янный вой сирены.

Гена: Архип Архипыч, что это с машиной?

А.А.: (сокрушенно). Сигнал тревоги.

Гена: А почему?

А.А.: Потому, что машина за нас тревожится. (Ласково.) Она ведь у меня
умная...

Гена: Почему это она вдруг тревожится?

А.А.: Потому, что мы с тобой, очевидно, решили перейти границу, допустимую
техникой безопасности. Вот она нас и предупреждает, чтобы мы этого не
делали.

Гена: И что же теперь?

А.А.: Думаю, что придется нам с ней согласиться.

Гена: (разочарованно). Ну почему?

А.А.: Потому, что она права. Подумай сам, если появление пятерых Дон Жуанов
чуть не кончилось кровопролитием, что стало бы, если бы они появились тут
все...

Гена: Подумаешь! Велика разница, пять или там десять...

А.А.: Вот как? Ты думаешь, что Дон Жуаны - такая малочисленная компания?

Гена: Ну пусть пятнадцать...

А.А.: Больше, Геночка.

Гена: Ну двадцать!

А.А.: Нет, мой друг. Мировая литература насчитывает больше ста пятидесяти
Дон Жуанов!

Гена: (он просто потрясен этой цифрой). Ста... пятидесяти?

А.А.: Представь себе! И все-разные! Есть среди них и очень симпатичные:
романтические герои, искатели идеальной любви. Прямо не Дон Жуаны, а Ромео!
Есть настоящие рыцари. Есть даже-ты не поверишь - одна переодетая
женщина...

Гена: Не может быть!

А.А.: Тем не менее это правда. Но эти-то как раз не слишком опасны. А вот
большинство Дон Жуанов - те просто форменные разбойники. Ничего у них нет
святого, любого они могут обмануть, а то и убить. И ведь у каждого-свои
хитрости, свои уловки. От каждого жди какой-нибудь особенной каверзы...
Нет, Геночка, машина правильно сделала, что не послушалась нас с тобой.
Было бы этих Дон Жуанов пять или десять... да хоть бы даже и двадцать, - мы
бы с тобой рискнули. А сто пятьдесят... (Безнадежно машет рукой.) Нет, тут
уж ничего не поделаешь. Придется тебе поверить мне на слово.

Гена: Да я верю. Только мне вот что непонятно: а зачем писатели так
поступают? Почему у них все Дон Жуаны такие непохожие?

А.А.: А ты сам как думаешь-почему?

Гена: (подумав). Ну, наверное, писатель так делает, чтобы как-нибудь
пооригинальнее написать. Не так, как у других.

А.А.: Что ж, и так бывает. Но главная причина все-таки не в этом. Понимаешь,
настоящий писатель ставит героя в те или иные, порою даже причудливые
обстоятельства и выдумывает его на свой лад, чтобы выразить правду. Он
хочет понять загадку именно этого характера, понять его тайные пружины. И
он иногда так точно постигает законы, управляющие характером, что может не
только вывернуть героя, как говорится, наизнанку, но больше того: может
даже предсказать, что с этим человеком случится позже, к каким победам или
поражениям приведет его логика развития характера...

Гена: (с сомнением). Вы что же хотите сказать? Что писатели предсказывать
умеют?

А.А.: Да! Умеют!

Гена: Ну, это вы шутите!

А.А.: Не шучу. Ты сам это поймешь во время нашего следующего путешествия.
(Таинственно.) А начнем мы его...

Гена: С чего начнем?

А.А.: С бала!

Гена: (уж этого он никак не ожидал). А что нам там делать? Танцевать, что
ли? Да я даже и не умею...

А.А.: Ничего, дело нам там найдется. В общем - до встречи на балу!



                           Путешествие четвертое
                           Ошибка Шерлока Холмса

  Бальный зал в доме Павла Афанасьевича Фамусова. Бал в разгаре. Среди
гостей - Архип Архипович и Гена. Они стараются затеряться в толпе, чтобы их
не обнаружили. Гена глубоко возмущен слухом о сумасшествии Чацкого, тем
более что слух этот рождается прямо у него на глазах.

Гена: Архип Архипыч, может, попробуем объяснить им, что все это вранье?

А.А.: Вряд ли, Геночка, из этого что-нибудь выйдет... Но погоди, разве я
тебя не предупредил? Придется нам говорить здесь только стихами. А иначе
нас мгновенно выставят отсюда.

Гена: Как же так? Я ведь не умею!

А.А.: Ничего, ничего, привыкай! В Стране Литературии без этого нельзя. С
Иваном Грозным ты ведь ухитрялся объясняться стихами...

  К Архипу Архиповичу и Гене подбегает возбужденный Антон Антоныч
Загорецкий.

Загорецкий
Про Чацкого слыхали?

А.А.: Нет, не слышал!

Загорецкий
  А с ним такой примерный случай вышел:
  Его в безумные упрятал дядя плут...
  Схватили, в желтый дом и на цепь посадили.

А.А.: Помилуйте, да он сейчас был тут!

Загорецкий
Так с цепи, стало быть, спустили. (Убегает.)

А.А.: Такого сплетника еще не видел свет!

Гена
  Архип Архипыч! Что за бред?
  Нормального назвали психопатом!
  Давайте их разоблачим!

А.А.: (безнадежно).
  Куда там! -
  Ведь говорит комедия сама
  Своим названием, как дважды два-четыре,
  Что в подлом фамусовском мире
  Всем умным-горе. От ума.

Гена: (он никак не может успокоиться).
  Да знаю это я! Мы проходили в школе...
  И все-таки я им сейчас задам!
  Эй, вы! Послушайте! Не стыдно разве вам
  Так подло сплетничать?

Фамусов
  О чем? О Чацком, что ли?

А.А.: (решив поддержать Гену).
  Сомнительно, чтоб он безумным был...

Фамусов
  Чего сомнительно? Я первый, я открыл!..

Гена: Тогда скажите честно и правдиво:
  За что его вы психом стали звать?

Хлестова
  Сказала что-то я - он начал хохотать...

Молчалин
  Мне отсоветовал в Москве служить в архивах...

Графиня-внучка
  Меня модисткою изволил величать!..

Фамусов
  Давно дивлюсь я, что никто его не свяжет!
  Попробуй о властях - и невесть что наскажет!
  Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,
  Хоть пред монаршиим лицом,
  Так назовет он подлецом!

Гена: (он вдруг все понял).
  Ах вот в чем дело! Вы боитесь правды!

А.А.
  На этот раз, мой милый Гена, прав ты.
  Все мстят ему. Им правда колет глаз.
  Давай компанию с тобой покинем эту...

Гена: Покинем! Правильно! Карету нам, карету!..

  Архип Архипович и Гена в комнате профессора. Фамусовские гости, бал,
сплетня - все остается где-то там, далеко. Но Гена никак не может
успокоиться.

Гена: Вот подлецы, а? Такого человека оклеветали... Архип Дрхипыч, а эта
история была на самом деле?

А.А.: Нет, ее не было...

Гена: (он слегка разочарован). Выдумка, значит?

А.А.: Погоди, ты меня перебил. Такой истории не было до того, как Грибоедов
написал свою комедию. Она случилась после.

Гена: Как - после? После чего?

А.А.: После того как комедия "Горе от ума" была написана. И даже после того,
как Грибоедов погиб.

Гена: Не понимаю... Как же так?

А.А.: А вот так. Был среди современников Грибоедова один удивительный
человек - Петр Яковлевич Чаадаев. Все пророчили ему блестящую будущность.
Ходили слухи, что сам император собирается сделать его своим советником, а
то и министром. Пушкин, который был другом Чаадаева, сказал о нем: "Он в
Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь он офицер гусарский".

Гена: А почему Пушкин так сказал? Он, что ли, считал, что быть гусаром -
плохо?

А.А.: Нет, Пушкин хотел сказать, что по своим исключительным качествам
Чаадаев должен был стать великим государственным деятелем - таким, как Брут
или Перикл.

Гена: А он так и не стал?

А.А.: Не стал. Но не потому, что не мог, а потому, что предпочел сохранить
независимость суждений, самостоятельность мысли. У него произошел разрыв с
царем и его министрами. Помнишь, в "Горе от ума" Молчалин говорит Чацкому:
  "Татьяна Юрьевна рассказывала что-то,
  Из Петербурга воротясь,
  С министрами про вашу связь,
  Потом разрыв..."

Гена: (вдруг догадавшись). А! Так это его Грибоедов под именем Чацкого
вывел?

А.А.: Ну, "вывел" - это, может быть, сказано чересчур сильно. Но у Чаадаева
было и в самом деле немало общего с Чацким. Да Грибоедов этого и не
скрывал. Даже фамилия "Чацкий" была выбрана не случайно: у нее ведь один
корень с фамилией Чаадаева...

Гена: (придирчиво). Как же один корень? Ничего подобного! В фамилии Чацкого
корень - "Чац", а у Чаадаева - "Чаад". Совсем другой корень!

А.А.: Да нет, все-таки один. Понимаешь, сначала Грибоедов назвал своего
героя Чадским... Это только потом он решил два звука-"д" и"с" - обозначить
одной буквой - "ц". Ведь Чадский и Чацкий звучат почти одинаково...

Гена: (старательно выговаривает). Чадский... Чацкий... Правда, одинаково.

А.А.: Ну вот. А фамилия Чаадаева в разговорной речи произносилась "Чадаев".
Так и Пушкин писал: "Чадаев, помнишь ли былое..." Вот и выходит, что корень
один - "Чад"... Впрочем, не о том речь. Главное, что с Чаадаевым через
несколько лет после того, как он стал прототипом Чацкого, случилась беда,
повторяющая трагедию грибоедовского героя. Его объявили сумасшедшим.

Гена: Кто объявил? Опять эти... на балу?

А.А.: Нет, на этот раз все было еще ужаснее. Его приказал объявить
сумасшедшим сам царь. И только за то, что он позволил себе честно и прямо,
вслух, как Чацкий, высказать правду о современном ему обществе.

Гена: А где он высказал? Прямо самому царю?

А.А.: Он написал философскую работу и напечатал ее в одном из журналов.
Журнал был закрыт, а автор крамольной статьи официально объявлен безумным.
То есть произошло то же, что с Чацким. Да иначе и быть не могло. В
обществе, где лесть, подхалимство, карьеризм были общепринятыми, человек,
который хотел жить иначе, уже казался странным. А уж тот, кто посмел прямо
выступить против лжи и лакейства, против всех нравственных (а на самом-то
деле - безнравственных) устоев фамусовского общества, - тот безусловно
казался сумасшедшим...

Гена: Понятно... Так, значит, Чацкий-это Чаадаев...

А.А.: Ну нет, не надо ставить между ними знака равенства. Чем-то Чацкий
действительно напоминает Чаадаева. А чем-то, например, - поэта и декабриста
Вильгельма Кюхельбекера...

Гена: то есть как? Еще и Кюхельбекера?

А.А.: Да, об этом в ту пору немало говорили. Тем более что Чацкий так же
горяч и пылок, каким был Кюхельбекер, или Кюхля, как называли его друзья. А
кроме того, в жизни Кюхли было нечто очень похожее на то, что случилось и с
Чацким: его тоже объявили безумцем. Так что, как видишь, литературная наука
имеет основания и Кюхельбекера считать прототипом Чацкого...

Гена: (он сейчас переживает момент большого презрения к литературной науке).
Наука! Тоже мне - наука! Наука-вещь точная. В физике или в алгебре такой
неразберихи и быть не может.

А.А.: Ну, положим, и в алгебре есть уравнения с двумя неизвестными. А то и с
тремя. А впрочем, наука о литературе действительно не принадлежит к разряду
точных.

Гена: (удовлетворенно). Вот я и говорю...

А.А.: Но ведь тем она интереснее! Сколько тут простора для споров,
размышлений, догадок!.. А что касается Чацкого, то есть даже мнение, что
прототипом его был еще и великий английский поэт Джордж Байрон.

Гена: (возмущенно). Еще чего! Он-то тут при чем? Он ведь англичанин!

А.А.: Ну и что ж такого? Видишь ли, как раз в то время, когда Грибоедов
задумал свою комедию, широко распространился слух о сумасшествии Байрона.
Общество снова клеветало на человека, который не хотел считаться с его
законами. И - что самое любопытное - слух этот распространяла жена Байрона.
Видишь, как все похоже?

Гена: Что похоже?

А.А.: Ну как же! Кто первый пустил слух о безумии Чацкого?

Гена: Софья. Кто же еще...

А.А.: Значит, в обоих случаях это сделала женщина, которую любил тот, кого
оклеветали...

Гена: Ясно... (Хотя по тону его видно, что ему еще далеко не ясно.) Кто же
из них все-таки был настоящим?

А.А.: Кем-настоящим?

Гена: Прототипом.

А.А.: Я вижу, ты все еще жаждешь большей определенности... Ну что ж! Давай
продолжим наше путешествие, чтобы окончательно выяснить этот вопрос.

Гена: (недовольно). Ну во-от!.. Я так и знал...

А.А.: Что такое? Тебе разонравились наши путешествия?

Гена: Ничего не разонравились. Только ведь вы еще когда обещали, что мы к
Шерлоку Холмсу попадем. А теперь опять собираетесь куда-то не туда...

А.А.: Да, обещал... Что было, то было... (Задумывается. Радостно.) Ты
знаешь-отличная мысль! Провести расследование относительно прототипов
Чацкого! Кто сумеет провести такое расследование лучше Шерлока Холмса?
Прекрасно! Едем!

  И вот уже мы с вами на знаменитой Бейкер-стрит, в квартире еще более
знаменитого Шерлока Холмса. Но наших героев, Гены и Архипа Архиповича,
здесь пока нет. Они почему-то задержались. В квартире на Бейкер-стрит все
как обычно: набор трубок, скрипка, на которой любит играть хозяин, его
картотека и еще одна постоянная принадлежность Шерлока Холмса - доктор
Уотсон. Сам Холмс в эту минуту стоит у окна.

Холмс
Обратите внимание, Уотсон, на двух субъектов, которые торчат под нашими
окнами. Что вы можете о них сказать?

Уотсон
Я вижу, Холмс, вы опять хотите поразить меня своей проницательностью. Но
полагаю, на этот раз ваш номер не пройдет. Даже такому профану, как я,
видно, что этот почтенный джентльмен с мальчиком - по - видимому, его
внуком - приехали издалека. Скорее всего с континента. Судя по внешнему
виду старика, он банковский клерк. А мальчик - юнга на каком-нибудь
корабле, о чем говорит шейный матросский платок ярко-красного цвета.
Видимо, старик беден. Иначе он вряд ли отдал бы своего малолетнего внука в
морскую службу, которая нелегка и для более взрослого человека. Судя по их
растерянным лицам, у них к нам какое-то дело. Видимо, старик нуждается в
вашей помощи.

Холмс
И это все ваши умозаключения, дорогой Уотсон?

Уотсон
Полагаю, милый Холмс, что на этот раз даже вы не сможете к ним добавить
что-либо существенное.

Холмс
Я должен вас поздравить, мой друг. Вы решительно делаете успехи. Старый
джентльмен и подросток прибыли к нам действительно с континента. И они в
самом деле направляются ко мне. Что же касается остальных ваших домыслов,
то они, увы, ошибочны. Во-первых, мальчик отнюдь не является внуком
старика, они даже не родственники: обратите внимание на строение их черепов
и особенно на форму ушей. Далее... Мальчик вовсе не служит юнгой на
корабле, скорее, он учится в колледже: пальцы его правой руки измазаны
чернилами... Старик вовсе не банковский клерк. Очень жаль, что вы не читали
моей статьи о характерной сутулости, присущей лицам, занимающимся этого
рода деятельностью. По некоторым признакам, о которых здесь говорить
излишне, могу с уверенностью утверждать, что почтенный джентльмен -
профессор, специализирующийся в сфере гуманитарных наук, скорее всего в
филологии. Он отличается добрым нравом, и студенты его любят. Зовут этого
почтенного старца Архип Архипович...

Уотсон
Полноте, Холмс! Откуда вдруг здесь, на Бейкер-стрит, может взяться человек
с таким удивительным именем?

Холмс
Для аборигена доброй старой Англии это имя было бы действительно
экзотическим. Но в России, откуда прибыли эти люди, подобные имена - не
такая уж редкость.

Уотсон
Вы меня изумляете, Холмс! Я готов поверить, что вы действительно каким-то
непостижимым образом узнали, что эти люди приехали к нам из России. Я даже
готов поверить, что вы каким-то чудом смогли догадаться о профессии
старика. Но, ради всего святого, как вы могли узнать его имя?!

Холмс
Если бы вы с юных лет тренировали остроту зрения, как это делал я, и если
бы вы, подобно мне, потратили три года на изучение русского языка, вы без
труда прочли бы на портфеле старого джентльмена монограмму с надписью:
"Профессору Архипу Архиповичу от благодарных студентов 5-го курса
филологического факультета".

Уотсон
Холмс, я сражен! Но как вы могли судить о добром нраве профессора? Откуда
вам известно, любят ли его студенты?

Холмс
Нелюбимым профессорам, обладающим дурным характером, студенты не имеют
обыкновения делать подарки... Ах, мой друг, научитесь ли вы наконец
следовать моему методу?..

  Огорчение Холмса из-за того, что Уотсон все еще никак не освоит его
прославленного метода, так велико, что происходит странная вещь. Холмс,
строгий и изысканный меломан, любитель Вагнера и Сарасате, в минуты отдыха
берущий в руки скрипку, вдруг начинает петь. И вдобавок-петь куплеты
довольно хвастливого и легкомысленного содержания. Вот что делает с
человеком огорчение! Ну, а то, что Уотсон тут же начинает ему подпевать,
это уже не удивительно: ведь для того Конан-Дойл и придумал доктора
Уотсона, чтобы тот вечно подпевал Шерлоку Холмсу.
  Итак, Холмс поет...

  Когда прославленный хитрец
  Поймет, что бита карта;
  Когда отчаются вконец
  Глупцы из Скотланд-Ярда;
  Когда сам дьявол не поймет,
  Виновен тот иль этот,-
  Тогда на помощь вам придет
  Мой дедуктивный метод!

Уотсон
  Я помню, шли мы по следам
  Собаки Баскервилей.
  Признаться, выглядел я там
  Изрядным простофилей.
  Нам полный крах на этот раз
  Сулили все приметы,
  Но снова положенье спас
  Ваш дедуктивный метод!

Холмс
Благодарю вас, Уотсон. А теперь, если это вас не затруднит, откройте дверь
нашим гостям.

  Уотсон подчиняется, и на пороге появляются наши герои.

А.А.: Добрый день, доктор Уотсон. Добрый день, мистер Холмс. Позвольте
представить вам моего друга Гену, вашего страстного почитателя. Он так
мечтал увидеть воочию самого Шерлока Холмса!

Гена: (он поначалу оробел). Здравствуйте...

Холмс (дружелюбно).

Добро пожаловать, господа. Однако, я полагаю, вас привело сюда не только
желание поглядеть на меня.

А.А.: От вас ничего не укроется, мистер Холмс!

Холмс (скромно).
Такова моя профессия.

А.А.: Вы правы, у нас к вам дело. И, надо сказать, не совсем обычное.

Холмс
Право? Но ко мне ведь и не обращаются с обычными делами. На то есть
инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда.

А.А.: Боюсь, что дело, которое привело нас на Бейкер-стрит, окажется
необычным даже для вас. Мой юный друг хотел бы установить, кто именно был
прототипом Александра Андреевича Чацкого, героя нашей знаменитой комедии
"Горе от ума"... Позвольте, я введу вас в курс дела.

Холмс
Благодарю, в этом нет необходимости. Я занимался этим вопросом.

Гена: Вот это да! Неужели и вы этим занимались? Зачем?

Холмс
Никогда нельзя знать заранее, что может пригодиться профессиональному
детективу.

Гена: Так кто же из троих, по-вашему, настоящий?

Холмс
А, и вы говорите о троих? Так я и думал... Молодой человек, должен вас
огорчить. Вы идете по ложному следу.

Гена: (он довольно беззастенчиво сваливает все на профессора - так не
хочется ему осрамиться перед Шерлоком Холмсом). Это не я иду. Это вот он,
Архип Архипыч!

А.А.: Но почему же по ложному, мистер Холмс?

Холмс
Потому, что ключ от вашей тайны уже давно в моих руках. (Берет в руки перо,
пишет.) Уотсон, будьте добры, наймите кеб, поезжайте вот по этому адресу и
быстро возвращайтесь вместе с человеком, имя которого я вам здесь
записал... Я ведь знаю вашу дырявую память.

Уотсон
Можете на меня положиться, Холмс. (Уходит.)

Холмс
Ну, господа, я думаю, Уотсон не заставит нас долго ждать. Не пройдет и
нескольких минут, как перед вами предстанет подлинный прообраз господина
Чацкого.

А.А.: Позвольте усомниться в этом, мистер Холмс. Ваши заслуги известны, но
нельзя же быть таким самонадеянным. Неужели вы в пять минут решите
проблему, над которой наука бьется вот уже более столетия?

Холмс (саркастически).
Наука? Простите, я хотел бы знать, что вы называете наукой?

  И снова он не может выразить обуревающих его чувств (на этот раз сарказма
и презрения к литературной науке) иначе чем в куплетах.

  Оставьте ваш самообман
  И не играйте в прятки.
  Наука ваша, как туман,-
  В ней лишь одни догадки.
  Нет, нужно знать, как дважды два,
  Все стороны предмета.
  Нужна в науке голова
  Плюс дедуктивный метод.

Гена: Вот это верно! Архип Архипыч, а я что говорил? Наука - вещь точная!

А.А.: Ваш метод превосходен, мистер Холмс. Но в той науке, которой я
посвятил свою жизнь, надо доверять не только логике, но и сердцу.

Холмс (непреклонно).
Если вы хотите заниматься наукой, ваше сердце должно быть в подчинении у
головы... Впрочем, сейчас вы убедитесь в моей правоте. Я слышу, к дому
подъехал кеб. Это Уотсон, который выполнил мое поручение, так как в кебе он
не один.

Гена: (выглядывая в окно). Да, с ним