чала. Похоже, действительно думала.
     - Эти условия годятся, - сказала она наконец. Встала с колен. И почти с человеческим любопытством спросила: - Но как?
     - Думаю, мне это обойдется в тысячу кредитов, - сказал Алекс.
     Это обошлось в пятьсот.
     Они сидели в рубке и наблюдали, как приближается к ?Серебряной Розе? маленькая грузовая шлюпка с оказавшегося на орбите Гедонии зерновоза. Шлюпка, набитая крысами. Тысячами крыс. Тысячным, наверное, поколением крыс, обосновавшимся когда-то на огромном грузовом корабле.
     Поколением вредителей, прекрасно знающим, что не стоит грызть силовые кабели, забираться в вентиляционные отверстия генераторов, что в холодных трубах течет жидкий азот, а по горячим идет пар.
     Поколением неистребимых, но принявших правила игры вредителей.
     - Это действительно сработает? - спросила Роза. На центральном экране ее лицо, снова собранное и целеустремленное, походило на живую серебристую маску. - Я должна впустить в себя новых паразитов?
     - Да, - сказал Алекс. - Так мы и живем. И на новый корабль крысы заселяются еще в доках.
     - Удивительно, - сказала Роза. - Странно...
     - Так мы и живем, - повторил он. - Ты примешь на борт новую команду и защитишь Гедонию?
     Роза повернулась к нему. Кивнула. Несколько секунд они смотрели друг другу глаза в глаза.
     - Да, капитан.
     Кто-то - то ли Хасан, то ли Демьян - удовлетворенно крякнул.
     - Мне было интересно с вами, - добавила Роза. - Все это так... по-человечески...
     Алекс подумал, что она права. Это было очень по-человечески - привыкнуть жить с грызущей тебя изнутри болью. Привыкнуть, но не смириться. Приспособиться. Приручить свою боль.
     Может быть, потому, что люди хоть и стремятся к совершенству, но прекрасно знают, что оно недостижимо?
     - Мне тоже было интересно с тобой работать, - кивнул Алекс. И посмотрел на Трейси: - Добавь в счет к правительству Гедонии пятьсот кредиток накладных расходов.
     - Уже, капитан, - ответил Трейси.
     Алекс закрыл глаза.
     Вот так оно все и заканчивается.
     Кто-то получает лучший в галактике боевой корабль, укрощенный и покорный. Кто-то - немного денег... ладно, пусть даже - много денег.
     Но то, что им нужно, - за деньги не купишь...
     ?Алекс...?
     ?Да, Роза??
     Корабль не пошел на зрительный контакт - и Алекс не стал его требовать.
     ?Я хочу сделать вам подарок, Алекс. Всему вашему экипажу?.
     Алекс не ответил - но предчувствие чего-то чудесного, небывалого вдруг наполнило его - как в первый раз, когда он увидел ?Серебряную Розу? на черном бархате космоса...
     ?Вероника. Ее ребенок мертв. Но остался образ... то представление о мальчике, которое живет в ее разуме. Закажите тело - правительство Гедонии пойдет вам навстречу. И подключите меня вместе с Вероникой к трансмиттеру?.
     ?Ты уверена, что Веронику устроит бездушная кукла??
     ?А я - кукла? - Алекс услышал тихий смех. - Это будет странный человечек. Наполовину из материнских мечтаний и комплексов... наполовину - из меня. Но и вы все странные, Алекс. Пройдет год-другой - и он станет настоящим ребенком. Каким - не знаю... ведь это будет лишь малая часть меня?.
     ?Это уже зависит от нас?.
     ?Да, Алекс. Всегда все зависит от человека - и от тех, кто рядом с ним?.
     Он не стал говорить ?спасибо? - в этом никогда не бывает нужды в откровенном разговоре.
     Да это и не принято среди калек, по мере сил поддерживающих друг друга.




   Сергей ЛУКЬЯНЕНКО
   ТАНЦЫ НА СНЕГУ





Анонс

     События в книге предворяют события Генома.
     Это - "Танцы на снегу".
     "Звездные войны" от Сергея Лукьяненко? Да.
     Фантастика приключенческая и увлекательная? Да.
     Фантастика умная и эмоциональная? Да.
     Это - могущественная галактическая "империя зла", захватывающая планету за планетой, и таинственный орден "звездных рыцарей" фагов, из последних сил могуществу зла противостоящих...
     Это - история отважного мальчишки, не имевшего будущего на заштатной родной планете - и отправившегося на встречу с судьбой в космическое никуда...
     Это - "Танцы на снегу".

Пролог

     В тот день мои родители воспользовались своим конституционным правом на смерть.
     Я ничего не подозревал. Понимаю, что в это трудно поверить, но до самого конца у меня и мысли не было, что родители сдались. Отца уволили с работы больше года назад, его пособие кончилось, но мама продолжала работать на Третьих Государственных копях. Я не знал, что Третьи Государственные давным-давно на грани банкротства и зарплата погашается рисом - который я ненавидел, и оплатой квартирных счетов - о которых я вообще никогда не вспоминал. Но так жили многие, и в школе трудно было найти ребят, у которых и мать, и отец имели работу.
     Я пришел из школы. Бросил планшетку на кровать, а потом тихонько заглянул в гостиную, откуда звучала музыка.
     Первое, что я подумал, - отец нашел наконец работу. Мама и папа сидели за столом, застеленным белой скатертью, посредине стола горели свечи в старинном хрустальном подсвечнике, который доставали только на дни рождения и Рождество. На тарелках были остатки еды - настоящей картошки, настоящего мяса, и я уж никогда не поверю, что папа не съел бы двух полных тарелок, перед тем как не доесть третью. Стояла полупустая бутылка водки, причем настоящей, и почти пустая бутылка вина.
     - Тикки! - сказал отец. - Быстренько за стол!
     Меня зовут Тиккирей. Это очень звучное имя, но чертовски длинное и неудобное. Мама иногда зовет меня Тик, а отец - Тикки, хотя, по-моему, проще им было тринадцать лет назад выбрать другое имя. Хотя с другим именем - это уже был бы другой мальчишка.
     Я сел, ничего не спрашивая. Отец очень не любит расспросов, ему нравится рассказывать новости самому, даже если надо всего лишь сообщить, что мне купили новую рубашку. Мама молча положила мне гору мяса с картошкой и поставила рядом с тарелкой бутылку моего любимого кетчупа. Так я и слопал всю тарелку, в полнейшее свое удовольствие, прежде чем папа развеял мое заблуждение.
     Никакой работы он не нашел.
     Для людей без нейрошунта сейчас вообще работы нет.
     Надо ставить шунт, но у взрослых это очень опасная и дорогая операция. А маме не платят денег, и, значит, им нечем даже оплачивать жизнеобеспечение, а я ведь прекрасно понимаю, что на нашей планете можно жить только под куполами.
     Так что нас должны были выселить из квартиры и отправить во внешнее поселение, где обычные люди могут прожить год или два - если очень повезет.
     Поэтому они с мамой воспользовались своим конституционным правом...
     Я сидел словно каменный. Ничего не мог сказать. Смотрел на родителей, ковырял вилкой остатки картошки, которые только что перемешал с кетчупом, превратив в бурую кашицу. Ну люблю я все заливать кетчупом, хоть меня за это и ругают...
     Сейчас меня никто не ругал.
     Наверное, надо было сказать, что лучше мы все вместе отправимся в поселения и будем очень старательно проходить дезактивацию, возвращаясь с рудника, и проживем долго-долго, а потом заработаем денег достаточно, чтобы снова купить пай в куполе. Но у меня не получалось это произнести. Я вспоминал экскурсию на рудник, которая у нас однажды была. Вспоминал людей с серой кожей, покрытых язвами, которые сидели в древних бульдозерах и экскаваторах, вспоминал, как один экскаватор повернулся и поехал из карьера навстречу нашему школьному автобусу, помахивая ковшом. А из кабины улыбался "крокодильей пастью", которая у всех облученных появляется, экскаваторщик... Он, конечно, просто попугать хотел, но девчонки завизжали, и даже мальчишкам стало страшно.
     И я ничего не сказал. Совсем ничего. Мама то начинала смеяться и целовала меня в макушку, то очень серьезно объясняла, что теперь мой пай на жизнеобеспечение продлен на семь лет, я успею вырасти, получить профессию, а нейрошунт у меня очень хороший, они тогда здорово зарабатывали и не поскупились, так что с работой проблем не будет. Главное, чтобы я не связался с дурной компанией, не стал жрать наркоту, был вежливым с учителями и соседями, вовремя стирал и чистил одежду, подавал прошения на муниципальные продуктовые карточки.
     Она заплакала только тогда, когда папа сказал, будто почуял мои колебания, что переменить уже ничего нельзя. Они подали заявку на смерть, выпили специальный препарат, поэтому им и выдали "прощальные деньги". Так что даже если родители передумают, они все равно умрут. Только тогда мне не продлят пай на жизнеобеспечение.
     Есть мне больше не хотелось. Совсем. Хотя было еще мороженое, и торт, и конфеты. А мама шепнула на ухо, что из "прощальных денег" они оплатили мне день рождения на семь лет вперед. Специальный человек из социальной службы будет выяснять, какой мне нужен подарок, и покупать его, и приносить его в день рождения, и готовить праздничный ужин. Наша планета и впрямь бедная и суровая, но социальные службы у нас развиты не хуже, чем на Земле или Авалоне.
     Мороженое я все-таки съел. Мама смотрела так умоляюще и жалобно, что я хоть и давился, но глотал холодные сладкие комки, пахнущие клубникой и яблоками. Потом мы, как обычно, прочитали молитву и пошли спать.
     В Дом Прощаний родителям надо было идти рано утром. Если они задержатся до полудня, то тоже умрут, но тогда им будет больно.
     Я пролежал часов до трех ночи, глядя на часы. Робот-трансформер, в виде которого были сделаны часы, сурово сверкал глазами, помахивал руками, переступал на месте, а иногда начинал водить по комнате тонкой спицей "лазерного меча". Мама всегда ворчала, что невозможно спать в комнате с "такой ерундой", но отключить робота не требовала. Она же помнила, как я радовался, когда в восемь лет мне подарили эти часы.
     И только когда я понял, что думаю о родителях в прошлом времени, будто они уже мертвы, я вскочил, распахнул дверь и бросился к ним в спальню. Я не маленький. Я все понимаю. И что взрослые, даже если они родители, могут ночью делать, прекрасно знаю.
     Только я больше не мог один.
     Я бросился на кровать между мамой и папой. Уткнулся маме в плечо и заплакал.
     Они ничего не стали говорить. Ни мама, ни папа. Просто обняли меня, стали гладить. Вот тогда я и понял - сразу, что они живые. Но только до утра. Я решил, что спать сегодня не буду, но все равно заснул.
     Утром мама собрала меня в школу. И сказала, что я обязательно должен пойти на занятия. Провожать их не нужно. Долгие проводы - лишние слезы.
     А папа заговорил, только когда они выходили из дверей:
     - Тикки...
     Он замолчал, потому что у него было слишком много слов и слишком мало времени. Я ждал.
     - Тикки, ты поймешь, что это было правильно.
     - Нет, папа, - сказал я.
     Надо было сказать "да", но я не смог. Отец улыбнулся, но как-то очень тоскливо, взял маму за руку, и они вышли.
     Конечно же, я их проводил. Издалека, чтобы они меня не видели. Мама очень часто оборачивалась, и я понял, что она меня чувствует. Но не стал показываться, я ведь обещал не провожать.
     Когда они вошли в Дом Прощания, я постоял немного, пиная стену муниципалитета. Не в знак протеста, а потому что муниципалитет стоит напротив, через проспект Первопроходцев.
     Потом я повернулся и пошел в школу. Потому что обещал.

Часть первая
НЕ ПРАВИЛЬНЫЙ РЫЦАРЬ

Глава 1

     Осень - это очень красиво.
     Я лежал на гладкой каменной плите, которая как-то случайно не попала на стройки, а оказалась на берегу реки, и смотрел в небо. Над куполом бушевала буря. Солнце было маленьким и багровым, потому что песок шел стеной. Поселенцам сейчас очень тяжело. У них и уровень радиации поднялся, и песок проползает в любую щель, потому что он тонкий, как пыль. Дисперсный.
     - Тики-Тики!
     Я повернул голову, хоть и знал, кто это. Только Дайка называет меня Тики-Тики. С первого класса. Вначале это была дразнилка, а сейчас, по-моему, уже нет.
     - Ты на что смотришь?
     - На корабль, - соврал я. Корабль в небе и впрямь был. Наверное, рудовоз со второго порта. Он пер через бурю, пока еще на плазменниках, и за ним стлался оранжевый шлейф с протуберанцами вторичных разрядов. Ничего красивого. Буря сама по себе гораздо интереснее.
     - Красивый корабль, - изрекла Дайка. И вытянулась рядом со мной, так что пришлось подвинуться. На ней был новый купальник, полный, как у взрослой. Фу-ты ну-ты. - Я бы хотела быть пилотом.
     - Ага, - сказал я. - Замороженной ледышкой ты бы была.
     Дайка какое-то время помолчала, а потом сказала:
     - А какая разница? Ты тоже пилотом не станешь.
     - Захочу - стану, - ответил я. Дайка мне мешала, она слишком настырно возилась рядом и никак не хотела понять, что мне сейчас никто не нужен. Совсем никто.
     - Знаешь, сколько стоит выучиться на пилота?
     - Много.
     - Ты никогда столько не заработаешь.
     - Повезет - заработаю, - не выдержал я. - А вот ты точно никак не сможешь стать пилотом. У тебя нет игрек-хромосомы. Тебя в гипере можно только как груз возить. Замороженную, со льдинками на глазах.
     Дайка вскочила и молча ушла. Зря я с ней так, конечно. Она больше мальчишек о космосе мечтает. Вот только у нее и впрямь нет игрек-хромосомы, а значит, когда космический корабль войдет в гиперпространство, она умрет. Если не будет лежать в анабиозе, конечно. Со льдинками на глазах...
     Зачем я про эти льдинки ляпнул? Нет там никаких льдинок, нас же учили... Всю воду из тела удаляют, точнее, связывают с глицерином и каким-то полимером...
     - Дайка! - крикнул я, привстав на локтях. - Дайка!
     Но она шла не оборачиваясь.
     Тогда я снова растянулся на каменной плите и посмотрел на исчезающий след корабля. Гиперпространственный канал, через который корабли летают между звездами, у нас близко. Через час корабль в него нырнет и повезет руду на промышленную планету. А потом, может быть, к другим, интересным мирам. Конечно, никогда мне столько не заработать, чтобы выучиться на пилота.
     Если я и смогу полететь в космос - то только частью компьютера. "Мозгами в бутылке", как это презрительно называют.
     Только ведь все равно так тоже летают. И иногда потом зарабатывают достаточно, чтобы стать настоящим пилотом. Я повернулся и бросил подвернувшимся камешком в плечо Глеба, который загорал неподалеку. Он меня и приволок на речку, потому что считает осенний загар самым здоровым и правильным. Глеб поднял голову с полотенца и вопросительно посмотрел на меня. То ли вообще мой разговор с Дайкой не слышал, то ли не придал ему значения.
     И я объяснил ему, что собираюсь сделать.
     Глеб сказал, что я кретин. Что подключение к компьютеру в режиме "расчетного модуля" выжигает нейроны, гасит волю и отупляет. Что проще пойти в Дом Прощаний, хоть какая-то польза государству...
     Тут он заткнулся, потому что вспомнил про моих родителей. Но я не обиделся. Только ответил, что многие великие пилоты начинали с того, что летали на кораблях "модулями". Надо лишь вовремя уволиться, и все. И если уж рисковать, то именно в нашем возрасте, пока мозг пластичен и еще развивается. Тогда вс„ компенсируется.
     Глеб снова сказал, что я кретин. И вытянулся под тусклым оранжевым солнцем. Я тоже замолчал и лежал, глядя в небо. У нас оно оранжевое, даже когда тихий сезон. На Земле и Авалоне голубое. А бывает еще зеленое, темно-синее и желтое. И облака не обязательно состоят из песка, могут и из водяных паров. Только если остаться на Карьере, то этого не увидишь.
     Я вдруг понял, что все очень просто. Что никакого выхода у меня нет. Не могу я здесь жить, не хочу и не буду.
     Социальный чиновник нашего квартала была женщиной. Может быть, поэтому она так на меня уставилась, когда я объяснил, что хочу наняться на корабль расчетным модулем. И смотрела очень долго, будто ожидала, что я покраснею, отведу взгляд и заберу со стола документы. Но я сидел и ждал, так что ей пришлось открыть папку.
     С документами все было в порядке. Выкуп государству за право работы в космосе я мог уплатить своим паем на жизнеобеспечение и квартирой, которую родители переписали на меня. Три комнаты по восемь квадратных метров, кухня и санитарный блок... мои родители когда-то и впрямь хорошо зарабатывали. Обязательный образовательный минимум я получил. Соседи по дому написали мне очень хорошие рекомендации: наверное, рассчитывали поделить квартиру между собой.
     - Тиккирей, - негромко сказала чиновница. - Работа расчетным модулем - это самоубийство. Ты это понимаешь?
     - Да. - Я заранее решил, что спорить не буду и объяснять ничего - тоже.
     - Ты будешь лежать в коме, а твой мозг - прокручивать потоки информации! - Она завела глаза в потолок, будто ей самой воткнули в нейрошунт кабель с потоком информации. - Ты будешь взрослеть, потом стареть, просыпаться на несколько дней раз в месяц, а твое тело - стариться. Понимаешь? Это словно прожить не сто лет, как все люди, а в двадцать раз меньше. Представляешь, Тиккирей? Тебе осталось жить пять лет!
     - Я поработаю лет пять или десять, потом уволюсь и выучусь на пилота, - сказал я.
     - Да не уволишься ты! - Чиновница в сердцах шлепнула папкой об стол. - Тебе этого уже не захочется! Твои мозги разучатся чего-то хотеть!
     - Посмотрим, - ответил я.
     - Я ничего не подпишу, Тиккирей, - заявила чиновница. - Забирай свои документы и отправляйся в школу. Твои родители так о тебе позаботились, а ты...
     - Вы не имеете права не подписывать, - сказал я. - Вы сами это прекрасно знаете. Если я выйду без подписи, то пойду в городскую социальную службу и подам на вас жалобу. За необоснованный отказ в выдаче разрешения у вас снимут пай жизнеобеспечения за полгода или за год. Нельзя нарушать закон!
     Лицо женщины пошло красными пятнами. Она ведь и впрямь думала, что знает, как мне лучше.
     - Подготовился? - поинтересовалась она.
     - Конечно. Я всегда готовлюсь.
     Чиновница снова раскрыла папку и стала подписывать бумаги. Чирк, чирк, чирк...
     - В восьмой кабинет, там поставят печать и снимут копию, - сухо сказала она, возвращая бумаги.
     - Спасибо, - поблагодарил я.
     - Счастливых пяти лет, мозги в бутылке... - ядовито прошипела она.
     Я не обиделся. Может быть, когда-то, как и Дайка, она сама мечтала летать в космос.
     Конечно, на нашу планету не летают интересные космические корабли. Ну что у нас делать богатым туристам или военным? Раз в полгода заходит пассажирский лайнер, который следует до самой Земли, но у него экипаж наверняка укомплектован. Зато грузовики ходят каждый день. А на каждом грузовике, даже самом маленьком, должно быть десять - двенадцать расчетных модулей помимо основного экипажа.
     Так что я взял немного денег: и остатки того, что выдали родителям, и свои капиталы, и даже набор антикварных монет, оставшийся от дедушки, - он на самом деле мало чего стоил, но монеты имели хождение. И отправился в космопорт. Вначале подземкой, из жилого купола в технический, а оттуда автобусом, через открытое пространство. Никто не обращал на меня внимания - может быть, думали, что я еду к родителям, работающим где-нибудь в порту.
     Когда автобус остановился у гостиницы, я расплатился и вышел.
     У нас, на Карьере, нет своего космофлота, нет и каких-то агентств по найму. Поэтому когда капитанам кораблей нужны расчетные модули, они просто идут в бар при космопорте и там ждут за кружкой пива. Я это слышал от взрослых, видел в новостях и теперь хотел попытать удачи сам.
     Бар оказался вовсе не таким роскошным, каким выглядел по ти-ви. То есть да, там была и стена с автографами знаменитых пилотов, и кусок обшивки боевого корабля Империи, и стойка с инопланетными напитками, которые стоили совершенно безумных денег. Только все это было какое-то маленькое, и народу в баре оказалось человек десять. А я-то думал, что бар будет огромный, не меньше спортивного зала в школе...
     В полутьме, сквозь которую плыли красивые голографические мороки, я прошел к стойке. Глянул на цены и обомлел. Стакан лимонада здесь стоил дороже, чем двухлитровая бутыль в мага