия самостоятельных решений, и он начнет их принимать.
     - Да, и кресло будет бить его током, и еще он будет спать под грохот и вой сирен, и еще... - Я замолчал, потому что даже перечислять было противно.
     Надежда затушила сигарету прямо о стену - противопожарная краска взвизгнула и пошла пеной, мгновенно погасившей огонек. Вот отчего у нас все стены в лопнувших пузырьках! А старший по подъезду с таким подозрением на меня поглядывал, спрашивая про них!
     - Тиккирей, как медицинский работник, я с тобой не согласна, - сказала она. - Но ты умница. И хороший друг. Вот подрастет Леночка, обязательно постараюсь тебя на ней женить.
     Я глупо ухмыльнулся. Леночке, дочке Надежды, лет пять всего, я и не знаю, куда деваться от ее поцелуев и обнимашек. Она сразу объявила меня своим старшим братом, за которого после школы выйдет замуж. Лучше бы на Лиона запала, ему-то все равно!
     - Ладно, не бойся, скоро уже она перестанет кормить тебя облизанными конфетами и требовать рассказывать сказки про отважных фагов, - пообещала Надежда. - Хочешь, подвезу тебя до работы?
     - Нет, спасибо, я на автобусе, - быстро ответил я. - Лучше вы вечером посмотрите, как там Лион. Вдруг он опять не ляжет спать, а будет смотреть ти-ви?
     - Обязательно посмотрю, - сказала Надежда. - И посмотрю, и уложу. Не беспокойся.
     В маленьком тамбуре на входе в офис я послюнил палец и засунул в отверстие детектора. При этом я смотрел в окуляр камеры, сканирующей сетчатку глаза, но это была ерунда. Самая надежная проверка - генетическая, потому что любые отпечатки пальцев можно подделать, сетчатку пересадить чужую, пароль - узнать под пыткой. Куда надежнее проверить клетки эпителия и эритроциты, которые обязательно есть в слюне.
     Каждый раз прижимая палец к подушечке детектора, я немного нервничал. Там, под подушечкой, игла со специальным средством, которое вырубает человека за две секунды. Если генный анализ покажет, что в тамбур вошел чужак, то игла выдвинется.
     Конечно, все было нормально. Дверь открылась, над ней вспыхнул зеленый огонек. Я вошел и поздоровался с охранником.
     - Привет, Тиккирей, - ответил он. - Ты рановато сегодня.
     - Да нечем было заняться, - признался я.
     Мне очень нравится, как относятся ко мне на работе. Никто не иронизирует над возрастом или над тем, что я с чужой планеты. И наоборот тоже - никаких скидок не делают.
     Стась, когда договаривался насчет меня, предложил три работы на выбор. Одна - в аналитическом центре, который собирает информацию со всех планет Империи. Другая - техником на космодроме фагов: поработав там, очень легко поступить в пилотскую школу. И третья здесь: в фирме, которая изучает и разрабатывает вооружение.
     Я выбрал оружейную фирму.
     В основном потому, что здесь меньше придется работать, а значит - не нужно будет отдавать Лиона в госпиталь. И в общем, не жалел. У меня была должность младшего техника и кабинет - ну, не совсем мой, на двоих с Борисом Тарасовым, старшим техником и моим начальником.
     Он уже был на месте. Худой, высокий, выбритый налысо - только на макушке торчит длинный пучок волос, - вначале я немного пугался его вида. Ну, не пугался, скорее смущался. Впрочем, недолго: Тарасов оказался хорошим человеком. Наверное, в мире куда больше хороших людей, чем плохих.
     - Здравствуй, здравствуй... - пробормотал Тарасов, едва я вошел. Он пялился в экран генного сканера, на котором крутилась замысловатая пептидная цепочка. В отражении на дисплее, что ли, меня заметил?
     - Здравствуйте, Борис Петрович, - сказал я громко. - Ничего, что я рано?
     Тарасов подпрыгнул в кресле, повернулся, вытаращился на меня:
     - Тиккирей? Ну нельзя же так подкрадываться, до инфаркта доведешь!
     - Вы же со мной поздоровались... - растерялся я.
     Тарасов удивленно приподнял брови, воскликнул:
     - Поздоровался? Я? А... Иди сюда, Тиккирей.
     Я подошел, мельком глянув на площадку анализатора. Там лежал плазменный бич, тихонько так лежал. Вот что изучал Борис Петрович...
     - Я поздоровался с этим вот опероном, - объяснил Тарасов, тыча пальцем в экран. - Видишь?
     - Вижу, но не понимаю, - признался я.
     - Бракованный бич, - объяснил Тарасов. - Просто беда какая-то. Бич привязывается к хозяину и работает только с ним, ты ведь знаешь?
     - Да.
     - Ну, так вот у этого импритинг не произошел. Ни на первого фага, ни на второго, ни на третьего. Индивидуальная неприязнь бывает, конечно, квазиживые механизмы - штука сложная. Но этот никого не хочет принимать. Генетический дефект, к сожалению. Какой-то сбой на стадии производства.
     - Его можно вылечить? - спросил я, косясь на оружие. Больше всего плазменный бич фагов походил на змею - с метр длиной, покрытую серебристой чешуей, с плоской головой. Голова время от времени приподнималась, но бич лежал смирно.
     - Починить, Тиккирей. Бич - более машина, чем живое существо... Нет, нельзя. Теоретически... - Тарасов задумался. - И теоретически нельзя. Кроме того - невыгодно экономически. Ты знаешь, почему плазменные бичи не используются никем, кроме фагов?
     - Это военная тайна.
     - Ну, ряд разработок действительно секретны, но мы передавали образцы имперским службам, а иногда фаги гибнут... и оружие попадает в руки врагов. Дело в том, Тиккирей, что управлять бичом - крайне сложно, а в производстве он неимоверно дорог. Любые террористы или агенты предпочтут вооружиться более простым и при этом более мощным оружием.
     - Так зачем фаги используют бичи?
     - Ты видел бич в работе? - иронически спросил Борис Петрович. - Не на стенде, а в реальной обстановке, в руках опытного фага?
     - Да, видел.
     Тарасов прекратил улыбаться. Кивнул:
     - Прости, Тиккирей, не подумал... Так вот, эффектно это выглядело?
     - Еще как!
     - В том-то и дело. Фаг должен быть окружен легендами. Почтением, страхом, непониманием. Поэтому плазменный бич куда полезнее самого лучшего бластера. Поэтому фаги вооружаются бичами... каждый из которых стоит как хороший имперский танк.
     - Ого! - воскликнул я.
     - А ремонт бича, - продолжил Тарасов, - обойдется как постройка десятка танков. Это же генная хирургия высочайшего уровня! Так что... - Он опустил руки на клавиатуру, из принтера выскользнул лист бумаги, экран погас. - Будем писать акт о списании.
     Писать нам почти ничего и не пришлось. В готовую форму были уже впечатаны полные данные о дефекте бича, возможные причины появления дефекта, рекомендация - утилизировать. Мы лишь отметили несколько пунктов (отмечал Тарасов, а я послушно кивал в ответ на его объяснения), расписались и зафиксировали отпечатки пальцев в надлежащих точках акта. Потом Тарасов вложил форму в сканер и пошел в буфет за кофе.
     Я подошел к анализатору и глянул на бич сквозь сверхпрочное стекло. Многим змеи не нравятся, мне вот тоже, но бич все-таки не совсем змея и не совсем живой. Это сплав биополимеров, механики и нервной ткани, взятой, кстати, вовсе не у змеи - у крысы. Говорят, что и по интеллекту плазменные бичи близки к крысам.
     - Не повезло тебе, - сказал я бичу. - Бедолага.
     Бич свернулся кольцом, засунул треугольную голову в центр. Будто понял мои слова. Крошечные точки зрительных датчиков поблескивали в свете ламп.
     Зашуршал принтер, выплевывая новую копию акта о списании. Уже с резолюцией бухгалтерии.
     - Будешь кофе, Тиккирей? - спросил вернувшийся Тарасов.
     Я помотал головой.
     - Тогда я пару чашечек... - довольно заключил мой начальник. - Спал сегодня отвратительно. То ли давление скачет, то ли что...
     - У вас гипертония?
     - Какая еще гипертония, бог с тобой! Атмосферное давление скачет, Тиккирей.
     Я покраснел. Объяснил:
     - У нас все под куполом жили, там давление стабильное... я забыл.
     Тарасов ухмыльнулся. Отхлебнул кофе, отставил чашку, вскрыл ящик анализатора. Взял бич за хвост, протянул мне:
     - Держи. Да не бойся, у него вынут главный аккумулятор, так что плазмой плеваться не сможет.
     Я осторожно взял бич обеими руками. Он был теплый и мягкий на ощупь.
     - Утилизатор где, знаешь? - спросил Тарасов. - Тогда вперед. Полная деструкция, квитанцию принесешь.
     Я кивнул и, держа бич перед собой на вытянутых руках, вышел из кабинета. Утилизатор был в конце коридора, в маленькой комнатке рядом с туалетами.
     Лучше бы Тарасов сам утилизировал бич! Он ведь все-таки немножко живой... Но с другой стороны, если я собираюсь тут работать, то должен сам все делать. Даже если это очень неприятно...
     В комнате с утилизатором никого не было. Большой металлический агрегат довольно урчал, перемалывая какой-то мусор. Я нажал на кнопку, выдвинулся приемный лоток - здоровенный керамический поднос.
     - Никто же не виноват, что тебя починить - словно десять танков сделать! - сказал я бичу и опустил его в лоток. На табло тут же высветились цифры - вес и процент металла в объекте. Я выбрал метод - полная деструкция, это значит, что бич вначале перемелет жерновами, потом расплавит, а потом снова размелет в дисперсную пыль. Стараясь не глядеть на вяло шевелящийся бич, я подтвердил программу и повернулся, чтобы побыстрее уйти и ничего не слышать.
     Что-то цепко схватило меня за запястье!
     Я вскрикнул, поворачиваясь. Лоток уже начал было закрываться, но бич внезапно выскользнул оттуда и прочно обвил меня вокруг руки. На какой-то миг, совсем одурев от ужаса, я решил, что меня сейчас затянет в утилизатор вместе с ним! Ну, или руку оторвет!
     Но утилизатор делали не дураки, и когда лоток наткнулся на тело бича, то тут же остановился и пошел назад. На табло вспыхнула надпись: "Проверьте положение объекта в лотке, герметизация невозможна".
     А бич уже торопливо выползал из лотка и забирался мне под свитер!
     Первой моей мыслью было - заорать. То ли бич взбесился, то ли понял, по-настоящему понял, что его хотят убить! Но он ведь не настолько умный!
     Но я не заорал. И правильно сделал, потому что бич уже сплющился, мягкими, почти неощутимыми кольцами обвивая мне руку. На мгновение из рукава высунулась головка бича. Открылось и закрылось дуло плазменной пушки - будто змея разинула рот и зашипела на утилизатор...
     Бич ко мне привязался!
     У него прошел на меня импритинг!
     Я стоял оцепенев. И пытался понять, что же делать. Бежать к Тарасову? Так все равно бичу одна дорога - в утилизатор. Это же не живое существо, это машина... а раз он к кому-то привязался, так больше никому служить не будет... а я не фаг и никогда им не стану... а бичи разрешено носить лишь фагам...
     У меня даже коленки задрожали.
     Я тряхнул рукой, будто надеялся, что бич отцепится и упадет. Куда там! Проще было бы пальцы оттрясти!
     - Пошел вон! Слезай! - закричал я.
     И мягкие кольца вдруг спали с моей руки. Бич начал медленно выползать... и укладываться обратно в лоток. Послушно и безропотно. Не как машина... как послушный щенок, например...
     - Стой... - прошептал я. - Стой!
     Бич втянулся обратно. Он уже начал понимать мои приказы!
     Цифры, показывающие вес бича, все еще светились на экране. Я торопливо достал кредитную карточку, включил калькулятор и занес в память: "607,9%". Вес в граммах и процент металла.
     Рядом с утилизатором стояла мусорная корзина, в которую ссыпали всякий несекретный мусор - чтобы вечером уничтожить его весь разом, а не включать агрегат из-за каждой мелочи. Я стал доставать оттуда рваные листы бумаги, стаканчики из-под кофе, обертки от шоколадок, какие-то винтики с сорванной резьбой и сломанные платы. Что же я делаю? Меня под суд отдадут! Меня с планеты выгонят!
     Ну не мог я теперь бросить бич в утилизатор!
     У меня никогда не было своего зверька. На собаку или кошку нужен большой социальный пай, родители не могли себе этого позволить. Они обещали в четырнадцать лет подарить мне настоящего живого мышонка, на него пай совсем маленький. Но ничего не получилось...
     Я загружал лоток до тех пор, пока вес снова не стал шестьсот семь граммов. Труднее было подогнать проценты металла. Не знаю, справился бы я... вот только когда я попытался сломать какую-то стальную проволоку (настоящий фаг ее бы легко сломал, а может, и обычный взрослый человек справился бы), из рукава выскользнул бич, на миг припал к проволоке - и та развалилась на две половинки.
     "Девять процентов", - подтвердило табло.
     Я стоял, держа палец на кнопке и пытаясь справиться с сумбуром в голове. Но тут в коридоре послышались шаги, и я невольно нажал кнопку.
     Лоток втянулся, и утилизатор радостно загремел своими жерновами.
     Выскользнула квитанция об утилизации.
     На негнущихся ногах я пошел обратно. Бич тихо дремал на моей правой руке, совсем как у фага. Плоский, незаметный. Его даже обычные детекторы не фиксируют, он очень умно устроен. Металлические детали распределены так, чтобы, когда бич свернется вокруг руки, походить на браслет от часов и сами часы. А мои настоящие часы самые дешевые: пластиковая наклейка на руке, там металла вообще нет...
     - Возьмите, Борис Петрович... - Я протянул Тарасову квитанцию.
     Мой начальник задумчиво посмотрел на бумажку. Неторопливо подклеил ее к акту о списании. Спросил:
     - Не переживал, Тиккирей? Не жалко было бич?
     - Это же просто сломанная машина... - пробормотал я.
     Тарасов кивнул:
     - Да, ты прав. Садись... обрабатывай данные вчерашнего эксперимента. Методику понял?
     - Понял.
     - Это не спешно, но если сегодня закончишь - хорошо. Я пока отойду...
     Прихватив акт о списании, Тарасов вышел. А я сел за свой компьютер, подключил кабель к нейрошунту.
     Меня всего трясло.
     Что же я наделал?

Глава 2

     Домой я вернулся уже поздним вечером. В квартире было тихо, значит, Надежда зашла, покормила Лиона и уложила спать.
     Бич по-прежнему обвивал мою руку.
     Его не заметили детекторы на контроле, я преспокойно ушел, унося с собой очень дорогое и секретное оружие. Я украл! Причем украл у своих друзей, у авалонских фагов, которые спасли меня с Нового Кувейта и приютили на хорошей планете.
     Наверное, если бы я мог повернуть время обратно, я бы не взял бич. Но теперь уже ничего не поделаешь. Абсолютно ничего. Можно попробовать уничтожить бич, но тогда зачем было его воровать?
     Значит, я теперь преступник, который даже не может воспользоваться добычей. Если меня кто-то увидит с бичом - сразу пойдут слухи. На такой планете, как Авалон, дети не ходят с оружием.
     Я долго слонялся по квартире. Пробовал посмотреть телевизор - там шли всякие развлекательные программы, но от них стало только хуже. Сделал себе бутербродов и вскипятил чайник, но есть не хотелось. Тогда я пошел в спальню.
     Лион мирно спал в своей кровати. Я разобрал свою постель, разделся, лег. Бич на руке почти не ощущался. Наверное, фаги тоже привыкают к своему оружию и перестают его замечать...
     - Спокойной ночи, Лион! - сказал я в темноту. Но он не ответил.
     Тогда я уткнулся в подушку и разревелся. Тихо, чтобы Лион не слышал. Как бы я хотел, чтобы мама и папа были рядом! Чтобы можно было рассказать им все, и пусть они придумывают выход. Взрослым проще, они всегда знают, что делать.
     Но даже взрослые иногда ошибаются. Или не находят выхода и тогда делают вид, что их ошибка - правильный поступок.
     Я даже не стал молиться перед сном. Теперь я очень редко молился. Может быть, потому, что понял - ни от чего молитва не спасает.
     Под утро я проснулся от шепота. Открыл глаза, посмотрел на другую кровать, где спал Лион. Конечно, говорил он.
     С ним это иногда бывает по ночам. Только обычно он говорит неразборчиво, а теперь я различал слова:
     - Сейчас... сейчас... сейчас...
     Меня пробил озноб. Лион бормотал сквозь сон, и я вспомнил, что точно так же порой отбрыкивался от тормошившей меня мамы. "Сейчас... сейчас я встану... еще минуточку..."
     - Лион! - громко позвал я.
     - Ну сейчас... - недовольно пробормотал он.
     Казалось, что он - совсем нормальный. Что можно его затрясти, разбудить, он завопит: "Ну вот, не дал сон досмотреть!" - и вмажет мне по голове подушкой.
     - Лион! - крикнул я, вскочил, подбежал к его кровати и затряс Лиона за плечи. - Просыпайся! Пора!
     Он открыл глаза.
     - Лион, вставай, - жалобно попросил я.
     И он послушно встал. Зевая, дрожа от холода - на ночь я выставил в комнате слишком низкую температуру и отопление еще не включилось.
     - Лион...
     Он терпеливо стоял.
     Я сел на его кровать и сказал:
     - Ты прости, это мне показалось, что ты поправился. Понимаешь?
     Лион молчал.
     - Ты все понимаешь, я знаю, - сказал я, глядя даже не на него, а в окно, где занимался рассвет. - Ты все понимаешь и мучишься... Лион, пожалуйста, борись с собой. Заставляй себя, Лион. Ты обязательно поправишься, это все говорят. Но может пройти несколько лет. Мы станем взрослыми и совсем другими. А мы ведь только успели подружиться... Правда?
     Он молчал.
     - Сядь, - попросил я, и Лион сел. Я набросил ему на плечи одеяло и сказал:
     - Ты знаешь, у меня ведь совсем никого нет. Есть Глеб, Дайка... это мои друзья с Карьера. Но они далеко, их словно бы и нет теперь. Можно только вспоминать. А мама и папа умерли. Чтобы я мог жить. Есть еще Стась, но у него своя жизнь и свои дела, я его уже две недели не видел. Есть еще Тарасов, я рассказывал, но он просто товарищ по работе. Есть Рози и Роси, но они такие... они совсем дети, понимаешь? Они ничего не понимают, если честно! У них слишком хорошая планета. Я бы хотел таким быть, но не смогу... я уже родился. А ты другой, ты меня понимаешь, я чувствую.
     Лион не говорил ни слова.
     - А еще я сделал глупость... - прошептал я. - Ужасную глупость...
     Я поднял правую руку и показал Лиону обвивавший ее бич. Словно ждал, что он скажет что-нибудь.
     - Они узнают, - сказал я, потому что вдруг понял - узнают. - Рано или поздно вс„ узнают. И тогда у меня совсем никого не останется. Стась со мной даже разговаривать не захочет. И с работы меня выгонят. Лион, ты постарайся, пожалуйста. Постарайся поправиться быстрее. Может быть, мы вместе чего-нибудь придумаем...
     Лион молчал.
     - Ложись, - попросил я. - Ложись, поспи еще, если хочешь. Мы сегодня пойдем к Рози и Роси в гости. Будем во что