Но боюсь, что  все  это  тоже  слова;  также  боюсь,  что  спрашивающий
бессмысленно вытаращится на меня, раскрыв рот. Тогда я отвечу ему, что  осел
не может выдержать пинка слона-дракона, и позволю ему  уйти  с  воплями:  "Я
познал Чань, я познал Путь!" Так о чем же ты хочешь спросить меня,  человек,
похожий на журавля?
   Старик смотрел на нас, меня и моего мальчика, все с той же ласковостью  -
но теперь в ней что-то неуловимо изменилось.
   А я понимал, что невозможно рискую - почти дословно цитируя "Записи бесед
чаньского наставника Линьцзи Хуэйчжао из Чжэньчжоу".
   Я случайно читал их однажды - и навсегда; потому что я ничего не забываю.
   Я ничего не забывал.
   Именно в этот день я понял, что нахожусь в чужой Поднебесной. Потому  что
здесь никогда не жил сумасбродный наставник Линьцзи, ни в девятом веке, ни в
каком другом, и никогда он не называл Будду куском засохшего дерьма, Нирвану
и просветление - невольничьими колодками и не  говорил,  что  для  истинного
прозрения надо совершить пять смертных грехов.
   Потому что слова есть слова,  и  слово  "Будда"  не  отличается  от  себе
подобных.
   Но мне повезло, как никогда раньше.
   - Позволь, отец-вероучитель, - вмешался огромный детина и шагнул  к  нам,
ко мне и моему мальчику, с такой плавной быстротой, что я ощутил колотье под
ложечкой, - я спущу этого бродягу с лестницы!
   "Дождались", - мелькнуло в голове у меня и моего мальчика.
   В глубине души я предполагал, что этим дело и закончится.
   - И это тоже слова, наставник Лю. - От сказанного седым журавлем у детины
отвисла челюсть. - Вели лучше стражам пропустить сего отрока в обитель.
   - Этого... этого маленького нахала?! - Удивлению громадного наставника Лю
не было предела.
   - Нахала? - пожал вздернутыми плечами журавль. - Маленького нахала?..  Он
подумал и весело добавил:
   - Или маленького архата? Как вы полагаете, наставник Лю?
   К вечеру нам, мне и моему мальчику, обрили голову.
   А кличка Маленький Архат, с легкой руки патриарха Шаолиня, приклеилась  к
нам намертво.
   И прошло чуть больше года, прежде чем в обитель  близ  горы  Сун  приполз
Змееныш...

КНИГА ВТОРАЯ

ЭПОХА ОБШИРНОГО БЛАГОДЕНСТВИЯ

Часть четвертая

БЕЛЫЙ ТИГР И СИНЯЯ ВОРОНА

   Не бойся яростной схватки и помни: малым можно победить великое...
   Из поучений мастеров

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

A вот и еще один толстый дармоед, которого принц-казнокрад откармливает на наши денежки! - гнусаво раздалось из-под шаткого забора.
   Это была первая фраза, которой встретили судью при въезде в Нинго.  Голос
родины,  так  сказать.  Выездной  следователь,  не  меняя  выражения   лица,
неторопливо  повернул  голову.  Он   намеревался   как   следует   запомнить
говорившего, чтобы потом при случае...
   Случай, как предполагал судья Бао, не должен был заставить себя ждать.
   - Гляди, братва, он  еще  и  косится!  -  радостно  прокомментировал  это
движение  пьяный  солдат  в  расстегнутом  пыльном  халате  и   без   шапки,
предававшийся безделью в тени окраинного забора. Вообще-то  солдатиков  было
трое, и занимались они деянием предосудительным и никак не  полагающимся  во
время несения службы: явно не в  первый  раз  пускали  по  кругу  объемистый
глиняный жбан, где булькала определенно  не  родниковая  вода  и  не  кислое
молоко.
   - Глаз, глаз-то какой - вороной! Канцелярский глаз! Ждет, крыса чиновная,
что я от страха подохну!
   - А вон еще чучело на осле вместе  с  ним,  -  заметил  другой  служивый,
вообще голый по пояс, зато в залихватски сбитой на затылок форменной  шапке.
- Лоб медный, покрышка  железная!  Чародей  небось!  Эй,  чародей,  порадей!
Сотвори-ка нам еще жбан винца!
   И острослов довольно заржал, почесывая обеими  руками  волосатую,  как  у
обезьяны, грудь.
   Судья  и  даос  молча  проехали  мимо,  не  обращая  больше  внимания  на
зубоскалящих вояк, но в душе судьи уже появился некий малоприятный осадок.
   Конечно, служивый люд и раньше, тяготясь суровостью  гарнизонной  службы,
бегал в самоволки, приставал к  женщинам  попроще  и  не  брезговал  дешевым
вином, а также частенько бивал "рожденных в травах"  - но чтобы вот так, с самого утра, на виду у всех?! Опять же,
неприкрытые намеки на принца и тех, кого Чжоу-ван содержит...
   Жилище Лань Даосина находилось неподалеку от  городских  ворот,  так  что
судья Бао распрощался со своим другом на окраине, пообещав вскоре наведаться
в гости; после чего ткнул возницу  в  спину  и  поехал  дальше,  обуреваемый
дурными предчувствиями.
   Улицы Нинго были на удивление пустынны. Лавки и павильоны  в  большинстве
оказались закрыты, бродячих торговцев, наперебой предлагающих финики в  меду
или пирожки с маковой начинкой,  вообще  видно  не  было;  зато  со  стороны
центральной части города доносился явственный шум многих  голосов.  В  любом
случае,  чтобы  попасть  хоть  домой,  хоть  в  канцелярию,  куда   выездной
следователь намеревался наведаться позже, судье надо  было  двигаться  в  ту
сторону.
   Подъезжая к площади Двух Рыб, судья еще издалека расслышал выкрики:
   - На что будет жить моя семья, если нам второй месяц не выдают  ни  риса,
ни денег?! - возмущался кто-то под гул сочувствующих и одобрительных реплик.
- Где хлебное жалованье?! Где денежное довольствие?! Что, побираться  идти?!
Не дождетесь!
   Толпа гулом подтвердила: и впрямь не дождутся,  даже  ждать  -  и  то  не
станет!
   - А нам, думаешь, легче?! - взвился высокий плаксивый тенорок. - Ты  хоть
государеву родичу служишь, можешь надеяться на послабление! Глядишь, откроют
войсковую житницу или еще что... А мне на  кого  надежду  лелеять?!  Слыхали
небось, какими податями теперь всех обложили?! Невзирая на чин и звание!  Да
я лучше сожгу свою черепичную мастерскую  и  пойду  по  миру  с  чашкой  для
подаяния, чем...
   - Пейте, солдатики, пейте,  тешьте  душеньку,  не  стесняйтесь!  Я  -  не
Чжоу-ван, мне не жалко!
   - Да я их... зубами, зубами!..
   - Кого - "их"?
   - Ну, этих... зубами!..
   - Ох, дождется принц Чжоу грома с ясного неба!
   - Бунт, горожане, бунт!.. Гарнизон нас поддержит...
   - Штуку шелка с каждой поставки! Уж сразу приказал бы: веревку на шею или
в пруд головой!
   - Зубами!..
   Запыленная повозка судьи,  изукрашенная  золотыми  и  розовыми  лотосами,
вывернула из-за угла, и судья  в  недоумении  воззрился  на  столпотворение,
царившее на площади Двух Рыб.
   Бурлящее скопище возов и тележек, людей и обезумевших  от  шума  собак  с
лошадьми, кучки яростно  спорящих,  вовсю  дерущих  глотку  и  размахивающих
руками нингоусцев; солдаты  гарнизона  (по  большей  части  без  оружия,  но
встречались и с копьями или алебардами!) вперемешку с  местными  торговцами,
ремесленниками, крестьянами, мелкими чиновниками...
   Причина волнений была ясна как погожий день.
   Все-таки за годы своей  нелегкой  работы  выездной  следователь  научился
быстро сопоставлять события и делать выводы. А  сейчас  для  понимания  сути
дела не понадобилось и сотой доли его проницательности.
   Принц Чжоу  в  очередной  раз  не  выплатил  солдатам  жалованье.  То  ли
кровнородственный ван снова проворовался, то ли в казне не  оказалось  денег
по какой-либо иной причине, но факт был налицо. Солдаты не получили  риса  и
денег, семьи служивых голодали, оставшись без  средств  к  существованию,  и
командиры уже не могли (да и не хотели) утихомиривать своих подчиненных.
   За подобные шалости Чжоу-ван трижды лишался жалованного удела - и  трижды
государь Юн Лэ сменял гнев на милость, возвращая нечистому  на  руку  братцу
все девять почетных регалий удельного князя.
   Запряженный  конями  экипаж,  церемониальное   платье,   свирельщиков   и
флейтистов, право красных ворот, право парадного  крыльца  дома,  положенную
свиту, лук и стрелы, топор и секиру, и жертвенные сосуды.
   Принц Чжоу кланялся государю, забирал регалии и возвращался в Нинго.
   Чтобы начать все сначала.
   Как, например, сейчас.
   И не надо было иметь семи пядей во лбу, не  помещающихся  под  чиновничью
шапку, чтобы понять:  надеясь  изыскать  необходимые  средства  для  выплаты
солдатского жалованья, Чжоу-ван издал указ об увеличении налогов.
   Предполагая, что уж лучше возмущение мирного люда, чем гнев военных.
   Последствия оного указа,  по-видимому,  совсем  недавно  обнародованного,
были опять-таки налицо. Лавки мгновенно  закрылись,  до  того  вполне  мирно
настроенные горожане резко прониклись сочувствием к несправедливо  обиженным
солдатам;  кое-кто  (а  именно  -  "абрикосовые  флажки",  хозяева  питейных
заведений) уже  приступили  к  обязательному  в  таких  случаях  подпаиванию
недовольных вояк - короче, все это основательно попахивало возможным бунтом.
И в самом скором  времени.  Разумеется,  в  итоге  в  Нинго  будут  присланы
правительственные войска из ближайших округов, бунтовщикам (в первую очередь
солдатам!) не поздоровится - но не поздоровится заодно и  самому  Чжоу-вану,
когда выяснится,  что  именно  явилось  причиной  беспорядков.  Император  в
очередной раз отстранит своего брата  от  управления  уделом,  подати  будут
временно  снижены,  торговцы  и  солдаты,  которые  останутся   живы   после
усмирения, восславят мудрость и доброту Сына Неба...
   Такое уже  бывало.  Разумеется,  неизбежны  издержки,  какие  обязательно
случаются при волнениях - ну да что  поделаешь:  чем-то  (и  кем-то)  всегда
приходится жертвовать!
   - ...А не пора ли нам, братки, самим взять тот  рис  и  денежки,  что  не
хочет нам давать Чжоу-мздоимец?!
   - Пора!
   - Давно пора!
   Еще несколько малотрезвых  голосов  поддержали  крикуна,  но  большинство
почли за благо промолчать. Впрочем, это не очень-то смутило горлопана.
   - Молчите? Ваших жен потащат во дворец к  кровнородственному  прелюбодею,
ваших малых детушек заставят  помирать  на  рудниках,  у  вас  самих  вырвут
последний кусок изо рта, да еще и  кангу  на  шею  навесят,  а  вы  и  тогда
засунете язык в срамное место! Гляньте лучше, на каких повозках  раскатывают
сановники проклятого Чжоу! - Крикун, громогласный детина изрядного росту,  в
порванном халате со шнуром тунлина ,  устремил
корявый и немытый указательный палец в сторону экипажа судьи Бао.
   Однако на этот раз баламута, против его ожидания, не поддержали вовсе.  И
даже наоборот: доходчиво объяснили, что это - отнюдь не сановник  проклятого
Чжоу-вана, а всем известный судья Бао, по прозвищу Драконова Печать, человек
честный и находящийся на государственной службе. Так что нечего тут поливать
грязью порядочных людей, а если у кого язык длиной в два чи и он  хочет  его
почесать, то пусть, возьмет грабли...
   Или засунет туда, куда только что сам говорил!
   Судьба  десятникова  языка  мало  взволновала  судью  Бао,  и  доблестный
сянъигун спокойно проследовал дальше, без всяких приключений  добравшись  до
своего дома.
   Где и был встречен любимыми женами со слезами радости и упреками в долгом
отсутствии.  После  чего,  принимая  ванну  с  дороги,  судья  и  узнал   об
удивительном появлении на их родовом кладбище могилы Чжуна.
   - Геоманта вызывали! - всплескивали рукавами женщины, подсыпая в  горячую
воду вьетских  благовоний.  -  Самого  лучшего!  Фэншуй  сяньшэна,  то  есть
"господина ветер-вода"! Открыл он трактат "Книга Захоронений", читал-читал и
сказал, что более удачного места для могилы и не найти! Счастье,  счастье-то
какое!
   Судья в меру поудивлялся, оценив нежданно привалившее  счастье,  мысленно
поблагодарил за заботу Владыку Темного Приказа и  едва  успел  выбраться  из
ванны, насухо обтереться огромным мохнатым полотенцем и облачиться в  чистую
одежду...
   Во  дворе  нежданно-негаданно  раздался  взрыв  стонов  и  причитаний,  и
обеспокоенный  сянъигун  поспешил  на  эти  крики,  дабы  узнать,  что   еще
случилось.
   Почему-то ему казалось, что он уже разучился удивляться.

2

   Прямо посреди двора на земле лежал человек. Человек ворочался  и  стонал,
что-то бессвязно бормоча, а вокруг него, причитая, суетились младшая  сестра
судьи и две служанки. Выездной следователь, не сходя с  крыльца,  уже  хотел
было прикрикнуть на бестолково мечущихся и голосящих женщин, но вместо этого
почему-то сделал шаг вперед и вгляделся повнимательнее.
   Посреди двора в совершенно непристойном виде валялся его любимый  старший
сын и наследник Вэнь!
   Причем пребывал любимый сын и наследник  в  весьма  плачевном  состоянии,
которое живо напомнило судье его собственное состояние после стычки с бандой
лихих молодцов накануне отъезда в...
   Отъезда в ад.
   Судья молча спустился по ступенькам  во  двор,  так  же  молча  отстранил
вопящих женщин, коротко приказал ближайшей  служанке  бежать  за  лекарем  и
склонился над избитым Вэнем.
   Вся левая половина  лица  Первого  Сына  представляла  из  себя  сплошной
лилово-багровый кровоподтек. Пострадавший глаз заплыл до такой степени,  что
не  открывался  -  хотя,  по-видимому,  уцелел;  правая  же  половина   лица
практически была нетронута, если не считать пары  царапин,  и  являла  собой
разительный контраст с левой. Нос Вэня вспух чусской грушей и  был,  похоже,
перебит. Ощупав стонущего сына, судья определил, что у  Вэня  сломаны  также
левое запястье и одно или два ребра.
   Крови было не очень много, да и та в основном из разбитого носа.
   Но тут выездного следователя  привлекло  некое  странное  обстоятельство,
которое он поначалу не принял во внимание.
   Обычно люди, избитые до такой степени, пребывают  без  сознания  и  могут
лишь негромко стонать в забытьи; будучи же в сознании, они ругаются или,  по
крайней мере, говорят что-нибудь вполне осознанное.
   Однако в данном случае уцелевший глаз Первого Сына  Вэня  был  закрыт  (о
пострадавшем левом и говорить нечего!); юноша несомненно был в  беспамятстве
- однако, кроме вполне понятных стонов, с губ его время от времени срывались
обрывки фраз, более всего похожих на бред.  Один  раз  Вэнь  даже  попытался
запеть - и в душу выездного следователя закралось нехорошее подозрение.
   Судья Бао поспешно наклонился к самому  лицу  сына  и  принюхался  к  его
дыханию.
   Так и есть!
   Этот запах был хорошо знаком выездному следователю, и спутать его  с  чем
бы то ни было он не мог. Это был запах опиума! И Первый Сын Вэнь сейчас явно
находился под воздействием изрядного количества этой отравы!
   Сомнительно, чтобы злоумышленники, избившие несчастного  Вэня,  заставили
его предварительно накуриться дурманного зелья!
   "Вот этого мне только и не хватало  для  полного  счастья!  -  в  сердцах
подумал сянъигун. - Мой наследник - курильщик опиума! Дожил..."
   - Несите Первого Сына в дом, - приказал судья садовнику и двум подошедшим
слугам. - И, смотрите, осторожнее!  Сами  видите,  в  чем  душа  держится...
Кстати, а кто Вэня сюда доставил? - вдруг спохватился он.
   - Какой-то незнакомец. - Младшая  сестра  судьи  все  еще  стояла  рядом,
комкая платок, словно не в  силах  сдвинуться  с  места.  -  Видать,  добрый
человек. Вы, старший  братец,  только  подумайте:  принес  наследника  Вэня,
уложил посреди двора, молча поклонился и ушел. Даже благодарности не захотел
выслушать. Разве что улыбался как-то странно, уходя...
   - Этот добрый человек не объяснил, что случилось?
   - Нет, старший братец. - Сестра по-прежнему смотрела в землю. - Он вообще
все время молчал. По-моему...
   И сама умолкла, словно заразившись от неведомого доброго человека.
   - Договаривай! - забывшись, рявкнул на нее Бао.
   И мгновенно устыдился своего порыва.
   Сестра-то при чем? Тихая, безответная женщина... овдовела пять лет назад,
до сих пор в белом ходит, в трауре; свахи замуж выдать  пытались,  достойную
партию сулили - не пошла... орать-то зачем?
   - ...По-моему, тот добрый человек тоже недавно курил опиум. Глаза у  него
были такие... безумные. И будто дымный туман на самом дне. Еще улыбался он -
мне прямо страшно стало! Как неживой.
   - А ну-ка, сестрица, опиши мне поподробнее  этого  доброхота.  -  Смутное
волнение начало овладевать судьей.
   - Коротышка, с меня росточком, но крепкий, жилистый;  безрукавка  на  нем
еще была рваная, широкие штаны,  пояс  из  кожи...  борода,  помню,  редкая,
словно выщипанная; да, голова у него все на плечо клонилась, словно  с  шеей
что-то не так!.. И на поясе топорик болтался. А что, старший  братец?  Он  -
преступник? В розыске?
   - Может быть, - задумчиво проговорил выездной следователь.  -  Все  может
быть. Если еще раз увидишь его - не  вздумай  подходить  и  мне  обязательно
сообщи!
   Резко повернувшись, судья пошел в дом.
   - Тоже еще - подходить! - фыркнула ему вслед сестра, но беззлобно, скорее
копируя манеру старшей жены. - Ума покамест не лишилась! Небось и  впрямь  -
разбойник! Даром, что ли, топор на поясе висел? С кем же это Вэнь  связался?
Может, коротышка его и избил?!
   Это предположение отнюдь не  показалось  судье,  расслышавшему  сказанное
сестрой, невероятным. Особенно,  если  учесть,  что  описание  таинственного
незнакомца весьма напомнило  выездному  следователю  человека,  которого  он
однажды уже видел: главаря шайки в рваной безрукавке и с безумными  глазами,
готового разрубить судье Бао голову своей секиркой.
   Правда, тот крепыш с топором был мертв. Судья собственными глазами видел,
как преподобный Бань свернул ему шею.
   Но тут доблестного сянъигуна прошиб пот - ему пришли на ум слова  сестры:
"...и голову как-то странно держал, все  она  у  него  на  плечо  клонилась,
словно с шеей что-то не так..."
   Судья вытер лоб, глубоко вздохнул, припомнил еще  кое-что  из  того,  что
довелось ему видеть в последние месяцы; и понял:  смерть  крепыша  в  данном
случае - обстоятельство несущественное...
   Вроде муравьиного следа.

***

   Старшую жену судья Бао застал у постели сына. С трудом сдерживая рыдания,
та прикладывала травяную примочку к пострадавшей половине лица Вэня.
   Первый Сын так и не пришел в себя,  но  лежал  смирно,  даже  не  стонал,
только изредка улыбался кривой страшной ухмылкой и пытался поднять руки.
   - Давно наш сын пристрастился к опиуму? - негромко осведомился судья.
   Женщина вздрогнула, испуганно вжала голову в плечи:
   - По-моему, уже больше месяца. Но я не уверена.
   - Это началось после моего отъезда? Или до?
   Молчаливый кивок.
   Судья не стал переспрашивать. Понял - до.
   Скрывали...
   - Почему? В чем причина?! Отвечай!
   - В прошлый раз он долго бредил, о мой господин... и я кое-что разобрала.
Первый Сын никак не может забыть ту девушку, с красным платком.
   - Бесовку?!
   - Да, мой господин. Вэнь помнит ее такой, какой  увидел  впервые.  А  тот
жуткий труп, что мы гнали персиковой метлой... Первый Сын, кажется, так и не
поверил до конца, что это была она же! По-моему, он даже пытался искать  ее,
расспрашивал на улицах и базарах...
   - Защити его, милостивая Гуань-инь! - прошептал судья.
   - ...С горя пристрастился к опиуму,  -  продолжила  жена  тихим  и  почти
спокойным голосом; но Бао понимал, какой ценой дается ей это спокойствие.  -
Видел свою бесовку  в  грезах,  улыбался,  в  чем-то  пытался  убедить...  Я
пробовала поговорить с ним, но Первый Сын ничего не хотел слушать! А ты, мой
господин, был занят делом, и я не осмелилась тебя тревожить.
   - Ясно, - бросил выездной следователь. - Первому Сыну отныне из  дома  ни
ногой! Выздоровеет - найду ему порядочную жену!  Нет,  все-таки  правы  были
наши предки, заключая браки без согласия жениха и невесты! Вот  мы  с  тобой
живем - и ничего: ты не вешаешься, а я опиум не курю. Или я не прав, и  тебя
тоже надо персиковой метлой?
   И жена наконец нашла в себе силы улыбнуться.
   - Ну, где здесь умирающий?! - раздался позади голос  лекаря  по  прозвищу
Семипилюльник, хорошо известного среди нингоусцев своей тактичностью.
   - Скорпиона тебе в рот! - пробормотал в сердцах судья Бао и удалился.

3

   Обедать судья не стал. Кусок не лез в горло! Сто