работу,..
     Президент глянул на разведчика заблестевшими глазами.
     - А вот это, пожалуй, то, что нужно. - И перевел взгляд на эсбиста. - А?
     - Конечно, - согласился тот. - Только вряд ли возможно. Сделал крохотную паузу и пояснил:
     - Газеты эти - и одна, и другая - выходят раз в неделю. Всего лишь. Конечно, будь в нашем распоряжении целая неделя... А так? - Он пожал плечами.
     Да, это была существенная деталь. Генерал же продолжил:
     - Печатаются они не в Москве, так что номер готовится, самое малое, за неделю. Поэтому - не представляю, каким образом они при всем желании смогут выпустить что-то завтра.
     Возникло молчание; впрочем, продлилось оно не более чет верти минуты. А по истечении этого времени разведчик сказал:
     - Это - мелочи жизни. Просто надо предупредить эти газеты, чтобы они не стали очень уж удивляться, когда увидят завтра свои номера, которых не планировали и не верстали. И пусть еще поднимут по тревоге своих разносчиков - сколько сумеют. А мы обойдемся своими средствами. Возьмем их последние номера и просто скопируем все - только объявление заменим, а в ту газету, где его не было, - вставим. Если не хватит разносчиков - армия и МВД помогут, солдаты разнесут. Не станем, конечно, весь тираж гнать - хватит, думаю, и четверти. Запустим резервную мощность - ту, что на случай войны, - и за ночь, я уверен, справимся.
     - Правильно. - Президент сразу же оценил предложение. - Ято реальный выход.
     И нажал клавишу иннеркома:
     - Министра печати ко мне.
     Повернул голову к остальным:
     - Свободны пока. Но продолжайте думать. Если возьмете тех, кто связан с объявлением, - сразу сообщите мне. Разговор с президентом США - немедленно! Обставьте соответственно.
     И через полчаса смог изложить свои мысли американскому коллеге.
     Тот, как оказалось, был уже в основном информирован - что Кремль, конечно, не удивило. Главным было не это, а то, что американец и сам пришел к выводу, что следует кое-кого поставить на место. Чтобы эти кое-кто, проснувшись завтра поутру, поняли вдруг, что больше угрожать и шантажировать никого ничем не могут: что было, то сплыло.
     - Команда уже отдана, - сказал американец. - Думаю, что завтра смогу поделиться с вами хорошими известиями. Российский президент искренне поблагодарил.
     Вот так отреагировал на неожиданную диверсию самый верх. Не растерялся и сразу же начал принимать меры.
     Что же касается простых смертных, и прежде всего тех, чье участие в предложенной игре было наиболее вероятным, то они - подавляющее их большинство - пока ничего не предпринимали, поскольку до назначенного срока оставалось еще целых двое суток.
     Однако там, где большинство, существует, естественно, и меньшинство; и каким бы подавляющим большинство ни было, это вовсе не значит, что меньшинство обязательно является подавленным. Как раз наоборот.
     Один молодой человек заинтересовался объявлением всерьез. Не потому, что ему очень хотелось выиграть отечественный автомобиль - колеса у него были, и куда более престижные, - но потому что любил решать всякие заковыристые задачки, от шахматных до хакерских, не говоря уже о кроссвордах и подобной мелочи; обожал выигрывать самые рискованные пари и вообще любил быть первым.
     Прочитав объявление, он ненадолго задумался. А затем схватил трубку и набрал номер своего деда.
     - Привет, Галилей Коперникович! - сказал он. - Слушай, у меня к тебе вопрос...
     Столь странно поименованный дед любил, когда внук обращался к нему с вопросами - хотя бы просто потому, что внук этот был, увы, единственным и именно с ним были связаны честолюбивые надежды старшего поколения. Добавим лишь, что честолюбие это было - в этой династии - чисто академическим, но никак не коммерческим или, скажем, военным.
     - Ну, излагай, - согласился дед, откладывая в сторону книгу. Внук изложил. И добавил:
     - То, о чем это, - оно имеет отношение к своему ремеслу?
     Любому другому дед ответил бы, не задумываясь: "Не знаю. Ума-не приложу - что бы это могло быть такое". Любому. Поскольку отлично знал, что услышанный текст имеет самое прямое отношение к той секретной информации, которую он не только не имел права распространять, но о которой ему было заказано даже и думать и даже приказано - забыть раз и навсегда. Он бы и забыл, возможно, - если бы не далее, как часа три тому назад ему и еще нескольким коллегам не пришлось совместно с людьми из космических войск наблюдать и считать - причем и то, и другое -как раз и относилось к тому, что скорее всего и имелось в виду в объявлении. Собственно, он и внуку ответил то же самое: знать не знаю и ведать не ведаю! Но если любому он отрапортовал бы это немедленно и без малейшей запинки, то в разговоре с внуком невольно промедлил не менее полутора секунд и лишь потом дал ответ. Но внуку этого крошечного сбоя хватило: деда своего он знал наизусть и видел насквозь.
     - Дед! - громко сказал он. - Ты не помнишь - кто мне говорил, что врать - недостойно порядочного человека?
     - Дима... - пробормотал дед просительно.
     - Значит, ничего не знаешь? Только учти, дед: все равно через два дня эта твоя тайна будет известна всем и каждому. Стоит ли нам из-за двух дней рвать дипломатические отношения? Что же, в субботу ты меня не увидишь - и не только в эту. Засим прими уверения в совершеннейшем к тебе почтении - существовавшем до этой минуты. Бай.
     - Дима! Да погоди же!..
     И в самом деле: послезавтра эта информация станет ведь общедоступной. Да по сути дела, она уже такой стала, она опубликована, разве что в несколько зашифрованном виде. Но Дима-то мастер разгадывать головоломки, так что не через час, так через три все равно докопается до сути. Так что стоит ли портить отношения до такой степени? К тому же...
     - Но это только для тебя, понял? Исключительно для тебя!
     - Буду молчать, как рыба об лед.
     - Так вот. Дело в том... Но предупреждаю: я не произнесу ни одного термина, и ты тоже - обходись эллипсами. Иначе нам даже не дадут договорить.
     - Я вообще молчу и только слушаю...
     Когда примерно через полчаса разговор закончился., Дима с минуту сидел в неподвижности, раздумывая.
     Но размышлял он вовсе не о возможной гибели планеты и всеобщей, в том числе и собственной гибели. Он находился в том возрасте, когда в смерть вообще не верят, во всяком случае - лично в свою; а уж во всеобщий армагеддон - тем более. Он знал, конечно, что в мире существует множество проблем, но ему было известно и то, что есть чертова уйма людей по всему свету - короли, президенты, министры, всякие депутаты и все такое прочее, - которые на то и существуют, чтобы лучше или хуже, но решать эти проблемы; вот они пусть и занимаются. Самого юношу занимала другая проблема, морально-этическая: с одной стороны, полученную информацию нужно было немедленно распространить среди тех своих друзей хотя бы, кто конкурировал с ним в хитроумии и так же, как он, претендовал на звание самого-са-мого. Распространить - потому что иначе было бы нечестно: обладая информацией, которой у них не было, он получал преимущество, которое среди них считалось незаконным: острота ума была тут ни при чем, а то, что дед его был астрономом, никак не являлось его личной заслугой. Чтобы выиграть чисто, просто необходимо было сообщить друзьям все то, что теперь было известно ему самому; вот тогда действительно станет ясно, кто из них обладает наиболее развитой интуицией, благодаря которой раньше других увидит то, что нужно, и почувствует, что это - именно оно; тогда ему не придется выжидать, пока тело проявится в движении, но можно будет сразу же хватить трубку и набирать номер.
     С другой же стороны - дед ведь говорил о строгой конфиденциальности, и он обещал старику, что будет молчать, как...
     Как рыба об лед, да.
     Вот!
     Разве рыба молчит об лед? Она может биться об лед, это всем известно. Но молчать об лед нельзя.
     А следовательно - не обещал он деду никакого молчания. Вот если бы старик потребовал более четкого и однозначного обещания, тогда... Тогда, конечно, слово пришлось бы держать. Но дед удовлетворился сказанным. Значит, сам виноват.
     Вот как все просто и ясно получается, если спокойно проанализировать.
     Он снова схватил трубку и начал набирать номер за номером, созывая всех, кого считал нужным - десятка полтора друзей-приятелей, - к себе на посиделки. Ну, часов в семь. Нет, для делового разговора. Ну, это посмотрим - может быть, потом, но начинать будем не с этого. И их тоже - ерли пригласим, то потом. Придешь - поймешь. Давай. Жду.
     Все приглашенные собрались, разумеется. У них была такая привычка - собираться вместе то тут, то там. Выслушали молча, но с интересом.
     - Только, господа, - предостерег их Дима перед тем, как завершить эту часть встречи и перейти к более традиционной, - это все, как вы понимаете, совершенно секретно. Так что - полное молчание. Иначе доберутся до моего деда и с него штаны спустят.
     Все горячо заверили, что дальше них самих новости эти ну никак не распространятся.
     Но вы же знаете, как это мучительно: знать что-то, чего никто другой не знает, и чтобы при этом никто другой не знал, что вы знаете что-то, чего никто другой не знает. Нормальный человек такой муки не выдержит.
     Так что можно было не сомневаться в том, что обет молчания, только что данный компанией, начнет нарушаться, едва первый из них переступит порог, попрощавшись с хозяином.
     Брось только камешек в воду - и пойдут круги, круги, круги...
     Глава администрации получил указание: дело с выпуском новых объявлений взять на особый контроль - и сделать все так, чтобы завтра уже ранним утром сверхпрограммные номера газет были уже в почтовых ящиках. Естественно, ввести в курс владельцев настоящих газет и предупредить - чтобы прикусили языки.
     Президент, пожалуй, и сам стал бы руководить этим делом: сейчас оно казалось едва ли не важнейшим. Но и конец этого дня, и весь завтрашний были набиты под самую завязку. Сегодня предстояло еще принять трех новых послов - вручение верительных грамот; встретиться с руководством Пенсионного фонда - там что-то было не в порядке, денег недобирали, а по сигналам Казначейства, кто-то явно грел на этом руки. Вообще этим следовало заняться прокуратуре - однако директор Счетной палаты и Генеральный прокурор друг другу явно не сочувствовали, поскольку принадлежали к разным группам, и ожидать, что они станут плодотворно сотрудничать, было бы слишком наивно. Просил о приеме посол Соединенных Штатов - у него было личное письмо, в котором, надо полагать, содержалось нечто, что президент США не хотел доверить даже сверхнадежной связи. Вероятнее всего - подтверждалась согласованная уже ранее, дата залпа. Еще позже - уже в послерабочее время - была назначена встреча с министром обороны и командующим космическими войсками: у них возникли какие-то сомнения относительно нового, предложенного американцами порядка контроля над подготовкой к залпу и самим залпом; и никто, кроме самого президента, не обладал такой силой, чтобы привести их к общему знаменателю - да и у него хватит ли пороху? Военные умеют упираться и под лозунгом "Ни шагу назад!" стоять до последнего. Так что, может быть, придется идти вплоть до кадровых решений - а сейчас это было как нельзя менее кстати.
     А завтра... Он уже нутром ощущал: с самого утра надо ждать запроса в Думе: если даже задуманное опровержение, "воронья-считачка", как он назвал его про себя, поспеет, все равно найдется с полдюжины горлопанов - и слева, и справа, - которые потребуют разъяснения. Значит, еще сегодня надо найти время для того, чтобы проинструктировать его представителя в парламенте, как завтра вести себя: воспринять все как дурную шутку, в серьезное обсуждение не входить.
     А сейчас - завтра до обеда все, до минуты, расписано с небывалой плотностью, а после обеда придется лететь не куда-нибудь а в Белгород, где его давно уже ждут: там обещано личное присутствие верховного главнокомандующего на учениях десантников. И не показаться там нельзя: это будет как неслабый порыв ветра, .который заставит вечный флюгер на юго-западе вновь повернуться в нужном направлении; их постоянно приходится возвращать к реальности - то краном, то наганом...
     Так что самому заниматься контрынформацией времени совершенно не было. Да и конечно - не царское это дело..
     Так думал президент; впрочем, и других мыслей, конечно, хватало.
     Что же касается главы администрации, то он, получив указания, тут же отложил все или почти все другие дела в сторону. Почти - потому что на одно действие он время все-таки нашел. А именно - позвонил.
     Гридень не любил, когда его отвлекали от серьезных дел, тем более - связанных с тактикой и стратегией больших финансовых операций. Но по его личному сотовому - цифровому, конечно, и защищенному от прослушивания - ему могли звонить лишь очень немногие - те, чьими вызовами пренебрегать нельзя было. Он и не стал. И правильно поступил, потому что звонил свой человек со Старой.
     - Гридень, - сказал Гридень в трубку, слегка покосившись на сидевшего напротив Кудряша. - Приветствую вас. Что? Подробнее, прошу вас.
     Одновременно он нажал кнопку, записывая разговор. Дальше только слушал, лишь изредка вставляя:
     - Так... так... Ну?..
     А в заключение промолвил:
     - Большое спасибо. Да, очень важно. Приму меры немедленно.
     Спрятал трубку в карман и глянул на Федора Петровича. Тот смотрел на магната взглядом, не просящим, а просто-таки требующим откровенности. Да сейчас и не оставалось другого выхода.
     - Федор Петрович, - сказал Гридень негромко. - Нас хотят спустить с рельсов. Отменить... то, что мы уже начали.
     - Кто? - прищурился Кудлатый.
     - Ну - кто, кто...
     - Понял. Как?
     - Дезавуировать объявление. И - найти и изолировать авторов.
     - Тогда мы сгорим.
     - Надо упредить.
     - Предлагай.
     - У тебя люди в готовности есть?
     Кудряш только усмехнулся:
     - Сколько надо? Полк? Дивизию?
     - Не отказался бы от армии. А если серьезно - сколько нужно, решишь сам, а я тебе объясню, что, где, когда.
     Кудряшу такая постановка вопроса не понравилась: получалось, что он стоит на подхвате, а черпаком орудует опять конкурент. Но авторитет отлично понимал, что сейчас не время для амбиций.
     - Где федеральная резервная типография - знаешь? Ну та, что на случай ядерной войны...
     - Спроси чего-нибудь посложнее.
     - Знаешь или нет?
     Кудряш похлопал себя по карману:
     - Вот она где. В фабричной упаковке.
     - Не понял.
     - А сам-то ты - знаешь?
     - До сих пор не возникало надобности.
     - Объясняю. Типография эта, как и многое другое, Находится в одном блоке с резервным командным пунктом - ставкой номер три. Той самой, которую я, как тебе известно, арендую. Только она законсервирована. Один уголок, правда, работает - я там свою рекламу гоню, чем заказывать другим. Что - хочешь ее раскочегарить?
     - Что называется - повезло. Невероятно повезло! - Обычно невозмутимый Гридень не смог скрыть удовольствия. - Раскочегарить? Может быть, и понадобится. Но сейчас главное: не позволить...
     Кудлатый выслушал очень внимательно.
     - Нет ничего проще, - сказал он затем. - Охрана их и близко не подпустит.
     - Нет. Наоборот. Принять заказ. Взять все материалы. И заверить: будет выполнено минута в минуту.
     - Усек.
     Гридень шумно выдохнул воздух через нос. И сказал:
     - Только пойми: по сути - объявляем войну не кому-нибудь, а...
     Похоже, Кудряша это не испугало.
     - А я и не помню, когда с ними не воевал. Ну а если пришла пора - надо в конце концов дать понять, как та теща говорила, кто в доме хозяин. Минутку - сейчас брякну...
     Он вызвал человека из приемной. Сказал:
     - Передай - отправить в бункер ребят на усиление. Сейчас. Два автобуса. В полной боевой.
     И снова Гридню:
     - Еще что-нибудь?
     Гридень кивнул:
     -Надо вот что - прямо сейчас: есть такой чудак, работает в "Нашей газете", зовут его - Хасмоней. Его ночью должны взять, потому что и объявление, и сайт в Интернете - все прошло через него. И через него хотят выйти на автора, чтобы и его тоже замести, - потому что от него и идет вся подлинная информация. Сейчас он залег где-то, но Хасмоней знает - где.
     - Все понял. Хасмонея сейчас же спрятать. Давай адрес. Есть?
     - Получил. Сейчас... вот.
     Федор Петрович .взял адрес. Кивнул. Спросил:
     - А через него - к автору?
     - Нет. Одновременно.
     - Адрес знаешь - где он лежит? Что он за тип, кстати?
     - Ты его знаешь. Минич. Журналист.
     - Минич? Черт! Это же от него я... Постой. Тогда, может быть, и эта... Зина с ним?
     - Твоя горячая любовь?
     Кудряш ухмыльнулся:
     - Да ладно - ты ведь в курсе... Моя целительница, вот кто она.
     - И это известно. Бери, пользуйся, здоровей. Видишь - ничего для тебя не жалею.
     - Где они?
     - Недалеко от Москвы. Мои твоим объяснят. Хотя лучше - поедут вместе. Чтобы, так сказать, быть в курсе. К тому же... Ага, вот как: взять туда этого самого Хасмонея. На его голос они выйдут. А то могут и в очередной раз сбежать - и попадут прямо туда, куда не надо бы.
     - Не доверяешь?
     - Фу! Постыдился бы.
     - Шутка.
     - Теперь так. В Москве их оставлять нельзя.
     - Ясное дело. Засвечиваться ни к чему.
     - Я бы их забросил на крейсер. Но там будет, самое малое, одно неудобство. Наблюдать за телом с плавучего основания практически невозможно - даже при полном штиле. А надо, чтобы они следили до самого конца.
     - Мою подземную базу не качает. Как-никак .рассчитана на ядерную атаку.
     - Это выход; Спрячь их там.
     - Сейчас наверняка задействован "Перехват"...
     - Забрось своим вертолетом к моему "Боингу". Там у тебя он сможет сесть?
     - Там сядет что угодно.
     - И вот еще что. Вместе с ними надо вывезти оттуда и трубу, и все, что с нею связано. Телескоп, ты понял?
     - Парень, да к чему? У меня там такая техника...
     - Пусть их ищут там, где промелькнет труба. К тебе ее как раз везти не надо. Но взять аккуратно, ничего не ломая. А эта парочка пусть захватит с собой все, что нужно, в особенности по наблюдениям. Кстати, ребята эти там пригодятся как наблюдатели.
     - Да у меня там...
     - Скоро наблюдать придется в двух направлениях.
     - Когда это?
     - Как только выпустят ракеты. По телу.
     - Думаешь?
     - Знаю совершенно точно.
     - От кого? - насторожился Федор Петрович.
     - Ну, братец...
     "Слишком многого хочешь", - так понял это Кудряш. И не обиделся: только так и следовало поступать. Дружба, как говорится, дружбой... даже когда она есть.
     - А когда хотя бы?
     Гридень пожал плечами:
     -. Если сделаем все быстро - успеем. Федор Петрович пожевал губами. Сказал:
     - Хорошо. Договорились. Сейчас поедет группа. Заедет за твоими. Где они у тебя? Гридень чуть улыбнулся:
     - Около твоих ворот. Два джипа. В полной готовности.
     - Ну слава Богу, - сказал Кудряш. - А то я все пытался сообразить: .в чем подвох? Ты ко мне - и без серьезной охраны. А теперь вижу - все в порядке.
     - Очень сильная вещь, - сказал Гридень, - инстинкт самосохранения. Верно?
     - Сволочи! Сукины дети! Мать их...
     Эти и разные другие слова произносил Панкратов, генеральный директор шестьдесят четвертого канала, - вслух, но не очень громко, чтобы не услышали за дверью.
     Он уже собирался домой, когда весть о странном объявлении дошла до него. И он сразу же понял, в чем заключалась его суть.
     Панкратов скрупулезно выполнял устное соглашение, заключенное с самим президентом: ни слова, о друг мой, ни вздоха - и тебя больше не станут трогать. Выполнял, потому что инстинкт самосохранения был сильнее - и даже не самосохранения, а сохранения канала если не в таком, то почти в таком виде, в каком до сих пор существовал. И все было вроде бы в порядке. Было бы в совершенном порядке, не будь Панкратов - и даже прежде всего - журналист