и лучшего
качества. Петицию вон недавно подали: мол, имперские шелка так
заколдованы, что перетяжек на них не видно, запретите их
ввозить...
   - Да, - так же рассеянно сказал Даттам, которому упоминание об
этой петиции было чрезвычайно неприятно, потому что он ввозил в
королевство все шелка, кроме тех, которые ввозились
контрабандой, и даже некоторую часть последних, - Так я их решил
взять в империю с собой... Вопрос о монополии мы уладим. Сегодня
обещали явиться, расспросить о договоре.
   Арфарра-советник завозился в кресле, накинул поверх шелкового
монашеского паллия меховую накидку, потом щелкнул пальцами:
   - Неревен!
   Из угла по знаку выбрался послушник Арфарры, поспешил к камину.
   Неревену, послушнику Арфарры, было не больше семнадцати. Он был
как-то недокормлен и хрупок, как фигурка на фарфоровых чайниках,
расписанных травяным письмом. На нем был грубый синий балахон
послушника, и на тонком запястье - железное кольцо ученика.
   Мальчик покончил с дровами, собрал разноцветные клубки и
коклюшки и пересел с рукодельем поближе к огню, прямо под
тяжелое, обшитое желтой бахромой знамя бога Шакуника. От огня
ему теплей не стало: камин грел комнату не больше, чем солнце на
знамени.
   Мальчик огляделся. Учитель Арфарра перестроил уже половину
королевского дворца, господин Даттам, однако, поселился в
неперестроенном крыле. Он ничего не менял, только на второй
уровень вместо квадратной лестницы велел поставить винтовую,
потому что варвары сильно мочились по углам.
   Роспись на стенах была варварская, о времени, когда люди помрут,
а боги, заскучав, вернутся на небо. Очень глупо, потому что
земля и небо - как дом и крыша дома, и ясно, что крышу прежде
дома не строят и если земля обвалится, то и небо не уцелеет.
Роспись, однако, облупилась и пошла складками, как кожа старой
женщины, в золоченых окнах - слюдяные бельма, на мраморном полу
- солома для тепла. Пахло запахами, тяжелыми для человека
ойкумены - нежилой плесенью, разрушенной канализацией и близким
морем.
   Неревен щурился, набирая петлю за петлей озябшими пальцами,
косил глазами на окно.
   Триста лет назад, когда королевский дворец был управой
наместника, окон в нем было триста пятьдесят восемь, по числу
дней в году, стекла в окнах были большие и прозрачные.
   Варварам, однако, нужны были не окна, чтобы смотреть, а бойницы,
чтобы стрелять. Они заложили окна камнем, укрепили в них
решетки. Потом куда-то пропали стекольщики, и варвары стали
вставлять в решетки вместо больших стекол маленькие и цветные.
Свет померк и рассыпался на части, словно в призме в кабинете
учителя.
   Время тоже рассыпалось. А стертые рисунки на стене были как
заброшенный сад за стеной: прогалина в мироздании, пустое место,
опасное место. Через них-то в комнату и просачивалась вся
нечисть: души военных чиновников, убитых при штурме, души
лукавых засеченных рабов, души непокорных вассалов, зарубленных
во дворце, и может быть, душа самого Ирвена Ятуна, последнего
короля из рода Белых Кречетов, который считал, что лучше
слушаться бога, нежели вассалов, сердилась и прыгала в очаге, -
почему-то он не грел.
   Неревен прислушивался к разговору между учителем и господином
Даттамом.
   Господин Даттам явился в Ламассу неделю назад с караваном и, как
королевский побратим, расположился во дворце, дожидаясь короля.
   А учитель прибыл в королевский город только сегодня утром,
вперед короля, чтоб подготовить дворец к очистительной церемонии
и прогнать нечисть и сырость.
   Господин Даттам был самым богатым человеком королевства, а,
может, и всей ойкумены. Господин Арфарра стал самым влиятельным
человеком королевства.
   Они знали друг друга двадцать лет, подружились в столичном
лицее, и друг другу были обязаны жизнью. Много перемен произошло
в королевстве с тех пор, как Арфарра стал королевским чародеем.
Много перемен, говорят, происходит в империи, откуда приехал
Даттам, умирает старый государь, наследник и государыня
недовольны друг другом... Друзьям говорить и говорить, а они
молчат и играют в "сто полей". Ох, как скверно! Ну при чем тут
заморские торговцы? Хорошо, если эти двое не доверяют друг
другу... А если Неревену?
   Золотые искры от камина прыгали в больших кошачьих глазах
Неревена, озябшие пальцы перебирали спицы.
   Холодно.
   Ой как холодно!
   Страны за пределами ойкумены всегда хиреют от холода или жары,
без благой государевой силы. Когда страна аломов была Горным
Варнарайном, это был край винограда и оливок. А теперь растут
ячмень и пшеница среди вырубленных оливковых плантаций. Лохматые
козлы и собаки помыкают стрижеными баранами, нечесаные рабы
помыкают собаками, а нестриженые бароны помыкают нечесаными
рабами.
   Неревен тоже не стриг волос: но это потому, что человек за
пределами ойкумены не должен ни стричься, ни умащаться, если
хочет вернуться живым, а борода у Неревена еще не росла.
   Неревен вздохнул и поглядел на людей за яшмовым столиком.
Холодное, усталое лицо Арфарры было тщательно выбрито, так что
можно пересчитать каждую морщинку у рта. Зеленый монашеский
паллий, простой, безо всякого шитья, однако столь тонкий, что
можно было разглядеть под ним завитки кольчуги. Пальцы длинные,
холеные, на среднем пальце яшмовый перстень-печать, похожий на
третий глаз: Боги чародею не указ.
   Но господин Даттам!
   Борода короткая, как у знатного варвара, волосы в золотой сетке,
пятицветный кафтан, шитый золотом в прикреп, конные сапоги выше
колен: не подданный империи, а вассал короля. Он и ведет себя за
чертой ойкумены, как варвар. "Как свободный человек",
по-здешнему.
   И хотя глаза у обоих называются золотыми, очень удачливые глаза
по здешним приметам, видно, что глаза все-таки разные: у Арфарры
глаза, как у мангусты, с яшмовыми прожилками, а вот у Даттама,
действительно, - золото.
   Даттам, однако, не чародей - Даттам вор и бунтовщик, а теперь и
того хуже - торговец.
   Даттам шевельнулся над доской.
   Левый купец его завладел седьмым зеленым полем. Ах, нет! Пешка
учителя побывала там раньше. Стало быть, не завладел, а только
получил право пользования.
   Купец - странная фигура: трижды за игру ходит вкривь. Да и "сто
полей", если призадуматься, странная игра. Говорят: в Небесном
Городе зал приемов зовется "сто полей". Говорят: игре две тысячи
лет, и принес ее с рисом и с тремя таблицами сам государь
Иршахчан. А как, если подумать, мог государь Иршахчан принести
игру с купцами, если он отменил "твое" и "мое"?
   И еще при государе Меенуне купцов и торговцев не было, все в
деревне говорили, что они завелись в Варнарайне только после
восстания Белых Кузнецов, двенадцать лет назад.
   Арфарра-советник перевернул одну из фигурок и нажал на планку в
водяных часах.
   Синяя пирамидка перестала плакать, а розовая, наоборот,
заплакала. По уровням воды было видно, что Даттам играет гораздо
быстрее, чем королевский советник, а по доске было видно, что
Даттам играет, не давая себе труда подумать.
   Тут мангуста насторожила уши и обернулась к окошку: где-то в
перестроенных покоях началась суета. Арфарра сделал знак
Неревену, тот поднялся и побежал анфиладой пустых залов.
   Король действительно въезжал во двор с верными, дамами и
горожанами. Дождь перестал, как и предсказывал учитель, едва
показался король, с крыши уже кто-то сбрасывал зерно, солнце
плясало на копейных значках и боевых веерах.
   Кафтан на короле был белого государева цвета, однако намок под
дождем, и под ним проступил бордовый лакированный панцирь. Дамы
королевской свиты, распаренные и крепко сбитые, били сапогами по
конским ребрам, а мечи за спинами верных вовсе не походили на
церемониальные.
   Ах! Разве можно сравнить это с Государевым Дворцом! Государев
Дворец - весь под серебряной сеткой, дождь над ним не идет, и по
слову государя цветы склоняют свои головки, и звери приводят к
нему своих детенышей!
   И Неревену на мгновение представилось, как в Зале Ста Полей
государь кивает ему головой и жалует чиновничий кафтан, и
Неревен покидает залу, пятится, пятится, потому что
поворачиваться к государю спиной нельзя, - и идет от одной
дворцовой управы к другой в платье, украшенном изображением
единорога и феникса...
   Тут грязь из-под чьих-то копыт облепила его с головы до ног, а
всадник сказал:
   - Простите.
   Неревен удивился, что всадник извиняется, забрызгав пешего,
поднял голову и увидел, что владелец голоса сидит на лошади, как
мешок с рисом. Неревен спросил по-вейски:
   - Вы - веец?
   Незнакомец задергал узду, понапрасну мучая коня, чтобы тот стоял
на месте.
   - Нет, - сказал он. - Наш корабль, - тут он запнулся, ища слово,
- пришел из-за моря.
   По-вейски человек говорил так же скверно, как по-аломски.
   Тут король Варай Алом заметил послушника и закричал на весь
двор, чтоб тот известил хозяина. "Не хозяина, а учителя", -
обиделся Неревен. Поклонился, однако, отошел, пятясь и побежал
обратно через сырые покои.
   Вслед засмеялись, потому что перед королями не то что пятясь не
ходили, - короли во весь двор кричали, - однако Неревен ничего
не мог с собой поделать.

   На обратном пути, убедившись, что крыло пустынно, а учитель и
Даттам сидят в гостиной, Неревен прикрыл дверь в спальню Даттама
и принялся ее обыскивать.
   Неревен осмотрел ступеньки лестниц, пощупал за коврами, а потом
завозился с замком у большого ларя. Ларь стерегла птица Цок.
Чтобы она стерегла его целиком, резчик растянул крылья
прямоугольником, голову и хвост завернул на брюшко, а когти и
перья усеял десятками глаз. Поэтому-то Неревен и не боялся
варварских богов на ларях: по рисунку было видно, что не бог -
повелитель ларя, а ларь - владелец бога, ишь, растянули, как на
дыбе.
   Крышка подалась и растворилась, Неревен стал перебирать
содержимое, потом насторожился.
   Ага! Только варвары так шумно ходят по каменным полам. Неревен
выскользнул из комнаты и изогнулся у косяка.
   В дверях показался давешний торговец из-за моря с товарищем.
Одеты оба были очень богато. Первый, главный, был широк в
плечах, узок в поясе, белокурый, нос прямой, глаза серые, вид
надменный, потому что расстояние между верхней губой и носом
чуть великовато, больше примет нет.
   Второй был помельче, чуть сутуловат, рыжий, нос с горбинкой,
губы углами вниз, как у людей мягких и суеверных. Для двух
соплеменников они были решительно непохожи друг на друга. В
лицах их, однако, одинаково недоставало ни решительности горца,
ни воспитанности вейца. Белокурый огляделся, ступил к стене и
воткнул что-то в розовый пух ковра.
   Неревен осклабился. Он внезапно понял, отчего Даттам не к месту
просил за чужеземцев: у них был приворотный амулет! Точно, -
ходили уже слухи на рынке, что эти люди заядлые колдуны!
   Неревен, улыбаясь, показался в проеме. Варвар отскочил от ковра,
будто обварившись кипятком, виновато глянул в глаза.
   - Вот, господин Даттам звал нас к полудню... - повертел головой
и добавил: - Глупое строение. Всякая комната - проходная,
никакого понятия о личном уединении. Немудрено, что король от
замка по всей стране бегает.
   Неревен, склонив голову набок, очень странно смотрел на
торговца.
   - Это не замок, - сказал Неревен, - а управа. Его строили для
наместника провинции, когда страна была частью ойкумены. А когда
король Ятун брал город, он поклялся, что не оставит в нем ни
одной живой мангусты. Дом наместника они сожгли, а управу
оставили, приняв ее за храм и испугавшись гнева богов.
   Белая мангуста вышла из-под занавесей и уставилась на
незнакомцев. Усики у розового носа вздрогнули, короткий толстый
хвост часто застучал по полу.
   Рыжий варвар в испуге отступил. Варвары видали, как мангуста
всюду ходит с Арфаррой, и считали, что она-то и есть его бог.
Неревен знал, что это не так: бог был один, а мангуст у Арфарры
было две. И сейчас одна сидела в храме, а другая была с Арфаррой
во дворце.
   Мангуста подняла на Неревена желтые прозрачные глаза.
   - Жителю ойкумены, - прочитал Неревен в глазах мангусты, - плохо
жить в казенных анфиладах, он тоскует без своего угла. Но какое
понятие об уединении имеют варвары? И еще - какой варвар скажет:
"к полдню"? Он скажет: "когда солнце будет плавать над головой",
а придет, когда солнце утонет.
   И Неревен мысленно связал в уме первую петельку...

   * * *

   Мангуста пошла в соседний зал, и Неревен повел заморских гостей
за ней. Там он усадил их и велел ждать, пока вернется.
   - Как вас представить? - спросил он.
   - Сайлас Бредшо, - сказал рыжий.
   - Клайд Ванвейлен, - сказал белокурый.
   Имена длинные - родовые имена. И ни титулов, ни должностей. Одно
слово - торговцы.
   Неревен вернулся в спальню и снова занялся ларями. Он искал
письма, которые Даттам получил сегодня утром от Оско Стрепета.
Стрепеты шли пятыми в золотых списках знати, земли графа
обнимали весь северо-восток. Даттам получил письмо и стал
рассказывать, что должен ехать к графу.
   Это как понять? Явился к Весеннему Совету, а теперь бежит от
греха подальше? И, стало быть, сам граф не хочет быть на совете?

   Поставцы были пусты, а в ларе-подголовнике Неревен нашарил лишь
сборник математических притч.
   Послушник поднял глаза. Справа от кровати была ниша, а в нише
стоял мраморный Бужва, страшный бог правосудия и пыток,
покровитель сыщиков и шпионов. Неревен прищурился, и острые его
глаза вдруг заметили крошечную и слишком ровную трещину за ухом
великого бога: тайник!
   Вскрыть? Бога?! Этого бога?!
   На душе стало страшно, но Неревен вспомнил: учитель велит
мыслить логически. Бужва - бог ойкумены. Боги ойкумены извинят
все, совершенное на благо ойкумены. Следовательно, бог обысков и
пыток должен извинить, если Неревен его обыщет.
   Неревен поддел ногтем ухо бога, - оно отошло в сторону, обнажив
латунный квадрат с дырочкой для ключа. Неревен выбрал из кармана
подходящую отмычку, - и через минуту голова Бужвы откинулась,
как крышка ларя. Неревен запустил руку внутрь и тут же выдернул
ее. В ладони лежало две монеты-ишевика в спутанной паутине, а по
рукаву бежал паук. Оскорбленный бог убегал из самого себя, а
святотатство было напрасным. Ничего в этот тайник Даттам не
клал, и владелец монет, умер, небось, при штурме города, не
успев забрать из тайника последнюю взятку!
   Неревен сглотнул и впервые в жизни глянул вблизи в золотой лик
государя Ишевика. Круглая монета, квадратная дырочка: квадратура
круга! Голова закружилась. Соблазн и проклятье! В империи за эти
монеты бог в парчовой куртке ссылает людей в каменоломни, а сам,
- сам хранит их в зобу!
   В гостиной снова послышались голоса - кто-то разыскивал Арфарру.
Неревен выгреб из утробы страшного бога еще пять ишевиков и
заторопился.
   Как не прыгали, однако, мысли у него в голове, - он не забыл,
проходя мимо розового ковра, нашарить и сунуть в рукав
приворотный амулет чужестранцев.

   * * *

   Неревен покинул комнату, и Даттам спросил:
   - Зачем вы разорили город Кадум?
   Королевский советник скривился.
   - Это подвиг графа Ная, а не мой. Об этом знают даже
мальчики-стремянные.
   - Мальчики-стремянные знают, что Небесный Океан стоит на четырех
опорах, и вы, кстати, не торопитесь их разубеждать. Граф -
просто глупец, которого вы дергаете за ниточки его глупости.
   - Я поступаю так, как выгодно храму. Кадум мешал нашей торговле.

   Даттам внимательно смотрел на собеседника.
   - Человек стремится к выгоде, - сказал Даттам, - и здешний мир
устроен так, что сеньоры искали выгоды на войне. Они строили
замки, копали рвы и грабили торговцев на дорогах и перевозах.
Они хватали тех, кого считали имущими, коптили мужчин над очагом
и поджаривали в масле, и жгли тряпье, привязанное к пальцам их
жен. А теперь, - не в последнюю очередь благодаря мне, выгодно
стало строить города, а не замки... И сеньоры понимают: либо
прибыль с войны, либо сбор от ярмарки. А вы навязываете им
войну. Какая же торговля при войне? Где ж тут выгода храма? Вы,
господин Арфарра, разорили Кадум и убили двух зайцев: уничтожили
город, независимый от короля, и выставили на посмешище графа
Ная.
   Господин Арфарра передвинул пешку на золотое поле, перевернул
водяные часы. Время потекло вспять.
   - Ваш ход, - улыбаясь, указал он.
   Даттам потерял интерес к игре.
   - Сдаюсь, - махнул он рукой. - Вы слишком хорошо играете в сто
полей. Это-то и опасно.
   Арфарра ежился от холода и кутался в плащ, маленький по
сравнению с громовой птицей на спинке кресла. Птица глядела на
мир холодными глазами золотой яшмы, и глаза Арфарры были такими
же.
   - Сто полей, - продолжал Даттам, - это игра империи, игра
умников. А здесь, в стране аломов, играют в кости. Если род
Аманов за вас, то род Полосатой Иверры против. Шеввины за вас -
а Карнаки за ваших врагов.
   Чем ближе вы к победе, тем больше сеньоров, встревоженных вашими
успехами, ополчается против вас. Чем чаще вы бросаете кости, тем
равнее количество черных и белых очков.
   Арфарра улыбнулся.
   - Вы, однако, ладите и с Шеввинами, и с Карнаками.
   - Я - торговец, - сказал Даттам. - Товары, как женщины или
слова, - ими меняются и с врагами.
   Арфарра расхохотался.
   Глаза Даттама слегка сузились. Год назад опальный сановник
Арфарра не хохотал ему в лицо. Год назад он рад был стать
монахом и покинуть империю.
   Год назад храм получил от торговли с Горным Варнарайном шесть
миллионов. А в этом году вся страна готовится к войне, сеньоры
собирают дружины, дружины хотят подарков... Только на переправах
и перевозах Даттам раздал двадцать три меры золота самозваным
защитникам каравана, чтобы те не превратились в благородных
разбойников... И ведь скажут же, скажут: "Это ваш был совет -
исполнить просьбу короля, приставить к королю советника из
храма? Это ваш был совет - упросить господина экзарха оставить
Арфарру в живых? За сколько тогда господин экзарх согласился
пощадить своего верного друга? За все доходы с Верхнелосских
гончарен?" А ведь вам и тогда говорили: не связывайтесь с
сумасшедшим.
   - Кстати, о торговле, - улыбнулся Арфарра. - Король недоволен
поведением вашего помошника, отца Адрамета. Караван его вез из
империи оружие для короля, - и вот, когда караван прибыл,
оказалось, что отец Адрамет распродал половину этого оружия на
северо-востоке.
   - Я входил в его резоны, - сказал Даттам, - на северо-востоке за
мечи давали вдвое - цена на оружие возросла.
   - Именно этим король и недоволен, потому что он полагает, что
ему придется драться с теми, кому вы продали оружие.
   Даттам поднял брови.
   - Господин Арфарра, - сказал он, - если в этой стране будет
война, то виноваты в ней будут не торговцы оружием, а кое-кто
другой. Зачем вы рассорили Марбода Кукушонка с королем? Что это
за история с конем?
   - Я? - сказал Арфарра - Я не ссорил Кукушонка ни с кем. Человек
из рода Белых Кречетов не нуждается в моих услугах, чтобы
поссорится с королем.
   - Рад это слышать. В таком случае, вы не откажетесь исполнить
то, что я обещал Кукушонку, - примириться с ним на сегодняшней
церемонии. В обмен он возьмет назад эту хамскую петицию, на
которую он подбил знать в Золотом Улье.
   - Нет, - сказал Арфарра.
   - Нет, - переспросил Даттам, - нет! - и после этого вы еще
будете обвинять меня в торговле войной?
   Арфарра сделал сделал следующий ход.
   Даттам уже не обращал внимания на игру.
   - Сто лет назад, - сказал Даттам, - последний король из рода
Ятунов пытался укрепить королевскую власть и через единство бога
добиться единства страны. Вам тоже хочется на съедение муренам?
   Королевский советник молча улыбался Даттаму, не возражал и не
сердился.
   - Зачем вы отстраиваете Ламассу? Это мешает моей торговле. Здесь
сильная коммуна. Городские цеха не любят конкурентов. Зато они
обожают диктаторов. Вы надеетесь, что горожане помогут изменить
вам правила игры в кости. Вы надеетесь уничтожить рыцарей руками
горожан, а с горожанами потом справитесь десятком законов.
   - Вы что, полагаете, будто я стремлю