м. К сожалению, в эту пору этот объект, как уже сказано, никем еще не был замечен - кроме Люциана. Ничего удивительного: наблюдаются ведь, по сути, лишь небольшие участки, узкие секторы неба, так что немалая часть его вообще не закартирована. А если бы кто-то увидел и заинтересовался всерьез - то скорее всего пришел бы к выводу, что и еще какое-то влияние здесь сказалось, и куда более сильное. Возможно, Люциану именно это и пришло в голову?
     Не сделав такого предположения, нельзя было бы подумать о том, что тело может представлять какую-то действительную угрозу. А ведь покойный Люциан, похоже, имел в виду нечто подобное?
     Впрочем, пока его дневники еще не прочитаны, расчеты не проверены, а фотографии не изучены, судить о его мыслях и соображениях было бы преждевременным.

Глава вторая

     Камчатка приняла президента, как и полагалось: был и губернатор, и главы всех соседних и не очень соседних регионов, ковровая дорожка от трапа, почетный караул, журналисты и охрана, охрана везде - хотя самому главе государства казалось, что это последнее было вызвано скорее устоявшейся традицией, чем необходимостью: терроризм все-таки удалось придушить - если не до смерти, то, во всяком случае, довести до бессознательного состояния. Но ничего не поделаешь: самая большая сила в мире - протокол.
     Президент и не пытался ему противиться, хотя относился двойственно; с одной стороны, все полагающиеся ему по рангу знаки внимания свидетельствовали о стабильности положения и со временем даже стали президенту нравиться: выполнение протокола было своего рода игрой, чуть ли не спортивной, и, разобравшись в правилах этой игры, можно было оценивать уровень выполнения того или иного пункта и ставить (мысленно, конечно) оценки - как если бы это было, скажем, фигурное катание. Тут, на полуострове, он оценил бы сыгранность встречающей команды на 5,3, а почетный караул - куда ниже, на 4,5 - никак не более. Хотя вообще шестерку можно было бы ставить в стране разве что московской роте - да и то не за каждое выступление. Однако делать замечаний он не стал, не желая огорчать хозяев, безусловно, хотевших как лучше.
     Отдыхать он не стал - успел выспаться в самолете, так что вся знать сразу же направилась в губернаторскую резиденцию - для работы. Совещание продолжалось около трех часов и было, по сути дела, столь же протокольным, как и вся встреча; серьезный разговор о возможных перспективах развития области должен был состояться позже, с глазу на глаз, потому что и ожидаемые требования губернии, и претензии центра были делом интимным, и руководителям соседних территорий быть в курсе возможных договоренностей никак не следовало, чтобы у них не разгорались аппетиты. Потому что - при наличии денег и желания - на этой земле можно было делать большие и выгодные дела.
     По этой причине после общего совещания и последовавшего затем обязательного обеда с чеканными формулировками тостов президент посоветовал всем приезжим губернаторам, беречь время и разъезжаться (точнее - разлетаться) по домам, предупредив, что, закончив дела в Петропавловске, на обратном пути неофициально навестит еще, самое малое, одну из губерний; какую - сказано не было, каждый мог принять обещание на свой счет, так что желаемый эффект был достигнут: все заторопились в свои края - латать дороги и красить траву.
     Дальше тоже все было нормально. На вертолете слетали в те места, где шли работы по созданию первоклассного спортивно-туристического центра на уровне пяти звездочек. Центр был рассчитан не столько на своих, отечественных (хотя как только он будет признан модным и элитарным, сюда кинется и свой народ, любящий быть на виду), сколько на иноземных клиентов: глянь на запад - тут рядом вся Северная Америка, переведи глаза южнее - тоже богатая и тоже динамичная Япония, да еще плюс Корея... Что ни говори, думал президент одновременно с уважением и досадой, - а хватка у Гридня мертвая, интуиция же - как... как у кого? Ну, как у Нострадамуса, что ли. Кстати: а то, что его сейчас тут нет, - это тоже ему интуиция подсказала? А что такого, собственно, она могла бы ему нашептать?
     И впервые за этот день глава государства ощутил - лишь на миг, конечно, - легкую тревогу.
     Может быть, и не следовало так резко рвать с магнатом? Не из-за денег его, конечно, а из-за ума и чутья, в которых Гридню было не отказать.
     С другой же стороны - как было сохранять с ним отношения, если он явно смещался к оппозиции?
     Опасность?
     Но откуда? На ближайшие дни, по клятвенным заверениям сейсмологов, никаких землетрясений не ожидалось; вулканологи тоже почти что гарантировали спокойную обстановку. Метеорологи, правда, вертели носами, в их "если - то..." разобраться было невозможно. Однако бед и они не пророчили.
     Впрочем, был тут Гридень или нет, но работа шла. И уже можно было начинать сравнивать то, что было воплощено пока в макете, выставленном на всеобщее обозрение в губернаторской резиденции, с тем, что родилось уже и в материале; сравнивать хотя бы так, как сопоставляешь угольный набросок на большом полотне с уже написанными красками эскизами, - пятьдесят на тридцать. Смотреть - и находить сходство...
     - Василий Петрович, небо что-то хмурится, пилот намекает, что задерживаться тут не стоит. У нас всякие неожиданности бывают...
     - Да, - кивнул президент губернатору. - Пожалуй, летим. Хорошо вы тут работаете. Внушает.
     - О, то ли еще будет! Вот прилетите через годик...
     - Я и раньше могу нагрянуть.
     Губернатор чуть не захлебнулся в каком-то щенячьем восторге:
     - Да мы...
     - Знаю, знаю. Ну - в полет?
     Когда поднялись, он в последний раз бросил взгляд на восток - туда, где находился издавна преследуемый и по сей день не догнанный конкурент-союзник.
     "Вы нас придушили гонкой вооружений; ну а мы того же добьемся гонкой разоружении!"
     Возникла все-таки эта мысль. Хотя президент обещал самому себе сейчас об этих делах даже и не думать: хватало и других поводов для размышлений. Например, вот этот возникающий центр. Очень заманчиво - правительству заполучить его контрольный пакет. И чтобы все по закону. Не может же быть, чтобы Гридень никак не нагрешил - при таких масштабах. Поискать - найдется. Намекнуть генеральному прокурору? Гридень - грешник. Даже созвучно. Но - надо еще подумать, прежде чем рубить все концы.
     А непрошеным вторгалось в мысли другое: "Как же пришпорить Штаты так, чтобы они, подписав Соглашение, вынуждены были сразу набрать нужный темп разоружения - не ему нужный, понятно, а нам? Где найти такую нагайку, чтобы с места поднять его в галоп?"
     До Петропавловска долетели вовремя: погода портилась на глазах. Одно слово: Камчатка.
     Потому ли не приехал Гридень, что его напугали плохой погодой?
     Кстати, о птичках: и глава оппозиции тоже не почтил присутствием. А ведь до сих пор он никогда не упускал таких возможностей. Обязательно появлялся. Не в составе президентской свиты, конечно; возникал независимо, на что имел все права. Возникал не для того даже, чтобы создавать осложнения, но напоминая:
     "От пристального взгляда оппозиции тебе никуда не скрыться, и не будет у тебя от нас тайного - все станет явным!"
     Да не было у него, президента, никаких тайн! В мыслях? Извините, мысли - это моя частная собственность, и в них забираться никому не разрешено.
     Оба пренебрегли. Случайность - или была причина?
     Ветер за окном менял тональность: уже не выл, а рычал. Правда, еще не в полную силу.
     Ладно, доберусь я до них! - подумал президент, на этот раз о метеорологах. И невольно вспомнил вековой давности анекдот: метеорологи докладывали о своей работе на Политбюро. С гордостью отметили: теперь прогнозы совпадают с действительностью на сорок восемь процентов!
     Сталин, подумав, посоветовал: "А вы попробуйте предсказывать наоборот".
     Глава российской оппозиции прилетел в Штаты не с официальным визитом, а по частному приглашению американца по фамилии Столбовиц, с которым находился в отношениях почти дружеских еще с тех пор, когда Столбовиц, тогда начальник юридической службы серьезной компании, имевшей в России интересы, часто навещал загадочную евразийскую страну, чтобы на месте решать проблемы, то и дело возникавшие в отношениях с местными властями и бизнесменами. Нынешний политик с представителем зарубежной фирмы познакомился по заданию той Службы, в которой тогда подвизался. Цель знакомства была простой: вербовка.
     То был второй приезд Столбовица в Москву, но еще во время его первого визита его кандидатура показалась перспективной. Москвич тогда был представлен гостю как лицо, приближенное к одному из сибирских губернаторов, в чьей губернии лежала немалая часть интересов фирмы, представленной Столбовицем. Решено было во время выезда гостя в Сибирь, во-первых, подвести его к совершенно удовлетворительному для американца решению той проблемы, ради которой он и приехал; во-вторых - показать ему всю широту русского разгула или, точнее, загула, и в этом процессе наработать достаточно компры, все тщательно записывая на аудио-видео. А в-третьих - показать ему совершенно ясно, что его дело может быть решено положительно, а может и крайне отрицательно, так что он уедет ни с чем и совершенно испортит свою репутацию опытного переговорщика, а кроме того, и продемонстрировать все, на него собранное. Компры должно было с лихвой хватить для обвинения приезжего в попытках получить информацию, составляющую государственную тайну России, что пахло не только международным скандальчиком, пусть и не высшего класса, но и немалым сроком - и вовсе не в американской тюрьме, а тут же, по месту совершения преступления. Для этого выезды на природу устраивались в места, близко соседствующие с секретными объектами, а спутники и, главное, спутницы якобы случайно оказывались людьми, имеющими доступ к информации, не подлежащей разглашению.

***

     Разговоры, конечно, пришлось кое-где подкорректировать, а к съемкам привлечь дублеров - для наиболее пикантных сцен. Но это было лишь делом хорошо отработанной техники. Все было сделано на "отлично" и в час "Ч", в уютном тет-а-тете предъявлено гостю за стаканчиком хорошего бренди. На подхвате на всякий случай стояли мусорщики - чтобы собрать совочками то, что останется от гостя после объяснения ситуации, и даже врач, готовый при возможных осложнениях оказать приезжему первую помощь в случае, если у американца не выдержат нервочки или, допустим, сердечко. Русский, как видно, сработал на совесть.
     Отпивая из стаканчика крохотными глотками, Столбовиц с большим интересом просмотрел и выслушал все, ему продемонстрированное. Однако в обморок не упал. Вместо этого сказал, приятно улыбаясь:
     - Браво. И еще раз - браво! Право же, это даже лучше, чем я ожидал. Хорошая, профессиональная работа.
     - Не понимаю, - проговорил тогда еще не политик, испытывая некоторую растерянность. - Что вы, собственно, имеете в виду?
     - Только то, что сказал, - ответил Столбовиц, продолжая все так же улыбаться и смаковать напиток, и в самом деле хороший.
     - Но вы же должны понять: вы полностью изобличаетесь в...
     - Я и понимаю, - сказал гость. - И заверяю вас, что дома буду не раз с удовольствием просматривать все это.
     На этот раз пришла пора усмехнуться собеседнику:
     - Домой, знаете ли, надо еще попасть.
     - Это я и собираюсь сделать послезавтра - поскольку завтра, как я полагаю, рассмотрение дела в арбитраже закончится в пользу фирмы, которую я представляю.
     To есть Столбовиц вел себя, с точки зрения партнера, совершенно нагло.
     - Ну что же, - сказал совратитель медленно, чтобы каждое слово впечаталось в сознание собеседника, прекрасно, кстати, владевшего русским, даже чуть лучше, чем собеседник - английским. - Я вижу, мне остается только вызвать людей, чтобы произвести ваше задержание.
     - А вот в этом я не уверен, - сказал Столбовиц. - Даже больше: я думаю, что этого вам не следует делать ни в коем случае и никогда. Потому что это станет - стало бы - крупнейшим промахом за всю вашу карьеру. Необратимой ошибкой.
     В поисках ответа москвич промедлил лишь секунду:
     - За постулат это не сойдет, такие заявления еще нужно подкреплять. Прикажете думать, что обладаете доказательной базой?
     И демонстративно вытащил из кармана трубу, нажав, включил - чтобы вызвать, как и предполагалось, группу захвата. И снова взял паузу - непродолжительную, однако же исполненную смысла: сейчас Столбовицу полагалось признать поражение и дать согласие.
     Собеседник же вместо капитуляции на вопрос ответил вопросом же:
     - Итак, вы хотите, чтобы с моими аргументами ознакомились другие люди? Вы так уверены в их доброжелательности? Право же, я впервые встречаю столь нелюбопытного разведчика.
     На самом деле любопытство прямо-таки терзало русака; однако он давно выучился подавлять вазомоторные рефлексы, и лицо его оставалось по-прежнему спокойным. Как у покойника.
     - Вижу, - сказал он, успев уже сообразить, с кем ему пришлось встретиться на самом деле, - вам просто не терпится показать свою работу. Что же: я, пожалуй, соглашусь - но при условии, что это будет интересно.
     - Очень разумное решение, - сказал Столбовиц. - Что же, вот вам мои аргументы. Признаюсь, они построены по той же схеме, что и ваши, но, надеюсь, несколько выигрывают в исполнении.
     И выгрузил на стол свои кассеты.
     Записи действительно оказались прекрасными. Вербовщик и сам готов был согласиться с тем, что это он на экране - в одной, другой, пятой весьма непривлекательных ситуациях. Было много и подлинных планов, они сами по себе были совершенно безвредными - но так органично переходили в игровые, что трудно было поверить, что дальше идет-фальшивка. Что не поверить - это еще не беда, но тут, как понимал он, даже тщательный анализ при имеющихся средствах не нашел бы, в чем усомниться. И голос, звучавший в записи, был его собственным голосом; но фразы, которые слышались, он никогда не произносил. Все вместе создавало убийственное впечатление, и на какое-то время сотрудник даже испугался. Он был сражен его же оружием, только технически более совершенным. Но с этим ничего поделать нельзя было, это от него не зависело. А вот не увидеть опытного коллегу в адвокате коммерческой фирмы - это уже свидетельствовало о несерьезном отношении к работе или же - того хуже - о недостаточной квалификации. Если это получит известность - пожалуй, трудно будет рассчитывать на уже почти состоявшееся повышение с переходом в другую систему, куда более сильную сегодня.
     Он все же принудил себя досмотреть и дослушать все до конца. До последнего сантиметра каждой ленты. Где-то рядом скучали волкодавы, ожидая сигнала, а его все не было: о них начальник сейчас думал меньше всего. Когда аппаратура выключилась, он - все с тем же безмятежным выражением лица - спросил, как будто речь шла о чашке чая:
     - Ну, каковы же будут ваши условия?
     Столбовиц не удивился; похоже, именно этого вопроса он и ожидал. Он улыбнулся:
     - Они не будут обременительными для вас. Начну с того, что вы можете сообщить вашему начальству о моем согласии работать на вас.
     Вот это было действительно неожиданным; и похоже, что на сей раз собеседнику американца не удалось удержать выражение невозмутимости, а Столбовиц, разумеется, это заметил.
     - На основе джентльменского соглашения, - добавил он. - Вы удивлены? Но вы, конечно, понимаете, что никакой информации от меня не получите - во всяком случае, достоверной. Двойник - не мое амплуа. И соглашаюсь я лишь для того, чтобы у вас не возникло неприятностей. Вас устраивает такой выход из положения?
     На этот раз уже партнер предпочел ответить вопросом:
     - Чего же вы будете ждать от меня? Тоже такого вот формального согласия? Зачем?
     - Не волнуйтесь: мы не собираемся делать из вас крота. Нет смысла: насколько я понимаю, вы не задержитесь в вашей нынешней роли - и вообще в том департаменте, который сейчас представляете. Да и я, откровенно говоря, сейчас разговариваю с вами не от имени обитателей Лэнгли. Нет, я не стану называть их - не имею таких полномочий. Могу сказать лишь, что люди эти - и я в том числе - не желают ничего плохого ни вам, ни вашей стране. Мы просто научились мыслить другими категориями. Земля - едина, невелика и очень, очень уязвима. Помните - "Не спрашивай, о ком звонит колокол...".
     - Он звонит по тебе, - закончил цитату образованный агент. - Но это не ответ. Чего же от меня станут требовать - с этих позиций?
     - Мне легче сказать, чего от вас не потребуется. Военных и государственных секретов. Списков вашей агентуры. Тем более что ею занимается не ваша служба, а другая. О чем вас попросят? Ну, скажем так: когда вы займете в руководстве вашей страной то место, на которое вас двигают - оно вам известно не хуже, чем мне, - вы будете иметь практически полный доступ ко всей информации. И если однажды увидите, что возникают проблемы, выходящие за пределы России и, следовательно, являющиеся глобальными - как, например, расцвет терроризма в начале века, - вы расскажете нам об этих проблемах. Об их сути. Потому что в одиночку серьезные планетарные проблемы не решить даже нам, а уж вам - не обижайтесь, вы сами знаете это, - и подавно. Не волнуйтесь: нам не потребуются такие детали, какие будут касаться ваших тайн: достаточно будет обрисовать проблему в общем, остальное мы как-нибудь сообразим. Устраивают вас такие условия?
     У москвича было странное ощущение. Он прекрасно знал, что никаких грехов - из тех, что были на пленках, - не совершал; но не хуже было ему известно и другое: у нас любят искать и находить виноватых, "крайних", это создает впечатление активной и продуктивной деятельности; и у нас (не только у нас, впрочем) не любят, когда вокруг человека возникают шум и суета отрицательного свойства; это сразу же используется конкурентами - а конкуренты есть всегда и на всех уровнях. Нет, пусть ему и удастся опровергнуть все, о чем наверняка будут шуметь все СМИ (примеров не надо было искать далеко), но к тому времени поезд уйдет, и догнать его будет практически невозможно. То, что сейчас применили к нему, было шантажом; но не использовал ли и он сам это средство? Конечно, и не раз. Так что говорить о честности или нечестности приемов сейчас было бесполезно; надо было соглашаться.
     - Вся эта продукция, конечно, останется у вас? - В слово "продукция" он вложил ровно столько брезгливости, чтобы Столбовиц заметил ее, но не обиделся.
     - Само собой разумеется. Так же как ваша - у вас. Вам она нужна для подтверждения факта вербовки, да и мне, откровенно говоря, для отчета.
     На этом они тогда распрощались, и события пошли своим чередом. На новом посту завербованный вербовщик, как известно, преуспел, проявив и те свойства характера, каких раньше не замечал почти никто - за исключением, конечно, тех, кто его продвигал. И эпизод со Столбовицем начал постепенно забываться - его не беспокоили из-за бугра, и он туда не обращался, - поскольку проблем глобального масштаба в России вроде бы не возникало, хватало ей и своих, локальных.
     А вот теперь пришла, кажется, пора использовать давнее знакомство. Глава оппозиции все более убеждался в том, что его тогдашний собеседник не блефовал (незачем было), а играл честно - насколько это слово вообще может быть применено в описанной ситуации. Признаком fair play послужило и то, что в ответ на просьбу пригласить оппозиционера в Америку согласие было дано немедленно, без всякого уточнения причин. Детали, естественно, тогда не обговаривались: это москвич оставил до личной, конфиденциальной встречи.

***

     Встреча эта состоялась уже в аэропорту Кеннеди, куда Столбовиц приехал, чтобы сразу же увезти гостя в назначенную ему резиденцию. Четырех человек, сопровождавших прибывшего, американец оглядел внимательно, но без восторга. И сразу же предупредил:
     - Ваши спутники разместятся отдельно от вас. Не беспокойтесь - будут соблюдены все законы гостеприимства. Но сейчас их услуги вам не понадобятся. Впрочем, вы сможете св