и, порывисто приподнявшись на сиденье...
   И снова замер - прямой, маленький, строгий.
   - Уйди к писцам, - приказал Государев Советник. - Скажешь: я велел  после
трапезы привести тебя ко мне в кабинет. Там и зачитаешь доклад.
   Змееныш Цай кивнул - и через мгновение у паланкина никого не было.
   Запасные носильщики даже сделали из пальцев колечко - от нечистой силы.
   - Слава! - кричали в толпе, нимало не заботясь явлением гонцов с  тайными
докладами. - Слава Государеву Советнику! Слава мудрецу,  подсказавшему  Сыну
Неба истребить проклятых монахов! Долгие лета губителю тайной канцелярии!
   Сановник в паланкине  слушал  эти  крики  и  зябко  кутался  в  шерстяную
накидку, хотя на улице было более чем жарко.

2

   Кабинет Государева Советника состоял из трех помещений; Змееныша сановник
принял в первом,  где  находилась  летняя  кровать  с  мраморной  основой  и
перилами из темного, инкрустированного золотом  бука.  В  углу  располагался
лаковый столик  для  игры  на  цитре;  рядом  -  складной  стул,  украшенный
перламутром. Вместо цитры на столике валялись визитные  карточки  и  учетные
книги, где регистрировались подарки, полученные в Праздник Средины Осени.
   Книги же были навалены грудами в беспорядке.
   Сановник расположился на махоньком табурете  по  ту  сторону  кровати,  и
Змеенышу были видны только четырехугольная шляпа,  поблескивающие  глазки  и
породистый клюв, время от времени трепещущий ноздрями.
   Лазутчику еще подумалось, что все это  очень  удобно  для  допроса:  окна
позади Государева Советника были затенены  зеленым  флером,  а  сам  Змееныш
сидел как раз на освещенной половине, за музыкальным столиком.
   - Я слушаю,  -  тоном,  не  терпящим  возражений,  бросил  воробей  из-за
кровати.
   Змееныш Цай  прикрыл  глаза,  сосредоточился  и  чужим  голосом  принялся
пересказывать доклад - тот самый, который ему прочел  судья  Бао  в  притоне
Немого Братца.
   Медленно.
   Внятно.
   Слово в слово.

***

   В столице Цай находился уже вторую неделю.
   Еще в первый  день,  еле  заставив  себя  уйти  от  страшного  частокола,
лазутчик отправился  возобновлять  старые  связи.  В  Бэйцзине  он  бывал  в
последний раз лет  эдак  пятнадцать  тому  назад  -  а  значит,  можно  было
воспользоваться тогдашним именем, под которым его в  ту  пору  знали  здесь.
Никого из прежних знакомцев не должен был  удивить  нынешний  вид  Змееныша.
Постарел? Ну и что?! Мало ли отчего выпадает в жизни  человеку  сомнительное
счастье выглядеть хуже, чем следовало бы? А в тех  местах,  куда  побрел  за
пристанищем лазутчик, не было принято подробно расспрашивать о превратностях
судьбы.
   И к вечеру Змееныш "плюхнулся в тину".
   В свое время ему  довелось  самовольно  встрять  в  щекотливое  дельце  с
подставной партией  опиума-сырца  и  умудриться  решить  его  без  крови,  к
обоюдному удовольствию схлестнувшихся сторон. В результате умельцу-доброхоту
было  даровано  почетное  право  тройного  щелчка  пальцами;  всякий  раз  -
наособицу. Первый раз - тайным знаком рыночного  "бугра"  Аня  Захребетника,
второй раз - личным щелчком Монашка У, главы "сидящих спокойно",  третий  же
раз - с присвистом, как завещала Змеенышу Гиблая Доченька, негласная хозяйка
всех столичных борделей, пережившая дюжину мужей.
   После этого, когда в любой харчевне Бэйцзина  против  Змееныша  обнажался
нож, достаточно было воспользоваться почетным правом -  и  если  забияка  не
исчезал  сам  после  первого  щелчка,  то  после  третьего  его   тихо-мирно
закапывали на заднем дворе.
   Сейчас же лазутчик был уверен: он может лежать "в тине", даже  не  шевеля
ухом, - в подобные схроны столичные  сыщики  не  заглядывают,  а  привилегии
отребья долговечнее милостей государя.
   С рассеянной отрешенностью манипулируя иглами и мазями, Змееныш Цай знал:
у него есть неделя, чтобы подарить самому себе  восьмой  день  свободного  и
почти безболезненного передвижения. К концу этой недели он  будет  выглядеть
дет на пятьдесят; после дня, во время которого надо будет успеть разобраться
с порученным докладом, лазутчику может не хватить сил добраться до  укрытия,
но это и не важно.
   Потому что до утра он скорее всего не доживет.
   Змееныш Цай не боялся смерти; он и жизни-то не боялся.
   Но судьба распорядилась иначе.
   Ночью Змеенышу приснились мертвый  детина-возчик  с  постоялого  двора  и
Святая  Сестрица.  Покойник  и  лиса-оборотень  злобно  рычали  и  тянули  к
лазутчику когтистые лапы,  но  перед  Цаем  смерчем  крутилась  взбесившаяся
мошкара, и неживая плоть  обугливалась  в  мечущемся  рое.  Следующей  ночью
кошмар повторился, но с той  разницей,  что  на  руках  возницы  и  оборотня
появились знаки тигра и дракона. Клейменые  руки  разгребали  тучи  жалящего
гнуса, сшибались, сталкивались и в конечном итоге передрались меж собой.
   Третью ночь Змеенышу снился он сам. Посреди пустого  двора,  похожего  на
двор монастырской кухни в Шаолине, он стоял в очерченном  круге,  а  мошкара
замедляла свое движение и оседала к его ногам.
   Цаю удалось поймать несколько мошек на ладонь и внимательно рассмотреть.
   Это были меленькие иероглифы "цзин" и "жань".
   "Чистое" и "грязное".
   Со слюдяными крылышками.
   Утром Змееныш проснулся бодрым, и эта невероятная,  невозможная  бодрость
не покидала его до момента встречи с Государевым Советником - да и тогда  не
покинула.
   Сейчас он выглядел, как много повидавший мужчина лет сорока с  небольшим,
изрядно седой, истощенный и замученный, но вполне годный для того, чтобы еще
пожить всласть.
   И Змееныш с испугом подумал, что это - жалованье.
   Жалованье  от  неведомого  нанимателя,  властного  над  жизнью-смертью  и
пожелавшего приобрести для своих целей опытного лазутчика.
   А жалованье, как подсказывал тот же опыт, нужно отрабатывать.

***

   ...Лазутчик замолчал, и в тот  же  момент  прекратилось  ровное  шуршание
кисточки по бумаге.
   Доклад был переписан.
   Оставалось  только  недоумевать,  почему  сановник  разложил   письменные
принадлежности на кровати, а не на более подобающем для таких целей столе.
   Тишина надолго воцарилась в кабинете.
   Только мухи суматошно бились об оконный флер,
   - Удивительно, - сказал Государев Советник и помахал лапкой в воздухе,  -
Воистину достойно удивления...
   Змееныш скромно  потупился.  На  самом  деле  он  уже  давным-давно  стал
равнодушен к похвалам, но люди, кому он передавал донесения, что называется,
"из уст в чернильницу"... эти люди, невзирая  на  чин  и  положение,  всегда
восторгались памятью лазутчика.
   На паркете обнаружился сучок, похожий на детскую ухмыляющуюся рожицу; Цай
вспомнил сумасшедшую память Маленького Архата и вдруг понял - если Государев
Советник сейчас похвалит лазутчика, то Змеенышу это будет неприятно.
   Почему? В подробности лазутчик решил не вдаваться.
   - Только  сейчас  я  понял,  почему  толстый  студент-стипендиат  Бао,  -
неожиданно для Цая донеслось с той стороны кровати, -  закончив  с  отличием
Академию, не захотел остаться в Столице,  взяв  курс  новых  студентов.  Ему
сулили прекрасное будущее, звание академика-ханлиня,  высокий  чин  в  самом
скором времени... "Нет, - сказал он мне, - я умею учиться, но не умею учить.
И потом - дело надо крепко держать в руках, а это..." И не договорил.  Тогда
я не понял его. Что ж, всему свое время... жаль лишь, что поздно!
   Змееныш почувствовал: пора удаляться.
   Сановник  не  походил  на  человека,  способного   на   откровенность   с
посторонним.  Если  у  Государева  Советника  сейчас   развяжется   язык   -
впоследствии  он  пожалеет   об   этом   и   перестанет   любить   Змееныша,
присутствовавшего при минуте слабости. Тогда уйти  из  Столицы  незамеченным
будет гораздо сложнее.
   - Я похож на человека, откровенного с незнакомцами? -  спросил  Государев
Советник.
   На лице Змееныша не отразилось ничего.
   Ему непросто далось спокойствие.
   Мысли он читает, этот опорный столб Чжунго, что ли?
   - Слушай и не перебивай. -  Воробей  неожиданно  оказался  совсем  рядом,
мигом перепорхнув через кровать, и пристально заглянул в глаза  лазутчику  -
головы стоящего сановника и сидящего  Змееныша  были  практически  на  одном
уровне.
   - Слушай и не перебивай. Ты передал мне слова моего друга Бао, ты говорил
его голосом - и заслуживаешь поощрения. Когда я  закончу,  я  выполню  любую
твою просьбу, если это будет в моих силах. А сейчас запоминай  мои  слова  и
молчи. Когда судья Бао вновь увидит тебя...  я  надеюсь,  что,  услышав  мой
голос из чужих уст, он поймет меня, как понимал раньше.
   Сановник помолчал.
   - Поймет и не осудит, - добавил автор трактата "О пяти видах наказаний".

РАССКАЗ ГОСУДАРЕВА СОВЕТНИКА, или Частичный ответ на вопрос "КАК УМИРАЮТ МОНАХИ"

   Чернь есть чернь.
   Сегодня она готова целовать пыль из-под твоих сандалий, завтра же будет с
удовольствием глазеть на твою отрубленную голову; сегодня прославляет, через
неделю - проклянет.
   Воистину:

   Хотел бы уйти я
   В небесный дым,
   Измученный Человек.

   Но такие, как я, не уходят из неубранного дома.
   Ты, незнакомец с никаким лицом и чужим  голосом,  наверняка  слышал,  как
бэйцзинцы пели мне хвалу. "Слава! -  надрывались  они.  -  Слава  тому,  кто
подсказал государю истребить проклятых монахов!" Завтра  наступит  похмелье,
они увидят,  что  головы  монахов-кознодеев  протухли  на  колах,  а  налоги
остались прежними, "Безумие Будды" и не подумало  отступить,  небо  выглядит
небом, а грязь - грязью. Что они закричат тогда? Кому воздадут по заслугам?!
Не тому ли, кто подскажет распилить бездарного  советника  бамбуковой  пилой
или сварить в кипящем масле?!
   Знаешь ли ты, как я дал государю Хун Ци совет,  приведший  к  уничтожению
тайной канцелярии Чжан Во? В тот день я  был  в  Академии  Ханлинь  с  целью
сверки результатов выпускных экзаменов у них  и  у  нас.  Когда  я  вернулся
обратно, в Училище Сынов Отечества, меня поразила царящая во дворе суматоха.
"Внезапный приезд императора! - объяснили мне. - Государь нагрянул, как гром
с ясного неба, собрал  всех  почетных  наставников,  носящих  титул  "тайчан
боши", и уединился с ними в присутственной зале. И вам было  передано  сразу
по приезде отправляться туда".
   - Я поспешил в присутственную  залу,  что  называется,  "между  вдохом  и
выдохом".
   Еще от дверей меня поразила тишина. Сын Неба стоял на возвышении, рядом с
ним  находились  трое  телохранителей  из  Крылатых   Тигров,   а   почетные
наставники, потупившись, кусали губы и дергали себя за бороды.
   - Итак, я жду! - гневно вопросил государь, сдвинув брови. - Неужели я  не
получу нужного совета? Тишина царила в зале. Тут император обратил  внимание
на меня.
   - Тогда ответь хоть ты! - крикнул он, ткнув  в  мою  сторону  пальцем.  -
Только не тяни и не мямли, как эти мудрецы! Ответствуй, явившийся невовремя:
как должно поступить государю, только что поднявшемуся по  красным  ступеням
?!
   - Государь должен поступать так, как  подсказывает  ему  его  собственный
разум, - не найдя ничего лучшего, ответил я. - Ибо  сказано  древними:  тело
правителя - тело государства, душа правителя - дух народа, помыслы правителя
- чаяния подданных.
   - Вот! - возопил радостно Сын Неба, а я поймал на  себе  несколько  косых
взглядов коллег. - Вот те слова, которые я хотел услышать;  вот  он,  нужный
совет! Я был не прав - ты явился вовремя, муж достойный и величественный,  и
именно ты, как никто другой, достоин титула Государева Советника!
   Через минуту в зале никого не было - государь выбежал  прочь,  а  следом,
грохоча сапогами, пронеслись телохранители.
   Позже  мне  объяснили:  император  Хун  Ци,  открывший  Эпоху   Обширного
Благоденствия, спрашивал у наставников Училища Сынов Отечества:
   "Стоит ли мне без промедления  уничтожить  тайную  канцелярию  наставника
Чжана и поставить на место зарвавшуюся братию Шаолиньской обители?!"
   Вскоре я был приближен к трону.
   Мне вручили почетную дщицу  из  слоновой  кости,  цвет  придворной  знати
склонился передо мной - а я видел бамбуковый частокол  и  бритые  головы  на
нем.
   Поверь мне - я отнюдь не щепетилен и не робок. Если по зрелом размышлении
я пришел бы к необходимости уничтожения сановников-монахов, я сказал  бы  об
этом кому угодно: государю, Будде, Князю Темного Приказа! Но знать, что цена
твоему  опрометчивому  слову,  вовремя  подвернувшейся   на   язык   цитате,
сдобренной лестью, - несколько десятков отрубленных голов...
   Выслушав  из  твоих  уст  доклад  судьи   Бао,   я   еще   раз   изумился
проницательности моего друга  и  всеведению  государя:  теперь,  пожалуй,  я
понимаю  смысл  поступка  Сына  Неба.  Стремительная   жестокость   Хун   Ци
превратилась в обдуманные меры предотвращения.  Если  и  впрямь  есть  сила,
способная влиять на человеческие  поступки  нечеловеческими  путями  еще  до
того, как они свершились... сегодня я бы и сам приветствовал казнь Чжан Во и
его людей. Но  сегодня.  И  это  ничуть  не  умаляет  моей  вины.  Ни  перед
Поднебесной, ни перед казненными... перед самим собой.
   Когда ты будешь рассказывать об этом моему другу Бао, передай: я не прошу
о снисхождении, я даже не молю о понимании - я  лишь  хочу,  чтобы  меня  не
презирал единственный человек, которого я безоговорочно уважаю.
   Потому что в течение недели я подготовлю  дела  для  своего  преемника  и
выпью яд на пороге присутственной залы Училища, на том самом месте, где  мой
язык стал палачом.
   Толстый студент Бао много лет назад говаривал:
   "Невелика месть, невелика заслуга - повеситься на воротах дома обидчика".
   Может, и так - но я не вижу иного выхода.
   Я просил тебя слушать и молчать! Слушать и молчать! Ты сейчас не человек!
- Ты мой посмертный голос и крылья моих почтовых  соколов.  Уговаривая  меня
жить дальше, ты оскорбляешь все  поколения  моих  предков!  Поэтому  сиди  и
запоминай.
   Или ты полагаешь, что я не читал трактата великого Сунь-цзы, главу о пяти
видах лазутчиков? Там ни слова не говорится о лазутчиках, дающих  непрошеные
советы...
   Напоследок  добавлю:  закончив  церемонию  возведения  в  ранг,  государь
помолчал, повертел в руках диск из белой яшмы, исписанный иероглифами "цзин"
и "жань"... Ты вздрогнул, мой участливый  гость?  Бэйцзинцы  еще  не  успели
рассказать тебе о причуде нового Сына Неба? О том, что  он  всегда  носит  с
собой этот диск и время от времени пишет на нем иероглифы, всегда одни и  те
же?! - Он пишет их черной тушью, какой пишутся  указы  о  призыве  войск  на
помощь. Впрочем, я отвлекся, и не в диске дело - даже если ты полагаешь, что
я не прав.
   Так вот, государь повертел диск в руках и сказал внятно, с явной угрозой,
не стесняясь присутствия множества людей:
   - Шаолинь должен быть разрушен!
   После чего... недостойно судить правителя,  но  мне  показалось,  что  он
смешался. Оглянулся по сторонам,  будто  государю  показалось,  что  он  уже
когда-то произносил подобные слова - пусть не точно эти,  пусть  при  других
обстоятельствах или в других жизнях, но вкус их  был  знаком  государю,  вне
сомнений, знаком!
   - Шаолинь должен быть разрушен! - еще раз повторил Хун Ци и показал  мне,
что аудиенция и церемония возведения в ранг закончены.
   Когда он удалялся, я смотрел ему в спину и думал: вот идет судьба.
   Но тогда я не понимал, чья именно: только моя или всей империи.
   Я и сейчас этого не понимаю.

3

   ...А мухи  все  бились  о  флер  окна,  все  жужжали  наперебой,  трепеща
крылышками.
   Лето, раздолье для мух.
   Змееныш смотрел в пол, на паркетину с рожицей Маленького Архата, и думал:
"Пожалуй, Будда прав. Наша жизнь  действительно  переполнена  страданием.  И
есть выход. Только Будда предложил выход для всех или хотя бы для многих,  а
этот несчастный воробей - для  одного  себя.  Я  не  осуждаю  его.  Нет.  Не
осуждаю". За дверью послышались шаги, и звонкий голос доложил:
   - Гонец от императора к Государеву Советнику!
   - Просите немедленно войти! - после некоторой паузы отозвался сановник. И
повернулся к Змеенышу.
   - Спрячься за той ширмой, - властно приказал он. - Нет, за  павлиньей!  Я
хочу, чтобы ты знал как можно больше о  последних  днях  моей  жизни,  когда
встретишься с моим другом Бао. Но если послание Сына  Неба  окажется  сугубо
конфиденциальным...
   "Ты на всякий случай прикажешь оскопить меня и отрезать мне ноги, -  чуть
не вырвалось у Змееныша. - А перед тем как выпить яд,  пошлешь  своих  людей
доставить меня в Нинго".
   - ...Я попрошу гонца  прерваться,  сославшись  на  необходимость  принять
лекарство, а ты исчезнешь из кабинета.  За  ширмой  находится  дверца  -  не
думаю, что тебе стоит что-то объяснять. Обратишься к любому из слуг от моего
имени - и тебя определят на ночлег.
   Уверенный тон сановника не предполагал и тени сомнения в том, что Змееныш
поступит именно так, как приказывают, а не исчезнет, к примеру, навсегда и в
неизвестном направлении.
   Видимо, бывший тайчан  боши,  а  нынешний  Государев  Советник  и  впрямь
отлично изучил трактат Сунь-цзы, главу  о  лазутчиках.  Уж  если  судья  Бао
доверил сему человеку опаснейший доклад. В общем, в худые  бурдюки  не  льют
доброе вино!
   И вот тут-то досточтимый сановник оказался не совсем  прав  -  не  насчет
бурдюков, а насчет намерений Змееныша Цая.
   Скрываясь за шелковыми  павлинами,  прогуливающимися  на  шелковом  лугу,
лазутчик всерьез подумывал о том, чтобы немедленно воспользоваться указанной
дверцей.
   Но гонец от государя...
   От государя с яшмовым диском, исписанным иероглифами двух видов!
   - Тебя накормили? - негромко спросил Государев Советник, мелкими  шажками
прохаживаясь по кабинету в ожидании посланца.
   - Да, - шепотом отозвался Цай. - Премного благодарен.
   Его действительно накормили. И Змееныш сам  не  понимал,  почему  наотрез
отказался от мяса и курятины, ограничившись баклажанами, маринованными рисом
и морковью. Опять же чай - чашки три выхлебал... Змееныш  боялся  признаться
самому себе, что Пять Запретов  и распорядок жизни Шаолиня въелись в него гораздо крепче, чем
можно было предположить. Даже "лежа в тине", он регулярно просыпался в конце
пятой стражи, положенное время высиживал у стены, выпрямив спину и думая  ни
о чем; после чего тщательно омывал тело и приступал  к  "рукам  восемнадцати
архатов".
   Орел впивался в горло, монах  вдевал  в  иголку  золотую  нитку,  порхала
упрямая  птица  Луань,  руки  ткали  смертоносную  паутину,  совмещая  науку
сурового Бодхидхармы и науку строгой бабки Цай - а  Змеенышу  все  казалось,
что вот-вот из-за спины прозвучит низкий рокочущий голос:
   - Где способен улечься бык, там способен ударить кулак!
   Лазутчик втайне ждал этого голоса, этих слов человека, чья голова  весело
скалилась на бамбуковом колу; и танцевал до изнеможения.
   Только потом, взмокнув и изгнав  из  сознания  ненужные  мысли,  лазутчик
жизни брался за пилюли, мази и иглы.
   Ему невыносимо хотелось обрить голову.

***

   Гонцом неожиданно оказался рыхлый  евнух.  Лицо  его  представляло  собой
мешанину жировых складок и морщин, но маленькие  колючие  глазки  напоминали
иглы из котомки лазутчика.
   - Скромный письмоводитель счастлив склониться  перед  мужем  достойным  и
величественным...
   Змееныш весьма сомневался, что евнух - письмоводитель, да еще и скромный;
видимо, сановник разделял эти сомнения,  потому  что  нетерпеливо  всплеснул
лапками - к делу, любезнейший!
   Будто мы не знаем, что  скопцы  неоднократно  занимали  не  только  посты
"больших мужей-дафу", но и надевали шапки цинов-министров!
   - Государь велит вам, господин советник, нынче же вечером, едва прозвучат
гонги и барабаны первой стражи, прибыть  в  Восточные  казематы,  в  верхнюю
допросную залу. Сын Неба поручает вам инспекцию проведения дознания по  делу
монаха-изменника, захваченного на дороге  Цветущих