ометателей  и прочих  были
другие представления о смысле жизни и счастье? И к  этому смыслу должны были
быть  принуждены  все  поголовно?  Да  за что же,  помилуйте? Чего  не понял
Добролюбов (и  иже  с ним), так это того, что  роман ставит вопрос главный -
для чего мы  живем? В чем смысл жизни? В борьбе? В победе над соперниками по
соцсоревнованию? В укреплении рядов своей партии?..
     Возьмите  любую цивилизованную страну. Обломовых там всюду большинство.
Обывателей.  Нормальных  людей.  Не  "лишних".  Право  обывателя  жить,   не
вписываясь в официальную идеологию, жить неподнадзорно - обычное гражданское
право...
     Победа   социализма,    провозглашенная    Сталиным   и   его   верными
коммунистическими последователями, и была победа над 06ломовым.

     Я уделил так  много места статье, появившейся двенадцать лет тому назад
в "Комсомольской правде", потому что на ее примере  особенно ясно видно, как
мало,  в   сущности,  изменился   сам   подход  к   пониманию  и  восприятию
художественного образа.
     В  трактовке  образа  Базарова  (или  Обломова)  автор   "Комсомольской
правды", казалось бы, ушел очень далеко от традиционного, школьного взгляда.
Но  на самом-то деле  он  -  если вдуматься - ни на шаг от него  не  ушел. В
трактовке  его  поменялись только  знаки. Там,  где раньше был плюс,  у него
минус. И - наоборот.
     Был (условно  говоря)  положительный Базаров и отрицательный Обломов. А
теперь  Базаров  стал отрицательным, а Обломов  - положительным.  Базаров  -
объектом  злобного разоблачения,  а Обломов - чуть ли  не  идеальным героем,
образцом для подражания. Вот, в сущности, и вся перемена.
     Если мы хотим понять природу того или иного художественного образа, нам
прежде всего надо  отказаться  от всяких попыток подогнать  этот  образ  под
какую-то одну мысль, под какое-то одно определенное суждение.  Отказаться от
любых этикеток, ярлыков, любых готовых определений вроде того, что Плюшкин -
это скупец, Тартюф - лицемер, а Обломов - лентяй.
     - Но позвольте! -  предвижу  я возражение.  - Ведь вы же сами говорили,
что  имена  этих, как,  впрочем, и многих  других литературных героев  стали
нарицательными. Что, желая назвать человека скупердяем, скопидомом, хранящим
в своем хозяйстве  всякий ненужный  хлам,  мы часто  говорим: "Да  ведь  это
Плюшкин!",  а про какого-нибудь лежебоку,  не желающего завязывать шнурки на
ботинках  и предпочитающего  любой  нормальной  обуви  разношенные  домашние
шлепанцы: "Ну прямо настоящий Обломов!"
     Да, это так.  Но  при этом и  Плюшкин, и  Обломов, и  Хлестаков,  и все
прочие литературные  герои, даже те, чьи имена стали нарицательными, - живые
люди,  характеры которых не укладываются ни в  эти, ни  в  какие-либо другие
жесткие определения.
     Чтобы понять, как и почему это происходит, я предлагаю  вам отправиться
со мной в небольшое путешествие (разумеется, воображаемое).
     Вместе  со  мной  в  это  путешествие отправится  уже знакомый вам  мой
постоянный (тоже воображаемый) спутник по прозвищу Тугодум.

РАССЛЕДОВАНИЕ,
     в ходе которого
     ХЛЕСТАКОВА РАЗОБЛАЧАЮТ КАК САМОЗВАНЦА

     - Что это вы читаете? - нетерпеливо спросил Тугодум.
     Я молча протянул ему письмо, полученное мною с утренней почтой. Тугодум
развернул его и прочел:

     Милостивый государь!
     Честь  имею просить Вас пожаловать  на экстренное заседание  Президиума
Всемирного Сообщества Плутов.
     В повестке дня:
     Прием в почетные члены  Сообщества героя комедии Н. В. Гоголя "Ревизор"
г-на И. А. Хлестакова.
     Ваше присутствие обязательно.
     Президент Всемирного Сообщества Плутов -
     Панург.
     Действительные члены:
     Дон Паблос,
     Ласарильо с Тормеса,
     Жиль Блаз и Сантильяны,
     Джек Уилтон.

     Почетные члены:
     Альфред Джингль,
     Джеф Питерс,
     Энди Таккер,
     Остап Бендер.

     - Что  за  чушь?  -  растерянно спросил  Тугодум, дочитав это  странное
послание до конца.
     - По-моему,  там  все  сказано  достаточно ясно, -  ответил я. - А что,
собственно, тебя смущает?
     -  Да  это  просто чушь  какая-то!  -  повторил  Тугодум.  -  Розыгрыш,
наверное? - высказал  он предположение.  Но,  поразмыслив, пришел к  другому
выводу.  -  Да  нет,  скорее это...  Знаете  что?  Это,  я  думаю,  какое-то
жульничество.
     - Ты решил, - улыбнулся я, - что если авторы  этого послания плуты, так
уж в каждом их поступке непременно кроется жульничество?
     - Да нет, - отмахнулся Тугодум. - Вовсе не в  том дело, что они  плуты.
Да  и не  верю я  в эту дурацкую  выдумку.  Никакого  Всемирного  Сообщества
Плутов,  конечно, не  существует.  Но если  это не  глупый  розыгрыш,  то...
Помните рассказ Конан Дойла "Союз рыжих"?
     - Помню, конечно.
     -  Ну вот. И это,  наверно, такое  же жульничество. Помните, сам Шерлок
Холмс  тогда  поверил, что  этих рыжих  там  тьма-тьмущая.  А  их  оказалось
всего-навсего двое или трое.
     -  Рассказ Конан  Дойла, о котором  ты говоришь, я  прекрасно помню,  -
повторил  я.  -  Но я,  ей-Богу,  не понимаю, почему  тебе померещилось, что
Всемирное Сообщество  Плутов, от которого мы получили это приглашение, имеет
что-то общее с пресловутым Союзом рыжих?
     - Ну  сами  подумайте! - сказал Тугодум.  - Да  ведь  во  всей  мировой
литературе, я думаю, не найдется столько плутов,  сколько здесь подписей.  И
хоть бы один из них был мне знаком!..  Вы, конечно, скажете, что  я  человек
невежественный, но все-таки... Будь они люди  известные, уж хоть кого-нибудь
из этой компании я бы вспомнил.
     - А ты, значит, так-таки никого и не вспомнил? - удивился я.
     -  В  том-то  и  дело, что никого,  -  сказал Тугодум.  -  Какой-то Дон
Паблос... Жиль Блаз... Джек Уилтон. Ни про одного из них я даже и не слыхал.
     -  А  между тем, - улыбнулся я, - здесь перечислены далеко  не  все. На
самом  деле плутов  в мировой литературе  куда больше, чем подписей под этой
бумажкой. Впрочем, друг мой, я уверен, что ты на себя клевещешь. Кое-кого из
тех, кто подписал это  приглашение,  ты наверняка  знаешь.  Тугодум еще  раз
внимательно перечитал подписи под приглашением и не без удивления признался:
     -  Да, верно.  Альфред  Джингль...  Это  ведь  из  "Записок Пиквикского
клуба". Конечно, я его знаю.
     -  Ну  вот,  - удовлетворенно  кивнул я.  -  Один уже есть. Ну-ка, еще!
Напряги еще немного свою память!
     - Имя Панурга мне тоже как будто знакомо, - неуверенно сказал Тугодум.
     -  Еще бы! - поддержал его  я.  - Ведь быть  того не может, чтобы такой
образованный молодой человек, как ты, и вдруг не читал Рабле.
     - Ну конечно!  - обрадовался  Тугодум.  - Панург! Конечно, я его помню!
Панург, друг Пантагрюэля! "Гаргантюа и Пантагрюэль" - это ведь когда-то была
самая моя любимая книга!
     -  Ну  вот,  видишь.  А  ты  говорил,  что  никого  из  них не  знаешь.
Пошевели-ка мозгами. Глядишь, может, еще кого-нибудь вспомнишь.
     - Нет, -  грустно  покачал головой Тугодум. - Больше я никого из них не
знаю.
     - Ну,  а вот Джефф  Питерс и Энди Таккер? Неужели эти имена так-таки уж
совсем ничего тебе не говорят? - спросил я.
     - Постойте! - обрадованно воскликнул Тугодум.  - Да  ведь  это же... Ну
конечно,  я  их знаю!  Это ведь те самые ловкие  ребята,  которых описал  О.
Генри.
     -  Совершенно  верно,  -  подтвердил  я.  -  Герои  едва  ли  не  самой
очаровательной его книги  -  "Благородный  жулик". Ну, а что касается Остапа
Бендера...
     - Да  уж.  Его-то  я,  конечно,  знаю  хорошо. "Двенадцать  стульев"  и
"Золотой теленок"  - это ведь тоже самые любимые мои книги... Смотрите-ка! В
самом  деле,  оказалось, что многих из них я знаю. Просто меня сбили с толку
все эти... Дон  Паблос... Ласарильо... Жиль Блаз... Джек Уилтон... Про них я
действительно никогда не слыхал. Но знаете, о чем я сейчас подумал?
     - О чем?
     -  Прочел   еще  раз  все  подписи  и   вдруг   заметил  одну  странную
закономерность.
     - Да? Какую же?
     - Обратите внимание! Все, кого я вспомнил, принадлежат к числу почетных
членов  этого  странного  сообщества.  А  те,   про  кого  я  не  слыхал,  -
действительные члены.
     -  Молодец!  - искренне  похвалил  я  Тугодума. -  Это ты  очень  точно
отметил.
     -  Вы думаете, это не простая случайность? За этим действительно что-то
кроется?..  Да,  кстати...  Объясните, пожалуйста, какая между ними разница?
Кто из них важнее действительные члены или почетные?
     -  Да  нет, -  улыбнулся  я. - Тут дело  совсем  не в том,  кто из  них
важнее... Я  чувствую, мне сейчас придется все-таки прочесть  тебе небольшую
лекцию,  а  то  ты  совсем запутаешься.  Так вот,  друг мой,  да будет  тебе
известно: было  время, когда плут был одним из самых популярных литературных
героев. Чуть было не все знаменитые литературные герои той эпохи были плуты.
     - Не может быть! - изумился Тугодум.
     - Представь себе. У литературоведов есть даже такой специальный термин:
"плутовской роман".
     - Плутовской роман? - удивленно повторил Тугодум - А что это значит?
     -  Это роман, - объяснил  я,  -  в центре  которого похождения  ловкого
пройдохи, мошенника, авантюриста, большей частью  выходца из низов общества.
На   протяжении  целого   столетия  плутовской  роман  был,  пожалуй,  самым
распространенным жанром в европейской литературе.
     - Когда же это было? - заинтересовался Тугодум.
     - В шестнадцатом и семнадцатом веках.  Вообще-то говоря,  образ плута в
мировой  литературе  появился   гораздо   раньше.  Образ  предприимчивого  и
аморального  пройдохи  можно  встретить и в античной литературе.  В комедиях
древнеримского  сатирика  Плавта,  в  "Сатириконе"  древнеримского  писателя
Петрония. Ну, а  кроме того, некоторые литературоведы  склонны причислять  к
жанру плутовского романа также и знаменитые  романы восемнадцатого столетия:
"Молль  Флендерс" Даниэля Деффо, "История Тома Джонса, найденыша"  Филдинга,
"Приключения Перигрина Пикля" Смоллетта...
     - Ну и  ну? - прервал  эту мою маленькую лекцию Тугодум.  - Кто бы  мог
подумать,  что этих  плутов  в  мировой  литературе  окажется  такая чертова
пропасть!
     - Да,  -  согласился я. - Если собрать их всех вместе, выйдет  огромная
толпа   народа.   Лично  я,   правда,   склонен  согласиться  с  той  частью
литературоведов,  которые  считают, что  понятие "плутовской роман"  следует
строго ограничить рамками определенной эпохи.
     - Вот это верно!  - с неожиданной горячностью поддержал меня Тугодум. -
Обязательно надо ограничить!
     Эта неожиданная бурная реакция Тугодума сильно меня удивила.
     - Вот как? - не без иронии откликнулся я. - У  тебя, значит, тоже  есть
своя точка зрения на эту проблему?
     - Да нет, - смутился Тугодум. -  Просто я подумал, что, если количество
всех этих плутов не ограничить, я совсем запутаюсь.
     - Ну что  ж,  -  сказал я.  -  Рад, что  наши мнения по  этому  вопросу
сходятся. Так  вот, классическими примерами жанра плутовского романа принято
считать   следующие  произведения:  во-первых,  знаменитый  испанский  роман
шестнадцатого века "Жизнь Ласарильо с Тормеса, его невзгоды и злоключения".
     - Погодите, - сказал Тугодум. -  Так я ничего не запомню. Можно  я буду
записывать?
     -  Сделай милость,  -  кивнул  я. -  Следующим  запиши роман испанского
писателя Франциско де Кеведо-и-Вильегас "История жизни пройдохи по имени Дон
Паблос".  Ну, и  чтобы  не ограничиваться  рамками  одной  только  испанской
литературы, можно добавить к этому списку еще роман  англичанина Томаса Нэша
"Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона". Герои этих романов по праву
могут считать себя  действительными членами Всемирного Сообщества  Плутов. А
литературные герои других исторических эпох - почетными членами.
     - А-а, - сказал Тугодум. - Теперь понял... А скажите, - после минутного
колебания решился он задать мне новый вопрос, - они все там будут?
     - Где? - удивился я.
     - Ну, вот на этом заседании,  куда они нас  приглашают. -  А это  разве
тебя смущает?
     -  Еще бы! Конечно, смущает. Ведь я  же никого  из них не знаю... Вы не
могли бы  устроить так,  чтобы там были одни  только  почетные члены?.. Ведь
Хлестакова  они,  как  я понял из этого приглашения, собираются принимать  в
почетные, а не в действительные...
     Я ободряюще потрепал Тугодума по плечу.
     -  Вот уж  не  думал, что  ты так  боишься новых знакомств.  Впрочем, я
догадываюсь,  в чем тут дело. Тебя,  наверно, испугало, что  все они  плуты,
притом первостатейные. Того и гляди,  обжулят,  обдурят, обманут.  Я угадал!
Признайся!
     - Да нет, - сказал Тугодум - Этого-то я как раз не боюсь.
     - Так что же в таком случае тебя беспокоит?
     - Просто я не хочу все время  спрашивать вас:  а  кто  это такой? А вот
это? А  вон тот? Поэтому, если можно, постарайтесь, пожалуйста, чтобы их там
было как можно меньше. Ладно?
     - Ладно, - кивнул я. - Постараюсь.

     Судя  по выражению лица  Тугодума, выполнить это  мое обещание  мне  не
удалось. Я старался  как только мог, но вопреки всем  моим  стараниям, толпа
плутов  собралась  довольно большая.  Во всяком  случае,  зал заседания  был
полон. За тремя столами, образующими  гигантскую  букву  "П", уместилось  по
меньшей  мере  человек семьдесят.  За  коротким столом, представляющим собой
перекладину  "П", восседали члены президиума. Среди них  Тугодум сразу узнал
Джингля,  Джеффа  Питерса  и  Остапа   Бендера.  Еще   несколько  физиономий
показались ему  знакомыми. Но  что касается тех, кто сидел за двумя длинными
столами, так это были уже сплошь незнакомцы.
     Первое,  что  бросилось Тугодуму в глаза,  - это предельная пестрота  и
причудливость одежд.  Были тут и оборванцы  в  живописных лохмотьях. Но были
люди, одетые  весьма  щеголевато  и  даже роскошно.  Специалист  по  истории
костюма  мог бы,  демонстрируя  эту толпу, прочесть довольно  содержательную
лекцию  по истории одежды чуть ли не  всех времен и народов. Чего тут только
не  было:  и римские  тоги,  и  брыжи, и  камзолы, украшенные  брюссельскими
кружевами, и турецкие  фески,  и  фраки,  и сюртуки, и даже военные мундиры.
Взглянув  на эту пеструю  толпу,  можно было тотчас же сделать  безошибочный
вывод, что сословие плутов процветало  всегда,  во  все времена, среди  всех
народов и всех классов общества.
     В  зале  было  шумно.  Сперва  Тугодум услышал лишь  неразборчивый  гул
множества голосов, но вскоре он стал различать отдельные реплики:
     - Сеньоры! Нам надо избрать председателя!
     - Панург президент, пусть он и председательствует!..
     - Панурга! Панурга в председатели!..
     - А я предлагаю достопочтенного сеньора Ласаро!.
     Но все эти возгласы покрыл мощный баритон Остапа Бендера:
     - Тихо! Командовать парадом буду я!
     Тотчас со всех сторон раздались одобрительные выкрики.
     - Верно!
     - Правильно!..
     - Пусть председательствует сеньор Бендер!..
     - Лучшего председателя нам не найти!..
     Остап  сделал выразительный жест, который  можно было истолковать и как
попытку утихомирить аудиторию, и как отказ от предлагаемой чести.
     - Вы меня неправильно поняли, господа! -  сказал он,  как только  шум в
зале несколько поутих. - Я не общественный деятель. Я  свободный художник  и
холодный философ.  Именно  поэтому я всегда  старался держаться  в тени. При
нашей профессии оно как-то спокойнее.
     -  Не  скромничайте, сэр! - крикнул со своего места Джингль. -  Клянусь
Меркурием, из вас получится преотличный председатель!
     - Нет, нет, друзья, и не  уговаривайте! - решительно возразил  Остап. -
Даже в золотую пору моей административной карьеры, когда я управлял конторой
"Рога  и  копыта"   в  Черноморске,  даже  и  тогда  председателем,  вернее,
зицпредседателем был не я, а почтенный господин Фунт. Он,  кстати сказать, и
сел в тюрьму, когда наша контора приказала долго жить.
     - Неглупо. Весьма.  Но кого  же тогда в председатели? - сказал Джингль,
обводя глазами сидящих в президиуме и словно выбирая, кого из них он охотнее
всего принес бы  в жертву в случае,  если бы всю  эту честную компанию здесь
вдруг  застукали  констебли,  альгвазилы, жандармы, полицейские  или  другие
блюстители общественного порядка.
     И тут взгляд его остановился на мне.
     -  А почему бы нам, - радостно поделился он с присутствующими мгновенно
осенившей его идеей, - не сделать председателем сегодняшнего собрания нашего
уважаемого гостя! Мысль, по-моему, недурная! А?.. Весьма!
     - Мысль и в самом деле отличная! - поддержал его Остап. - Ведь именно с
этой целью мы и пригласили вас, - обернулся он ко мне, - принять  участие  в
нашем сборище. Не скрою, идея принадлежала мне...
     - Иными  словами,  -  улыбнулся  я, - вы  заранее приготовили мне  роль
зиц-председателя Фунта?
     - Ах, что вы,  маэстро,  - возмутился  Остап.  - Вам роль  председателя
нашего  собрания  решительно  ничем  не грозит. Вы  ведь  не  принадлежите к
почтенному сословию плутов. Ни действительных, ни даже почетных.
     - Вот как?! - запальчиво выкрикнул кто-то в дальнем  конце зала. - Если
он не плут, то кто же он?
     -  Он литературовед, - ответил Остап, полагая, как видно, что  этим все
сказано.  Но, убедившись,  что  название  моей  профессии мало  что  сказало
присутствующим,  счел нужным  пояснить.  -  Занятие литературоведа, господа,
сродни тому,  чем я  занимался, составляя  свое досье на господина  Корейко.
Надеюсь,  вы помните: я  изучил всю его подноготную, раскопал все его темные
дела. Собрание  фактов  и документов, разысканных мною,  образовало довольно
увесистую папку, за которую Александр ибн Иванович вынужден был отвалить мне
миллион рублей чистоганом.
     -  Уж  не хотите ли  вы сказать,  сударь, -  гневно  воскликнул  видный
мужичина в густых  бакенбардах, в котором я тотчас узнал Михаила Васильевича
Кречинского. - Уж  не хотите ли вы  сказать, что этот господин, - обвиняющим
жестом Кречинский указал на меня, - сыщик?
     - Пусть он сам вам ответит, - пожал плечами Остап.
     - В известном смысле это действительно  так, - признался я. - Профессия
литературоведа  в  чем-то  действительно сродни  ремеслу  следователя.  Вот,
например,  Александр Сергеевич Пушкин в свое время так тщательно и остроумно
зашифровал строфы из десятой главы своего "Евгения Онегина", что их чуть  ли
не сто лет не могли расшифровать. Только в тысяча девятьсот десятом году эту
задачу сумел решить литературовед Морозов. Так что  профессия литературоведа
в некотором смысле действительно близка профессии криминалиста.
     - То есть сыщика? - выкрикнул голос из зала.
     И тут же его поддержали другие голоса.
     - Сыщик!
     - Вы слышали? Он сыщик!..
     - Сам признался!
     - Нас предали, господа!
     - Какая  наглость! Кто  посмел  предложить сыщика в председатели самого
представительного собрания самых выдающихся плутов всех времен и народов?!
     - Лед тронулся, господа присяжные заседатели! - насмешливо прервал этот
шквал  обвинений Остап Бендер. - Я ведь уже  сказал вам, что предложение это
исходило от меня. Неужели моей рекомендации вам недостаточно? В таком случае
еще раз  напоминаю,  что решение  составить  подробное  досье  на  господина
Корейко  -  а это, согласитесь, была недурная идея, - так вот, идея эта была
внушена мне представителями той самой  профессии, к  которой принадлежит наш
уважаемый  гость.  Полагаю,  что   уже  только  поэтому  он  заслужил  право
председательствовать на нашем собрании.
     -  Хорошо  сказано, сэр! Внушительно. Впечатляет. Весьма,  -  отозвался
Джингль.
     -  Возражений  нет?  Принято  единогласно,  -  сказал Остап. - Итак,  -
обернулся он ко мне, - вот вам председательский колокольчик, и - начнем!
     Настроение   толпы   плутов,  как  и   всякой  другой   толпы,   быстро
переменилось. Со всех сторон раздались одобрительные возгласы: