найти. Подсказать Столбовицу...
     Вот черт, подумал он, внутренне усмехнувшись, кто бы мог подумать, что я приму столь деятельное участие в предвыборной кампании американского президента? Да нет, это, собственно, вовсе не так; я просто выстраиваю американский аспект моей собственной кампании и не более того.
     А авторитетному журналисту-обозревателю накидать намеков, всяких недоговоренностей и вещей типа: "Мы в России удивляемся, глядя, как тут у вас..." - ну и что-нибудь этакое.
     Да, вот именно так. Кстати, о нас в России: Гречин предупрежден, не позвонить ли еще и на "Шахматный" канал?
     Позвонил; но не дозвонился: главный редактор "Шахматного" был где-то вне зоны приема, а где - на канале никто не знал. Ладно, время еще есть.
     Теперь, пожалуй, можно и действительно отдохнуть. Все же столько времени в самолете, да и смена поясов влияет - дома я сейчас, вернее всего, спал бы... Где я здесь буду спать?
     Стоя перед кроватью, он сладко потянулся. Приятное это занятие прервал телефон.
     - Отдохнули?
     Это Столбовиц.
     - Наилучшим образом, благодарю вас.
     - Хорошо. Я сейчас лечу к вам. Приготовьтесь: удалось договориться о встрече - только-только успеем долететь.
     - С обозревателем?
     - С генералами. Так что вооружитесь до зубов. На ту же тему, что со мной: небесное тело, соглашение и ракеты. Итак - через двадцать минут на площадке.
     Приезжий рысцой протрусил в ванную. Душ сейчас был как раз кстати.

***

     Минич положил трубку и удивленно сказал Джине:
     - А говорят, что чудес не бывает.
     - Ну, что он сказал?
     - Прямо невероятно. Я думал, что он меня пошлет...
     - Что ты думал, я знаю. А он что?
     - Я просто ушам не поверил: прошло на ура. Он, мне показалось, в дикий восторг пришел - словно ждал именно чего-то такого. Сразу же дал "добро", сказал, чтобы я не хватал себя за руки - места даст столько, сколько потребуется, и попросил сделать все так быстро, как только могу, - и сразу же к нему, не в отдел, а прямо.
     - Замечательно. Я рада за тебя.
     - Спасибо.
     - Больше он ничего не сказал?
     - Строго-настрого предупредил, чтобы никому ни полслова, а то кто-нибудь другой подсуетится и перехватит. Сказал, что такой гвоздь непростительно было бы уступить даже родному отцу.
     - Разве об этом нужно специально предупреждать?
     - Да нет - все и так прекрасно понимают. Скорее, он слишком уж взволновался, по-моему. Может, просто устал - день был длинный.
     - Может быть, - сказала Джина задумчиво. - Хотя... что-то не очень хорошие у меня предчувствия. Знаешь что? Давай-ка поскорее уедем отсюда.
     Но Минич, чье настроение после разговора с Гречиным резко улучшилось, предпочел бы другой вариант:
     - Темно уже, дорога нелегкая, и устал я, откровенно говоря. Лучше бы задержаться тут до утра? Чем плохая идея?
     Он встал, подошел к Джине сзади, положил ладони ей на плечи, тем самым договаривая то, что не было высказано в словах.
     Джина не стала высвобождаться из его рук. Но покачала головой:
     - Слишком рано расслабляться.
     - Послушай... Останемся.
     - Нет. - Только теперь она повела плечами, сбрасывая его ладони. Встала.
     Но у него уже вступило в голову. И не только.
     - Так, значит? А с Люцианом спала. Я что - хуже?
     И подумал: сейчас даст по морде.
     Но она вроде бы не обиделась. Не очень понятно усмехнулась:
     - Я и с другими спала, к твоему сведению. Вот такая. И греха в этом не вижу: никого не обманывала и денег не брала. Ну и что?
     - Да нет... - пробормотал Минич, опешив. - Ничего...
     - Я не против твоей... идеи. Но не сейчас и не здесь. Не в доме Люциана, понятно?
     - Когда же? Где? - Миничу уже казалось, что он хочет эту женщину - всерьез и надолго, и даже - давно, хотя последнее было и вовсе нелепым. Такое приключалось с ним не впервые, но каждый раз он переживал все заново. - Может быть, тебя смущает, что Люциан умер? Он не обиделся бы, поверь мне... - И он снова протянул руки, чтобы обнять ее.
     - Нет! - На этот раз слово прозвучало резко, как выстрел без глушителя. - Хочешь ночевать здесь - ночуй. А я пойду.
     - Ночью? Пешком?
     - Ничего. Мне уже приходилось.
     Она взяла сумку. И пошла к двери - решительно, твердо ступая.
     - Постой!..
     - Я сказала - нет.
     - Да ладно, будь по-твоему - поедем...
     Ему действительно не хотелось сейчас садиться за баранку. Минич был не из тех, кто даже в туалет по малой нужде старается доехать в машине; садился за руль тогда, когда и в самом деле было нужно. Но отпускать женщину одну в ночь, в этой диковатой (на его взгляд) местности было бы совершенно недостойно - тем более что ему хотелось сохранить знакомство.
     - Если ты быстро соберешься.
     - Ты так спешишь?
     Джина ответила не сразу:
     - Мне тут стало не по себе...
     - Обиделась? - высказал он догадку.
     - На тебя? - Она чуть улыбнулась. - Нет, конечно. Просто возникло вдруг нехорошее предощущение. А я верю в такие вещи.
     Собирался он недолго - по сути, сборов никаких и не было, взял только все найденные материалы покойного астронома-любителя, погрузил в пластиковый пакет - он всегда носил один такой в заднем кармане брюк на случай, если понадобится что-то купить по дороге. Выключил свет, когда Джина уже вышла на крыльцо. Тщательно запер дверь. Ему уже хотелось и в самом деле сохранить этот домик за собой: теперь с ним было связано и чисто личное воспоминание, пусть и не самое приятное. Подошел к машине, отворил дверцу, включил внутреннее освещение, внимательно оглядел салон, заглядывая даже под передние сиденья.
     - Ты что-то потерял?
     - Нет, - Минич принужденно усмехнулся. - Подумал, что эти - как их назвать - гости могли что-нибудь и подбросить. Насмотрелся фильмов...
     - Если бы только в фильмах, - сказала она. - Нашел?
     - Нет. Остался багажник, да и под капот посмотреть стоит.
     - Только побыстрее, пожалуйста! - Минин услышал в ее голосе подлинный страх. Покачал головой.
     - Ладно, садись. Будем надеяться...
     Все же зажигание он включил, преодолевая некое внутреннее сопротивление. Не иначе, как страхи женщины передались и ему? Погода стояла теплая, не было нужды прогревать мотор, и он сразу же врубил скорость и дальний свет.
     - Света не надо, - тут же проговорила Джина.
     - Без него - до первого дерева.
     - Ну пожалуйста...
     Минин повиновался, удивляясь своей сговорчивости. Оставил включенными только габариты. Трогаясь с места, предупредил:
     - Ехать придется со скоростью пешехода.
     - Хорошо, хорошо...
     По роще действительно так и пришлось двигаться - небо затянуло облаками, и света от него,не было никакого, подфарники давали видимость на расстояние двух-трех метров. Когда выехали на поляну, стало можно немного прибавить, здесь не было опасности налететь на препятствие. Они проехали примерно полпути до предстоявшего подъема на дорогу, когда Джина вдруг крикнула вполголоса:
     - Стой, стой!
     Он тут же затормозил - невольно, просто сработал рефлекс.
     - Что такое?
     - Свет. Видишь - свет.
     Теперь он и сам увидел длинные, расширяющиеся клинья света, медленно покачивавшиеся впереди вверх-вниз, хотя источник их еще не был виден.
     - Едут. Это они!
     Он не стал спрашивать - кто.
     - Сверни куда-нибудь, пока нас не видят. Да быстрее! Ради Бога!
     Засядем - эта мысль сразу же пришла ему в голову. Но выбирать не приходилось. Он отпустил сцепление, круто повернул баранку, покидая наезженную тропу, и поехал под прямым углом к ней, Переключил на вторую, потом даже на третью, стремясь отъехать подальше. Лучи далеких фар полоснули по заднему стеклу, и Минин на миг внутренне сжался: заметят? Не заметили, видимо, и лучи ушли в сторону: ехавшая машина спустилась с дороги на тропу. Сомнений не осталось: она направлялась именно к дому, который Минин и Джина только что покинули.
     Он остановил машину, габариты выключил еще раньше. Теперь и услышать их было нельзя; от тропы успели отдалиться метров на двести, потому что и чужая машина ехала не быстро, опасаясь дорожных происшествий. И только когда задние красные огоньки джипа (то был именно джип, судя по звуку движка) скрылись за деревьями, Минич решил поскорее вернуться на тропу, выехать на дорогу - а там давай Бог ноги.
     Но не получилось. Остановиться-то было просто, а вот снова трогаться машина не пожелала. Собственно, машина тут была ни при чем; останавливались, не выбирая места, и сейчас под колесами был тот самый песок - сухой, мелкий, глубокий. Забуксовали. Минич раз и другой попробовал раскачать машину - не вышло, задние скаты работали, как траншейный экскаватор, еще немного - и сели бы на дифер. Минич выключил мотор, откинул голову на подголовник, расслабляясь. Сказал чуть ли не весело:
     - Засели основательно. Джина ничего не ответила.
     - Придется ждать, пока не рассветет. Там что-нибудь сообразим. Эти, я думаю, долго гостить не будут - уедут еще затемно, если так, то нас не заметят. Или, может, решили там надолго обосноваться - тогда тоже как-нибудь вывернемся. А?
     Джина снова промолчала.
     - И что мы им такого сделали? Скорее всего хотят еще что-то забрать оттуда - может, то самое, что мы увезли. А зачем им? Эй, ты что - уснула?
     Джина пробормотала что-то невразумительное. Она сидела, упираясь плечом в дверцу, опустив голову на грудь. Минич положил руку на ее плечо. И ощутил мелкую дрожь. Джину трясло. Заболела?
     - Что с тобой, эй?
     Она попыталась ответить и не смогла: зубы стучали.
     Минич обнял ее, прижал к себе. Подумав - с усилием пересадил женщину к себе на колени, потом нашарил и нажал рычаг, превращая правые сиденья в хотя и неудобное, но все-таки ложе. Чтобы переложить Джину туда, пришлось выйти из машины и зайти с другой стороны. Так он и сделал. Пожалел, что нечем было -накрыть ее. Джина еле слышно пробормотала тонким голосом:
     - Холодно...
     Он затворил правые дверцы - не хлопая, но сильно нажимая бедром. Вернулся на свою сторону, разложил и водительское кресло. Улегся рядом с Джиной. Заблокировал все дверцы.
     - Ближе... ближе... согрей меня.
     Он прижался к ней всем телом. Сколько-то времени прошло - он почувствовал, как утихает дрожь, успокаивается ее дыхание. Он повернул ее лицом к себе и губами нашарил ее губы. На поцелуй она ответила неожиданно горячо, и он почувствовал, что сейчас ему все будет позволено.
     По теплому времени надето на ней было очень немного. Объятие получилось неожиданно жарким, не как уступка с ее стороны - как желание, сильное, горячее. Да и сам он давно не испытывал такого влечения - по силе и продолжительности. Конечно, малолитражка - не самое удобное место для любви, но сейчас ее несовершенства им не мешали. Может быть, только что перенесенный страх способствовал такому взрыву чувственности? Но им некогда было думать об этом. В одно из кратких мгновений прояснения Минич подумал, что этак машина и в самом деле уйдет в песок по самое днище. Но сейчас ему - им обоим - наплевать было на все, что могло быть потом. Если бы даже они стали проваливаться к центру планеты, они далеко не сразу заметили бы, что стало слишком жарко: и так уже были раскочегарены до предела. Странным казалось, что окружавшая их темнота еще не раскалилась докрасна.
     Устав наконец, они еще долго лежали рядом, стараясь как можно большей поверхностью тела прикасаться друг к другу. Как нечто, не имеющее к ним отношения, Минич в полудреме заметил: конусы света снова обозначились невдалеке, сдержанно пророкотал сильный мотор - и все это ушло своей дорогой.
     Лишь когда за стеклами машины воздух стал сереть, Минич приподнялся и стал разыскивать то, во что был одет вечером: пора была привести себя в порядок, вытащить из багажника лопатку и попробовать высвободиться из песочной ловушки. Уж очень не хотелось идти в деревню и нанимать кого-нибудь, чтобы вытянули на дорогу.
     Джина спала и проснулась только тогда, когда, изрядно поработав лопаткой, Минич включил мотор и стал выбираться. Это удалось не сразу, и все это время Джина молча оставалась на неудобном ложе. Только когда он вылез наконец и развернулся, готовый в путь, она проговорила тихо:
     - Постой, дай привести себя в порядок...
     Когда она оделась и вышла, оба в нерешительности постояли несколько секунд друг против друга, решая, похоже, как отнестись к тому, что произошло ночью: сохранить - или забыть раз и навсегда? Джина решила первой - шагнула и спрятала лицо у него на груди. Было, понял он и счастливо вздохнул, обнимая ее.
     Когда уже проехали кольцевую, Джина спросила:
     - Куда ты сейчас собираешься?
     - Домой, - сказал он. - Сперва, конечно, завезу тебя, куда скажешь. Схожу под душ и сразу - за работу: ковать, пока горячо.
     Покосившись, Минич увидел, что на лице ее возникло скептическое выражение.
     - Ну говори, что там у тебя...
     - Вряд ли тебе удастся поработать, как ты хочешь.
     Он сделал вид, что не понял:
     - Думаешь, усну за столом?
     Она ответила вопросом же:
     - Почему они, по-твоему, снова нагрянули туда?
     - А ты как считаешь?
     - За тобой. Ты им понадобился.
     - И что я такого им сделал? - раздраженно подумал Минич вслух.
     - Это им лучше знать. Но думаю, что тебе с ними не стоит встречаться, пока не напишешь и не отдашь твою статью - или что это там будет. А домой к тебе они наверняка придут. Если еще не пришли.
     - Черт, - сказал он. - Вот приключение на мою голову. Куда же мне теперь деваться?
     - Могу предложить мое жилье - на первых порах хотя бы.
     - Гм... У тебя там можно работать?
     - А что я, по-твоему, - провожу дни в безделье?
     - Я и не знаю, где ты работаешь или служишь.
     - Я - свободный художник, если угодно. А серьезно - занимаюсь целительством, снимаю порчи, составляю гороскопы... эзотерика, одним словом. Да я уже говорила. Принимаю на дому. Снимаю двухкомнатную квартирку - недалеко от Киевской. Одну комнату могу тебе уступить - пока дела не прояснятся.
     - Спасибо. Предложение принято. Он принялся рулить по ее указаниям.
     А в его собственном жилье далеко не сразу поняли, что он вряд ли вернется домой в ближайшем будущем.

***

     Вот так иногда начинается любовь. Хотя в этом именно случае трудно поручиться за то, что это действительно глубокое чувство вспыхнуло; может быть, просто - нервная разрядка, вспышка обоюдного влечения или просто т- привычка к такого рода приключениям сработала. Надо полагать, время покажет.
     А вот насчет отношений между двумя другими людьми можно с первого взгляда утверждать: да, это - настоящее чувство. С первого взгляда - потому, что до сих пор мы ни с этим мужчиной, ни с женщиной не только никогда не встречались, но о них ни слова и не слышали. Хотя, видимо, впредь и придется.
     Эта пара нас не так интересует, как те двое, с кем мы только что расстались, - хотя бы потому, что люди они не наши, в смысле - не российские граждане, а американские, и к России никакого отношения не имеют, хотя с русскими встречаться им приходилось по роду служебной деятельности. Но все-таки подлинное чувство всегда как-то притягивает, и наблюдать за людьми, ему подверженными, бывает очень приятно - как если бы и тебя самого как-то озаряло, хотя бы самым краешком, сияние любви. Сам начинаешь испытывать и.радость, и, к сожалению, порою - грусть.
     На этот раз грусть - потому что любовь их трудно начиналась и еще труднее продолжается.
     Причины же были не в их бедности - потому что никто из них к этому социальному состоянию никак не относился. Оба были из, мягко выражаясь, хорошо обеспеченных, а то и просто богатых семей. Сами они, правда, не занимались бизнесом, а находились на государственной службе, и на такой, что оплачивалась очень неплохо - даже по американским представлениям. Так что не в отсутствии денег была беда и даже не в их количестве. Поскольку супруг интересующей нас женщины возглавлял крупную компанию, производящую высокотехнологическую, вполне современную продукцию и получающую неплохие прибыли. А супруга влюбленного мужчины владела достаточно доходным производством.
     Они оба, что называется, не были свободными. И проблема освобождения была для них сейчас главной, а кроме того, и самой сложной.
     Будь они звездами кино, поп-арта или спорта, все было бы куда проще. Для таких людей развод (так принято считать) - неизбежная и постоянная составляющая их образа жизни, которая помогает делать рекламу и поддерживать интерес к звездам среди самой широкой публики.
     Но в тех кругах, к которым принадлежали наши двое и по рождению, и по воспитанию, семейному положению, да и по служебному тоже - к такого рода происшествиям относились весьма отрицательно. И хотя в обеих семьях покоя уже не было, до бракоразводных процессов дело не доходило и вряд ли могло дойти - потому что все, имевшие к этому отношение, были категорически против.
     А любовь с этим мириться не желала. И приходилось встречаться и ласкать друг друга - ну, не в автомобиле, конечно, хотя машины каждого из них были куда больше, комфортабельней и дороже, чем та, какой воспользовались Минич с Джиной; но все же и не дома, а чаще всего в мотелях, иногда же - и просто на лоне природы. И чем дальше, тем все это становилось труднее - не столько физически, сколько морально. Они хотели быть вместе! И не по нескольку часов раз или два в неделю, а постоянно. До сих же пор они могли видеть друг друга и разговаривать - если не считать уже упомянутых тайных свиданий - только на службе, на постоянных тренировках экипажа предстоящей в не очень определенном будущем марсианской экспедиции. Потому что оба они принадлежали к отряду астронавтов НАСА. Даже больше: к отобранным кандидатам в состав экипажа корабля "Амбассадор".
     Они оба хотели в ней участвовать. Они любили свое дело и были на хорошем счету. Любой скандал отбросил бы их далеко от цели. Так что оставалось лишь терпеть.
     - Зато когда мы вернемся... - иногда говорила Бриджит мечтательно. А он в ответ снова целовал ее - и никак не мог остановиться.

***

     Главный правительственный связист не стал все-таки дожидаться, пока из поездки вернется президент. Он мог, конечно, связаться с президентом в любой миг, где бы тот ни находился; технически мог, но решился бы на такой поступок только в самом пожарном случае, беспокоить же главу государства из-за информации, больше всего смахивавшей на очередной слух, не счел возможным. Будь это чем-то действительно важным (полагал он), оппозиционер и сам доложил бы президенту; оппозиция там или нет, но интересами страны и она не позволит пренебрегать. Значит, не захотел зря волновать - так подумал связист, не допуская до себя никаких иных мыслей.
     Однако давешнее решение все же поделиться своими сомнениями с главой администрации за ночь не изменилось. И почти в тот же час, когда глава оппозиции убыл в Штаты обычным рейсом "Дельты", связист поехал на Старую площадь.
     Глава администрации выслушал его, глядя своими немигающими, глазами, как всегда, куда-то в сторону. Насчет этого взгляда в близких к власти кругах ходила даже байка, что встретиться с глазами этого человека означало приближение какого-то чрезвычайного события, которое могло быть и очень хорошим, и таким скверным, что дальше некуда. А выслушав - глава администрации так уперся взглядом в связиста, что тому почудилось даже, что он ощутил то ли толчок, то ли легкий электрический шок.
     Впрочем, через миг высокий чиновник снова отвел глаза в сторону и сказал своим обычным, приглушенно-ровным голосом (так он говорил обычно, потому что стоило ему заговорить громче, как в голосе начинали звучать визгливые нотки, от чего всем делалось не по себе):
     - Спасибо за информацию. Прошу считать ее совершенно секретной - впрочем, вы и сами это уже поняли, я прав? (Связист судорожно кивнул.) У вас еще что-нибудь, или это все?
     Конечно же, не все это было: только неопытный поперся бы к руководителю администрации с таки