на самом  деле произошла у них  в городе. Литературоведы
долго   спорили  о  том,  кто  был  прототипом  Эммы.  Высказывались  разные
предположения, назывались разные  имена. Наконец большинство сошлось на том,
что Флобер  рассказал  в  своем романе  историю  некоего доктора Деламара  и
Дельфины Кутюрье, живших близ Руана. И вот  тут, когда,  казалось,  все было
выяснено и установлено, раздался еще один голос, который произнес:  "Эмма  -
это я!"
     - И это был?.. - не выдержал Уотсон.
     -  Да, это был  голос самого  Флобера...  Я догадываюсь, что вы  хотите
сказать, дорогой  Уотсон. Да,  да, вы правы. На первый взгляд это  заявление
кажется странным и  даже  довольно нелепым. В  самом  деле:  что  может быть
общего   между   пожилым  холостяком,   готовым   лишить  себя  всех  земных
удовольствий  ради  того, чтобы  неделями  отшлифовывать  какую-нибудь  одну
фразу,   доводя   ее   до   предельной   выразительности,   и  мечтательной,
легкомысленной, любящей удовольствия молодой женщиной...
     - В самом деле! - обрадовался Уотсон.
     - Но Флобер  не солгал,  - невозмутимо продолжал Холмс. - Он  с  полным
основанием мог  сказать  "Эмма - это я!", потому что вложил  в  облик  своей
героини немалую  часть  собственной  души,  наделил  ее  своими сокровенными
душевными чертами, свойствами, особенностями. И кто мог знать об этом лучше,
чем он сам?
     -  Я  готов допустить,  -  неохотно  признал  Уотсон, - что  в случае с
Флобером все именно так и было. Но ведь из этого вовсе еще не следует...
     - Следует, друг  мой, следует,  - кивнул Холмс. - То, что Флобер сказал
про Эмму Бовари, с таким же основанием мог бы повторить о своем герое каждый
писатель.
     - Уж не собираетесь вы уверить меня в том, что и в нем, - Уотсон кивнул
на Беликова, - в этом ничтожестве, в этой пародии на человека...
     - Я попросил бы вас, сударь! - оскорбление вскинулся тот.
     -  В  самом  деле, Уотсон, выбирайте  выражения, -  поддержал  Беликова
Холмс.
     - Виноват, я, кажется,  и в самом деле переступил границы дозволенного,
- смутился Уотсон. - И  все  же, Холмс, я надеюсь, вы не станете утверждать,
что  и  в этом  господине  тоже  есть  какие-то черты,  роднящие  его  с его
создателем.  Ведь  Чехов,   насколько  я  знаю,   был   человек  тонкого   и
проницательного ума и редкого душевного  благородства... А этот... Что между
ними может быть общего?
     - Ну, во-первых, не надо  понимать мою мысль так примитивно. Утверждая,
что в Беликове  есть что-то и от самого  Чехова, я  имел в виду прежде всего
то, что  в  этот образ он вложил все свое отвращение к той действительности,
которая порождала и  порождает  таких вот  Беликовых. Ну,  а  кроме  того...
Господин  Беликов!  - обернулся  он к их гостю. - Отчего вы  не  женились на
Вареньке Коваленко? Ведь вы как будто к  этому склонялись. Поставили даже на
свой письменный стол ее портрет. Да и она, кажется, готова была ответить вам
взаимностью.
     - Варвара  Саввишна  мне  нравилась,  - отвечал Беликов.  -  И  я знаю,
жениться необходимо каждому человеку.
     - Ну так женились бы, да и дело с концом.
     - Ну да, - задумчиво покачал головой Беликов. - Женишься, а потом, чего
доброго, попадешь в какую-нибудь историю. Женитьба - шаг серьезный...
     - Я  не понимаю, Холмс, зачем это вы вдруг стали  его  расспрашивать об
этой Вареньке! Мы же говорили совсем о другом.
     - Да  нет,  друг  мой,  как раз  об этом. Дело в  том, что не что очень
похожее  случилось  и с самим Чеховым. Его полюбила очаровательная девушка -
Лидия  Мизинова. Он  тоже  питал  к  ней самые нежные чувства. Называл  ее -
"Прекрасная Лика". Она все ждала, что он сделает ей предложение.  А Чехов  -
колебался,  тянул. И так ни  на что  и не решился.  Эти  странные  отношения
длились долго, несколько лет.  Кончилось тем, что она вышла за другого. Была
глубоко  несчастлива. Жизнь ее была разбита. Да и  сам Чехов  потом в  одном
письме  с горечью  написал ей: "У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и
здоровье я прозевал так же, как Вас".
     - Выходит, он жалел, что у них ничего не вышло? - спросил Уотсон.
     - Выходит, так.
     - Так почему же, в таком случае...
     -  На  этот  счет  у  биографов  Чехова  есть  разные объяснения.  Один
объясняет  это  тем,  что Чехов  ушел от  этой любви, "испугавшись  страсти,
которая могла бы  войти в его  спокойную  жизнь и помешать работать". Другой
написал  об  этом  так:  "Чехов  не  решался  переступить  границ,  опасаясь
неразрывных связей".  Третий уверяет,  что чувство Чехова к прекрасной  Лике
было "сильным и властным, но он справился с ним".
     - А что об этом думаете вы? - не смог скрыть своего любопытства Уотсон.
     - Не знаю,  друг мой. Тут, очевидно, какая-то тайна.  Да  и  не  хочу я
лезть  в   чужую   душу.  Думаю  только,  что  не   ошибусь,   если  выскажу
предположение,  что,  изображая в  комическом  свете  историю несостоявшейся
женитьбы господина Беликова, Чехов имел в виду и себя. Свою нерешительность.
Свой страх перед чувством, которое могло его захватить и внести  сумятицу  в
его спокойную жизнь.
     -  Если  я  вас  правильно  понял,  -  обратился  к Холмсу  внимательно
вслушивавшийся  в  этот диалог Беликов,  -  вы  пришли к  выводу,  что  моим
прототипом был сам господин Чехов?
     - Можно считать и так, - кивнул Холмс.
     - Благодарю вас, сударь!  Вы пролили бальзам на мои душевные раны. Если
даже сам Чехов... Еще раз примите самую искреннюю мою благодарность...
     Не переставая кланяться и благодарить, Беликов попятился к двери.
     Убедившись, что он уже ушел и не может их слышать, Уотсон сказал:
     - Я понимаю, вы просто хотели его утешить, не правда ли?
     - Да, конечно, - не  стал спорить Холмс. - Но я и не солгал ему. Ведь я
уже -  помните? - говорил вам, что каждый портрет -  это  в какой-то мере  и
автопортрет. В каждом литературном герое всегда  присутствует автор. Если не
он  сам,  собственной своей  персоной,  так  его  мысли,  его  чувства,  его
отношение к своему герою.
     -  Однако  отсюда  ведь  еще   не  следует,   что   прототипом  каждого
литературного героя может считаться его создатель!
     - Не каждого, конечно. Но очень часто именно так и бывает.
     - Приведите хоть один пример! - запальчиво выкрикнул Уотсон.
     -  Сколько угодно! Ну взять хотя бы "Детство",  "Отрочество" и "Юность"
Льва  Толстого. Надеюсь, вы не  сомневаетесь, что прототипом  главного героя
этих трех повестей  Николеньки Иртеньева  - был сам Лев Николаевич, - сказал
Холмс. - Так же, впрочем,  как  и  прототипом Константина  Левина, одного из
главных героев  "Анны Карениной"... Таких  примеров  в  мировой литературе -
тьма!
     - А  как быть  с другими примерами? Ведь литературных героев, у которых
нет совсем ничего общего со  своими  создателями, я  думаю, еще больше? - не
унимался Уотсон.
     -  И  в  тех и в других  случаях действует один  общий закон, - ответил
Холмс.
     - И вы можете точно его сформулировать?
     -  Художественная литература  это  ведь не физика  и не  математика,  -
улыбнулся Холмс. - И все-таки я попытаюсь.
     Задумавшись на секунду, он поднял, как учитель указку,  свою знаменитую
трубку и произнес:
     -  Пыль  впечатлений  слежалась в  камень.  И  из этого  камня художник
высекает тот образ, который сложился в его душе.

ЖИЗНЕННЫЙ ФАКТ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СЮЖЕТ

     "Писатель выдумывает своих героев или они существовали на самом деле?"
     Как я уже говорил, этот вопрос неизменно  возникает  всякий  раз, когда
заходит речь о том, что такое художественная литература.
     Но не менее часто задают в этих случаях и другой вопрос. Вернее, тот же
самый, но относящийся уже не к герою произведения, а к его сюжету:
     Придумывают,  сочиняют  писатели  сюжеты  своих  романов,  повестей   и
рассказов или берут их из жизни?
     Ответу на этот вопрос и посвящена эта глава моей книги.
     Итак - опять тот же проклятый вопрос: ПИСАТЕЛЬ ВЫДУМЫВАЕТ ИЛИ  ЭТО БЫЛО
НА САМОМ ДЕЛЕ?

ПОЧЕМУ АННА КАРЕНИНА
     БРОСИЛАСЬ ПОД ПОЕЗД

ИЗ ДНЕВНИКА С. А. ТОЛСТОЙ

     У нашего соседа по Ясной Поляне А. Н. Бибикова  была любовница, девушка
лет  тридцати, Анна  Степановна.  Впоследствии  Бибиков  взял  к себе  в дом
гувернантку - красивую немку и сделал ей предложение. Анна Степановна уехала
из  дому  и  на станции Ясенки (очень близко от Ясной Поляны)  бросилась под
товарный поезд. Потом ее анатомировали. Лев Николаевич видел ее с обнаженным
черепом, всю раздетую и разрезанную, в Ясенковской казарме. Впечатление было
ужасное и запало ему глубоко.

     Из  этого  рассказа  жены Льва  Николаевича,  конечно,  не следует, что
любовница Бибикова, которую, как и Анну  Каренину,  тоже звали  Анной,  была
прототипом героини толстовского романа. Но на сюжет "Анны Карениной" история
этой несчастной женщины повлияла, как считают многие, самым непосредственным
образом.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ П. А. СЕРГЕЕНКО

     Лев  Николаевич  сначала не думал умерщвлять  Анну  Каренину. Но вблизи
Ясной  Поляны  произошел аналогичный романический эпизод,  причем несчастная
героиня Анна бросилась под поезд. Это изменило его первоначальный план.

     Таких фактов в истории мировой литературы - тьма.
     Иногда   какой-нибудь   случай,  попавший   в  поле   зрения  писателя,
наталкивает его на какой-нибудь важный, решающий поворот разрабатываемого им
сюжета. А сплошь и рядом бывает так,  что  и весь сюжет сочиняемой писателем
книги взят, что называется, из жизни: в  основу его легла реальная жизненная
история, рассказанная писателю кем-то из его  друзей или  знакомых, а  то  и
просто взятая из газетной хроники.
     Вот самые известные факты такого рода.

     Друг  Пушкина  Павел  Воинович  Нащокин  однажды  рассказал  Александру
Сергеевичу   про  одного  небогатого  белорусского  дворянина,  Островского,
который был разорен, доведен до нищеты богатым помещиком, своим  соседом. По
суду у  него отобрали якобы незаконно принадлежащее ему имение. Оставшись со
своими крестьянами, он сделался разбойником: стал грабить богатых помещиков,
подьячих... Нащокин сам видел этого Островского в остроге.
     Завязка же  этого романа, название  которого вы, конечно, уже  угадали,
была  взята  Пушкиным из  подлинного дела  Козловского  уездного суда  от  2
октября 1832 года "О неправильном владении поручиком  Иваном Яковлевым сыном
Муратовым имением, принадлежащим  гвардии  подполковнику Семену Петрову сыну
Крюкову,   состоящим   Тамбовской   губернии   Козловской    округи   сельце
Новопанском".
     Писарская  копия этого дела  вшита  в  авторскую  рукопись  пушкинского
романа. Пушкин  сохранил в  неприкосновенности этот  текст  судебной кляузы,
заменив лишь подлинные имена на вымышленные.
     А вот история, в  которой уже сам Пушкин выступает  в роли рассказчика,
подарившего своему  собрату-писателю анекдот,  который тот превратил в сюжет
одного из главных своих художественных созданий.
     Александр Сергеевич рассказал ему про  своего знакомого Павла Свиньина,
который в  Бессарабии выдал себя за важного чиновника  из Петербурга. В этой
своей мистификации тот зашел довольно далеко и даже уже начал было принимать
прошения от колодников.
     К этому факту Пушкин прибавил  еще и другой, похожий. В городе  Устюжне
Новгородской губернии, как ему рассказывали, какой-то приезжий выдал себя за
чиновника министерства и обобрал городских жителей.
     А вот  история, приключившаяся  с прототипом одной из  самых знаменитых
книг мировой литературы.
     Его  звали  Александр  Селькирк. Он  родился  в 1676 году  в  небольшом
городишке  Ларго, в  Шотландии,  в семье башмачника, прожившего  нормальную,
спокойную  жизнь  и  никогда  не  помышлявшего   ни  о   каких  авантюрах  и
приключениях.  Но у  сына этого мирного  обывателя  жизнь  сложилась  совсем
иначе.
     Когда  ему стукнуло  восемнадцать  лет,  он  убежал из дома  и  нанялся
матросом на корабль, отправлявшийся в дальнее плавание.
     В  открытом море на корабль - это часто случалось в те времена - напали
пираты. Матрос Александр Селькирк, как и остальные члены экипажа, был взят в
плен и продан в рабство.
     Но это, первое  его приключение  закончилось сравнительно благополучно.
Каким-то образом ему удалось  вырваться на свободу, и вскоре  он возвратился
домой с кошельком, туго набитым золотыми монетами.
     Родители юноши были счастливы и искренно надеялись, что это приключение
навсегда  вышибло из головы их  непутевого сына всю дурь. Но сын на этом  не
успокоился.  Он  тут  же  ринулся  в  новую  авантюру:  нанялся  боцманом на
шестнадцатипушечную галеру "Сенк пор", капитаном которой был знаменитый в ту
пору морской волк - Уильям Дампьер.
     Собственно, Дампьер  командовал  двумя  кораблями - галерой, на которой
служил  боцманом Селькирк, и  двадцатишестипушечным  бригом  "Сент  Джордж".
Капитаном "Сенк пора" был другой человек, который вскоре умер. И вместо него
Дампьер  назначил  командиром  судна  некоего  Томаса  Стредлинга,  человека
крутого,  вспыльчивого и  жестокого. С новым капитаном отношения у Селькирка
не сложились. Они часто ссорились, и дело в конце  концов дошло до того, что
Селькирк  вынужден  был покинуть корабль. В  судовом  журнале было записано:
"Боцман Александр Селькирк списан с  судна по  собственному желанию". Но как
оно там  было на самом  деле,  мы  не знаем: не исключено, что его  высадили
насильно на необитаемый  остров Мас-а-Тьера (архипелаг  Хуан Фернандес), где
ему было суждено прожить в полном одиночестве долгих четыре года.
     Какие-то самые необходимые для жизни вещи  у  Селькирка  были:  немного
одежды, белья, кремневое ружье, фунт пороху, пули и огниво, несколько фунтов
табака, топор, нож.
     Но одежда быстро сносилась. Да и остальные припасы скоро иссякли.
     Все шло  к  тому, что Селькирк на своем необитаемом  острове должен был
либо умереть с голоду, либо сойти с ума от одиночества и тоски.
     Однако не произошло ни того, ни другого.
     Селькирк в этой необыкновенной ситуации  проявил просто чудеса выдумки,
изобретательности,  терпения  и  трудолюбия.  Когда   одежда  его  пришла  в
негодность, он  из  простого гвоздя смастерил швейную иглу  и  сшил себе  из
козьих шкур новую одежду. Он выстроил себе две  хижины из бревен и листьев и
оборудовал это свое жилье всяческой - тоже самодельной - утварью...
     Вряд ли стоит  продолжать  этот  рассказ об  одинокой жизни  Александра
Селькирка  на  необитаемом острове. Ведь  вы уже, конечно,  узнали  книгу, в
которой были описаны все эти его необыкновенные приключения. Разумеется,  не
с   документальной  точностью.  В  романе  эта  подлинная  история   обросла
множеством   придуманных   писателем,   иногда   совершенно   фантастических
подробностей. Кое в чем она была даже довольно существенно изменена.
     Какими бы серьезными и какими бы реальными ни бы ли причины, привлекшие
внимание  Даниэля  Дефо к  истории  Александра Селькирка, сама  по  себе эта
история, натолкнувшая  писателя  на создание романа о  Робинзоне Крузо, была
все-таки в высшей степени неординарна.
     Немало  было  на  свете  и   других,  столь  же  неординарных  историй,
случившихся  в  жизни  и  именно  этой  своей  не ординарностью привлекавших
внимание писателей.
     Я мог бы припомнить и назвать десятки знаменитых книг, в основу которых
легли  подлинные  истории,  каждая  из  которых  выходит  далеко  за пределы
повседневности, поражает воображение своей фантастичностью.
     Однако на свете немало и  совсем других книг, авторы  которых вовсе  не
стремились к тому,  чтобы рассказать о событиях необыкновенных, из ряда  вон
выходящих,  а,  наоборот, хотели рассказать как раз  самую  что  ни на  есть
обыкновенную историю.
     У  одного русского  писателя  есть  даже  роман,  который так  прямо  и
называется - "Обыкновенная история".
     Так  вот: как обстоит дело с книгами, сюжетную  основу которых образуют
события самые что ни на  есть обыкновенные, даже заурядные? Неужели авторы и
этих  книг тоже  ищут  (и  находят) свои  сюжеты в полицейской хронике или в
различных житейских историях, происходивших с их друзьями и знакомыми?
     Вот несколько  примеров,  наглядно  показывающих,  как чаще  всего  это
бывает.

     После  жестокого провала, который  постиг  его книгу "Искушение святого
Антония", Гюстав Флобер  вместе  с  друзьями,  горячо ему  сочувствовавшими,
провел бессонную ночь.  О том, что случилось потом, рассказал ближайший друг
Флобера Максим Дю Кан.

ИЗ КНИГИ МАКСИМА ДЮ КАНА

     В продолжение дня, который следовал за этой ночью без сна, мы  сидели в
саду и молчали, погруженные в печаль. Вдруг Буйлэ сказал:
     - Почему бы тебе не написать историю Делонэ?
     Флобер поднял глаза и с радостью вскричал:
     - Вот это мысль!

     Человек, которого Максим Дю  Кан  называет  Делонэ (на  самом  деле его
звали не Делонэ, а - Деламар), стал прототипом Шарля Бовари, героя одного из
самых знаменитых романов Флобера "Мадам Бовари". А сюжет романа, как считают
многие исследователи,  воспроизводит  историю,  приключившуюся с  Деламаром,
просто с поразительной точностью.

ИЗ КНИГИ БИОГРАФА И ИССЛЕДОВАТЕЛЯ ТВОРЧЕСТВА
     ГЮСТАВА ФЛОБЕРА - РЕНЕ ДЕШАРА

     Остается неопровержимым,  что  сюжет  "Мадам Бовари"  взят  из реальной
действительности и что  он совершенно не выдуман. Уже сумели восстановить  с
большим  приближением  к  реальной  правде,  с  тщательно   зафиксированными
деталями,  подлинную  житейскую драму, разыгравшуюся в  провинции. Ее героем
был Эжен Деламар, который  отбывал практику студента-медика выпускного курса
в  руанском  госпитале  под  руководством  отца  писателя,  Ахилла  Клеофаса
Флобера. Семья Флобера поддерживала знакомство с Деламаром и после того, как
последний устроился в Ри, в нескольких лье от Руана.
     Через год после смерти первой жены Деламар вторично женился на Веронике
Адельфине  Кутюрье. Усердная  читательница романов,  любительница  роскоши и
туалетов,  Адельфина  от  безделья  вскоре начала  обманывать  своего  мужа.
Сначала  она избрала своим  любовником некоего  Луи  Кампиона, который жил в
замке  Кресенвиль  недалеко  от  Ри.  Это - Рудольф  Буланже  романа.  Потом
Адельфина стала любовницей клерка одного нотариуса, который умер в 1890 году
в Бовэ.  Падая  все ниже и  ниже,  увязая в  долгах,  ввергнутая  в  нищету,
заброшенная, она отравилась 6 марта 1848 года мышьяком.
     А вот история еще одного знаменитого сюжета.

ИЗ ДНЕВНИКА Л. Н. ТОЛСТОГО

     Декабрь 1889 года
     Мысли о коневском рассказе все ярче  и  ярче  приходят в голову. Вообще
нахожусь в состоянии вдохновения 2-й день.
     11 февраля 1890 года
     Гулял очень долго, думал о коневской повести.

     "Коневский  рассказ"  или  "коневская  повесть" в дневниках  и  письмах
Толстого того времени упоминается постоянно.
     Под этим "кодовым названием" подразумевалась история, которую рассказал
Льву Николаевичу его добрый  приятель Анатолий Федорович  Кони, бывший  в то
время прокурором Петербургского окружного суда.
     Однажды к нему пришел молодой  человек "с бледным выразительным лицом и
беспокойными горящими глазами, обличавшими внутреннюю тревогу.  Его одежда и
манеры изобличали  человека, привыкшего вращаться в высших  слоях общества".
Как потом выяснилось, он принадлежал к старой дворянской семье и кончил курс
в одном из высших привилегированных учебных заведений.
     К прокурору  он обратился с просьбой передать  письмо одной арестантке.
Она  была  проституткой из публичного дома самого  низкого  пошиба. В тюрьму
попала, потому что украла у  одного своего  "гостя"  сто  рублей. Звали ее -
Розалия Они.
     В  своем письме молодой человек просил руки Розалии. В разговоре с Кони
он  выразил  надежду,  что  та примет его  предложение  и они  "скоро смогут
перевенчаться".
     На  вопрос  изумленн