что-нибудь: как бы эта штука исчезла. Взяла и исчезла, так что больше увидеть нельзя. И что твоя труба вдруг накрылась медным тазом. В общем, пошлифуешь им уши. А на самом деле будешь пахать, как раньше. И каждое утро докладывать вот по этому телефону. Держи.
     Астроном повертел в руках визитную карточку. Прочитал. Поднял глаза удивленно:
     - Тут сказано - ателье химчистки...
     - Это уж, типа, наше дело. Ты просек, что я сказал?
     - Д-да...
     - Теперь последнее. Держи язык за зубами. На строгом режиме, понял? Если хоть что-то хоть кому-то - и с тобой, и с твоей семьей разберемся очень круто. Это усвоил?
     - Ясно... - пробормотал вконец напуганный парень. На этом, собственно, визит и закончился, а если быть совершенно точными, то на некоторое время прервался, чтобы вскоре возобновиться уже совершенно другим образом.
     Кстати, о птичках: когда из обсерватории, только что пережившей налет, но в отличие от песенной бабушки-старушки вовсе не мечтавшей о его повторении, позвонили в милицию, то все шло нормально до той секунды, когда мне - тот самый Зенон Просак, что занимался космическим странником, а потом, не теряясь, срастил перерезанный телефонный провод, - пока этот находчивый жрец науки не проговорил в трубку: "Кстати, они интересовались почему-то моими наблюдениями одного небесного тела, его склонением и прямым восхождением..." "Чего-чего?" - переспросили в милиции, не привыкшей к подобной терминологии: зная хорошо, что значит "склонение к преступлению", они не очень поняли, что такое - прямое восхождение и с чем его едят. Вроде бы слова эти обозначали что-то вроде президентских, выборов. Но разговор на этом самом месте неожиданно прервался, и вряд ли нужно говорить, что восстановить его не удалось.
     Правда, милиция, невзирая на это, выехала-таки на место происшествия; им это было куда легче сделать, чем, скажем, Гридню попасть в станицу Зеленую. Но поскольку, судя по телефонному сигналу, ничего серьезного не произошло - никого не ограбили, даже не ударили, имущество обсерватории не потерпело заметного ущерба, - в милиции предварительно решили, что по происшествию не придется даже заводить дела: случившееся больше всего походило на давно ставшее обычным проявление хулиганства со стороны, вернее всего, молодежи. Были даже сомнения в том, что оружие у них являлось боевым: ведь ни одного выстрела так и не прозвучало.
     И уж разумеется, никому и в голову не пришло, что между ограблением редакторского кабинета "Вашей газеты" и визитом на загородную обсерваторию существует прямая связь.
     (Кстати, раз уж упомянули Гридня: он вовсе и не пытался лично выехать на обсерваторию на Кавказ. Но немедленно телеграфом вызвал своего тамошнего представителя в Москву для доклада. Гридень специально проследил за тем, чтобы в тексте вызова не было ни единого слова, имеющего какую-то связь с астрономией вообще и с интересующим его небесным телом - в частности. Так что у него особых проблем не возникло.)
     Зато у милиции они появились. Дело в том, что выехать на место происшествия они выехали, однако же не доехали. Потому что история эта получила немедленное продолжение.
     Люди в масках, совершившие внеплановое посещение научного учреждения, еще не успели покинуть пределы обсерватории, чтобы, рассевшись по своим джипам (их было три), убраться восвояси и доставить похищенные материалы тем, кто организовал эту экспедицию, как ворота рывком распахнулись, и во двор одна за другой въехали две больших машины, в которых легко было опознать армейский транспорт. Тут же из кузовов посыпались солдаты, сразу разбегаясь в цепь.
     Этот визит - набег, налет, называйте как угодно - явился, как мы понимаем, продолжением и развитием разговора военного министра с главным военным же разведчиком, а затем и с президентом Академии наук. Однако люди Федора Петровича (а именно они были первыми сверхпротраммными посетителями обсерватории) об этих разговорах не имели ни малейшего представления и неожиданно появившихся солдат приняли за ОМОН, прибывший по их души. Привычные к такого рода ситуациям охранники Кудлатого, отрезанные от ворот, стали организованно отступать к зданию, из которого только что вышли; представители науки, однако, догадались сразу же после ухода последнего налетчика запереть входную дверь на все замки и засовы; о других входах-выходах, носивших чисто служебный характер, посетители не были осведомлены и потому ими не воспользовались. Убедившись, что под защиту стен им не попасть, боевики сразу же перестроились и принялись отходить в дальний угол участка, все еще не стреляя, чтобы не вызвать ответного огня. Ограда тут была не очень внушительная, поскольку до сих пор обсерваторию не грабили, и никто не думал, что кому-то в голову придет столь нерациональная идея. Так что через забор можно было уйти без особых усилий. Вернее - можно было бы, если бы военные к тому времени не выставили и наружное оцепление: они, как и полагается, старались сделать все солидно и по правилам, тем более что дело происходило не в горах, а на московской, лишь слегка всхолмленной поверхности. Взвились осветительные ракеты. И когда уносившие ноги братки принялись сигать через забор, передавая друг Другу изъятую добычу, они немедленно получили приказ- сложить оружие и поднять руки.
     Не привыкшие к столь бестактному обращению боевики пошли на прорыв, и тут уже без стрельбы никак не обошлось; трудно, правда, сказать, кто открыл огонь первым, но вряд ли это имеет значение. К счастью, убитых не оказалось, тем не менее с обеих сторон пострадало по одному человеку: один из боевиков сорвался с забора и своим же автоматом сильно оцарапал себе ногу, к тому же порвав штанину; что же касается регулярных войск, то один из солдат, а именно тот, что пускал осветительные ракеты, случайно нажал на спуск, споткнувшись о корень некстати подвернувшегося дерева, и выпущенная им ракета вскользь задела одного из находившихся в цепи, что привело к легкому ожогу. Пленных не было, поскольку разбегавшихся боевиков никто не преследовал: приказано было лишь охранять обсерваторию и не пропускать чужих вовнутрь.- что они и принялись выполнять.
     Отрад же людей Федора Петровича, ускользнув из-под обстрела, в безопасном месте вновь собрался воедино, после чего взятые на обсерватории трофеи были без дальнейших помех доставлены заказчику. Он выказал исполнителям свое удовлетворение сделанным; и в самом деле, теперь ему оставалось только дождаться новостей из-за океана, чтобы закончить разработку предстоящих действий.
     Происшествие это, как все понимают, совершилось не в пустыне, но в достаточно густонаселенном районе. Тем не менее из мирного населения никто не пострадал - потому что, пока шла стрельба, ни один предусмотрительно не высовывался: все, от мала до велика, давно уже поняли, как следует вести себя в подобных случаях.
     Что же касается выехавших все-таки по повторному сигналу милиционеров, то они тоже предпочли переждать, пока перестрелка не утихла, и лишь после этого приблизились к цели своего марша. Однако у ворот были встречены военными, которые отказались пропустить их дальше, объяснив, что данный объект перешел в ведение вооруженных сил и порядок тут отныне будет поддерживать армия. Милиционеры не стали спорить и, испытывая некоторое облегчение, вернулись в свой отдел, где доложили обстановку и были отпущены для дальнейшего несения службы. На этом эпизод оказался исчерпанным.
     Тело же никак не желало прекращать свои странные маневры. А именно: если еще совсем недавно скорость его, несомненно, увеличивалась, то сейчас по какой-то причине начала снижаться - скорость относительно Солнца и его известных нам спутников, мы имеем в виду. Словно кто-то мягко нажимал на тормоза и одновременно плавно поворачивал руль, так что траектория тела в очередной раз изменилась, и тело теперь, похоже, стремилось не пронизать плоскость эклиптики, а напротив - изменить свою орбиту таким образом, как сделал бы это пилот самолета, заходящего на посадку, после крутого снижения выравнивающий машину, чтобы не врубиться в землю, а мягко прикоснуться колесами к бетону ВПП. И по такой вот плавной кривой наблюдаемое тело приближалось к орбите Юпитера - до которой, правда, надо было еще лететь и лететь, так что никто не взялся бы предсказать, а что она себе еще напозволяет, приближаясь к сфере ощутимого влияния гиганта планетной системы.
     Что же касается наблюдателей, то гипотеза сбежавшего спутника удовлетворяла далеко не всех: слишком уж она казалась необъяснимой. Куда более естественными казались сомнения в естественной природе тела, которые начали возникать не только у людей, имеющих к астрономии самое отдаленное отношение, но и у людей, куда более профессиональных. И кое-где - а именно в обсерваториях, чьим оружием были радиотелескопы, - начали даже предпринимать попытки установить с телом связь. Испробовались разные частоты. Телескопы, правда, использовались не самые мощные, а такие, которые проще было переориентировать; но все равно их мощности хватило бы, чтобы принять ответ - если он последует.
     Но, к сожалению, единственным, что иногда удавалось уловить, был слабый отраженный сигнал. И только.
     Так что пока, как мы видим, - одни разочарования.
     Будущее, однако же, хорошо тем, что на него всегда можно надеяться.
     Вот и надеялись. А что еще оставалось?
     Наверное, страшно оживились бы тарелочники, узнай они...
     Но уфологи никак не относились к людям с нужным уровнем допуска на такой уровень секретности. Они не знали и потому не радовались.
     Ну и Господь с ними. Для нашего повествования они вовсе и не нужны. Да и не только для него.

Глава пятая

     Президент России, находясь где угодно - хотя бы и на Камчатке, как вот сейчас, - вовсе не выключался из повседневной жизни государства. Пожалуй, как никто другой, он имел право применить к себе древнее изречение: Omnia mea mecum porto, что в переводе на русский означает, как известно, "Все мое ношу с собой" (хотя уже известному нам Хасмонею принадлежит иное толкование - "все мое ношу в портках"; вряд ли нужно говорить, что то была лишь очередная его попытка сострить). Вместе с президентом на земле, в небесах и на море перемещается много чего, что нельзя отделить от его должности - а следовательно, и личности. И вовсе не только пресловутая "красная кнопка", но и - в частности - те средства связи, которые делают доступным для негр разговор на самом высоком уровне, где бы президент в этот миг ни находился.
     Поэтому все предварительные действия .служб связи обоих президентов, необходимые для проведения разговора, были выполнены практически без всяких проволочек. Президент был несколько удивлен: такой разговор не планировался, и объяснить вызов можно было лишь какими-то срочными и совершенно непредвидевшимися обстоятельствами. Поэтому когда американский голос, пройдя все этапы кодировок и перекодировок, прозвучал и тут же был сдублирован переводом, глава России ощутил некоторый дискомфорт: знал, что неожиданности редко бывают приятными.
     После непродолжительного обмена протокольными репликами (вежливость прежде всего!) хозяин Овального кабинета сразу же перешел к делу:
     - Я хотел бы услышать: в предстоящей беседе с Председателем Китая будете ли вы вводить его в курс последних событий, которые могут повлиять на ход Конференции? Или предпочтете сохранить информацию в тайне?
     Ничего подобного россиянин и вправду не ожидал. Какие там еще события? Вернее - какая муха его там укусила?
     - Не могли бы вы уточнить - о каких событиях идет речь?
     Чтобы время не уходило на перевод, он говорил по-английски; у него с молодых лет было поставлено хорошее оксфордское произношение, чем он в глубине души немало гордился.
     - Я высоко ценю вашу сдержанность, - последовал ответ, - но поверьте: мы целиком в курсе. И считаю, что отсутствие полной откровенности между нами не пойдет на пользу того дела, которым мы совместно с вами занимаемся.
     В голосе американца слышалась даже какая-то обида, не иначе. Но что же, черт бы побрал, он имеет в виду?
     - Я целиком за полную откровенность. И поэтому - может быть, вы назовете проблему, которая вас волнует?
     - Хотелось бы, чтобы она тревожила и вас не в меньшей степени. Потому что, если бы она вас совершенно не беспокоила, это было бы, с нашей точки зрения, весьма плохим признаком.
     ...Его мать. Похоже, экс-сенатор от Кентукки имеет в виду что-то действительно существенное. Догадаться бы вовремя - что именно. Вроде бы никаких существенных изменений в мире за последние дни не произошло: никто из влияющих на большую политику лиц не умер, никто не воскрес, никто никого не подверг ракетному обстрелу... Но ведь невозможно просто взять и ляпнуть ему: "Я понятия не имею, о чем это вы, - скажите открытым текстом!" Не имеет права президент державы, все еще великоядерноракетной, не знать чего-то... чего-то такого. Остается только делать хорошую мину при плохой игре. Или по их терминологии - блефовать.
     - А, вот вы о чем... Ну, откровенно говоря, я не склонен придавать этому такое уж большое значение. Мало ли что бывает...
     - То есть вы считаете, что все обойдется? Может быть, нам следует сопоставить данные наблюдений? Как вы, безусловно, знаете, обмен результатами прервался еще позавчера. Почему вы приняли такое решение?..
     Час от часу не легче. Да не принимал российский президент никаких таких решений! Интересный разговор получается: словно идешь по минному полю без миноискателя. Или как это: шаг влево, шаг вправо считается попыткой к бегству, огонь открывается без предупреждения...
     - Хочу успокоить вас. Я не отдавал таких распоряжений, скорее всего переусердствовал кто-то рангом пониже. Выясним и наведем порядок. Если вы скажете, на чем именно прервался обмен, мы примем меры, чтобы вы получили все, что следует.
     - Я думаю, ваши наблюдатели в курсе, и они сообщат вам все с наибольшей полнотой. Но меня волнуют пока не столько цифры - в конце концов, время еще есть, - сколько природа тела. Скажите откровенно: это вы запустили? Наши эксперты склоняются именно к таким выводам. И от вашего ответа сейчас, по сути дела, зависит судьба и Конференции, и Соглашения. Вы ведь не хуже меня понимаете: если это не ваших рук дело, а кроме нас с вами, такие вещи никому не под силу, даже тем, кого вы собираетесь навестить, то вопрос о судьбе стратегического оружия приобретает совершенно иной облик. Этим и вызван мой вопрос: собираетесь ли вы информировать председателя. Если они подумают, что мы от них что-то скрываем, то могут обидеться и заупрямиться, а без них ничего поделать нельзя будет: их арсенал заслуживает большого уважения, да и без него нам с этой штукой не справиться - таковы предвари, тельные расчеты, во всяком случае.
     Нет, разговор надо заканчивать прежде, чем угодишь в ка-кую-нибудь замаскированную ловушку. Важно оставить американца сейчас в уверенности, что я в курсе дела. Поставить всех на уши, чтобы немедленно получить разгадку того - о чем это он. Потому что уже сейчас ясно: без этого нечего и думать о разговоре с китайцем: можно ненароком загубить все дело. Сворачиваем треп.
     - Знаете, я нахожу, что вы совершенно правы: действительно, надо как следует продумать, что и как сказать председателю, Я сейчас как раз раздумывал над этой темой, думал переговорить об этом с вами несколько позже. Но раз уж вы позвонили - я с удовольствием выслушаю ваш совет.
     - Бэзил, я тут не в состоянии что-либо посоветовать. Все, как вы понимаете, зависит от того: вы это сделали или нет. Имейте только в виду: это, во всяком случае, не мы. Мне дали самые серьезные заверения по этому поводу. Решение же целиком на вас; вот все, что я могу сказать сейчас.
     - Я очень благодарен вам за эту последнюю информацию. Со своей стороны могу сказать, что и у меня имеются такие же заверения наших специалистов. Знаете что? Я еще поразмыслю над этой проблемой и как только приму решение - сообщу о нем вам. Разумеется - до того, как начнется моя встреча с председателем. А сейчас - прошу извинить...
     - Я понимаю, у вас, как и у меня, остается мало времени на разговоры. Спасибо за то, что отнеслись к моим тревогам с пониманием. Удачи вам.
     - Взаимно.
     Закончив связь, российский президент с минуту сидел, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, приводя в порядок дыхание и нервы: сейчас все в нем кипело, велико было желание устроить кому-то разнос, покричать, постучать кулаками, выругаться незамысловатей... Стравить пар, одним словом. Увы - сейчас это было ему невместно. Спокойствие, достоинство в любой обстановке - вот единственное, чего от него ждут и на что он имеет право. Ладно, быть посему. Но на уши я их все-таки поставлю!
     Он вызвал помощника - одного из троих, сопровождавших его в этой поездке. Мидовцы и большинство экономистов и военных должны будут ждать его уже там, в Улан-Баторе. Но туда он окажется прежде, чем войдет целиком в курс дела. И попутно не одна голова покатится в воздаяние за то, что вовремя не предоставили нужную информацию. Если даже окажется, что ничего полезного в ней нет и американец напрасно гонит волну, - все равно: если там считают необходимым информировать своего президента и главнокомандующего о чем-то - значит и тут, у нас, не должны пропускать такое мимо внимания. Куча народу, в конце концов, кормится тем, что прогнозирует реакцию партнеров по внешней политике на всякий чих, где бы он ни раздался. Где же все они, когда нужно действительно пошевелить мозгами и потопать ножками?
     - Соедините со Старой, - проговорил он негромко, сухо, глядя мимо помощника. - А после этого разговора - с нашим главным оппозиционером.
     Кого президент имел в виду, пояснять не надо было.
     - Нормальной связи с ним нам сейчас не установить. Только по мобильному...
     - Вот новости. Где же он, что до него не достать?
     - В Штатах - я полагал, что с вашего ведома...
     Ну вот, пожалуйста. Этот - в Штатах. Прелестно. Стоит выйти за порог, как... Но не с его ли подачи янки тут нес околесицу? Выяснить, и если...
     - Ах да, я упустил из виду. Тогда - соедините же наконец со Старой!
     Не хватало только, чтобы и тот куда-то слинял.
     Но и главы администрации не оказалось на месте - ну да, в Москве же рабочий день начнется только через три часа.
     - Хорошо. Тогда будь любезен - поторопи с обедом. Боюсь, потом на него и минуты не останется.
     Так. Пока накрывают стол - проанализируем только, что состоявшийся разговор. Спокойно, без эмоций. Послушаем запись - раз, другой. Какие-то намеки в словах американца, безусловно, содержатся - надо только их увидеть. Конечно, не царское это дело. Но приходится.
     - Ну, что там еще?
     - Там Панкратов просится на прием. Говорит - очень срочно и важно.
     Тут в пору было не поверить своим ушам.
     - Кто-о?
     - Панкратов. Генеральный директор шестьдесят четвертого.
     Господи, твоя воля! Что, даже тут, на краю света, от них не отвязаться? Ну достали, честное слово, достали! Нет, какая наглость, а? И как он сюда попал? На каком-нибудь военном лихаче, конечно: те стараются летать в любую погоду - был бы керосин. Я и сам бы...
     - Пошли его - знаешь куда? Догадался? Действуй. И когда помощник был уже в дверях:
     - Постой.
     А может, так оно и лучше? Здесь лишних людей нет, и можно без помех высказать наглецу все, не опасаясь, что сейчас же разговор станет всем известен.Тут легче всего перекрыть ему связь; а до Москвы он доберется не сразу, если у него даже дружки в ВВС, - ему можно дня три не давать вылета: прогноз погоды остается неблагоприятным. Хватит деликатничать. Или он дает полную гарантию того, что канал прекратит всякие обструкции и начнет вести себя пристойно, или же... Прокурор уже землю копытами роет - не терпится ему начать громкий процесс. Ладно, Панкратов, я тебя не звал, ты сам напросился - так что уж не обессудь...
     - Хорошо. Полчаса у меня есть. Пресса всегда заслуживает внимания. (Помощник тонко усмехнулся, президент же оставался совершенно