т того, чего и раньше не знали.
     Присутствующие его поняли. Речь шла об известных им вещах, а именно: о том, что даже.самая совершенная спутниковая разведка не может обнаружить все интересующие ее объекты. Потому что их и укрывают по-разному: большую часть - нормально, зная, что они будут увидены и зафиксированы, это просто необходимо: если другая сторона вообще ничего не увидит, она сильно забеспокоится и станет срочно искать более эффективные средства обнаружения; и найдет, конечно. Это сокрытие объектов носит, так сказать, ритуальный характер. И все это понимают. Но другая сторона понимает и то, что увиденное никак не может быть всем, чем располагает разведываемая страна; какую-то часть своего вооружения она, безусловно, укрывает так, чтобы разглядеть ее нельзя было бы ни с самолета, ни даже из космоса. Тут уже вступает в силу соревнование глаза и маски, и результат зависит от того, что более совершенно технически. В этом отношении Америка неизменно оставляла золотую медаль за собой: в российской маске всегда оставалась какая-то щелка, в которую проникал зоркий взгляд из надоблачного пространства. Заокеанские инспекторы зорко следили за эффектом, какой у принимающей стороны вызвали их просьбы показать им "вот это, и еще вот это, ну и конечно, мы с удовольствием побывали бы вот где", - и карандаш безошибочно упирался остро заточенным грифелем в точку, о которой принято было думать, что она совершенно наисекретная и о которой в самом деле большинство своих и не знали. Эффект соответствовал ожиданиям - и все были довольны. Все.
     Почему все? Американцы - понятно почему: еще раз доказали бывшему сопернику, что секретов от них в мире не существует. Ну а русские по какой такой причине?
     Да просто по той, что и этими наисекретнейшими установками арсенал не исчерпывался, и кроме защиты, которой пользовались для их сокрытия и которая была, по сути дела, вчерашней, существовало еще и некоторое количество объектов, уже принципиально новых и защищенных от любого взгляда уже действительно по технологии двадцать первого века. Штаты такой пока не обладали - или, точнее говоря, не было информации о том, что и у них подобное появилось, - а отстать они могли по той причине, что все последние годы занимались в основном всем букетом проблем собственной защиты; начавшись даже еще до одиннадцатого сентября ноль первого года, кампания эта до сих пор так и не завершилась; ну а коли уж и они не обладали - как же могла создать такую систему абсолютного сокрытия Россия? Да нипочем!
     Не могла; но тем не менее сконструировала, изготовила и применила. Россия во все практически времена существования исправно пренебрегала своими возможностями, зато невозможное регулярно осуществляла. Только не надо валить это на странности русского характера. Это земля такая, тут и нельзя иначе. Вот почему о существовании этой третьей группы объектов ни приехавшие, ни те, кто их посылал и ставил задачу, не имели ровно никакого представления.
     Именно это имел в виду директор внешней разведки, которая, кстати, хотя и укоротилась с прошлого века, но все еще вызывает заслуженное уважение: что об этой третьей группе объектов инспекция не подозревает и поэтому навестить их никак не сможет. Если даже кто-нибудь из колонелей и увидит во сне нечто подобное, то об этом и не заикнется: они ведь тоже хотят создать о себе самое серьезное и уважительное впечатление.
     В кабинете же министра хозяин его, выслушав краткое, но исчерпывающее заявление директора внешней, повернулся к командующему KB:
     - Как прошла переброска?
     Генерал доложил:
     - Все в полном порядке. Зерно доставлено на элеваторы и разгружено. Никаких происшествий не случилось.
     - На старых местах ничего не осталось из пустышек?
     - Есть немного. Но до них они не доберутся. Бюджет времени не позволит.
     - Смотри! - проговорил министр не без угрозы.
     - Так точно, - ответил командующий спокойно. - Смотрю. И позволил себе добавить:
     - Да вы не беспокойтесь, с инспекцией будет порядок. А если доживем до залпа - Kтo там, к черту, разберет: что рвануло, что нет. Туда-то они инспекторов не пошлют - а если и направят, то те доложить уж никак не смогут.
     Все только усмехнулись.
     Что же касается самих инспекторов, то они кто раньше, кто позже, но добрались до намеченных мест без особых происшествий. На самолетах, потом на вертолетах, а где-то и на машинах. Этим последним особенно не повезло: дороги оказались несколько даже хуже, чем они ожидали, хотя полагали, что представление о России имеют достаточно полное. Все же в большинстве случаев до объектов удалось добраться; сперва инспекторы залезали даже в шахты, вооружившись всякими приборами и приборчиками; замеряли, сравнивали с записями; даже фотографировали (что вызывало у сопровождавших скрежет зубовный - но лишь в душе, разумеется); потом, не находя никаких нарушений и отступлений, стали проверять по облегченной программе: время-то шло. Не смогли добраться до объектов лишь в двух местах: в одном - вертолет не смог опуститься, потому что после ливневых дождей на много километров вокруг стояла вода, и пришлось поверить на словогчто герметичность шахты никак не нарушена, вся связь с нею в полном порядке, в чем нетрудно убедиться. Инспекторы убедились: действительно вся электроника работала в центре - хоть сейчас запускай. В другом месте сошедшая совсем недавно лавина сделала проезд по горной дороге совершенно невозможным, так что добраться до установки вообще не представилось возможным. Инспектор все же потребовал вертолет и с полчаса утюжил пространство над нужным местом. Но все там было вроде бы в порядке, а сесть не было ни малейшей возможности. Этим инцидент и исчерпался.
     Таким образом, первая половина дня инспекции была завершена. Потом был, естественно, обед. А после него инспекцию продолжить не удалось - по причинам, не имеющим никакого отношения к климатическим или дорожным условиям. О загадочная страна, о загадочные русские души...
     Президенту обо всем было доложено. Президент остался доволен.

***

     Человек удобно устроился в кустарнике и сразу перестал быть заметным среди зелени - благодаря камуфляжу и загримированному зеленым и черным лицу. Удобно уложил винтовку с оптикой, только что перед этим вынутую из специального чемоданчика и тут, на месте, собранную. Зарядил и принялся ждать, полуприкрытыми глазами глядя на дорогу, делавшую здесь поворот, так что ехавшая в восточном направлении машина, следуя извилине, должна была перед выходом на прямую оказаться прямо перед ним, давая полную возможность стрелять по лобовому стеклу. Человек не сомневался в том, что стекло это окажется тонированным, однако он прекрасно представлял, где именно окажется голова драйвера. Главное - не взять слишком высоко. Если все пройдет удачно - машина так и не выйдет из поворота. Человек лежал, радуясь погоде и не проявляя никакого нетерпения; лишь изредка он поглядывал на часы. Но до приблизительно назначенного времени оставалось еще, пожалуй, не менее четверти часа.
     Место это было им найдено еще позавчера, когда он получил задание. Отыскано и оборудовано. Объект должен был проехать именно здесь. Если по какой-то причине он тут не появится - мало ли? - за это человек отвечать не будет: не его забота. Он должен был лишь сделать так, чтобы пассажир машины, добравшись сюда, не уехал дальше. Человек не сомневался в том, что выполнит все наилучшим образом. Весь его немалый опыт говорил за это. Так что сейчас он позволил себе думать не о деле, а о возвращении домой; билет на самолет был у него в кармане, но сейчас он стал размышлять о том, что не худо было бы и задержаться здесь хотя бы на недельку: погода - благодать, а дома сейчас промозгло и уныло. "Унылая пора, очей очарованье..." - вдруг ни с того ни с сего вспомнил он, поскольку вообще-то был человеком с некоторым образованием, которое, однако же, в нынешние времена не кормило, и жил он за счет еще юношеского увлечения стрелковым спортом, в котором в свое время даже котировался достаточно высоко, случалось, что и выигрывал медали.
     Теперь он выигрывал деньги, и порой очень приличные. Как вот и на этот раз. Поскольку дело было, видимо, весьма деликатным - иначе обошлись бы местными силами и не стали бы привозить его из-за моря. Здесь тоже хватало людей, умеющих попадать в цель, - дело скорее всего было в том, что он приехал и уедет, и не останется тут ни единого источника информации, который можно было бы как-то связать с предстоящим происшествием, задержать и колоть. Хотя его-то расколоть было бы трудненько; это знали все, кому следовало, и потому он и оставался в живых до сих пор - и надеялся оставаться еще долго. Пока не устанет жить.
     Солнце изрядно грело даже и сквозь нависавшие низко над ним ветки кустов. Он снова взглянул на часы. Глухое место, однако. За два дня он лишь однажды встретил здесь пешехода, дважды проезжали велосипедисты, да и машин было мало сейчас - за то время, что он лежал тут, готовый к работе, проехало лишь две машины, обе в противоположном направлении: на запад.
     Они его не интересовали. А когда он еще только начал устраиваться, в том же направлении проследовала еще одна машина, вернее - самая первая: длинный черный "линкольн". Тогда он, замерев, внимательно проводил ее взглядом, зная, что именно с этой машиной ему и придется работать; ее показали ему еще в день его приезда, и теперь, наверное, он опознал бы ее и в поздних сумерках, а при такой прекрасной видимости, какая была сейчас, ее не спутало бы с другими и малое дитя.
     Наконец время подошло. Человек проверил на всякий случай, насколько устойчиво лежит винтовка на позиции, немного поерзал по траве, убеждаясь, что никакая мелочь ему не помешает в решающий миг - никакой, скажем, сучок, до времени затаившийся под боком. Все было в наилучшем порядке. Стрелок изготовился к работе, чтобы потом не тратить на это времени: счет пойдет на считанные секунды, не более трех, ну от силы - учитывая, что на повороте водитель скорее всего сбавит скорость, - не более пяти. Теперь для того, чтобы перейти к делу, достаточно было сделать одно движение: опустить голову к прицелу, поверх которого он сейчас глядел.
     И машина показалась. Но не та, которой он дожидался. Опять ехавшая на запад. Стрелок нахмурился. Она была не ко времени. И к тому же то была полицейская машина - с маяком поперек крыши и с надписью на дверце; надпись свидетельствовала о том, что машина эта принадлежала дорожной полиции. Некстати, очень даже некстати. Поскорее бы она очистила дорогу.
     А полицейская машина, похоже, меньше всего собиралась исполнить это безмолвное желание стрелка. Она все замедляла скорость и остановилась, самую малость не доехав до места, где оказалась бы прямо напротив стрелка. Он выругался яростным шепотом, чтобы снять возникшее волнение. Полиция тут была ну совершенно некстати. Ее присутствие сразу же переводило предстоящее дело в категорию сложных и трудновыполнимых.
     Оставались, как стрелок интуитивно чувствовал, секунды до появления объекта. И надо было сейчас мгновенно решить главный вопрос: работать - или, не рискуя излишне, отказаться от замысла? Одно дело - когда вокруг ни души, и совсем другое - если на дороге перед тобой стоят полицейские, естественно - вооруженные и готовые к действиям. Вот они как раз выходят из машины - значит всерьез решили тут обосноваться. Двое, нормальный патруль.
     Стрелок не впервые посещал эту страну и достаточно хорошо ориентировался в ее нравах и обычаях. Обоих можно было бы сразу уложить - сразу после того, как будет произведен главный выстрел, и они еще не успеют сообразить, что произошло и откуда стреляли. Можно, конечно. Но одно дело - когда на дороге убивают какого-то иностранца, и совсем другое - когда жертвами оказываются полицейские: этого здесь не прощают, все становятся на уши и роют землю носом, пока не найдут виновного. И тогда слинять и соединиться с другими инспекторами будет вовсе не так просто, как предполагалось до сих пор.
     Вся логика плюс инстинкт самосохранения - все говорило стрелку, что задание перешло в категорию невыполнимых - если только он не пожелает пасть смертью героя. Он не хотел. В конце концов, работой занимаешься ведь чтобы жить, а вовсе не умирать. Сейчас еще можно тихо, незаметно исчезнуть отсюда - сперва ползком, потом разобрать винтовку, оставить ее в условленном месте, откуда ее вечером должны будут забрать, и спокойно уходить: я не я - и лошадь не моя. И все.
     Однако его гордость, гордость профессионала, протестовала против такого решения. Потому что его репутация основывалась,, кроме всего прочего - а может быть, и в первую очередь, - на всеобщем убеждении в том, что для него невыполнимых дел не существовало. И если эта репутация хоть немного пошатнется - это будет началом его заката. Хотя бы потому, что после этого он сам потеряет уверенность в себе. Как бы он ни стал потом оправдывать свое отступление - сам он будет прекрасно знать, что просто дрогнул. Испугался. Что он на самом деле вовсе не таков, каким сам себя представлял, и эта его уверенность каким-то образом передавалась всем, кто имел с ним дело. Сейчас стрелок, похоже, находился на пике славы. И ему очень, очень не хотелось начинать спуск. Спуск, кстати, нередко бывает намного опаснее восхождения.
     Нет. Он не станет уползать. Он сделает то, что должен. И выпутается. Разве не приходилось ему выпутываться из ситуаций, и посложнее этой? Но, пожалуй, в намеченные действия придется внести некоторые изменения - с учетом обстановки.
     Стрелок внес их. И когда долгожданный лимузин выплыл наконец из-за поворота, лежавший в кустах позволил машине миновать тот рубеж, на котором прежде собирался остановить его; позволил - потому что тот из дорожных полицейских, что вылез из машины и стоял на дороге, сделал жест, предлагавший лимузину остановиться.
     Похоже, что ехавшие в машине приняли решение не сразу. Находясь метрах в пятидесяти от патруля, лимузин сначала замедлил скорость, но тут же, словно устыдившись собственной нерешительности, увеличил ее, показывая тем самым, что не намерен выполнять распоряжение полицейского. Наверное, это произошло потому, что возникло сомнение, относится ли сигнал именно к ним: в вираж вошла и другая машина, только что показавшаяся из-за того же поворота, ехавшая в том же направлении; видимо, сидевшие в лимузине успели заметить ее еще раньше и потому знали, что она сейчас появится тут и можно будет сделать вид, что остановить хотят именно ее, а не их. И водитель нажал на газ.
     И тут одновременно произошли два события. Первым было то, что оставшийся в полицейской машине офицер объявил через усилитель:
     - Водитель "линкольна", немедленно остановитесь!
     И второе: одновременно с этой командой стрелок нажал на спусковрй крючок, зная, что не промахнется.
     Он не промахнулся, и пуля, направленная в левый передний баллон лимузина, исправно пробила резину. Выстрел никем не был услышан потому, что голос патрульного был, как уже сказано, усилен до предела, выстрел же благодаря глушителю прозвучал совсем тихо. Так что со стороны все выглядело так, как если бы произошел прокол шины - в самое время.
     Лимузин сразу же занесло. И задней своей частью он, поворачиваясь по часовой-стрелке, задел стоявшего на гудроне и не успевшего отскочить офицера, а затем ударил и по полицейскому автомобилю, изрядно помяв облицовку радиатора, как ни старался водитель выправить машину; лишь после столкновения "линкольн" остановился наконец.
     Уцелевший патрульный выскочил из машины, успев уже выхватить из кобуры пистолет. Сделал он это скорее всего, чтобы показать степень своего накала, а не потому, что ожидал встретить какое-то сопротивление. Впрочем, все произошло так быстро, что он, возможно, и не понял, что причиной столкновения была шина, а вовсе не желание оставить патруль без средства передвижения. Патрульный бросился к своему напарнику, пытавшемуся подняться на ноги, одновременно жестом предлагая седокам лимузина выйти из машины, чьи задние колеса оказались уже в кювете. И седоки выполнили указание.
     Из машины, с обеих сторон, выскочили сразу четверо, двое остались возле лимузина, другая же пара рысью направилась к офицеру с пистолетом, в это мгновение помогавшему товарищу Утвердиться на ногах; похоже, тот не получил серьезных ран, и хотя стоял не вполне уверенно, можно было понять, что серьезной беды с ним не произошло.
     Беда заключалась в другом. Патрульный с пистолетом все еще держал его в руке может быть, ситуация казалась ему сомнительной, но, возможно, он просто забыл вернуть ствол в кобуру и даже не сознавал в этот миг, что со стороны кажется очень агрессивным и опасным. Именно так, по-видимому, решили пассажиры лимузина, немедленно выхватившие свое оружие. А оно у них было, поскольку трое из четырех ехавших составляли охрану четвертого, и этим четвертым был, конечно, приезжий из Москвы. И хотя им не полагалось иметь при себе оружие здесь, в чужой стране, они были вооружены, поскольку давно уверовали в то, что всякие правила и нормы поведения в любой точке мира могут относиться к кому угодно, но не к ним; заблуждение, свойственное всякому телохранителю любого VIP какой угодно страны.
     Дорожный полицейский, державший в руке пистолет, был человеком опытным и обладал хорошей выдержкой. Поэтому даже при виде набегавших двоих вооруженных не стал стрелять первым, хотя и имел на то право. Поддерживая левой рукой приходившего в себя напарника, он лишь крикнул приближавшимся, чтобы они остановились. Телохранители, видимо, чувствуя все же, что находятся не у себя дома, перешли с рыси на шаг и не то чтобы совсем опустили, но приспустили стволы своего оружия, показывая, что тоже не намерены открывать огонь прежде оппонента.
     Им было видно, что патрульный не целится в них; но они невольно заслонили полицейского от взгляда третьего телохранителя - того, что остался рядом с охраняемым. И когда этот третий увидел, что объект его забот вдруг пошатнулся и стал медленно сползать на дорогу, скользя спиной по кузову машины; и заметил также, что на груди его, слева, появилось и стало быстро расплываться красное пятно, он, не задумываясь, выпустил две пули в воздух, прежде чем нагнуться к упавшему. В воздух - потому что полицейские были закрыты от него своими, иначе он, возможно, стрелял бы на поражение,
     И началась перепалка. Раненый патрульный успел, отползя к машине, вызвать помощь; в свою очередь телохранитель, тот, что находился у машины, вызвал "скорую" по телефону, находившемуся в лимузине. Они были уверены в своей правоте, поскольку прежде всего было совершено нападение на охранявшегося ими человека; следовательно, начали не они. Полицейские же были совершенно уверены, что они первыми не стреляли и тем более - по человеку, который в тот миг вообще не находился в поле их зрения.
     Москвич был серьезно ранен, но, как вскоре выяснилось, прямой опасности для его жизни не было. Прибыло полицейское подкрепление и почти одновременно - машина "скорой помощи". По горячим следам телохранители были арестованы, но отвезли их не в тюрьму и не в полицейский участок, а, как и пострадавших патрульных, в госпиталь, где, однако, они находились под охраной. Туда же был положен и сам гость.
     Стрелок покинул свою позицию, не дожидаясь прибытия свежих полицейских сил. Он был уверен, что сделал свою работу хорошо и что может с чистой совестью доложить о том, что объект нейтрализован. Он и в самом деле ошибся лишь на пару санти-метров, что бывает и с лучшими стрелками. Свое гнездо он поки-' нул ползком, и лишь отдалившись таким способом на полсотни метров, поднялся на ноги, отряхнул мусор с камуфляжного костюма и направился туда, где близ лесной дороги был укрыт в кустах мотоцикл "Судзуки", которым он пользовался. Винтовку, тщательно вытертую, он оставил там, где лежал, потому что опасался, что прибывшая полиция немедленно начнет шарить по окрестностям и дорогам, так что не было смысла рисковать и тащить ее с собой до того места, где он должен был оставить ее