ворите  потом,
что вас плохо принимали во дворце Сэньло!
   Стена надвинулась, на мгновение пространство вокруг стало  серо-черным  и
шершавым - и стена уже осталась позади: они были в длинном, слабо освещенном
коридоре. Однако по коридору  идти  не  пришлось:  Владыка  Восточного  Пика
поспешил увлечь их за собой в следующую стену.
   "К чему тогда засовы, привратник и стража,  если  каждый  может  вот  так
запросто... - уныло думал судья, просачиваясь  между  каменными  блоками.  -
Нет, не каждый, но все-таки..."
   Додумать дальше высокоуважаемый сянъигун не  успел  -  миновав  очередную
стену, они прибыли на место.

***

   На вид эта канцелярия ничем особо не отличалась от других: те  же  столы,
бумаги, черепа с  тушью,  полки  со  свитками...  Правда,  в  данный  момент
канцелярия пустовала - чиновники Преисподней  поспешили  убраться  подальше,
учуяв приближение разгневанного начальства.
   И они таки были правы, пользуясь выражением древо-демона.
   В палате находились только Владыка Темного Приказа и Инь Гун-цзо.
   - Вот здесь, вот здесь они были! - причитал  демон,  указывая  на  пустое
место по центру одной из полок. - Я только отвернулся, глядь - а их уже нет!
Не иначе как нечистая сила!
   Подобное предположение в устах несчастного  Инь  Гун-цзо  звучало,  мягко
говоря, странновато, и судья Бао изумленно приподнял бровь: кого  же  это  в
Преисподней считают "нечистой силой"?!
   Но  тут  внимание  выездного  следователя  привлекло  некое  движение  на
соседней полке. Мыши? Нет, не  похоже...  Быстро  взглянув  туда,  судья  со
второго раза успел заметить, как прямо  из  воздуха  -  вернее,  из  темного
заполочного пространства - возникли  две  жилистых  руки,  оплетенные  тугой
сетью вен, и принялись сноровисто перебирать лежащие на полке свитки.  Судья
невольно шагнул ближе - нет, ему не померещилось: на  предплечьях  возникших
из небытия рук были хорошо  видны  глубоко  выжженные  изображения  тигра  и
дракона!
   - Это что - кто-то из ваших? - не оборачиваясь,  осведомился  Бао  у  Инь
Гун-цзо.
   - Где? - удивленно  завертел  головой  демон,  явно  не  понимая,  о  чем
спрашивает его Солнечный чиновник.
   - Да вот же! - Судья указал прямо на таинственные  руки  без  туловища  и
всего остального, как раз в этот момент деловито собиравшие свитки в охапку.
   - Ох! - выдохнул демон. - Бумаги!
   - Какие бумаги?! Руки - видишь?! Чьи они?
   Вместо ответа демон с визгом бросился вперед - но было  поздно:  руки  не
спеша, но и без лишнего промедления убрались  восвояси  в  серый  заполочный
сумрак, унося с собой дюжину свитков с чьими-то судьбами.
   - Свитки! Деяния! - истошно запричитал  Инь  Гун-цзо,  больно  ударившись
лбом о край полки.
   Судья Бао подошел к стеллажам, отстранил в  сторону  хнычущего  демона  и
заглянул в опустевший проем. За полками была  обычная  каменная  стена,  без
каких бы то ни было признаков дверцы или потайного  хода.  Судья  на  всякий
случай потрогал стену рукой, потом постучал по ней  в  нескольких  местах  -
нет, никаких скрытых пустот за стеной не наблюдалось.
   Потом  высокоуважаемый  сянъигун   обернулся   и   обнаружил,   что   все
собравшиеся, затаив дыхание, наблюдают за ним.
   - Вы видели? - поинтересовался выездной следователь скорее для порядка.
   И впрямь: мало ли какие руки шарят в Преисподней?
   Что удивительно для ничтожного Бао, то проще простого для князя Янь-вана!
   - Вы видели? - повторил судья.
   И был полностью обескуражен ответом.
   - Нет, - покачал седеющей головой Янь-ван.
   - Нет, - горбясь, очень серьезно произнес Владыка Восточного Пика.
   - Ничего мы не видели! - проскулил совершенно потерявший присутствие духа
Инь Гун-цзо.
   - Мне кажется... я видел две призрачных руки, - медленно проговорил  Лань
Даосин. - Но поручиться не берусь...
   - Так вы что же, ослепли? - вконец растерялся судья.
   - Свитки! Они  исчезли!  Растворились  прямо  в  воздухе!  -  стенал  Инь
Гун-цзо; и никто не стал его опровергать.
   - А две руки?! Две жилистых руки с синими венами и изображениями тигра  и
дракона?! - не выдержал выездной следователь. -  Они  перебирали  свитки,  а
потом сгребли их и утащили... я не знаю, куда. И сами исчезли!
   - Мы ослепли,  -  занавесив  глаза  косматыми  бровями,  ответил  Владыка
Восточного Пика. - А ты - нет. Возможно, потому, что ты - Солнечный чиновник
из мира живых. А мы привыкли видеть, взамен частично  разучившись  смотреть;
даже твой друг, приобретя тайные знания,  кое-что  утратил  -  за  все  надо
платить...
   - За все надо платить, - эхом отозвался Лань Даосин.
   - Теперь ты убедился, друг мой Янь-ван,  что  я  был  прав?  -  обратился
Владыка Восточного Пика к Владыке Темного Приказа. -  Солнечный  чиновник  и
его спутник могут быть нам полезны. Тем более что  у  тебя  в  подчинении  в
основном канцеляристы, а высокоуважаемый сянъигун  явно  хорошо  знает  свое
дело.
   В последних словах крылся какой-то намек, но судья Бао не уловил -  какой
именно.
   - Вечно ты прав, - незло проворчал Янь-ван. - Хотя хороший судья  мне  бы
действительно не помешал. А посему я уже  на  всякий  случай  послал  своего
секретаря проверить их линии жизни. - Князь Преисподней лукаво усмехнулся. -
Должен сообщить вам, глазастый сянъигун, что  проживете  вы  еще  достаточно
долго - если, конечно, не отягчите вашу карму чем-нибудь неподобающим. И тем
не менее... Предлагаю: днем вы занимаетесь  своим  делом  в  мире  живых,  а
ночью, когда спите, - работаете здесь.  Взамен:  к  возможностям  Солнечного
чиновника  прибавятся  возможности  чиновника  Темного  Приказа.   Поверьте,
высокочтимый Бао, это немало! Итак?
   Даос снова ткнул судью локтем в бок - к счастью, не попав на этот  раз  в
больное ребро, - но выездной следователь уже и сам  понял:  отказываться  от
предложения Владыки Янь-вана нельзя.
   - Согласен, - с обреченным вздохом выдавил  судья,  уже  предчувствуя  те
горы адских бумаг, которые поспешат свалить на него местные крючкотворы.
   - Но у нас тоже есть некоторые условия, -  тотчас  же  поспешил  добавить
даос.
   - У нас? - поднял брови Янь-ван, в то время как Владыка  Восточного  Пика
незаметно подмигнул друзьям. Теперь-то судья Бао понимал, почему Лань Даосин
хотел иметь дело именно с ним!
   - У нас, - ничуть  не  смутившись,  подтвердил  даос.  -  Ведь  я  взялся
представлять интересы высокоуважаемого сянъигуна  и  намерен  делать  это  и
впредь. Так вот, за нашу помощь мы нижайше просим...

6

   ...Судья с трудом разлепил каменные веки.
   Светало.
   Рядом заворочался, приходя в себя, Лань Даосин.
   И тут судья Бао разом вспомнил, где они и зачем.
   Вспомнил последний разговор с Владыками  перед  отбытием,  обещанную  ему
помощь - и  его  собственное  обещание.  Или  все  это  были  лишь  видения,
вызванные дурманными порошками, которые  его  друг  Лань  бросал  в  костер,
открывая вход в Преисподнюю?
   Судья поспешно сунул  руку  за  пазуху.  Нащупал  там  толстый  свиток  и
шершавый точильный  круг,  которые  выдал  ему  перед  расставанием  Владыка
Янь-ван. Судья помнил, как пользоваться этими вещами и для чего  они  нужны,
но искренне надеялся, что воспользоваться ими ему не придется.
   Значит, все это - правда.
   "Полномочий у меня теперь - даже подумать боязно! - ознобно  передернулся
выездной следователь. - Вот только толку от них пока..."
   Судья закряхтел и поднялся на ноги.
   В результате чего обнаружил, что пострадавший бок совершенно не болит.
   Кострище  было  холодным,  коробочки,  мешочки  и  флакончики   даоса   в
беспорядке валялись вокруг, из некоторых  высыпалась  часть  содержимого;  а
тело Чжуна бесследно исчезло...
   - Пожалуй, нам пора возвращаться, друг мой Бао, - услышал судья за спиной
голос Железной Шапки. - А то, боюсь, отпущенный твоему слуге срок истечет, и
нам придется добираться до Нинго своим ходом.

***

   Действительно, когда маг и судья спустились в  деревню,  выяснилось,  что
они отсутствовали четыре дня.
   На обратном пути в Нинго ничего существенного с друзьями не приключилось;
разве что судья купил в одной из деревень у бывшего там, как и они, проездом
птицелова по имени Мань весьма странный свиток. Свиток был исписан никому не
известными значками, прочесть которые не  представлялось  возможным.  Однако
птицелов клялся, что  нашел  этот  свиток  близ  монастыря  у  горы  Сун,  в
окрестных скалах Бацюань, что значит "восемь  кулаков"  -  и  это  сразу  же
насторожило судью. Сочтя свиток не меньше как  тайным  заветом  Бодхидхармы,
Мань  попытался  продать  его  монахам  -  но  те,  не  разобрав  ничего  из
написанного, вышвырнули Маня вон вместе со свитком. Тем  не  менее  птицелов
пребывал в уверенности, что свиток представляет  немалую  ценность  -  иначе
зачем бы писать его тайнописью и прятать в скалах?
   Судья был с ним отчасти согласен. И на всякий случай купил свиток, еще не
зная, зачем он ему может понадобиться. Нутром чуял - надо.
   Впрочем, это не помешало судье выторговать свиток за  совершенно  смешную
цену.
   Пошедшая на него бумага - и та, наверное, стоила дороже!
   Разумеется, судья был  человеком  далеко  не  бедным,  но  зачем  платить
дорого, если вещь можно сторговать куда дешевле?! А по лицу Маня судья сразу
понял - тумаки шаолиньских монахов не увеличивали стоимости находки.

***

   По возвращении в Нинго судья с  удивлением  узнал,  что  на  их  семейном
кладбище появилась свежая могила с надгробием, на котором  было  выбито  имя
его племянника Чжуна.
   Однако  долго  удивляться  у  судьи  не  было  времени:   новые   события
последовали столь неожиданно и фатально, что  на  удивление  уже  просто  не
оставалось времени.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

   - Спину ровнее!
   И бамбуковая палка с треском обрушивается на многотерпеливый  позвоночник
Змееныша.
   Он ждал этого удара. Первые этапы обучения кулачному бою в стенах обители
близ горы Сун мало  чем  отличались  от  науки  бабки  Цай,  тоже  частенько
подкреплявшей свои слова  весомым  аргументом  -  хлесткими  и  болезненными
тумаками. Особо часто для этого применялась длинная  курительная  трубка  из
одеревеневшего корня ма-линь, до которой старуха Цай была большая  охотница.
Коленки плохо гнутся у мальчика - трубкой по ним, горбится любимый внучек  в
стойке "змеи, скользящей в рассветных травах" - трубка гуляет  по  хребту  и
плечам;  запястья  крошки  недостаточно  ловко  поспевают   за   точными   и
молниеносными выпадами бабушки, все норовившей сунуть  морщинистые  пальчики
то в глаз, то в самую мужскую гордость, -  трубка  и  здесь  весьма  успешно
объясняла непонятое.
   Не раз потом вспоминал Змееныш суровую  науку  неласковой  и  язвительной
бабки, не раз благодарил за язвительность да  неласковость,  утерев  пот  со
лба, юношески гладкого и чистого; и всегда, где  бы  ни  был  и  чем  бы  ни
занимался, жег бумажные деньги и искренне  возносил  мольбы  в  день  смерти
бабушки, которую иначе как с трубкой и пред ставить-то не мог.
   Своей смертью умерла покойница, тихо отошла, дома, в постели -  а  это  в
семье Цай о многом говорило.
   Вот и сейчас: главной трудностью для Змееныша было не столько высидеть  в
стойке "лошади" положенное время, ни капли не пролив из чашек, установленных
на макушке, бедрах и плечах. Сиживал, знаете ли,  сиживал,  и  не  с  такими
чашками, как молодые иноки, а  с  наполненными  свеженьким,  крутозаваренным
чайком... ох, хорош был кипяточек,  а  когда  остывал,  то  бабка  новенький
подливала! Главным было в точности воссоздать все  те  классические  ошибки,
которые на первых порах  преследуют  любого  новичка:  ссутулившиеся  плечи,
далеко ушедшие вперед колени,  срывающееся  дыхание  или  выпячивающаяся  на
вдохе грудь... что еще? - ах да, спина с каждой минутой все больше  клонится
вперед...
   - Спину ровнее!
   И треск бамбуковой палки.
   Чем мысли занять? Тем ли,  что  в  северных  провинциях  стойку  "лошади"
привыкли ошибочно называть стойкой  "всадника"?  Очень  северяне  обижаются,
когда поправляют их, а того не замечают, что, сядь всадник таким образом  на
лошадь, и жена его к себе после первой же поездки близко не подпустит! Зачем
жене муж-немогуша, с отбитым об коня да седло корешком?! Пусть сам торчит  в
своем "всаднике" хоть от зари до зари, а к женщинам  и  не  приближается!  И
лошадке, опять же, всю спину  сотрет  до  крови...  разве  что  посоветовать
северным мастерам - пусть переименуют  "всадника"  в  "железного  всадника"!
Железному все равно как сидеть... - Спину ровнее! И треск бамбуковой палки.
   Третий слева монах не выдержал,  упал,  закатив  глаза.  Змееныш  мельком
покосился, придал лицу удивленно-испуганное выражение - вот сейчас  и  меня,
упавшего от усталости, подымут  пинками  да  усадят  заново!  -  после  чего
продолжил лениво размышлять о разных мелочах. Именно такие,  неторопливые  и
пустяковые размышления  и  выводили  чаще  всего  лазутчика  жизни  к  ясным
догадкам, словно медленное течение реки - к нужной излучине. Тем  более  что
Змееныш четко осознавал собственную уникальность,  даже  будучи  далеким  от
того, чтобы заблуждаться относительно своих возможностей. Но ведь и вправду:
кто еще, кроме него, в наше смутное время приходил и оставался в Шаолиньской
обители, абсолютно не собираясь постичь сокровенные тайны Чань  и  кулачного
боя? Кто не ставил задачи завоевать почетные знаки тигра и дракона; кого  не
интересовало продвижение по ступеням  монастырской  иерархии  или  получение
звания сановника императорского двора?!
   Кто становился монахом просто так, по ходу дела?! Змееныш подозревал, что
никто. Во  всяком  случае,  за  последние  десятилетия.  И  это  давало  ему
определенные преимущества. Лазутчик жизни был  в  состоянии  не  учиться,  а
наблюдать; не постигать, а размышлять; не добиваться результатов,  а  делать
выводы. Кроме того, за истекшие пять недель его  монашества  он  уже  четыре
раза ходил вместе  с  Маленьким  АрхаТом  в  Лабиринт  Манекенов,  преследуя
отрешенного от всего земного повара Фэна. И... Нет.
   Сейчас Змееныш не собирался думать об этом. Стремнина этой реки пока  что
была слишком строптивой.
   - Колени не гнуть! Здравствуй, подруга-палка...

***

   Пять недель жизни с бритой головой.
   Подъем на рассвете и двухчасовая медитация под навесом без стен.  Хорошо,
что сейчас лето... Тело пребывает в неподвижности, но дух бодрствует. Еще бы
- попробовал бы он,  этот  склонный  к  лени  дух,  не  бодрствовать!  Мигом
вразумят и подтолкнут в нужном направлении, то есть к просветлению... Но вот
сидение завершается, и воспрянувшие  иноки  дружно  приступают  к  Вэй-дань,
Внешнему эликсиру, именуемому еще "Руки Бодхидхармы". Кровь быстрее бежит по
жилам, хотя сами монахи двигаются очень мало, подолгу застывая  на  месте  в
каждой  из  восемнадцати  канонических  позиций,  посвященных   восемнадцати
архатам-подвижникам. Жилы вспухают на лбу, дыхание то шумно  вырывается  изо
ртов, подобно морскому прибою, то еле  слышно  тянется  тоненькой  ниточкой,
заметной только для опытного наставника; усталость и онемение после  долгого
пребывания в недвижимости уходят, уплывают, покидают иноков...
   И все гуськом тянутся в Храм теплой комнаты и в Храм света и  холода,  по
дороге  поминая  имя  великого  врачевателя  древности,  учителя   Хуа   То,
заповедавшего лечить все сорок  восемь  видов  болезней  правильным  образом
жизни. Пар уже курится над лоханями в Храме теплой комнаты, иноки помоложе с
радостью плещут горячей водой друг на друга, монахи постарше смотрят на  это
баловство сквозь пальцы и неторопливо омывают тело,  тщательно  чистят  зубы
щеточкой, смоченной в настое из нужных трав. Зато в Храме  света  и  холода,
где обитатели Шаолиня массируют Друг друга, молодые иноки притихнут и  будут
внимать  наставлениям  старших:  какая  мазь  побеждает  боль,  а  какая   -
утомление, почему кашица из "гусиных лапок" и луковиц  нарцисса  хороша  для
открытых ран, а для ожогов не годится...
   Не брезговали и ядами.
   Мало ли зачем может пригодиться в жизни умение изготовить отраву почти из
чего угодно?!
   И, закончив очищение плоти, шли в Зал духа.
   Очищать сердце.
   Джатаки-сказания о различных перерождениях Будды  Шакьямуни,  наставления
патриарха и старших братьев; гун-ань и вэнь-да, вопросы  и  диалоги,  внешне
абсолютно бессмысленные и даже поначалу раздражающие -  приходилось  по  сто
раз давать наставнику разные ответы на заданный вопрос, а наставник хмыкал и
уходил, или давал оплеуху, или  тыкал  пальцем  в  небо,  или...  Обыденное,
мирское сознание  изнывало  от  бессилия  понять,  "что  есть  хлопок  одной
ладонью" или "в чем смысл прихода патриарха на восток", и никакие знания  не
могли помочь справиться с подобной задачей. Некоторые иноки не  выдерживали,
сходили с ума, принимаясь выкрикивать бессмыслицу или ходить  по  двору,  не
видя никого и ничего. Такое называлось "чаньской болезнью";  бывали  случаи,
когда больной тихо умирал в медитации, и это замечалось далеко  не  сразу  -
сидит себе и сидит, а потом выясняется, что он уже и окоченел...
   Впрочем, такие случаи происходили редко - на пути  к  просветлению  много
опасностей для неискушенного, подобного слепцу на  неизвестной  тропке,  так
что  опытный  поводырь  обязан  медленно  и  осторожно  вести  незрячего   к
прозрению.
   Куда торопиться? Этой жизни не хватит, в следующей дойдем!
   Но вот патриарх покидает свое возвышение, а следом за старшими братьями и
прочие монахи выходят из Зала духа.
   Братии пора приступить к общему для всех уроку цюань-фа,  кулачного  боя,
шлифуемого в обители вот уже почти тысячелетие - более чем  почтенный  срок.
Иноки выстраиваются  рядами,  согласно  семи  рангам  старшинства,  а  перед
бритоголовыми учениками уже стоит главный наставник  воинского  искусства  с
четырьмя шифу-помощниками. Поклон, ритуальный выкрик - и до  самого  полудня
будет только пот и труд. Не  менее  трех  лет  упорного  овладевания  наукой
мудрых шифу, искушенных  в  любых  способах  членовредительства  и  убийства
ближнего своего, понадобится новичку, чтобы главный наставник снисходительно
улыбнулся  и  вручил  достойному   веревку   для   опоясывания.   Теперь   у
"подпоясавшегося" монаха будет только одна привилегия: заниматься  в  десять
раз больше, даже не заикаясь о снисхождении.
   Терпи,  сэн-бин,  монах-воитель...  и  помни:  истинному  человеку  Будды
запрещено носить оружие и убивать, но в умелых руках и  палочки  для  еды  -
оружие, а для прозревшего сердца и меч подобен кисти для каллиграфии! Что же
касается насилия, то напавший на монаха-подвижника недостоин имени человека,
и творящий зло покушается не на жизнь, чужую - на гармонию  мира  покушается
он! Вот гармония эта и обрывает нелепую жизнь злоумышленника святыми  руками
со знаком тигра  и  дракона!  Глядишь,  в  следующем  перерождении  зачтется
глупцу, что был он убит достойным архатом...
   Пот и труд, и суровость наставника.
   Ровно в полдень - трапеза.
   Чай и злаки вместо горячительных напитков и  мяса;  рис,  соя  и  кунжут,
травы и коренья, молодые побеги бамбука и  дикая  капустка  -  хвала  повару
Фэну, хвала его искусству, позволяющему, несмотря на запреты и  ограничения,
ощутить в утробе рай Будды Амитабхи!
   И после трапезы - один час для отдыха.
   Всего один, невозможно короткий час.
   В первый же день монашества Маленький Архат незаметно подсказал Змеенышу,
задержавшись на миг около Цая и шепнув, ни к  кому  вроде  бы  конкретно  не
обращаясь:
   - Новички не отдыхают. Как правило, первым  делом  Они  идут  осматривать
оружейную...
   И Змееныш покорно двинулся осматривать Большой зал оружия.
   Да, в этом арсенале хватало всякого добра, чтобы пять  раз  вооружить  до
зубов всех монахов, невзирая  на  ранги  старшинства,  а  потом  еще  трижды
снабдить вооружением слуг с  домочадцами.  Молодые