по которым вам не
суждено стать государем Великого Света.
   - Вроде недавних чудес в Голубых Горах? - горько спросил король.

   Арфарра-советник помолчал и ответил:
   - Главная причина та, что вы худший государь, чем экзарх
Харсома.
   Советник снова помолчал и продолжал:
   - Первые короли из рода Ятунов правили Варнарайном как вассалы
государя. Собственно, король - была такая же должность, как граф
или викарий. Но пользовались они много большей властью, неужели
даже вы. Рыцари повиновались господину, а горожане -
представителю империи. Вы проиграли войну, не начав ее. Пусть
это будет справедливая война, - вы можете сохранить свое
королевство, признав себя вассалом экзарха Варнарайна, и
женитьба вашей сестры будет порукой этого союза.
   Король сощурился и сказал:
   - Никогда!
   - У вас есть выбор. Или ваша власть будет крепче прежней, но вы
признаете себя ленником империи. Или вы сохраните титул, а
править будет выборный совет от городов и местечек, как хочется
калеке с обожженными руками...
   Король сказал:
   - А если я предпочту последнее?
   - Тогда, - ответил Арфарра, - небо покарает и этот замок, и этот
город, как оно покарало бунтовщиков в Голубых Горах, и все, что
я строил в течение года, я заставляю исчезнуть в один миг.
   - А если первое? - спросил король. - Куда вы денете Марбода
Кукушонка? Убьете?
   - Ни в коем случае, - ответил Арфарра. - Мертвый герой - это еще
хуже, чем мертвый колдун.

   * * *

   Наутро, когда народ вновь собрался у Белой Горы, король
покаялся, признал себя вассалом государя Великого Света и принял
королевство в лен обратно. Заросла трещина, разделившая мир и
прошедшая через сердце Золотого Государя.
   Об Арфарре-советнике, однако, не было на клятвах и
жертвоприношениях ни слуху ни духу, и друга его, Клайда
Ванвейлена, тоже не было.




   Глава ПЯТНАДЦАТАЯ, повествующая о том, что случилось с
послушником Неревеном из-за нарушенного обета, о том, как у
людей, собравшихся на Весеннем Совете, прыгало в глазах; о том,
как господин Даттам размышлял о преимуществах представительного
правления, и о том, как наконец заросла трещина, расколовшая мир
и прошедшая через сердце каменной статуи Золотого Государя.

   На столе перед Неревеном лежали бумаги, писанные Клайдом
Ванвейленом, и послушник, склонив голову, делал еще одну, таким
же почерком. Неревен кончил, Арфарра взял бумагу, посыпал
песочком, оттиснул личную печать Ванвейлена, и отдал вместе с
нефритовым кольцом начальнику тайной стражи Хаммару Кобчику. Тот
взял письмо и спросил:
   - А если он не придет?
   Арфарра-советник усмехнулся и ответил:
   - В прошлый раз он был довольно глуп, чтобы взяться за меч, и
довольно умен, чтобы выпустить меч раньше, чем кислота разъест
кости. В этот раз он будет достаточно глуп, чтобы прийти, и
достаточно умен, чтобы взять с собой товарища.
   Хаммар Кобчик еще раз покачал головой. Дело в том, что он был
кровником Марбода Белого Кречета, и поэтому затея Арфарры ему
была не очень по душе. Но Арфарра решил так, что Кобчик боится
ответственности, если что-то не выйдет, и сказал:
   - Хорошо. Тогда возьмите с собой Неревена, и в случае
неожиданности считайте, что его решение - мое решение.
   Хаммар Кобчик нахмурился, но кивнул.
   Арфарра еще раз оглядел своего послушника, потом вдруг спросил:
   - Однако, что это за история с нарушенным обетом?
   - Каким обетом? - тревожно спросил Неревен.
   - Ты ведь вышивал покров Парчовому Бужве, а отдал его за
жемчужное ожерелье королевской сестре. - Арфарра усмехнулся и
добавил: - Я, конечно, не скажу, что это Бужва рассердился, а
только она его в тот же вечер изорвала в старом саду. Обрывки,
говорят, до сих пор по воде плавают.
   Неревен опустил глаза и покраснел по самые ушки.
   - Ладно, - усмехнулся советник. Я не Парчовый Бужва. Беги.
   Советник долго глядел в раздвижную дверь, закрывшуюся за
Неревеном, потом вдруг подошел и быстро распахнул ее. Никого.
Советник вернулся, сел в кресло и сказал Хаммару Кобчику:
   - Побежал за покровом.
   - Зачем? - изумился Хаммар Кобчик.
   - Затем, что он его не дарил, - сказал советник.
   Помолчал и добавил:
   - Мой послушник - шпион экзарха Харсомы. Это, впрочем, было ясно
с самого начала.
   Хаммар Кобчик изумился:
   - И вы все равно преданы экзарху?
   Арфарра поднял голову и сказал ровным голосом:
   - Истинный государь действует, внимая мнению народа и зная все
обстоятельства дела... Как же знать мнение народа без шпионов и
жалобщиков?
   Арфарра помолчал и добавил:
   - Я, однако, лично хочу передать эту вышивку экзарху, чтобы не
создавать недоверия между нами.
   Хаммар подумал и все понял:
   - Даже если вы прочтете в этой вышивке вещи неблагоприятные?
   Арфарра усмехнулся и сказал:
   - Я ничего не смогу прочесть в этой вышивке. И никто не сможет,
кроме секретаря экзарха. И экзарх это знает.
   Арфарра подошел к зеркалу, вделанному в стену храмового
подземелья, стал вглядываться. Ничего, однако, кроме
собственного лица, не увидел; опять кровь на лбу, мешки под
глазами, глаза из золотых стали чуть красноватыми.
   Арфарра обернулся и сказал:
   - Неревена, однако, убьете у Золотой Горы. За этим я его и
посылаю с вами. Идите.
   Хаммар Кобчик ушел, Арфарра неслышно повернул зеркало, прошел
темными храмовыми коридорами, раскрыл тяжелую дверь. За дверью,
на золотом алтарном покрове, разостланном прямо на полу, лежал
Клайд Ванвейлен, дышал редко и тяжело. Советник потрогал его
лоб, холодный, бледный и очень потный.
   Советник подумал, что, не считая Даттама в молодости, человека
более близкого у него не было и, вероятно, не будет. Что же до
экзарха Харсомы, то Харсома - не человек. Бог. Бог воскресающий
и умирающий, по имени государство.

   * * *

   Когда Хаммар Кобчик ушел, из смежной комнаты, другой, чем та, в
которую он вышел поначалу, показался Неревен, лег на пол и
заплакал горько и страшно. Он слышал все. Неревен ждал, пока
Арфарра вернется. Но советник не возвращался, и Неревен не знал,
куда и как он ушел. Неревен заметался, схватил было бумагу и
тушечницу, разбил ее второпях. Это показалось ему плохим
предзнаменованием, он бросил бумагу и побежал вон из храма.

   * * *

   После того, как король в один день объявил войну стране Великого
Света, а на другой день признал себя ее вассалом, после речей
Марбода Белого Кречета и чудес в лощине у людей, присутствующих
на Весеннем Совете, звенело в ушах и прыгало в глазах, - а это,
надо сказать, состояние опасное.
   У Ламасских горожан тоже звенело и прыгало.
   Заявив королю, что они не собираются воевать, а собираются лучше
стать на сторону Марбода Белого Кречета, граждане Ламассы
собственно, никак не думали, что король бросит войну, а думали
добиться торговых уступок. И, увидев, что их заявление имело
такой успех, они очень огорчились, с одной стороны, а с другой -
очень обрадовались своей силе.
   Надо сказать, что, хотя слухи об экзархе Варнарайна ходили везде
замечательные, о самой империи замечательные слухи разносила
только чернь. А граждане уважаемые на мнение черни не
полагались. И теперь в ратуше, посовещавшись, решили, что
Ламасса - город вольный. И, конечно, король вправе давать
вассальные клятвы кому угодно, а граждане Ламассы и при
короле-вассале вправе требовать выборного совета.
   Теперь чернь повсюду разносила пророчество, - откуда оно
взялось, бог весть - что божий суд свершится над городом, если
тот вздумает противиться империи. Граждане Ламассы, были,
однако, люди рассудительные. Божий суд, испытания огнем и водой
и прочие чудеса давно были запрещены в городском суде и
происходили только в судах королевских и поместных. С чего бы
божьему суду свершиться над городом? Граждане Ламассы за
чудесными мечами не гонялись, а ковали и продавали лишь обычные.

   Впрочем, люди состоятельные пригласили колдунов, колдуны облили
бычьей кровью каждый уголок в каждом частном доме, и домохозяева
окончательно успокоились.
   После этого городская депутация явилась в замок Белых Кречетов,
и застала там множество рыцарей и уважаемых людей из других
городов.
   Народу было так много, что сначала сели за столы в серединной
зале, потом вышли на поле, где играют в мяч, а потом стали
ставить столы за стенами.
   Горожане и рыцари не очень задирались, потому что сходились в
почитании хозяина, - а хозяином сегодня был, бесспорно, Марбод
Белый Кречет, а не его старший брат.
   Кроме того, была еще и хозяйка. На женщине была атласная
юбка-колокольчик, затканная цветами и травами, атласная же кофта
с распашными рукавами, отороченными куньим мехом, и накидка с
перьями кречета.
   Горожане шептались, что, хотя горожанку взяли в дом второй
женой, она принимает гостей, как - первая. А рыцари видели, как
она и Марбод Белый Кречет смотрят друг на друга, и говорили, что
тем, кто так смотрит друг на друга, все позволено.
   Солнце уже перевалило за полдень, и было много съедено и сказано
много дельных слов, когда монашек-ятун принес Марбоду записку и
нефритовое кольцо. Кольцо было то самое, что Марбод дал на
прощание Клайду Ванвейлену. Женщина взяла записку, спрятала в
рукав и дала монашку серебряную монетку, но тот отказался, -
подставил котелок, получил половник каши и ушел.
   Через некоторое время ушел от гостей и Марбод Белый Кречет: все
вздохнули, вспомнив его руки. Позвали гадателей, и вышло
следующее: что в роду такой случай уже был. Ранут Белый Кречет
был отличным воином, а лишившись руки и глаза, стал
прорицателем. Так что теперь Марбоду боги послали знамение, что
не руками ему надлежит драться.
   В горнице, меж тем, Марбод Кукушонок читал письмо Ванвейлена.
   Советник писал, что понял: позавчерашний разговор не окончен. Он
хотел бы его продолжить сегодня, в час второго прилива, у речной
часовни, у Золотой Горы. В конце была приписка: как вам это ни
тяжело, прошу вас быть одному. Зная, что вы безоружны, я тоже
буду без меча.
   Письмо пошло по кругу.
   Большинство товарищей Марбода считало, что ехать можно.
   Шодом Опоссум, человек рассудительный, сказал:
   - Не такой человек Клайд Ванвейлен, чтобы убить безоружного и
потерять лицо.
   А Белый Эльсил, сидя у ног Кукушонка, возразил:
   - Золотая Гора стала скверным местом. Помните, король ходил в
гости к Золотому Государю? Туда скакали, а обратных следов не
было: вернулись во дворец через зеркало.
   Марбод сидел, положив перед собой забинтованные руки, глядел на
кольцо и думал: можно ли так - поменяться с противником
кольцами, а потом сжечь ему руки? А ведь знал, знал - так и ел
руки глазами... Но и не идти невозможно: все может перемениться
от такой встречи.
   Марбод сказал:
   - Мы поедем вместе с Эльсилом. Что он, что я, - один человек. -
Засмеялся и добавил: - А то я один свалюсь с лошади и не влезу
обратно.

   * * *

   Золотая Гора была примерно на четверть пути между королевским
замком и храмом Золотого Государя, ехать до нее было часа три, и
люди Марбода удивились, что он стал собираться сразу же. Марбод
отвечал, что он хочет быть у горы много раньше.
   Марбод и Эльсил оделись неброско, но хорошо, руки Марбод спрятал
под широким жемчужно-зеленым плащом.
   Доехали до развилки к королевскому замку - Марбод повернул
серого в яблоках коня. Эльсил удивился про себя. В лощинке, близ
храма Виноградного Лу, спешились. Марбод велел привязать коней.
Марбод понимал, что в замок ему сейчас не пробраться, даже если
б руки были целы, однако Эльсил кое-как его переволок через
разрушенные стены в бывший сад, к озеру, где Марбод последний
раз виделся с Айлиль.
   - Тихо! - вдруг сказал Марбод, выглянув из пышных рододендронов.
По берегу озерца прыгала фигурка: Неревен!
   Послушник очистил длинный прут, вынул из-за пояса крючок и
волос, приладил их к пруту и стал закидывать. Было ясно, чего он
хотел: зацепившись за лист водяного ореха, на воде покачивался
кусочек шитого покрова. Марбод сначала подумал, что маленький
колдун не умеет плавать, потом решил, что тот боится лезть в
воду Серединного Океана, хотя бы и бывшего. Марбод подивился
силе колдовства: мальчишка ловил свой путы, хотя бы и
разорванные, и не думал, что здесь, у замка, его могли застать
люди короля.
   Наконец маленький колдун выловил большую часть клочков, разложил
их на траве, видимо, в правильном порядке, сел рядом и заплакал.
Вышивка была грязна, облеплена тиной, в фигурке мальчишки было
что-то до того жалкое, что Марбод вспомнил, как хорош тот поет.
   Неревен собрал клочки и пошел. Когда он проходил мимо кустов,
Марбод кивнул головой: Эльсил прыгнул мальчишке на плечи, зажал
рот, обмотал плащом и поволок.
   Марбод и Эльсил принесли послушника в храм Виноградного Лу.
Эльсил обыскал его, вытащил объеденную вышивку, небольшой
кинжал, а из рукава черепаховую трубку. Эльсил глянул в трубку и
дал посмотреть Марбоду. В трубке сидел такой же морок, как в
подземных храмах Ятуна: то, что вдали, казалось тем, что вблизи.
Эльсил снял с послушника пояс и связал ему руки за спиной,
голову положил себе на колени, а под подбородок подставил
обнаженный кинжал. Неревен лежал, не бился и не кричал, только
дышал, как ящерка. "Вот и славный способ спросить, - подумал
Марбод, - с ведома или без ведома Арфарры явится к Золотой Горе
советник Ванвейлен".
   Кукушонок подтолкнул носком сапога вышивку, спрятал руки под
плащ и сказал:
   - Мой первый вопрос будет самый неважный: "Как расколдовать
Айлиль?"
   Неревен молчал.
   - Ну? - сказал Кукушонок, пошевелил его носком сапога и
нагнулся. Глаза мальчишки были от ужаса такие большие, что можно
было в них утонуть.
   А Неревен поглядел на Марбода и вдруг подумал: "Ты меня бросил,
Парчовый Бужва, в этой стране. И когда мы вернемся в Варнарайн,
может статься, учитель попросит у экзарха мою голову, и тот
скажет: "Бери." И поскольку в тот раз я спасся от Марбода не
тобой, а чужеземцем, то и в этот раз я спасусь не тобой, а
чужеземцем".
   Неревен вздохнул, закрыл глаза, открыл опять и сказал:
   - Это судьба. Я вам все расскажу, только вы меня не убивайте,
потому что без меня вам не будет удачи.
   Эльсил открыл было рот, но Марбод страшно глянул на него и
сказал:
   - Клянусь божьим зобом, - не убью, если без тебя нам не будет
удачи.
   - Это, - скаал Неревен про вышивку, - не колдовство. Это
донесение для экзарха Варнарайна об учителе. Понимаете, от
Арфарры все равно ничего не спрятать, лучше на виду держать. Это
же не просто вышивка, а запретное письмо.
   - Разве, - удивился Марбод, - советник не знает запретного
письма?
   - Знает, но оно надлежащим образом перепутано, и, кроме того, у
нас в деревне особый тайный язык. Так что даже если распутать
знаки, это будет все равно как прочесть по слогам надпись на
незнакомом языке. А у господина экзарха секретарь из нашей
деревни.
   Марбод из всего этого понял главное:
   - Стало быть, господин Даттам прав, и Арфарра-советник и экзарх
Варнарайна - враги, какие бы слухи сегодня ни ходили?
   - Нет, - ответил Неревен, это экзарх Варнарайна послал сюда
советника.
   - А тебе велел шпионить? - спросил изумленно Марбод. - За
другом?
   - Да.
   - И брат твой всегда говорил, что он шпион, - заметил Белый
Эльсил.
   А Марбод прибавил:
   - Эти люди империи... А если бы Арфарра узнал, что его друг
приставил к нему шпиона?!
   Неревен опустил глаза и нерешительно сказал:
   - Почему Арфарра-советник должен обижаться? Что плохого, если
государю известны мысли и настроения народа? Это здесь его
испортили...
   И заплакал.
   Марбод тихо выругался.
   - Так, - сказал он. - Но господин Даттам не знал, что
Арфарра-советник - по-прежнему друг Харсомы?
   - Думаю, - сказал Неревен, - что до вчерашнего дня он ничего
такого не думал, и боялся, что Арфарра хочет воевать с империей,
и поэтому выполнял обещание, данное экзарху: набирать ему
вассалов, вот как вас, господин Эльсил. А иначе он бы этого
обещания не выполнял... Но думаю, что вчера он все сразу понял,
а вам, господин Марбод, попросту соврал.
   Тут Неревен вспискнул, потому что рука у Эльсила вздрогнула, и
кинжал чуть оцарапал послушнику подбородок. Эльсил убрал руку с
кинжалом, а Марбод сказал:
   - Поздравляю тебя, друг, с таким господином. Славные у него
понятия о чести.
   Подбил ногами кучку сухих листьев, сел, облокотился на каменную
бровку и продолжал:
   - Ну и что же ты писал тут в донесении об Арфарре?
   Неревен улыбнулся одними губами и сказал:
   - Больше всего я писал о Клайде Ванвейлене и его товарищах,
потому что это неизмеримо важнее.
   - Что же ты писал?
   - Понимаете, - сказал Неревен, - как-то так повелось, что в
Небесном Городе - слава и ученость, а чем дальше от империи, тем
темнее люди. Арфарра-советник сразу решил, что этот корабль из
очень темных мест, тем более что эти люди все время хвалили свое
народовластие, а народовластие бывает только в маленьких
городах.
   Только есть тут несколько обстоятельств: например, варварам все
время нравится империя, а эти, как слышали про то, что от воли
императора распускаются цветы, - смеялись. Или: было с ними
связано много колдовства, а они себя колдунами никогда не любили
называть.
   А в мире, понимаете ли, есть два вида колдовства.
   Одно знали с древности. Порчу наслать, глаза отвести, покойника
позвать. И тут человек должен обязательно объявить себя
колдуном, прежде чем наслать порчу, иначе не подействует.
   Есть, однако, колдовство недавнее, и у него другие законы. Вот у
вас в руках, господин Эльсил, Шакуников глаз.
   Тут Эльсил, нахмурившись, стал опять крутить черепаховую трубку.

   - А вот, - продолжал Неревен, - у Арфарры-советника есть
хрустальный шар - магическое зеркало. С одной стороны,
магическое зеркало сильнее потому, что в него можно увидеть и
прошлое, и будущее, и то, что на другом конце мира. А Шакуников
глаз только немного приближает предметы. Однако, в магическом
зеркале - когда увидишь, а когда и не увидишь, и увидит не
всякий, а увидев, еще надо отличить морок от правды. А Шакуников
глаз, когда ни погляди, морока не показывает.
   Дальше: если магическое зеркало разбить на тысячу осколков,
каждый сохранит свойства целого. А если разбить Шакуников глаз -
части утратят свойства целого. Если в магическое зеркало
смотреть не в том месте и не в то время, то ничего не будет. А
свойства Шакуникова глаза не зависят от места и времени.
   - Да к чему ты это? - досадливо спросил, Марбод.
   - Я к тому, - продолжал Неревен, что магия второго рода -
слабее, но безотказней.
   - Так, - сказал Марбод, - мои руки - это магия второго рода?
   - Да, - ответил Неревен.
   - А чудеса, которые Даттам устроил в Голубых Горах - тоже магия
второго рода?
   - Да.
   - То есть, если воевать против страны Великого Света, то это не
то, чтобы повесить амулет на шею и полить поле боя бычьей кровью
- и весь морок кончится?
   - Да.
   - А в замке герцога Нахии, - спросил Марбод, вспоминая виденную
жуткую картину, - тоже?
   - Да.
   - То-то они были такие синие и вывороченные... А когда у меня
вот на этом самом месте от удара Бредшо развалился меч?
   Неревен вздохнул.
   - Вот тут-то, - сказал он, - и начинается самое неприятное. Храм
считает, что магией второго рода, кроме него, никто не владеет,
и пока он хранит ее тайны - он всесилен. Притом у храма нет
такой возможности, чтоб располосовать меч. Удивительные фокусы,
однако, можно проделывать со светом, морочить головы зеркалами,
или поджечь линзой сухой трут. Так что очень может быть, что
через несколько лет можно будет располосовать меч лучом света,
как я это видел, и вы это видели в этом самом месте. И вот я
подумал, - продолжал Неревен, - а что, если эти люди, Клайд
Ванвейлен и остальные, тоже владеют магией второго рода? И когда
я это подумал, многое встало на свои места. Потому что я не раз
видел, что эти люди узнают то, что не могли еще узнать, и видят
то, что не должны были бы видеть. А между тем души и