нопку. На какую?
     После непродолжительного общего молчания прозвучало:
     - Во всяком случае, мы не дадим им понять, что у нас есть определенные предположения относительно происхождения того, что они называют небесным телом, а именно - его вполне земной природы. Пусть думают, что мы верим в его природное происхождение. Но если мы верим в это, то не должны .вообще никак реагировать, поскольку такие явления не относятся к компетенции армии и потому никак не могут нас задевать. Мы поблагодарим гостя за информацию - и не более. Скажем, что приняли ее к сведению, но совершенно не готовы делать какие-либо выводы: будем ждать поступления более насыщенной информации.
     - Не боитесь, что нас сочтут полными дураками?
     - Вряд ли это должно нас пугать. Но чтобы в Кремле не вздохнули слишком уж облегченно - намекнем на то, что все, сказанное им, было заблаговременно доложено нам... не будем говорить "астрономами", это прозвучало бы не слишком серьезно; скажем так: соответствующими службами. Если это - их корабль...
     - Я полагаю, вероятность - не менее сорока процентов, - вставил разведчик.
     - ...то этот намек, возможно, побудит их к каким-то действиям, связанным с кораблем. А этого мы никак не прозеваем. И в любом случае придем к более конкретным выводам.
     - Хорошо. Все, что здесь говорилось, является совершенно секретным и не подлежит никакому распространению и оглашению. Благодарю вас за участие, джентльмены.
     Интересно, думал в доме Столбовица .московский политик, донельзя разозленный ответом генералов, хотя внешне этого никак не показывавший, интересно, у здешних военных тоже в голове - одна извилина, и та от фуражки? Да нет, они все отлично поняли. Но не желают ввязываться, а еще вернее - не хотят показать, что станут принимать меры. Хитрожопые до невозможности, только до нас в этом деле им еще дальше, чем до Юпитера...
     Наверное, непроизвольно так получилось, что сравнение возникло в области астрономии; слишком уж много приходилось думать в последние недели о делах, имеющих отношение к этой науке и ее объектам.
     Он поднял голову, взглянул на Столбовица; тот с интересом следил за выражением лица заморского гостя. Гость улыбнулся:
     - Военные везде в мире подобны шпаге, своему символу: остры - но узки. Скажу откровенно: я заранее ожидал чего-то подобного - в принципе хотя формулировки, конечно, могли быть разными. Тем не менее теперь у них прибавилось предметов для размышлений.
     - Однако получается, что миссия, которую вы на себя возложили, на этой стадии не увенчалась успехом?
     - Ни в коем случае. Вы же отлично знаете, что я летел сюда не только для встречи с генералами. Это стало, так сказать, лишь открытием кампании, первым эпизодом с вашей подачи. Я хотел и хочу говорить с политиками. И вы обещали помочь мне в этом.
     - У нас принято держать слово, обещание - это как официально подписанный контракт; но это вы и сами знаете. Так что завтра, надеюсь, смогу устроить вашу встречу с помощником президента по безопасности...
     - Вы считаете, это достаточно высокий уровень для меня?
     - Ну, вы слишком хорошо осведомлены о нашем "кто есть кто", чтобы задавать подобные вопросы.
     - Допустим, вы правы. Но я надеюсь, что это будет всего лишь необходимой процедурой перед главным - перед встречей с президентом.
     Столбовиц пожевал губами.
     - В принципе я не отвергаю такой возможности. Если повезет, то такую встречу, возможно, удастся организовать. При условии, что вы будете совершенно откровенны, станете разговаривать с помощником так, словно он и есть президент. Иначе нам ничего не удастся сделать не только за месяц, но и вообще никогда.
     Это было совершенно неожиданным.
     - Вы с ума сошли! Я ведь говорил вам: в окружении президента не должны знать ничего! Ни слова! Только он сам...
     - Вы при этом исходили из ваших московских представлений. Но здесь они неуместны. У нас не такая демократия, друг мой. Даже те из нас, кто на выборах голосовал за другого кандидата, не могут представить себе, что кто-то может проникнуть к президенту и главнокомандующему, изолировав его ближайших сотрудников от знания всех причин и следствий. Без полной откровенности вы не сможете встретиться вообще с кем бы то ни было. У нас (Столбовиц едва заметно усмехнулся) легче перебить всю президентскую рать, чем лишить ее возможности руководить событиями. А ведь сейчас, насколько я понимаю, речь идет не о партийных разногласиях и даже не о разных мировоззрениях: угроза распространяется на всех и каждого. И вообще - не указывайте мне, как жарить мясо: рецепты у каждого свои.
     Москвич нахмурился:
     - Если принимать решения будет не сам президент, а его окружение - не вижу смысла терять здесь время. Поймите же: я не копаю яму своей стране; я просто считаю, что она должна будет вступить в ситуацию только тогда, когда все для этого будет подготовлено. И полагаю, что мне лучше известно кого подключать к событиям, в том числе и в Соединенных Штатах.
     Столбовиц вздохнул перед тем, как сказать:
     - Друг мой, я понимаю, что вам, человеку практически всесильному у себя дома, трудно сразу смириться с положением ожидающего в приемной, когда вы привыкли открывать все двери ногой. Но иногда бывает полезно повторить пройденное. Поймите: в том, что я предлагаю, нет ничего унизительного и тем более опасного. Поверьте, никто из президентской администрации не воспользуется вашими идеями во вред вам или вообще России, вы же, наоборот, чем дальше - тем более станете для нашего истеблишмента привычным и достойным политическим деятелем. А вам ведь это и нужно - чтобы развернуть тут вашу оппозиционную деятельность, основать центр, не так ли?
     Оппозиционер покачал головой, как бы сомневаясь. И в самом деле: его расчет был на шоковую терапию, которой следовало подвергнуть именно первое лицо: одним рывком сорвать занавес с картины ближайшего будущего - ужаснуть и тем самым побудить к немедленным и резким действиям. Одолеть крутой подъем с разгона. Столбовиц же предлагал ползти вверх на первой передаче - это надежнее, может быть, но слишком медленно, да и мотор может перегреться, заглохнуть где-то на середине склона - и что тогда? Сползать задним ходом на исходную позицию? Или, еще вероятнее, сорваться с обрыва?
     - В такой ситуации я не уверен, нужно ли вообще переносить центр сюда. Наверное, должен поблагодарить вас за то, что разъяснили мне истинное положение вещей - и мое личное, но я люблю находиться в действии, а не в ожидании.
     - Хотите уехать? Без опасений за свою судьбу - там?
     - Иногда приходится рисковать даже и своей жизнью.
     - Что же, вам решать. Попытаюсь устроить ваш вылет в ближайшее время. Хотя не уверен, что это будет легко.
     - Фу. Можно подумать, что забронировать билет составляет для вас проблему.
     - Вы, наверное, не представляете, как вы правы. Сейчас это уже проблема. Для вас, во всяком случае. Вы же не мальчик. И понимаете, что, находясь здесь и разговаривая с некоторыми весьма ответственными людьми, тем более - военными, вы получили некоторое количество информации, которая, быть может, сейчас не подлежит вывозу из страны. Ко всему прочему, существует более одной версии по поводу изложенных вами фактов. И пока мы окончательно не убедимся в справедливости одной из них и в ошибочности остальных - возможно, мы попросим вас задержаться здесь.
     - Вы отдаете себе отчет?..
     - Разумеется. Уверяю вас: никакого скандала не будет. Вы прибыли с частным визитом, никакой государственной функции официально не выполняли. Мало того: есть основания думать, что вы уехали, даже не проинформировав вашего президента о возникшей угрозе. С одной стороны, это говорит в вашу пользу: возможно, это действительно... то, о чем вы упомянули, - испытание какого-то нового оружия, скажем так. Однако только проверка покажет: действительно ли ваш президент не был в курсе вашей поездки сюда - а именно такое впечатление возникло при личном разговоре с ним у нашего хозяина, - или же все заранее срежиссировано - в том числе и его роль. И вот один из способов проверки - его реакция на затяжку вашего визита к нам. На кого он больше обидится: на вас - или на вас? Это нам и предстоит выяснить. Не пугайтесь: ничего плохого с вами тут не произойдет.
     - Я вообще не из пугливых. Хорошо. Я обдумаю ситуацию.
     - Сколько угодно. Уточнение: вы отказываетесь от предложенной мною встречи?
     - Об этом я тоже подумаю. Мне приходилось встречаться с ним раньше, и не уверен пока...
     - Чудесно. У меня есть, чем заниматься, и помимо вашей проблемы.
     - Нашей! Нашей проблемы!
     - Хотелось бы надеяться, что вы правы. Да не смущайтесь: месяц пролетит быстро!
     - А тело знает об этом? Столбовиц лишь пожал плечами.

***

     Чудачества тела не прекращались. Однако характер их в эту ночь изменился. А изменение это заключалось в том, что никаких новых фортелей небесный странник на этот раз не выкинул и при очередном наблюдении обнаружился именно там, где ему и следовало бы быть, если бы он подчинялся только тем законам небесной механики, которыми люди до сих пор ухитрялись объяснять все движения светил и их спутников. Тело начало вести себя просто-таки образцово.
     Кажется, можно было вздохнуть с облегчением, тем более и потому еще, что траектория его, которую можно было рассчитывать по известным формулам, начиная с нынешней позиции, уводила тело так далеко от земной орбиты, что не только столкновение, но даже то, что можно было бы назвать сближением с источником опасности, становилось просто невозможным. Тему можно было закрывать, сообщив о таком повороте событий всем, кого это интересовало.
     Однако те немногие уже известные нам люди, вообще занимавшиеся телом, пришли к выводу, что с этим торопиться никак не следовало.
     Они при своей не очень большой опытности все же понимали: внезапный переход от, условно говоря, хаоса к порядку является столь же необъяснимым - или, точнее, пока еще не объясненным событием, как и переход от порядка к хаосу. Даже еще более необъяснимым. И это лишь усиливало их азарт - и желание не произносить вслух ни слова до той поры, когда он (так думал каждый из них о себе самом) не сможет обнародовать математически обоснованную и подкрепленную фактами теорию.
     Сразу же - у каждого в отдельности - стали возникать предположения. Суммировать их можно, пожалуй, следующим образом.
     Можно представить себе ситуацию, когда некоторые не идентифицированные пока силы, своим воздействием заставлявшие тело двигаться, опровергая наши прогнозы, на какое-то время совпали таким образом, что определяемая ими траектория совпала с расчетной. На какое-то время, вероятно. Такая возможность кажется более убедительной, чем предположение, что неопознанные силы вдруг из ничего возникли и в ничто же и ушли; такого, как известно, во Вселенной быть не может. Поэтому перед тем, как делать окончательные выводы и принимать решения, нужно выждать хотя бы два-три дня, и если новых нарушений не будет - признать, что наука в данном случае оказалась несостоятельной. А если нарушения возобновятся - продолжать поиски их источника или источников. И в этом духе проинформировать заинтересованные учреждения.
     Возможно, так бы оно у ребят и получилось - если бы не давно известная истина касательно того, что человек предполагает, а решает кто-то другой.
     В данном случае, если говорить о молодом Моргане Элиасе, вопрос решился тем, что закончился назначенный ему грант, и нужно было либо получить продление, дополнительные деньги, либо распрощаться с обсерваторией и искать другую возможность. Наверное, он так бы и поступил - если бы не уже четко сформировавшееся сознание того, что время запущено, идет отсчет и если не ухватиться за истину сейчас, то скорее всего этого не удастся сделать никому и никогда - причем это будет не самым большим несчастьем для людей.
     Поэтому пришлось идти к доктору Грукоку, чтобы положить ему на. стол если не готовую теорию, как мечталось, то, во всяком случае, результаты наблюдений и сделанные выводы, которые - в этом вся беда - еще нуждались в подтверждении.
     После собеседования, продолжавшегося более часа, астроном срочно пригласил к себе нескольких наиболее уважаемых коллег, и произошло нечто вроде обсуждения.
     Вступительное слово принадлежало, разумеется, самому Грукоку, которому пришлось рассказать - после предупреждения о совершенной конфиденциальности темы - о недавнем ленче с участием высокопоставленных военных.
     После неизбежной паузы, вызванной потребностью каждого осмыслить услышанное, как и увиденное на фотографиях и на дисплее компьютера, произошла, как водится, небольшая дискуссия, участвуя в которой, Морган Элиас чувствовал, как прямо на глазах он возрастает во мнении старших коллег. Хотя не исключено, что он лишь принимал желаемое за действительность.
     - Скажите, коллега, - заговорил один из участников разговора, обращаясь все же к Грукоку, а не к ассистенту, - а вам не кажется, что военные, предполагая искусственное происхождение тела, оказались ближе всех к истине?
     - Полагаю, что такая гипотеза имеет право на существование. Но ее как раз проверить достаточно просто - в принципе, да и не только в принципе. Как мне намекнули - однако это еще более конфиденциально, - к телу будет послан корабль именно для установления природы объекта.

Глава шестая

     В небольшой стране, что между Китаем и Россией, и председателя, и президента встретили по наивысшему обряду: с коврами, почетным караулом, дипломатическим корпусом и всем прочим, что полагалось по протоколу. Никого это не удивило: отношения между двумя странами вот уже два с лишним десятка лет считались хорошими - да и на самом деле были такими. Существовало, конечно, неизбежное соперничество в нескольких направлениях сразу; но решение вопроса о том, кто из братьев старше, был по умолчанию отложен до неопределенного будущего - до греческих календ, как сказал бы любитель античных оборотов речи. Одним словом, все вроде бы выглядело как и всегда: благополучно. И только в узком кругу государственных деятелей с обеих сторон было известно, что существовало немаловажное различие между этой встречей и предыдущими. И заключалось оно в том, что если раньше на долю глав государств оставалось, по сути, лишь торжественное подписание документов, чьи тексты были согласованы заранее профессионалами - дипломатами, военными, экономистами, - то на сей раз единого, втихомолку одобренного обеими сторонами текста просто не было, а были проекты с обеих сторон, увязать которые до последнего мгновения так и не удалось: слишком серьезными оставались разногласия. Так что на этот раз переговорам следовало быть именно переговорами, а не одним лишь театральным действом. И хотя неизбежные улыбки и объятия при встрече выглядели со стороны точно так же, как и два года тому назад, во время предыдущего саммита, однако серьезный, с глазу на глаз, разговор глав двух государств, состоявшийся - без рекламы, журналистов и прочей помпы - уже через несколько часов после официальной встречи у самолета и не дожидаясь торжественного приема - разговор этот, не выходя за рамки приличия, оказался все же непривычно напряженным.
     Причина была достаточно серьезной: если еще не так давно стороны как бы выработали единое отношение к предстоявшему Соглашению и созываемой для его заключения Конференции, то теперь картина явно нарушилась. Это стало ясно уже после первого же обмена репликами на этой закрытой встрече, первый час которой прошел даже без участия официальных переводчиков. Оба участника могли свободно изъясняться на двух языках: русском и английском (здесь преимущество было у китайца, получившего образование, кроме отечественного, еще и в Кембридже - в молодые годы еще, когда отец его был первым секретарем посольства в Лондоне). На этот раз беседа началась именно на английском - и это сразу же было правильно воспринято русским как выражение некоторого неудовольствия.
     - Я предполагал, - сказал (после приветствий и улыбок) председатель, - что наши отношения, в особенности во всем, что касается Соглашения, происходят в условиях полной откровенности.
     - Мне неизвестно, - ответил президент России, - о том, что это условие нарушалось, во всяком случае - с нашей стороны.
     - Тем не менее - даже и сейчас мы не располагаем никакими сообщениями с вашей стороны, которые относились бы к известной вам угрозе. Между тем ее возникновение - как вы отлично понимаете - заставляет заново пересмотреть наши взгляды на Соглашение.
     Если бы кабинет, в котором происходил разговор, был оборудован прибором, измеряющим уровень адреналина в крови собеседников, то он сейчас непременно показал бы скачок этого параметра в кровеносной системе президента. Так что ему с великим трудом удалось удержаться и не стиснуть кулаки: руки его в этот миг лежали на столе, и такое проявление чувств было бы, конечно, замечено противной стороной. Понятно почему. Уже во второй раз за последнюю пару дней он оказывался в крайне неприятном положении человека, который то ли хочет быть хитрее всех, то ли (и это куда хуже) не имеет представления о том, что происходит на свете, - что было бы никак не совместимо с занимаемым им высочайшим постом. И времени на поиски выхода из этого положения совершенно не было; надо было импровизировать на ходу, найти, как говорят шахматисты, единственный ход, играя уже "на флажке".
     С ответом он промедлил не более двух секунд: устремив взгляд прямо в глаза председателя, произнес спокойно, неторопливо, четко разделяя слова:
     - Я буду совершенно откровенен даже сейчас, хотя это и сыграет не в мою пользу. О том, что вы назвали угрозой, хотя это утверждение является пока еще спорным, сам я узнал ровно двадцать восемь часов тому назад. И сразу же попросил, как вам известно, о переносе нашей встречи на более ранний час. Я сделал это именно для того, чтобы информировать вас как можно быстрее. Согласитесь, однако, что я не мог делиться с вами непроверенными данными. А уточнение потребовало времени. И теперь могу сказать совершенно откровенно: я удивлен. Изумлен! Ну, как можно серьезно отнестись к какому-то фантастическому заявлению о якобы грозящей нам опасности?! Мы же не дети! Мы политики - и поэтому должны уже с первого взгляда отличать серьезные угрозы от попытки сорвать мероприятие исторической важности при помощи очень наивной и грубой дезинформации. Мне трудно поверить, председатель, что вы восприняли все это всерьез!
     - Я не говорил, что принял это всерьез, - ответил китаец неторопливо. - Но мне хотелось выяснить именно ваше отношение к этой информации. Я им был бы совершенно удовлетворен...
     (Это не было полной правдой, разумеется. Но и полной ложью тоже. Полуправдивой ложью или лживой полуправдой, как угодно. То есть - ответ был дан в лучших традициях профессиональных политиков.)
     - ...Я был бы счастлив поверить вам, - продолжал председатель, - но тогда мне трудно было бы объяснить некоторые факты, противоречащие услышанному мною.
     - Например?
     - Вы говорите, что узнали об угрозе лишь чуть более суток назад. Но как объяснить в таком случае то, что ваш выдающийся политик, возглавляющий в стране объединенную оппозицию (не понимаю, кстати, зачем она вам?), был отправлен в Вашингтон не сутки назад, а вот уже целых три дня? Не означает ли это, что вы сочли нужным поставить президента США в известность об изменившемся положении вещей намного раньше, чем нас?
     Президенту должно было стать невыносимо стыдно, однако он и не подумал покраснеть: профессия давно отучила его от какого-либо внешнего выражения чувств. На вопрос же пришлось ответить:
     - Таких поручений этот господин не получал ни от меня, ни, я думаю, от кого-либо другого из руководителей страны. Его внезапная поездка связана, вероятнее всего, лишь с необходимостью срочного обсуждения с некоторыми влиятельными там лицами отдельных формулировок текста, о которых мы с вами, я надеюсь, посоветуемся еще сегодня.
     При словах "вероятнее всего" китаец