зы  рукопашной,
вопреки старым заповедям, стали преподавать отважным мирянам.
   Грудью встанем за родной монастырь!
   Вскоре ушли бритоголовые посланцы в ближайшие обители -  и  не  прошло  и
двух недель, как к Шаолиню двинулись обозы с  провиантом  на  случай  осады.
Также на дорогах Хэнаня, и не только Хэнаня,  объявились  невиданные  прежде
толпы бродячих монахов. Они вяло просили подаяние, не обижаясь на  отказ,  и
без устали вещали простолюдинам о святости обители близ горы  Сун  и  вечном
проклятии, что обрушится на любого, поднявшего на монастырь нечестивую руку.
"Рожденные в  травах"  чесали  в  затылках  и  соглашались.  Опять  же  мимо
красноречивых монахов и мышь не проскользнула бы незамеченной, не говоря  уж
о стотысячном войске.
   И  все  чаще  стала  открываться  парадная  дверь  Шаолиня.  Возвращались
клейменые сэн-бины, опытные воители, в прошлом обласканные императором Юн Лэ
и  приставленные  казненным  наставником  Чжаном   к   ванам   да   князьям.
Вдохновленные столичным примером, областные и кровнородственные ваны и  сами
принялись  было   рубить   головы   бритоголовым   соглядатаям-убийцам,   но
провинциальные сэн-бины оказались менее верноподданными, чем их  бэйцзинские
братья, и добровольно на смерть не  пошли!  Некоторых  застали  врасплох,  и
дорого заплатили ванские солдаты за одну бритую голову, так дорого, что  уже
после и сами князья задумывались: не дешевле ли было дать проклятому  монаху
бежать?! А прочие поспешили исчезнуть без шума и вернуться в Шаолинь, где их
приняли с распростертыми объятиями.
   Поднаторевшие в делах государственных, сэн-бины из бывшей  тайной  службы
мигом предложили отцу-вероучителю путь отмщения.  Недостойно  после  подлого
убийства братьев покорно ждать осады - государь-кровопийца еще проклянет тот
миг, когда в его голову пришла мысль о разгроме всесильной службы!
   Патриарх колебался и не отвечал ни да, ни нет.
   В начавшейся кутерьме как-то прошло незамеченным, что монастырский повар,
преподобный Фэн с диском, днюет и ночует в  Лабиринте  Манекенов,  почти  не
выбираясь  на  поверхность.  Изредка  маленький  урод  поднимался  в  кухню,
растерянно  бродил  по  ней,  чуть  не  плача  от  отчаяния,  и  все  что-то
писал-стирал на своей игрушке. Но кому до того  было  дело?!  Впрочем,  если
кто-нибудь ночью,  когда  в  Лабиринте  раздавался  сухой  треск,  сумел  бы
одновременно заглянуть в государеву спальню, - этот провидец  наверняка  был
бы в изумлении. Император поднятым зверем  метался  по  покоям,  сражаясь  с
невидимым противником, его руки мелькали подобно облачным клочьям в бурю, он
вскрикивал и умолкал, нападал и отражал, а потом безумно  смеялся  и  шуршал
кисточкой по белой яшме своего диска.
   И снова кидался в бой; но уже больше атакуя, чем защищаясь.
   Увы,  монахам  Шаолиня   было   не   до   причуд   повара,   а   Крылатым
Тиграм-телохранителям - не до ночных выходок Сына Неба.

***

   Прекрасны даосские храмы в горах, когда лето только  идет  на  убыль,  но
дыхание осени уже колеблет листья деревьев, вплетая в зелень  ало-золотистые
 нити!
   Только вот судачили в городах и деревнях: пропали даосы!  Пустуют  хижины
отшельников и пещеры  мудрецов,  большие  обители  заперты,  лишь  доносятся
изнутри странные песнопения и  возносится  к  небу  сизый  дым  курений,  но
посторонних внутрь не пускают, а по ночам, говорят, бродят  вокруг  небесные
полководцы и огненными трезубцами отгоняют любопытных.
   На призыв организовать моление о дожде не откликнулся ни один из магов, а
раньше состязания  устраивались,  и  бились  в  небесах  бородатые  драконы,
покорные слову даосских чародеев! Одни шарлатаны остались в  городах,  тешат
дураков пустыми фокусами...
   В растерянности ученики: где учителя, постигшие Дао, где наши наставники,
где высокомудрые?! Вот только что были здесь, рядом с нами - и словно ветром
сдуло! Сбивая ноги в кровь, искали ученики исчезнувших отшельников,  срывали
горы, вспахивали землю, моря ложкой вычерпывали  -  тщетно!  То  ли  ученики
плохими оказались, то ли и впрямь не сыскать ушедших...  Один  из  брошенных
учеников добрался даже до самого ада Фэньду  и  после  долгих  мытарств  был
принят Владыкой Янь-ваном. Молил помочь, не разлучать с любимым наставником,
где бы тот ни был!
   Князь Темного Приказа долго смотрел на незваного гостя, после подвел того
к Адскому Оку и показал, где его учитель.
   Долго смотрел ученик, дольше Князя. Наконец, пригладив волосы, ставшие за
этот срок седыми, твердо ответствовал:
   - Тогда тем более я должен быть рядом! Наверное, это был не самый  плохой
ученик...
   Прекрасна Преисподняя, когда... впрочем, неважно.
   В запустении  ад,  все  десять  канцелярий  засыпает  пылью  бездействия,
главные демоны куда-то запропастились - грешники уж истомились  в  ожидании,
цепляются к пробегающим бесам:
   - Где мучители? Скоро ли объявятся?!
   - Некогда, - отвечают спешащие мимо, - не до вас! Сами мучайтесь!
   И то: раз ждать помощи  не  приходится,  отчего  бы  и  не  помучиться  в
охотку?
   Пособим друг дружке?! Авось год за два зачтут... кто тут в прошлых жизнях
палачом да мясником трудился?
   Прекрасен Западный Рай владычицы Сиванму...

РАЗДУМЬЯ В НОЧИ, или О чем не писал литератор Цюй Ю, автор "Новых рассказов у горящего светильника" и позапрошлый чиновник-распорядитель Чжоу-вана, сосланный в пограничный гарнизон Баоанъ и возвращенный из ссылки императором Хун Ци по ходатайству Государева Советника в ночь описываемых событий

2

   - ...Сохранение рода?  -  спросил  судья  Бао,  разливая  в  чашки  круто
заваренный красный чай. - Может быть, сохранение семьи? Или государства?  Но
тогда при чем тут тигры?!
   - Ни то, ни другое, ни  третье,  -  ответил  Маленький  Архат,  с  ногами
забираясь в кресло. - Я  не  очень  хорошо  представляю,  как  вам  все  это
объяснить, но я попробую.
   Он хмыкнул и непонятно добавил:
   - Мы попробуем.

РАЗДУМЬЕ ЗАБЛУДШЕЙ ДУШИ

   Я знаю, что это карма,
   И против нее не попрешь.
   Борис Гребенщиков

   Я не  знаю,  в  какой  именно  момент  обезьяне  пришло  в  голову  стать
человеком; но я знаю, что она приобрела и что утратила в этот миг.
   Приобрела мораль; утратила же инстинкт выживания вида.
   "Шоу должно продолжаться любой ценой!" - сказала Мать-Природа.
   "А почему это?" - подозрительно спросила обезьяна  и  подобрала  с  земли
камень.
   Хороший такой кремешок, с острым краем...
   И перерезала пуповину, связывающую ее с инстинктом выживания  вида;  или,
если хотите, с Законом Кармы. Не хотите? Полагаете, что Закон  воздаяния  за
действия, отягченные человеческими  страстями,  не  имеет  ничего  общего  с
выживанием вида?!
   Вы неверно полагаете!
   Волк никогда не додумается вырвать  глотки  всем  полкам  соседнего  леса
только потому, что ему не нравится окрас их шерсти или горбинка на носу. Его
волчья карма просто не позволяет ему так думать. Не лезь на мою  территорию,
а в остальном живи и давай жить другим!
   "Фивы  зарвались!"  -  говорит  какой-нибудь  Александр  Македонский,   и
сожженный город посыпается солью прямо поверх трупов горожан.
   Олени  бодаются  за  самку,  и  самый  сильный  гордо  уходит   сотворять
потомство. Остальные  расстроенно  смотрят  вслед  рогатому  красавцу  и  не
прикидывают,  как  бы  выкопать  ему  на  дороге  яму  с  заостренным  колом
посередине, а потом скопом изнасиловать вдову-олениху.
   "Аллах не против!" - сопит недорезанный халиф Гарун аль-Рашид, и в  гарем
к престарелому импотенту волокут очередной десяток юных девственниц.
   Подрубленное дерево вдруг расцветает  и  при  последнем  издыхании  щедро
расшвыривает во все стороны семена;  Каин  убивает  Авеля,  Иван  Грозный  -
своего сына, Генрих не помню какой - жену, католики - гугенотов,  сунниты  -
шиитов, фермер - вора, укравшего целых три кочана червивой капусты...
   Шоу должно продолжаться!
   "А почему это?!" - подозрительно спрашивает безволосая обезьяна и тянется
за кремешком; за ножом, топором, автоматом, атомной бомбой...
   Закон Кармы оберегал жизнь, любую жизнь; человек вырвал штеккер,  объявив
себя царем природы и созданием Бога.
   Выясняющие отношения тигры не пускают в ход когти, обмениваясь оплеухами,
ссорящиеся кобры не применяют свой яд - просто поднимаются  на  хвосте,  кто
выше,  и  расползаются  удовлетворенными;  играют  в  гляделки  раздраженные
гориллы - кто первым отвернется?!
   Зато голуби  частенько  затаптывают  друг  дружку  до  смерти;  и  гибнут
травоядные в брачных поединках.
   Случается...
   Хищник силен и агрессивен по натуре - и потому менее  жесток  вне  стихии
смертельной битвы. У хищника есть страшное оружие, но  и  не  менее  могучая
узда, он не рвет горло сдавшемуся  конкуренту  и  не  догоняет  проигравшего
собрата; хищнику достаточно показать силу.
   Зато  слабый  изначально  слаб  и  поэтому  жесток  истерически:  слабому
постоянно надо силу доказывать!
   Слабому человеку разум дал силу сильного, но, увы! - забыв при этом  дать
и сдерживающую уздечку могучего хищника.
   Знающий не доказывает, доказывающий не знает - господа,  мы  бы  с  нашим
характером тихо и незаметно вымерли!
   Но человек понадобился Закону Кармы.
   Своим  разумом,  душой,  если   хотите,   волей   и   упрямством,   своей
противоречивостью и способностью вертеть Колесо Закона, расширяя возможности
этого "чертова колеса".
   "Кармо-комп" решил стать машиной следующего поколения.
   И Карма  прикрыла  уродство  человечества  снаружи  и  изнутри.  Инстинкт
выживания вида заменили мораль и этика, нравственные заповеди,  костыли,  не
позволяющие бегать, но дающие возможность  хоть  как-то  передвигаться.  Это
сложно, это громоздко, требует постоянных  изменений  и  дополнений  -  кого
можно резать и предавать анафеме, а кого нельзя и по каким причинам?!  -  но
худо-бедно   работает.   "Добродетель   появляется   после   утраты    Пути;
человеколюбие - после утраты  добродетели;  справедливость  -  после  утраты
человеколюбия; ритуал  -  после  утраты  справедливости.  Ритуал  -  признак
отсутствия преданности и доверия. В ритуале - начало смуты".
   А ты был весьма прозорлив, старый учитель Лао...
   Снаружи же Система  восприняла  сохранность  человеческого  вида  не  как
сохранность тел,  но  как  сохранность  душ.  Именно  души  Карма  принялась
сохранять и изменять для  выживания  тернового  "венца  творения".  Фиксация
кармообразующих поступков -  и  посмертно-прижизненный  вывод:  стабилизация
опасных пиков прошлого существования! Был диктатором или садистом  -  поживи
прачкой или уткой,  поднаберись  терпения  и  пугливости.  А  там,  глядишь,
начнется перенаселение, и понадобится парочка Чингисханчиков для  сокращения
числа лишних ртов.
   Система человеческой моралью не отягощена; ей вид сохранять надобно.
   Не бойтесь еще раз убивающих тело, души же убить не могущих!
   Не боимся, шеф!
   И под козырек.

   К аспекту вида выживания
   Относятся: укус, жеванье,
   Глотанье и пищеваренье.
   Кто сочинил? Венец творенья.

   Зато  души,  очистившиеся  от   человеческих   страстей   (повторяю,   от
человеческих!  -   а   не   от   страстей   вообще),   перестают   совершать
кармообразующие поступки!.. Они подключаются  в  святая  святых  и,  являясь
отныне частью Закона Кармы, непонятны людям, потому  что  люди  ковыляют  на
костылях, а они бегут со всех ног!
   Полагаю, я тоже непонятен файлам, вызванным на экран монитора.
   Вывод?
   Очень простой: наш приятель Фэн умудрился подключиться к Системе, но  при
этом каким-то чудесным образом не  лишившись  ДО  КОНЦА  чисто  человеческих
страстей. В результате он стал моральным вирусом во внеморальном Законе,  но
при этом и частью Системы, как раковая опухоль является частью организма.
   И притом довольно активной.
   Вот тебе, бабушка, и бой рук друг с другом: заварил  повар  крутую  кашу,
Система подвисает в противоречии и борется, по сути, сама с собой.
   Но все же у  меня  остается  один  вопрос:  почему  именно  Шаолинь  стал
загрузочным сектором "Кармо-компа"?
   И ответ выскальзывает из рук.
   Остается лишь пожать  плечами  и  переложить  все  это  языком  Ли  Бо  и
Конфуция.

3

   - ...Разрыли могилу, а она  пуста,  -  ни  с  того  ни  с  сего  произнес
преподобный Бань.  -  Одна  старая  сандалия,  и  никакого  тебе  патриарха.
Ищи-свищи Бородатого Варвара от Тибета до Окинавы... кому  придет  в  голову
наведаться в Лабиринт, да еще туда, где никто не ходит?
   Змееныш Цай гонял мокрые  разлапистые  чаинки  от  одного  края  чашки  к
другому.
   - Понятное дело, - согласился лазутчик. -  Прятаться  надо  там,  где  не
ищут. Даже если ты Просветленный Учением...

РАЗДУМЬЕ ЛАЗУТЧИКА

   Тот, кто хорошо обороняется, прячется в  глубины  Преисподней;  тот,  кто
хорошо нападает, действует с высоты Небес.
   Сунь-цзы

   Великий учитель Сунь-цзы, которого без устали  обязан  цитировать  любой,
мнящий себя стратегом, был не прав.
   - Пользование  лазутчиками  насчитывает  пять  видов:  имеются  лазутчики
местные,  встречаются  лазутчики  внутренние,  бывают  лазутчики   обратные,
существуют лазутчики смерти и ценятся лазутчики жизни.
   Прости, знаток древности, -  я,  Змееныш  Цай,  лазутчик  жизни  и  монах
Шаолиня, утверждаю: есть шестой вид.
   Лазутчики Кармы.
   Лазутчики жизни - это те, кто возвращается.
   Но возвращаются не они одни.
   Патриарх Бодхидхарма,  Просветленный  Учением,  был  гениален,  превратив
захудалый монастырь во врата Закона.
   Давно забыт истинный смысл созданного Бородатым Варваром способа обучения
лазутчиков  Кармы,  но  сэн-бины  Шаолиня  и  по  сей   день   идут   тропой
Патриарха-в-одной-сандалии.
   Разве что по обочине.
   Пришедший в обитель кандидат волей-неволей попадает в оборот: из-под него
силой вышибают костыли нравственных правил "ли". Бедняга качается, готовый в
каждую минуту упасть  и  больно  удариться,  он  судорожно  ищет  оправдание
ужасному поведению монахов, он готовит  жаркое  из  белого  кролика  и  моет
загаженный пол... все, что согласно прежним канонам было хорошо  или  плохо,
правильно или не правильно, почтенно или  недостойно,  -  все  это  полыхает
сухими дровами в жарком огне!
   Изучающие Путь! Нет святого Будды и грешного демона Мары! Бейте их обоих,
и Будду, и Мару - если вы будете любить священное и ненавидеть обыденное, то
вам придется вечно барахтаться в океане смертей-и-рождений! Это правда.
   Бывший мирянин робко делает шаг к Закону. Он беспомощен, как младенец, но
это его шаг. Он отказывает или соглашается не потому, что так  учил  Кун-цзы
или "Книга Перемен"; так велит ему его сердце, так  приказывает  искренность
текущего мгновения!
   И шелуха прежних заблуждений мало-помалу сползает с него,  иначе  ему  не
обреют головы. Я прошел через это.
   Далее у молодого монаха каленым железом выжигают обыденное  сознание.  Не
опирайтесь на слова и знаки, не верьте учителю только потому, что он зовется
учителем; если ты согласен с чужой мудростью - это твоя мудрость, а если  не
согласен, то не все ли равно, кто  ее  высказал  первый?!  Это  единственный
способ услышать "хлопок одной ладонью", познать "смысл прихода патриарха  на
Восток" и узреть весь мир на ладони.
   Сойди с ума! Сойди, ибо уму  невыносимо  тяжело.  Когда  Будду  Шакьямуни
уговорили прочитать проповедь, он вдохнул аромат цветка и улыбнулся.  Старец
Махакашьяпа, единственный из собравшихся, улыбнулся в ответ.
   Так родилось учение Чань.
   Эту улыбку даруют молодому иноку  Шаолиня  вместо  рассудка  лавочника  и
привычек домохозяина. Надо думать, как думает ветер -  дуновением.  Я  видел
это.
   И монах  восходит  на  третью  ступень  -  ступень  воинского  искусства.
Безоружному дают оружие, которое нельзя отнять при его жизни;  слабому  дают
непреодолимую мощь; ежедневно ставят перед смертью лицом к  лицу,  чтобы  он
мог понять: это  иллюзия.  Монах-воитель  отращивает  когти  тигра  и  клыки
дракона, но  одновременно  в  нем  исподволь,  незаметно  для  него  самого,
прорастают и глубинные цепи, не позволяющие тигру перервать горло сдающегося
соперника.
   Лишь имея возможность убить, понимаешь, что можно и не убивать.
   Самое опасное создание на свете - слабый трус в выигрышном положении.
   Я убежден в этом.
   И  наконец  -   впереди   возникает   Лабиринт   Манекенов.   Ты   можешь
демонстрировать чудеса на учебной площадке,  быть  непревзойденным  мастером
парадоксальных бесед и топтать мораль "ли" по сто раз на дню...  сейчас  это
неважно. Сейчас ты на грани своей собственной жизни и смерти и говоришь себе
- это тоже иллюзия. Пройдя через стократную гибель, оставшись живым там, где
жить нельзя, ты выходишь к славе и почету, к клеймам  тигра  и  дракона!  Но
Бодхидхарма не был бы Просветленный Учением, если бы завершил на этом Путь.
   У Пути нет конца.
   Лабиринт нельзя пройти, если ты не забыл себя и  не  стал  частью  Закона
Кармы. Пройдя же Лабиринт, ты идешь дальше - к прежней жизни. Так  поступают
лучшие ученики. Но те, кто перестал  быть  учеником...  они  проходят  через
смерть к жизни, но у самого выхода останавливаются, отказываясь от  почетных
клейм, - и возвращаются.
   В смерть.
   Вернее - некогда они возвращались.
   Маленький Архат стоял на пороге места их упокоения.
   Лазутчики Кармы - те, кто прошел Лабиринт Манекенов и вновь погрузился  в
круговорот существований. Карма в состоянии затребовать их в любой момент их
будущей жизни; они подчинятся и сделают то, что необходимо.
   Они вернутся.
   Как Восьмая Тетушка.
   Но Суть Закона,  отдающая  приказы,  -  их  мумии  до  сих  пор  сидят  в
Лабиринте, там, куда  не  ходят  сдающие  экзамены  сэн-бины;  а  в  свитках
Преисподней у них не бывает новых записей.
   Познавшие иллюзорность смерти и иллюзорность жизни; Руки  Закона  и  Душа
Закона.
   Но все же: если человеческие страсти не  дают  нам  войти  в  Карму,  как
кандалы не дают каторжнику бежать, то почему  преподобный  Фэн,  повар-урод,
сумел приобщиться к Закону таким, какой он есть?!
   Что за бешеная страсть владеет поваром с диском?
   И ответ выскальзывает из рук.

4

   - ...Одной лишь думы власть, - хмуро буркнул Маленький Архат. - Одна,  но
пламенная страсть...
   И украдкой покосился на Змееныша, стоявшего у окна.
   Видимо, никак не мог привыкнуть к новому облику лазутчика; как,  впрочем,
и выездной следователь.
   Судья Бао грузно поднялся на ноги и  неторопливо  стал  прохаживаться  по
комнате.
   В последнее время он старался чаще ходить  -  ноги  после  гостеприимства
ванской темницы отекали и плохо слушались.
   - Страсти - это по моему ведомству, - на  восьмом  шаге  бросил  выездной
следователь.

РАЗДУМЬЕ СУДЬИ

   Не меняются только самые мудрые и самые глупые.
   Конфуций

   Я - судья.
   Когда хромая дочка зарезанного торговца И истерически кричит, что  убийца
- ее муж, а соседи в один голос утверждают,  что  мужа-пропойцы  уже  вторую
неделю не видели дома, включая и день  убийства...  в  такие  минуты  трудно
рассуждать о Колесе Закона и Безначальном Дао.
   Гораздо полезнее выяснить, что дочь торговца охромела в раннем детстве от
пинка покойного папаши, да и муженек ее спился, не вынеся побоев и тиранства
почтенного господина И.
   Это позволяет отыскать истину, не прибегая к пыткам.
   Искать  всегда  надо  у  истоков  -   именно   там   незаметный   камешек
перегораживает русло, чтобы гораздо позднее река прорвалась паводком.
   Я - судья.
   А шаолиньский повар Фэн - монах.
   Если верить написанному в его Преисподней свитке - монах с четырех лет, с
раннего детства.
   Иной жизни, кроме монастырской, он не знал.
   Интересно, задумывался ли кто-нибудь над  тем,  что  самое  великое  свое
деяние инок Фэн совершил в юности, уговорив  одного  из  шестерых  сэн-бинов
взять его с собой, в армию повстанцев?!
   Только вдумайт