Холмов.  Ваши  выводы  и
предложения необходимо будет представить в  докладе  на  высочайшее  имя  не
позднее чем завтра,
   - Он до сих пор молчит? - поинтересовался Государев Советник,  и  в  тоне
его пробилась нотка уважения.
   -  Увы,  господин  советник,  -  молчит.  Поэтому,   памятуя   про   вашу
осведомленность о мерах наказания  времен  прошлых  и  нынешних...  Государь
приказал до конца недели получить от монаха-изменника подробные  сведения  о
внешних и  внутренних  укреплениях  обители  близ  горы  Сун,  о  количестве
подготовленных сэн-бинов в Шаолине, о состоянии  монастырского  арсенала,  а
также  о  наличии  боеспособных  слуг-мирян  и  каналах  связи  с  филиалами
монастыря. Осмелюсь добавить от себя: Сын Неба был  очень  разгневан,  когда
ему докладывали об упрямом молчании монаха! И трижды назвал Шаолинь  гнездом
смуты и козней.  По-моему,  чиновник-дознатчик  всерьез  рискует  не  только
должностью, но и...
   - Коновалы! - презрительно бросил Государев Советник.  -  Цирюльники  для
кровопускания! Между прочим,  когда  я  еще  в  позапрошлом  году  предлагал
учредить  стипендии  на  факультете  наказаний,  открыв   специальный   курс
"развязывающих языки", - меня упрекнули в отсутствии  гуманности!  А  теперь
какой-то монах смеется над государевыми чиновниками! Позор! Стыд и позор!
   - Вот поэтому, господин советник, именно вам и поручается...
   Спасительная дверца была совсем рядом, но Змееныш не  трогался  с  места.
Монах, захваченный на дороге Цветущих Холмов?! До сих пор  молчит?  Быть  не
может! Лазутчик собственными глазами видел голову преподобного Баня на колу,
- правда, как голову наставника Чжан Во, главы  тайной  канцелярии...  Ну  и
что? Не все ли равно, под каким именем ты восходишь на  эшафот;  не  все  ли
равно, как тебя звали при жизни и назовут после смерти? Даже если Бань и был
переодетым наставником Чжаном...
   Опять же: сведения, которые должен дать  монах-изменник,  кем  бы  он  ни
оказался,  могли  означать   только   одно   -   готовится   штурм   обители
правительственными войсками.
   - Выходи! - приказал Государев Советник, и Змееныш  послушно  вышел.  Они
были одни в кабинете.
   - Ты слышал?! - возмущению сановника не было предела.  -  Так  и  передай
моему другу Бао: грядет конец  света!  Бездельники  из  Восточных  казематов
почти две недели не могут разговорить простого монаха! Впрочем, не надо,  не
передавай... к делу это отношения не имеет.
   Змееныш же полагал обратное:
   - Позднорожденный осмеливается спросить: разве не всех преподобных  отцов
из столичной тайной канцелярии казнили для устрашения?
   -  Не  всех.  Этого  доставили  на  следующий   день   после   публичного
умерщвления, и государь повелел сохранить  ему  жизнь.  Разумно,  хотя  и  с
опозданием: стоило оставить в живых троих-четверых - глядишь, у кого-то язык
оказался бы не столь неповоротливым! Впрочем, не  мне,  скудоумному,  судить
поступки Сына Неба...
   Змееныш кончиками пальцев взъерошил оперение шелкового павлина.
   - Позднорожденный дерзко напоминает: высокий  сановник  обещал  исполнить
его просьбу!
   - Проси, - кивнул Государев Советник.
   - Я, подданный, безрассуден и  глуп,  -  повторил  Змееныш  первые  слова
доклада судьи Бао. - Если  определять  мне  наказание,  то  и  десяти  тысяч
смертей окажется мало...
   Лазутчик помолчал, машинально погладил макушку и брезгливо отдернул  руку
- ощутить под ладонью мокрые от испарины волосы было неприятно.
   - Я прошу разрешения присутствовать при инспекции Восточных казематов,  -
твердо закончил он.
   - Зачем? - Неприятно прозвенела  сталь;  и  нахохлившийся  воробей  снизу
вверх заглянул в глаза Змеенышу.
   Лазутчик не отвел взгляда.
   - Я слышал, под пытками говорят все. И  поэтому  хочу  увидеть  человека,
сумевшего промолчать. Полагаю, если подождать до того дня, когда  Шаолинь  и
впрямь будет разрушен, - мне и вовсе не доведется лицезреть подобное чудо.
   Сановник медленно подошел к окну  и  неуловимым  движением  сцапал  самую
назойливую муху.
   Подержал в кулаке, прислушиваясь к жужжанию, и резко сжал пальцы.
   "Сейчас склюет!" - подумалось Цаю; но он не стал уточнять, кто  склюет  и
кого именно.
   Тишина.
   - Хорошо, - только и ответил Государев Советник, автор трактата  "О  пяти
видах наказаний"; человек, не способный выпить яд, прежде чем не  подготовит
дела для сдачи преемнику.
   - Хорошо. Ты поедешь со мной. И крохотный трупик мухи упал на паркетину с
рожицей Маленького Архата.

4

   В допросной зале было невыносимо жарко.
   Всем:  чиновнику-дознатчику,  время  от  времени   снимавшему   шапку   и
утиравшему лоб огромным платком; сидевшему  в  углу  писарьку,  бумагомараке
весьма преклонного возраста, клевавшему  носом  над  чернильницей  с  тушью;
помощникам палача, возившимся подле дымящихся жаровен с инструментом...
   Двоим мастерам заплечных дел - ну этим,  пожалуй,  было  жарче  остальных
(если не считать, конечно, пытуемого)! Попробуй-ка в эдакое пекло намахаться
от души батогами, особенно если тебя насквозь сверлит  взгляд  чиновника,  а
треклятый узник даже  не  стонет,  мешая  определить  степень  устрашения  и
готовности ответить на вопросы! А еще раз! А сплеча! И с оттяжкой!  Да  тише
ты, недоумок, пришибешь под горячую руку  -  с  тебя  же  и  спросят  шумным
спросом!
   Ох и жарища...
   Сегодня к тяжелым батогам добавилось усиление  пыточного  довольствия:  с
узника не стали снимать шейную кангу, а прямо с колодой поставили на  колени
и зажали в тиски кончики пальцев. Обычно это помогало  сразу:  дергаясь  под
батогами, человек с кангой на шее вынужден был мучительно напрягать плечи  и
заодно причинять дополнительную боль самому себе - тиски держали  крепко,  и
нередко судорога от ласки батога приводила к вывиху суставов пальцев.
   Но дело близилось к вечеру, а толку было чуть - один еле слышный стон  за
все время.
   -  Огнем  надо!  -  тихо  бурчал  подмастерье-заплечник,  раскладывая  на
холстине ряд щипцов и клещей. - Огонек - он завсегда говорило развязывает...
самое милое дело! Помню, года  три  назад,  еще  при  девизе  Вечной  Весны,
изменщика-телохранителя работали - ох и детинушка был! Батог  отскакивал!  А
как каленую спицу сунули туда, где у него не кругло, - мигом запел:  винюсь,
каюсь, злоумышлял и готов претерпеть!.. Вот  и  этого  бы,  преподобного,  -
огоньком...
   - Жаль, Сым-Хватала слег, - вторил ему собрат по  ремеслу.  -  Старенький
он, Хватала, забывать все стал, я ему одно, он мне другое... а как пытуемого
увидит - куда годы и деваются! Орел! Закогтит, и клещей не надо! Одна беда -
учеников не берет. Болтали караульщики, будто девку  какую-то  учит...  врут
небось! А я просился - так  он  мне  в  рожу  дал!  Несильно,  правда...  он
старенький, а я ж не пытуемый, чтоб мне со всей силушки прикладывать...
   И оба подмастерья согласно закивали головами, - видно,  уважали  слегшего
Сыма-Хваталу, и жалели, что не берет тот учеников.
   А насчет девки - это, конечно, враки...
   В толстую дубовую дверь забарабанили кулаками. Нет, даже не  кулаками,  а
древками алебард. Чиновник мигом нацепил шапку и  принял  достойный  вид,  а
палачи покосились на него и приостановили махание  батогами.  Мало  ли  кого
принесла нелегкая, ежели так колотят?!
   - Государев Советник с инспекцией! - рявкнули от входа (писарек, невзирая
на почтенный возраст, уже успел метнуться и поднять засов).
   Палачи переглянулись и обрадованно утерлись - перерыв, значит!
   Самое время отдышаться и водички попить.
   Перерыв  и  впрямь   вышел   долгий.   Явившееся   начальство   церемонно
приветствовало начальство пребывавшее,  и  Государев  Советник  углубился  в
протоколы дознания. Его интересовало все: последовательность усиления пыток,
имена и стаж работы заплечников,  причина  отсутствия  знаменитого  Хваталы,
время и степень воздействия на  пытуемого,  состав  пищи  узника  и  частота
кормления;   чиновник-дознатчик   почтительно   стоял   рядом   и    изредка
комментировал описанные события. Временами вспыхивала  дискуссия.  Только  и
слышалось:
   - Ничтожный глубоко убежден: двойное кормление вредно сказывается...
   - Осмелюсь возразить:  ослабевший  от  голода  пытуемый  теряет  изрядную
толику чувствительности...
   - И все же позднорожденный утверждает:  если  в  приказе  говорилось  про
необходимость избежать членовредительства!..
   - Согласно высочайшему рескрипту... - Методы духовного устрашения...
   - Но он  же  монах!  Клейменый  сэн-бин!  Сами  знаете,  высокомудрый,  -
шаолиньская братия...
   - Оказывал сопротивление?
   - Что вы! Просто молчит!
   - Просто молчит? Или дознатчики недостаточно усердны?
   - Переворачиваем  горы!..  Про  дом  забыли,  ночуем  в  допросной  зале,
трапезничаем тут же... рук не покладая...
   - Со своей стороны я порекомендовал бы...
   Наконец Государев Советник отложил протоколы и задумался.
   Трое людей его свиты  лениво  стояли  у  двери,  прислонившись  к  стене;
четвертый же находился на шаг впереди прочих  и  напряженно  всматривался  в
пытуемого монаха.
   Змееныш Цай понимал, что умирает.
   Умирает, как лазутчик.
   Тонкость! Тонкость! Мастер  "листвы  и  ветра"  равно  спокойно  жертвует
врагом, другом и собой.
   Эта тонкость сейчас рвалась в клочья - и впрямь, где тонко, там и рвется!
- Ошметки прежних навыков метались в сознании Цая мошкарой из сновидений,  и
глаза слезились без причины, а сердце грозило разорвать грудную клетку. Кого
он сейчас видел перед собой?  Преподобного  Баня?  Наставника  Чжана,  главу
тайной службы? Чья голова торчала на колу; чьи руки скрещивались  под  ней?!
Кто сейчас жестоко страдал в колодках?! С этим  ли  человеком  они  покидали
Шаолинь, ехали в Нинго и плыли к Бэйцзину?! Или  все  пять  чувств  подводят
измученного Змееныша, чудом оставшегося в живых?!
   Какая разница?!
   Уйти! Немедленно уйти и этой же ночью отправиться обратно в Нинго, потому
что лазутчики жизни - это те...

***

   Ладони Святой Сестрицы с нечеловеческой  скоростью  простучали  по  груди
монаха - так бьет лапами кошка или лиса,  -  и  преподобного  Баня  швырнуло
через всю комнату, ударив спиной о стену.
   Такой удар сломал бы обыкновенному человеку позвоночник.
   Но монах встал.

***

   Уйти! Вот она, дверь - и словно не было ни дороги на Бэйцзин, ни  старого
Ши Гань-дана, ни Святой Сестрицы, ни преподобного Баня...  Ничего  не  было!
Бабушка, помоги! - Я больше не в силах оставаться  прежним  юношей  с  душой
змеи и сердцем старика! У меня  седая  голова,  я  должен  был  подохнуть  к
завтрашнему утру, но, видать, не подохну, и значит, это уже не моя жизнь,  а
дареная, с чужого плеча, медяк в плошке!.. Яшмовый Владыка, почему я не  даю
себе сделать этот шаг, почему всматриваюсь  в  лицо  пытуемого,  еле  видное
из-за канги, и ноги не хотят меня слушаться, а в мозгу хохочет  взбесившийся
нетопырь: "Шаолинь должен быть разрушен!" Почему?!

***

   Но совсем рядом, под убийственный смех твари, в который уже раз  падал  и
вставал монах из тайной канцелярии, сэн-бин с клеймеными руками, наставник и
насмешник - падал и вставал, не  давая  проклятой  блуднице  приблизиться  к
беспомощному Змеенышу.
   Падал.
   И вставал.

***

   Ползи, Змееныш!
   Прочь!
   Вычеркни из памяти прошедшие дни, вычеркни события, недостойные лазутчика
из семьи Цай: ты не спасал Маленького Архата, не учился у сэн-бина из тайной
службы, не ловил губами редкие капли  дождя,  слушая,  как  шаркают  вощеные
подошвы монашеских сандалий, уводя их хозяина  -  того,  кто  не  сдал  тебя
Золототыквенным! - к бамбуковому колу или к допросной зале...
   Забудь!
   Не было!
   Лазутчики жизни - это те...

***

   Достав из мешочка иглы - не обычные, длинные, а коротенькие, чуть  меньше
палочек для еды, с колечками на тупом конце, - монах внимательно поглядел на
человека без возраста.
   Рука человека без возраста скребла  по  земле,  обдирая  ногти  -  словно
чего-то требовала.
   Монах вложил в чужие пальцы иглу и стал ждать.

***

   Ползи, Змееныш! Как умирают монахи? Как?!
   Так же, как и лазутчики.
   Змееныш Цай, бывший лазутчик жизни, криво усмехнулся и вышел на  середину
допросной залы.
   - Я, рожденный в травах, безрассуден и глуп, - сказал он, поклонившись, и
Государев Советник вместе с чиновником удивленно посмотрели на  дерзкого.  -
Но по моему ничтожному разумению,  дело  кроется  в  нерадивости  палачей  и
неумении добиться большого малыми средствами. Если мне  будет  дозволено,  я
осмелюсь продемонстрировать, как "птица Пэн склевывает алмазный столб".
   Чиновник-дознатчик моргнул и собрался  было  спросить  мнения  Государева
Советника относительно сего  нахала,  но  высокий  сановник  заинтересованно
кивнул: дескать, поглядим, поглядим!
   А после и подумаем,  чем  платят  за  необоснованную  дерзость:  что  там
сгоряча отменили в эпоху Тан? - кастрация, отрубание ног...
   Змееныш еще раз поклонился и приблизился к узнику.  Посмотрел  сверху  на
его макушку, давно не  бритую  и  заросшую  мутно-белесой  порослью,  провел
ладонями по  истощенным  рукам,  зажатым  в  тиски...  взялся  за  клейменые
предплечья, что-то нащупывая...
   - Как умирают монахи? - громко спросил Змееныш и резко усилил хватку.
   Тело узника против его воли выгнуло бьющейся на берегу рыбой, он гортанно
вскрикнул, хватая ртом воздух, тщетно пытаясь вырваться, но канга,  тиски  и
новоявленный мучитель держали крепко.
   - Как умирают монахи? - повторил Цай. Повторил все: и вопрос, и пытку.
   - По-всякому... - прохрипел узник.
   Это были первые слова, произнесенные пытуемым за все время.
   - А ты говорил - девку! - восторженно прошептал один подмастерье другому.
- Вот кого небось Хватала учил!.. Какой же он девка?!

***

   Государев Советник не возражал, когда дознатчик чуть  ли  не  на  коленях
стал умолять его оставить этого мастера в  Восточных  казематах  -  хоть  на
неделю!
   Только искоса посмотрел на Змееныша.
   И удалился.
   Следом за ним старший палач увел Цая  -  оформлять  в  нижней  канцелярии
бумаги о вступлении в должность.
   У самой двери Змееныш вздрогнул и  обернулся.  В  спину  словно  дротиком
ударили - но нет, никто особо не интересовался  новым  работником,  если  не
считать завистливых физиономий подмастерьев.
   Чиновник утирает пот, узник недвижим, писарь шуршит кисточкой...
   Когда дверь уже закрывалась за  лазутчиком,  старик  писарь  еле  заметно
поднял  голову  от  бумаг,  и  бритвенно-острый  взгляд  снова  полоснул  по
удаляющемуся Змеенышу.

5

   Сквозняки гуляли по Восточным казематам. Шарили в  заброшенных  подвалах,
куда  не  решались  заглядывать   самые   отъявленные   смельчаки-стражники;
самовольно просачивались в  камеры  узников,  мимоходом  стряхивая  со  стен
соленую росу-испарину; вихрем  влетали  в  кабинеты  начальства  на  верхнем
ярусе,  перебирали  свитки  с  протоколами  допросов,  смеялись   шелестящим
присвистом над суетой людишек... Не скоро, ох, не  скоро,  никак  не  раньше
правления под многозначительным  девизом  Эра  Завершенного  Преобразования,
станут поговаривать, что и не сквозняки  это  вовсе,  а  неуспокоенные  духи
безвинно  убиенных  монахов-воителей,  бритоголовых  праведников,  радетелей
Поднебесной!

***

   И впрямь: не те это сквозняки,  чтоб  отмахнуться  походя!  Не  дворцовые
лизоблюды, покорно плещущие шелковыми занавесями на забаву аристократам,  не
окраинные пройдохи, вынюхивающие  сомнительный  аромат  темных  делишек,  не
чинные дуновения храмов и пагод, колеблющие  язычки  свечей  и  оглаживающие
жертвенные свитки. В казематах, пропахших  кровью,  прячущих  по  углам  эхо
истошных криков, такие гулены  долго  не  уживаются  -  здесь  место  сырым,
тяжелым, смрадным  порывам,  берущимся  неизвестно  откуда  и  исчезающим  в
никуда.
   Положи на ладонь жизнь человеческую - сдует, швырнет в погреба да  там  и
похоронит без перерождения!
   Словно демоны тайком крадутся по Восточным казематам...

***

   - А я тебе говорю - демоны! Крадущиеся демоны! Тамошние  островитяне  так
их и называют! - на языке Ямато получается "ниндзя"! От  слов  "красться"  и
"демон"! Понял, дубина?!
   И начальник караула, дородный плешивец с  неуместно  тоненьким  голоском,
довольно утер пот, свысока взирая на подчиненных.
   Продемонстрировать свою ученость перед  нижестоящими  никогда  не  бывает
лишним.
   - А-а, лазутчики-пролазы! - презрительно осклабился один  из  стражников,
молодой здоровяк с рябой физиономией. -  Тоже  мне,  демоны!  В  любую  дыру
затычка, тащись, куда пошлют, - хоть у нас, хоть у варваров, хоть у  этих...
на островах Ямато в Восточном море!  Гляди,  братва,  складно  выходит:  там
Восточное Ямато, здесь - Восточные казематы!
   И стражник плюнул на пол, желая подчеркнуть свое  отношение  к  заморским
шпионам.
   - Вот уж чего не  люблю,  так  это  когда  язык  поперек  ума  суется,  -
начальник  заговорил  медленно  и  степенно,  что   предвещало   грозу   для
осмелившихся поддержать рябого болтуна. - Ладно уж, поучу вас, безмозглых...
Сошелся я тут на днях с одним монашком, из изменников  -  всего-то  сутки  с
лишним и просидел, попутчик Будды, прежде  чем  повели  его  топором  телегу
рубить !
   Начальник на миг расплылся в ухмылке - нечасто доводится вовремя блеснуть
подслушанным изречением!
   - Ну, да не в этом дело... Остановился я вечерком  у  его  решетки,  чтоб
помочиться - не со зла, так, смеху ради, ну и приспичило опять  же!..  Слово
за слово, струя за струю - разговорились. Ночи в казематах  длинные,  я  ему
про жизнь караульную, про задержку жалованья, про жену-стерву; он мне -  про
то, как лет пятнадцать тому назад плавал по указу тайного  наставника  Чжана
аж на самый остров Рюкю! С тамошними сянь-иноками  связи налаживать, привет
от горы Сун ихним горам передать!
   - Где еще и доведется с образованными  людьми  повстречаться!  -  льстиво
бросил из угла Змееныш Цай. - Вот уж и вправду: только в казематах!
   Начальник нахмурился, усмотрев в  сказанном  некий  намек,  но  решил  не
связываться с новым палачом-любимчиком.
   Ночевать   Змееныш   остался   прямо   здесь.   Заплечных   дел   мастер,
сопровождавший Цая в канцелярию, по дороге проникся расположением к  умелому
да удачливому собрату по ремеслу и до глубокой ночи провозился вместе с  ним
в пыточных  каморках-чуланах  -  инструмент  по  руке  подбирали.  Заодно  и
поговорили о наболевшем: узники пошли то худосочные, на десятом батоге водой
отливать приходится, то деревяшки бесчувственные, пили-строгай,  а  все  без
толку - ну а начальство торопит, покрикивает, жалованье урезать  грозится...
Тяжела ты, работенка заплечная!
   И впрямь:

   Не рубите, почтенные люди, сплеча,
   Не спешите, друзья, осуждать палача:
   Как подумаешь о недостатке деньжишек -
   Руки так и спешат к рукояти меча!

   Расположившись в караулке,  Цай  ковырялся  в  собранном  мешке,  лязгал,
громыхал, временами извлекал на свет  какую-нибудь  хитромудрую  железяку  и
покручивал  в  пальцах.  В  подобные  моменты  взглянувший  на  него  солдат
передергивался, как будто кислого хлебнул, и норовил мигом отвести взгляд.
   Один начальник абсолютно не интересовался новым работником - все  взахлеб
рассказывал   про   далеких   шпионов-ниндзя,   о   которых    услыхал    от
монаха-изменника. Уж очень нравилось начальнику все заморское: от  малайских
подштанников до крадущихся демонов.
   Да еще, пожалуй, был равнодушен к Змеенышу  старикашка  писарь.  У  этого
разнесло всю щеку от больных  зубов,  половина  писарской  рожи  была  криво
замотана ватным  полотенцем,  и  доносившиеся  из-за  ткани  стоны  выходили
гулкими и протяжными - ни дать ни взять заблудшая душа стенает от горя!
   Похоже было на то, что писарь вообще живет в казематах. Во всяком случае,
у  почтенного  крючкотвора  нашлись  в