ства, - спросил советник, - что Дутыш не сам
убил дочь?
   Ванвейлен вытаращил глаза.
   - Вы что, не заметили, - спросил советник, - как часто убивают
крестьяне детей, особенно девочек? Свиньям скормят, во сне
придушат, утопят... Даттам скажет: Дутыш избавился от лишнего
рта и еще хочет за это денег.
   И, не меняя тона, советник спросил:
   - Что вам предложил Кукушонок в подземном храме?
   Тут Ванвейлен невольно оглянулся, и увидел над собой купол,
раскрашенный образами неба, и бесконечные зеркала, и меж этих
зеркал они совсем одни с Арфаррой.
   Ванвейлен ответил:
   - Он мне предложил искать вместе волшебный меч Ятуна.
   - Почему вы отказались?
   Ванвейлен хотел ответить: "Потому что волшебным мечом ни
заколдованного леса, ни пропавшего города не расколдуешь, да и
не хочет Кукушонок и их расколдовывать", - но помолчал и сказал:

   - Я - посторонний.
   Советник усмехнулся.
   - Вы посторонний, но вы вчера очень сильно мне помешали.
   - В чем?
   Арфарра осклабился страшно и ответил:
   - Откровенно говоря, в вещах не лучших, чем те, что Даттам
проделал с Заном Дутышом.
   Тут, однако, в зале опять показались монахи и горожане, и
Ванвейлен сообразил, что советник сидит и разговаривает с ним
потому, что ему трудно самому встать с кресел.
   Он хотел было протянуть ему руку, но по прощальному кивку
Арфарры понял, что тот не нуждается, чтобы встать, в
посторонних.

   * * *

   В замковом дворе рыжая девушка в полосатой паневе и кружевном
платке передала Ванвейлену приглашение на вечер в женские покои.
А помощник бургомистра, видевший, как долго и хорошо
разговаривали заморский торговец и советник, подошел к нему и
сказал:
   - Почему бы вам и господину Бредшо не стать гражданами Ламассы?
Будут говорить: гражданин Ламассы одолел самого Кукушонка, -
мечтательно прибавил он.
   На обратном пути Ванвейлен услышал от городского чиновника
третью версию гибели города Ламассы: город разорил не король
Ятун и не наводнение, а государь Иршахчан, восстанавливавший
империю. Большой был стратег: взял Ламассу, но рассудил, что
удержать ее будет трудно, а взять обратно еще труднее, и
разрушил стены.

   * * *

   Обед король приказал подавать в резной зале. Зала эта помещалась
у левого крыла замка, в огромной башне, которую Ятуны пристроили
к управе для вящей обороны, а Арфарра еще не снес. Деревянная
резьба покрывала стены и потолок, львиные морды свисали со
скрученных стеблей, Небесный Кузнец неустанно ковал мечи с
головами Соек и Воронов, и клейма, врезанные в рассеченные тела
зверей, рассказывали о подвигах людей, и резьба была так
глубока, что грань между миром предков и миром потомков была
зыбкой и подвижной.
   И то, что стол был накрыт в этом зале, где во времена оны было
съедено столько мяса и пролито столько крови, а не в
перестроенных светлых покоях, было явным знаком опалы, постигшей
советника Арфарру.
   Король посадил по правую руку Киссура Ятуна, а по левую -
названного брата, господина Даттама, и удовлетворенно
осмотрелся.
   Стол был полон всего, что бегает, прыгает, летает и
произрастает. Что бы там ни говорил советник Арфарра о круге и
квадрате, как образе мира, - вот он, образ мира, озеро вина, лес
мяса; еда - поединок в лесу мяса.
   Люди вокруг кричали и веселились, шуты ходили на одной ноге и
накрывались ушами, как лопухами. Даттам и Киссур Ятун вдруг
сплели руки и выпили из одного кубка.
   Королевский советник трижды отказывался прийти, но в четвертый
раз ослушаться не посмел. Ел, однако, как захиревший воробей; а
знал ведь, что больной человек виноват перед богами и неправ
перед сотрапезниками.
   В середине пира затрещали цепи, и с потолка само собой
опустилось золотое блюдо на двести человек, с оленьим мясом,
залитым соусом из гороха и бобовых ростков. По краям блюда
золотые пасти переплетались друг с другом, так, что было
невдомек, - какая из пастей пожирает, а какая - пожирается.
Рыцари восторженно завопили, а король подумал, что механизм,
опускающий блюдо - единственный механизм в королевстве. А в
империи, - в империи на каждый праздник по дорогам ходят
самодвижущиеся черепахи, вертятся карусели, и фонтаны бьют
красным вином...
   А какие мечи там куют, какие кольчуги, - сукин сын, подумал
король, глядя на Даттама, продал, продал оружие графам Востока,
нечисти этой своенравной, хуже Кукушонка... Думаешь, я буду с
ними драться? Если бы ты не продал оружия, я бы, может быть, и
дрался с ними, а теперь я драться с ними не буду, теперь я лучше
заключу с ними союз, и будем мы сообща драться с твоей паршивой
империей.
   И, подняв кубок, король провозгласил:
   - За храбрость аломов! За наших предков, которые овладели
страной Великого Света, и за то, чтобы дети оказались достойны
предков!
   Все восторженно закричали. Даттам нахмурился. Король оборотился
к нему и с насмешкой сказал:
   - Или вам не кажется, названый брат мой, что империя погибла от
храбрости аломов?
   Даттам улыбнулся и сказал:
   - Нет, ваше величество, мне не кажется, что империя погибла от
храбрости аломов. Она погибла от глупости Золотого Государя.
   Тут все присуствующие изумились, потому что, надо сказать,
несмотря на то, что Золотой Государь был из паршивых вейцев,
репутация у него оставалась самая высокая.
   - Сделайте милость, расскажите, - раздались отовсюду голоса, ибо
никто не слышал рассказа о глупости Золотого Государя, и всем
казалось, что рассказ будет интересен, и наверняка Даттам
расскажет о некстати подслушанном разговоре, или о мести
придворного, или о несчастной любви, и тому подобных вещах,
составляющих предмет истории и песни.
   - Великого государя Ишевика, - сказал королевский побратим и
храмовый торговец Даттам, - не зря прозвали Золотым Государем.
Золотой Государь всегда заботился о выгоде государства и
благосостоянии народа. Негодовал, видя, как богачи, скупая зерно
по дешевке, прячут его на случай голода и продают втридорога.
Радея о благе народа, он учредил амбары милосердия и выдавал из
них зерно после голодных зим. А радея о выгоде государства, он
повелел крестьянам весной обязательно брать семена из этих
амбаров, а осенью обязательно отдавать все с процентами. Богачи,
скупавшие зерно, были, действительно, разорены, но мелкие люди
были неблагодарны и шептались, что государство разорило богачей,
чтобы занять их место. Если бы они только шептались! Но они
бежали с земель. Тогда, чтобы государство не страдало от
уменьшения числа налогоплательщиков, Золотой Государь установил
круговую поруку. Он рассудил, что односельчане будут крепче
скорбеть о разлуке с беглецами, если им придется вносить за
беглецов подать, и вообще он мечтал о строе, при коем интересы
народа и государства едины. Но бездельники убегали все равно, а
люди состоятельные перестали трудиться: "Охота нам собственным
имуществом отвечать за чужие проступки", - шептались они. Казна
таяла. Тогда Золотой Государь взял в свои руки торговлю солью и
чаем и повысил цену на них в пять раз. Доходы государства упали
в полтора раза.
   - Как - упали? - удивился кто-то за столом. - Это даже я могу
подсчитать прибыль.
   Даттам махнул шелковым рукавом: жест недоуменной насмешки.
   - Это прибыль вот какого рода: как если бы пастух зарезал
хозяйскую корову и съел, а шкуру продал и купил козу. И пропажу
коровы скрыл бы, а козу записал как нежданный прибыток. Цены,
конечно, стали выше; но раньше государство получало налоги с
частных торговцев, а теперь оно платило чиновникам и
проверяющим... Тогда Золотой Государь приказал установить по
всей империи единые справедливые цены, а жалованье чиновникам
выплачивать натурой и квитанциями на получение зерна. Монета
портилась, а зерно оставалось зерном. Квитанции превратились в
бумажные деньги. Курс их по отношению к золоту был принудителен.

   Ламасса - город златокузнецов и ювелиров - жила торговлей
золотом с Западных Берегов. Наместник Ламассы, любимец Золотого
Государя, объявил справедливую цену на золото. Продававших
золото выше справедливой цены он арестовывал, а государю он
объяснил: люди в цехах разорятся, и вся торговля золотом сама
собой перейдет в руки государства. Так и случилось. Наместник
добыл монополию государству, а разницу между ценой честной и
частной положил себе в кошель.
   Обложили пошлинами морскую торговлю. Раньше пошлины взимали
только в самой Козьей Гавани, а теперь брали и в Белом Проливе,
и у Кроличьего Мыса. Государю доложили, что торговцы до того
своевольничают, что поворачивают корабли и возвращаются, откуда
плывут. Или жгут корабли. Золотой Государь приказал казнить за
поджог корабля. Представьте себе, не помогло.
   Золотой Государь умер. Сын его казнил наместника Ламассы,
отобрал имущество. Государю, однако, представили доклад о том,
что золото на Западном Берегу кончилось, и о возобновлении
бумажных денег.
   Государь приказал убрать, ввиду неспокойных времен, военные
гарнизоны с Западного Берега. Доброхоты посоветовали городским
магистратам на Западном Берегу подать петицию о том, что без
гарнизонов они будут беззащитны. Петицию подали. Государь
прослезился и велел позаботиться о своих подданных: пусть
оставляют вслед за солдатами города и переселяются на восток...
   Даттам подумал и прибавил, с эамаслившимися глазами:
   - Страшно подумать, сколько должно быть кладов в приморских
городах. Люди ведь знали, что на том берегу их обыщут, и не
знали, что уезжают навсегда. Но тут повсюду по улицам стали
разбрасывать черепки, и на них были написаны пророчества о
гибели с Западного Берега. Одни говорят, что черепки
разбрасывали сектанты, другие - что государевы шпионы. И
государь приказал истреблять корабли и корабельные цеха, чтоб не
ввезли контрабандой эту самую гибель.
   И вот тогда, ваше величество, началась эпоха храбрости аломов.
Храбрость их была ведома всем, и императоры именно их
предпочитали звать в свои владения для защиты от прочих племен и
от собственных бунтовщиков. Сначала вождям платили деньги, а
потом казна истощилась, и стали платить землей для поселения. И
если вдуматься, это удивительное дело, ваше величество, что
человек пытался укрепить государство, а получилось у него с
точностью до наоборот.
   Арфарра-советник оправил складку одежды и спросил вкрадчиво:
   - Однако, господин Даттам. Какая начитанность! Вы не могли бы
назвать названия книг, в которых вы выискали подобные вещи?
Почту за честь ознакомиться с ними.
   Господин Даттам неожиданно поднял руки и бросил на огромное
опустевшее блюдо два "золотых государя". Один, большой и важный,
был чеканен при самом Золотом Государе, а другой, тощий, -
тридцать лет спустя.
   - Я не изучаю историю по книгам, - ответил торговец. - Я изучаю
ее по монетам.
   Король закусил губу. Это что же, торговец вздумал его учить
управлять страной? Клянусь божьим зобом! Отчего погибают страны?
Господин Даттам уверяет: оттого, что сильное государство заело
среднего человека. Арфарра-советник уверяет: оттого, что слабое
государство не защитило средного человека! И вот они смеются над
легендами и песнями аломов, потому что одна легенда противоречит
другой, а когда начинают рассуждать о собственной истории, то их
мысли лаются друг с другом, как кобели из-за суки. Вот хотя бы
те же сожженные корабли. Арфарра-советник сам показывал книгу:
корабли страховали, как с отборным грузом, а потом грузили
камнями и топили, получали прибыль с гибели.
   Король встал.
   - Вы потешили нас прекрасной историей, названный брат мой, -
сказал король, - хотя и не столь занимательной, как наши песни.
Так почему же я не завоюю империю?
   И тогда Даттам бросил на стол третью монету, - это была монета,
чеканенная экзархом Харсомой, и были у этой монеты круглые бока
и ребристый ободок, и отличный вес, и отменно чеканенная голова
человека с красивым, слегка капризным лицом и большими пустыми
глазами.
   - Потому что экзарх Харсома не чеканит фальшивых монет, - сказал
торговец.

   * * *

   Перед полуденным сном советник явился к королю и швырнул на стол
копии даттамовых дарственных.
   - Эти земли, - закричал он, - не стоили Даттаму ни гроша, он
присвоил их насилием и обманом, он сделал их собственников
своими рабами, а теперь вы даже не имеете права взять их
обратно, если он вам изменит, потому что по вашим законам
отбирают только ленные земли, но не частные!
   Король усмехнулся. Король вправе отобрать лишь ленные земли, но
государь вправе конфисковать земли любые - ленные ли, частные
ли.
   - Когда я стану государем Великого Света, я не буду подписывать
таких бумаг. Где гороскоп?
   Советник только хлопнул дверью.
   Король в глубине души был в ужасе. Кинулся к старой женщине,
рассказал ей о ночном гадании.
   Потом пошел к сестре. Хотел сообщить о сватовстве экзарха
Варнарайна, а вместо этого стал жаловаться:
   - Я боюсь, - сказал он, - что звезды сулят мне что-то ужасное.
   - Знаете, брат мой, - сказала Айлиль. - Ведь Марбод Ятун недаром
хотел похитить послушника. Этот мальчик днем и ночью при
Арфарре, и сам немножко волшебник, хотя и раб. Сегодня вечером
он будет играть в моих покоях на лютне. Я могу спросить его о
гороскопе. - Девушка улыбнулась и глянула на себя в зеркало. -
Он исполнит любое мое желание.

   Говорят: в стенах есть мыши, у мышей есть уши.
   Через десять минут после этого разговора Арфарра позвал к себе
Неревена:
   - Ты сегодня будешь играть на лютне в покоях Айлиль. Девушка
спросит тебя, почему Арфарра не несет гороскопа? Ты ответишь ей
следующее...

   * * *

   Кто его знает, может, и не одни бывшие наместники умеют
подслушивать. Кончились послеобеденные сны, к королю пришел
старый сенешаль и упал на колени:
   - Ваше величество, я видел сон: я и граф Най Енот перед Золотым
Государем, и тот спрашивает: "Тот чиновник, который вчера был с
королем - что такое? Раб и шпион империи. Это от его колдовства
чуть не лопнула печать". И велел передать мне вам вот это, -
сенешаль протянул королю старую яшмовую печать Золотого Государя
Ишевика.
   Король кликнул графа Ная. Граф видел тот же сон.
   А согласитесь, если двое людей видят один и тот же сон, так
похоже на то, что Золотой Государь и вправду забеспокоился.
   Послал стражу за советником - тот, оказывается, уехал на
строительство дамбы.

   * * *

   В это время Ванвейлен в городской ратуше пил за процветание
Ламассы вообще и за удачу ее новых граждан, то есть самих себя,
в частности.
   Стать гражданином Ламассы было весьма просто. Нужно было лишь
желание, и дом, или виноградник, или иная недвижимость, дабы в
случае жалобы на гражданина суд мог располагать его имуществом,
а также дабы гражданин имел возможность действовать и рассуждать
самостоятельно, и в найме ни у кого не состоял.
   Конечно, не так-то легко с ходу купить подходящий участок. Но в
это время в ратушу явился Даттам, как раз по поводу
виноградников, сторгованных им за городом, узнал о затруднениях,
заулыбался, и тут же с согласия продавца, вымарал в договоре
свое имя и вписал как совладельцев Ванвейлена и Бредшо.
   Подписи на контракте обсохли, и Ванвейлен спросил:
   - Мой товарищ Бредшо ищет убежища в Золотом Храме, потому что он
здесь без роду, без племени. Но если гражданин, так уже и не
посторонний?
   Седой бургомистр, вздыхая, объяснил, что гражданство продается,
а членства в роду купить нельзя, и поединок с Марбодом - дело
рода и королевского суда. Вот если бы корабль торговцев, к
примеру, ограбили, или драка была хотя бы в черте города - тогда
это дело суда городского.
   - Уж у города, - прибавил староста игольного цеха, - Марбод
Кукушонок так просто не отделался бы. Городские законы не
признают рабства!
   Ванвейлен расчувствовался и произнес небольшую речь о
справедливости, запрещающей человеку владеть человеком.
   - Беспременно, - согласился помощник бургомистра, -
справедливость - прежде всего. А как, например, сможет цех брать
справедливую цену, если рядом по дешевке трудятся рабы?
   После этого Ванвейлен поехал вместе с Даттамом и городскими
магистратами осматривать новоприобретенное владение. Покупка, по
общему мнению, была выгодна необыкновенно: дамба, сооружаемая
Арфаррой, должна была вскоре увеличить урожай вдвое и осушить
ближние нездоровые болота.
   На городских улицах толпился тощий народ, из тех, кто продавал
свой труд и потому не мог купить право гражданства. Тощий народ
глазел на чужеземца, друг которого победил самого Марбода
Кукушонка; средств массовой информации в городе не было, и
потому люди знали о всем произошедшем гораздо полнее, быстрее и
достовернее. Ванвейлен обнаружил вокруг себя целую свиту из
вооруженных молодых горожан; законопослушные бюргеры нуждались в
законном поводе подраться с вассалами наглого знатного рода.
   Уважение городских магистратов все росло и росло.
   Ванвейлен ехал неторопливо, всей грудью вдыхая парной воздух, -
вокруг тянулись ровные, пустые после зимы виноградники.
   Даттам выбранил выскочившего к нему арендатора за кучу камней,
неубранных с виноградника, и велел сложить их в изгородь.
Арендатор расплакался, и Даттам вытянул его плеткой.
   - Знаете, что это за камни? - спросил Даттам у Ванвейлена, когда
они поехали дальше.
   Красиво выглядел Даттам, ничего не скажешь: породистая лошадь
(это уже Ванвейлен научился отличать), в хвост лошади вплетены
конские сережки, кафтан усыпан драгоценными камнями, в золотые
кольца на воротнике продет шелковый шнурок, а из-под колец
глядит крепкая, жилистая шея и упрямая голова. Было, было что-то
в Даттама, несмотря на все его миллионы, от мелкого ремесленника
империи, хотя бы неуемное желание перещеголять даже здешних
сеньоров, запорошить глаза золотом. И даже дорогие благовония
никак не в силах были заглушить животный запах пота и власти,
исходивший от цепких и здоровенных, как грабли, рук Даттама, от
его лица с квадратной челюстью и чуть обозначившегося брюшка, -
любил Даттам поесть, но и с седла не слезал порой сутками.
   - Здешние короли так войска пересчитывают. Созовут войско на
Весенний Совет перед войной, велят каждому тащить камень в кучу;
воротятся с войны - велят камень из кучи забрать. Которые
остаются - те покойники.
   Ванвейлен с интересом поглядел на камни, из которых Даттам велел
сложить стену. Камней было много.
   - Ну, так что же вы решили о нашем договоре?
   - Я думаю.
   - Думайте-думайте. Только я вам не советую связываться с Шаддой
и Лахером-ростовщиком. Что же касается Ганета, то вы зря к нему
обратились, - это мелкий контрабандист, и его племянника недавно
повесили на границе с империей.
   - За проколотые ладыжки? Как пятилетнюю дочку Зана?
   Даттам весело рассмеялся и широкая, жаркая его рука легла на
плечи Ванвейлену.
   - Клайд, - я правильно выговариваю ваше имя? - Клайд, какое нам
дело до Дутышей? Где вы проводите сегодня вечер? Ах да, вы званы
к королевской сестре... Ну все равно, - завтра. Я зову вас к
себе. Сколько девушек вы любите? Или вы предпочитаете мальчиков?
Здесь это не считают грехом, - можно иметь любого мальчика при
дворе, за исключением Неревена...
   Ванвейлен дернул ртом.
   - За что изгнали из империи советника Арфарру?
   Даттам нахмурился.
   - Клайд, зачем вам Арфарра? Он сумасшедший.
   - Чем? Тем, что не пьет вина и не спит с мальчиками?
   - И этим тоже... Это безумный чиновник, Клайд. Сын мелкого
провинциального служаки, математик, который до сих пор не
подозревает, что мир сложнее тех уравнений, за которых он
девятнадцати лет попал в академию... И учите, Клайд, он
ненавидит торговцев, он убежден, что в правильно устроенном
государстве не должно быть трех разновидностей воров, как-то, -
взяточников, сеньоров, и предпринимателей...
   - Местные горожане, кажется, не так о нем думают.
   - Он им лжет. Арфарра способен на все, если речь идет не о его
личной выгоде.
   - А вы на все, если речь идет о вашей выгоде?
   Даттам усмехнулся.
   - Да, господин Ванвейлен. Советую вам имет