чем, красавице хрустальный ларчик.
   Даттам лежал и думал о том, что Марбод и Арфарра обманули его.
Марбод просился на церемонию, чтобы полюбоваться на свою
проделку с кречетом. А Арфарра это, вероятно, знал. И Арфарра
выманил у Даттама бумагу о городе Ларре и выставил Даттама на
посмешище, а сам прекрасно знал, что из присутствия Кукушонка на
церемонии выйдет только лишний скандал. И после этого Арфарра
еще утверждает, что заботится о торговцах!
   Да, прилюдно он с Арфаррой пока не ссорился. Однако, если
предъявить королю на утверждение договоры, заключенные Даттамом
по пути в Ламассу, - скандал будет неминуем, дик и страшен. Еще
он думал о купцах с Западного Берега.

   * * *

   А король Варай Алом лежал и думал о великой стране, где
государев дворец доходит до неба, в государевых парках бродят
золотые павлины, чиновники ездят на медных лошадях и деревянных
быках, а с неба не сходят благоприятные знамения. Подле
Серединного Океана живет черепаха Шушу, и Дерево Справедливости
покрывается золотыми плодами, когда на него глядит государь.
   Король - не государь. От его взгляда не цветут деревья. Что в
том, чтоб застроить Ламассу, как хочет Арфарра? Мало ли в
королевстве городов? Они так же непокорны и наглы, как сеньоры,
и вдобавок лишены рыцарской чести. В Горном Варнарайне нельзя
стать государем, потому что в мире может быть только один
государь!
   Наконец король заснул, и ему приснилось, как он бросает под ноги
советнику голову нынешнего государя и голову наследника
престола, экзарха Варнарайна, предавшего своего вассала Арфарру.
Арфарра радостно улыбался - во сне было ясно, что советник
необычайно мстителен, как и полагается благородному человеку.

   * * *

   Неревена напоили настойкой, растерли и закутали. Он, однако, не
мог заснуть от боли и страха. Он лежал и думал о печальном мире
за толстыми стенами, мире, в котором земля по ночам покрывается
ледяной чешуей, а его, Неревена, жизнь стоит вдвое меньше жизни
горожанина и в шестнадцать раз меньше жизни Марбода Кукушонка.
   Он думал о том, что в его отсутствие тюфяк и укладку кто-то
потрошил. Ничего, разумеется, не нашел, но сдвинул волоски,
уложенные между клубков и коклюшек.
   Неревена, храмового послушника, сам экзарх Варнарайна послал в
страну ложных имен следить за королевским советником. Взглянул
своими мягкими глазами в глаза Неревена, махнул нешитым рукавом,
шепнул: "Все для общего блага!" - приворожил, как всегда умел
привораживать, и послал.

   * * *

   А королевский советник не спал, как обычно, потому что со
студенческих лет привык ночами читать и наблюдать за звездами, а
во рту держать камешек, чтобы почувствовать зубами, когда
засыпаешь. Наука эта весьма его занимала, хотя он считал ее
совершенной химерой и полагал, что множество предсказаний не
совершилось бы, не будь они предсказаны.
   И сейчас гороскопа на его столе не было, а были чертежи дамбы.
   Закричала далекая сова, вздрогнули зеркала. Стало одиноко и
страшно. Советник встал и, нагнувшись, прошел в темный чулан,
где поскуливал на тюфячке Неревен. Стал осторожно гладить
мальчика по голове; в конце концов, ближе никого не было,
мангусту убили...
   Неревен повернулся: два человека пожалели его сегодня - советник
и чужеземец.
   - А про людей из-за моря рассказывают, - сказал Неревен, - что
они накрываются ушами, как лопухом, и ноги могут отстегивать.
   - И про Горный Варнарайн то же рассказывают, - сказал учитель. -
Ты приехал, однако, и увидел, что люди с виду такие же, однако
общество - одноногое, одноглазое и накрывается - лопухом. Народ
всегда прав. Все басни истинны - но не прямо, как язык богов, а
в переносном смысле.
   - А эти купцы, - сказал Неревен, - они глупые. Зачем этот
торговец вступился за меня, если не умел драться? Что они за
люди?
   - Не знаю, - сказал Арфарра. - Триста лет назад было такое на
западной окраине моря. Явился корабль с торговыми людьми и
отплыл с товаром. А вскоре эти люди увидели, что империя слаба,
и разорили своими набегами всю провинцию. Ведь пиратство
прибыльней торговли, а дикие народы ужасно склонны к прибыли.
   - А-а, - сказал Неревен, - вы думаете, что эти люди приведут за
собой пиратов? Поэтому и приказали их арестовать?
   - И пиратов, - сказал Арфарра, - и неизвестные болезни. Так уж
повелось, что в мир приходит гораздо больше дурного, чем
хорошего, и как я осмелюсь видеть в этих людях хорошее, если
Марбод Кукушонок лазит с ними за волшебным мечом, а Даттам видит
в них собратьев по плутням?
   - Учитель, а вы правда наколдовали так, что меч Марбода
разлетелся на части?
   - И как это было?
   - О, это было чудесно, - ответил Неревен, - морды на эфесе меча
торговца вздыбились и закричали, а клинок перешибло светом...
   Арфарра улыбнулся. Неревен был вот уже третий человек, который
рассказывал ему эту историю. Было просто удивительно, как много
несуществующего видят люди, особенно если возбуждены...
Перешибло светом... Арфарра-советник, автор двух трактатов об
оптике, двадцати лет попавший за них императорскую академию,
лучше других знал, отчего это невозможно. Поджечь паклю?
Запросто. Перешибить клинок? Исключено.
   - Нет, - сказал Арфарра, - это был не я, но рассказывать об этом
ты будешь именно так.

   Арфарра еще долго сидел за чертежами дамбы и новым разделом
уголовного уложения. Разрубленный клинок не шел у него из
головы, и в советнике понемногу просыпалось любопытство ученого,
почти начисто уничтоженное заботами политика, пустившего многие
из сделанных храмом открытий на мелкое государственное
колдовство.
   Как бы посмотреть на этот клинок? Любопытно, что именно с ним
случилось: говорят, старые ламасские мечи действительно вот так
могут внезапно сломаться, - усталость в металле, напряжения
между слоями... Это могло бы быть любопытно для тех, кто делает
новое оружие...
   Но Марбод унес рукоять с собой, а другой обломок куда-то утащили
его дружинники...
   Советник Арфарра положил про себя разыскать клинок, если у
шпионов его будет к тому возможность. Впрочем, - подумал он, -
завтра суд, и что случилось с клинком, вероятно, выяснится на
суде.





   Глава СЕДЬМАЯ, в которой короля сравнивают с солнцем, ибо мир
заледенеет и обварится, если солнце будет ходить над миром не
так, как ему предписано.

   С утра король послал людей к Золотой Вершине. Судя по следам,
ночью к отвесным скалам подскакали семнадцать всадников и
пропали. Возвращались другим путем, а другого пути нет. Хаммар
Кобчик, понизив голос, сказал:
   - У Золотого Государя на скале, однако, пропала печать с пояса.
   О, Шакуник! Как же - пропала, когда выскользнула и осталась -
там!
   Еще нашли следы заморского торговца, Бредшо. Он, действительно,
непонятно с чего, бродил в Мертвом Городе, а потом бежал тысячу
шагов к храму Виноградного Лу, хотя никак не мог услышать с
такого расстояния крики, если только у него не были заколдованы
уши.
   В час, когда сохнет роса, король с советниками сошел в
серединную залу: золотой гранат, набитый зернами людей, и сел
творить суд. Совершили возлияния; знамения были для правосудия
благоприятны.
   Самоличный суд всегда был одной из главных обязанностей королей
аломов, но те ей, увы, частенько пренебрегали.
   Варай Алом, однако, вот уже целый год почти каждое утро сидел
под судебным деревом той области, которую посетил двор, и суд
всегда был публичный, чтобы сразу иметь свидетелей и осведомлять
людей о приговорах.
   Предки короля раздали иммунитетные грамоты, запрещавшие доступ в
поместья королевским чиновникам, но не самому королю, и теперь
король ездил по поместьям и судил со справедливостью, присуждая
к штрафам, смертям и увечьям, наводя страх на знатных и наполняя
радостью сердца бедных. Хозяева поместий ругались, что
конфискации и штрафы обогатили за последний год казну больше,
чем походы.
   Увы, подумал король - они преувеличивали. Когда-то деньги,
собираемые со свободных за неприсутствие в суде, приносили даже
больше, чем штрафы за убийства и грабежи, - а теперь свободные
научились от свободы избавляться. Крупный разбойник разоряет
чужую землю до тех пор, пока крестьянин не отдает ее. Учинивший
насилие бедняк опять-таки норовит продать свою землю
могущественному человеку и получить ее обратно в пользование.
Воистину, как говорит советник, одни утрачивают свободу, чтобы
защититься от насилия, другие - чтоб иметь возможность творить
его безнаказанно.
   Король слушал дела в необыкновенно дурном настроении. Советника
Арфарры все не было. Истцы и соприсяжники бранились,
изворачивались, благоговейно разглядывали роспись на потолке и
лгали под сенью Золотого Дерева так же нагло, как и под
священной сосной.
   Перед глазами короля вставал недавний любимый дружинник: родовое
кольцо на цепких пальцах, глаза синие и злые как море, красный
волк на боевом шлеме, и дыханье коня - как туман над полями. И
кровь на плаще - как багровый закат. Прав, прав советник: "Вы не
на поединке! Вам не нужен противник, вам нужен образ
противника!"
   Киссур Ятун явился в полдень со свитой. Огляделся вокруг и
сказал:
   - Однако, какая красота! Многое можно простить советнику Арфарре
за такую красоту!
   Кречеты были, по наследству, членами королевского совета, но в
знак неповиновения в нем давно не сидели, и Киссур встал у
стены, окруженный вассалами.
   Тут к нему подошел Белый Эльсил, боевой друг Марбода, и сказал:
   - Я слыхал, что ты гадал на постороннем, и никто, кроме тебя,
постороннего не видел. И сдается мне, что это был не
посторонний, а бес, который позавидовал Марбоду. Боги любят
лгать из зависти! И уже не раз бывало с Арфаррой-советником, что
род отсекал ветвь за ветвью, чтобы его успокоить, и начиналось с
того, что люди презирали род, а Арфарра потом род истреблял.
   Киссур ухватился зубами за свой палец и ничего не ответил.
Только через некоторое время промолвил:
   - Однако, что за привычки у чиновников империи? Приговоренные
пришли, а палач опаздывает!
   И, действительно, советника Арфарры все еще не было.
   Господин Даттам, извещенный о готовящемся, тоже явился в залу и
заметил там, как ни жался тот в угол, одного хуторянина, некоего
Зана Дутыша, в желтом кафтанчике с изодранными локтями и в
конопляных туфлях. Тут Даттам понял, что Арфарра знает о Дутыше
все, и велел принести ларец с бумагами, из-за которых вчера не
спал; если Дутыш будет жаловаться сразу после суда над
Кукушонком, лучше отдать и не связываться...

   * * *

   А Клайд Ванвейлен стоял, окруженный горожанами. Главный интерес
суда для горожан был такой, что вчера торговый человек утер нос
знатному мерзавцу, а сеньоры тут же стали говорить, что это
можно было сделать только колдовством. Точно такие же слухи
распускались и о битве у Козьей Реки, когда "третьи стали
первыми". Стали, и вот как: первые два ряда рыцарей испугались и
убежали, городская пехота пропустила их сквозь щели, врылась в
землю острыми концами щитов и выиграла битву.
   Горожане были люди рассудительные, колдовства не терпели. При
Ванвейлене был адвокат и семьдесят два соприсяжника, готовых
клясться вместе с ним, что Сайлас Бредшо - не колдун, и никакого
колдовства не было.
   Наконец явился советник Арфарра.
   Киссур Ятун и Арфарра-советник вышли перед королем и стали друг
против друга, один - на яшмовом поле, а другой - на лазуритовом.
Каждому под ноги положили стрелу-громотушку, чтоб они говорили
только правду.
   Киссур Ятун был в бирюзовом кафтане с золотым шнуром по вороту и
рукавам. На пластинах боевого панциря были нарисованы пасти и
хвосты, и такие же пасти и хвосты, только серебром, были на
коротком плаще. Сапоги у него были высокие, красные, а рукоять
меча и ножны отделаны жемчугом и нефритом. Арфарра-советник был
в зеленом шелковом паллии, глаза у него были не золотые, а
розоватые, и было видно, что всю ночь он не спал. Киссур Ятун
погляделся в зеркало, усмехнулся и сказал соприсяжнику:
   - Я одет достойно, как кукла на ярмарке, а он - скверно, как
кукольник.
   Тут Арфарра-советник заведенным чином начал обвинять Марбода
Кукушонка в похищении и увечьях, нанесенных свободному человеку,
послушнику Неревену.
   Первым его свидетелем был Клайд Ванвейлен. Ванвейлен взял, как
было велено, священный треножник и рассказал, как его друг
увидел в храме разбой и поспешил на помощь. А кого, почему били
- откуда им знать?
   - А что он делал у храма? - спросил король.
   - Шел молиться, - удивился Ванвейлен.
   Король нахмурился. Вчера заморский торговец не был столь
богобоязнен! Вспомнил следы: врет, на треножнике врет! Тысячу,
тысячу раз прав советник: надо, надо искоренить нелепые суды, и
соприсяжников, и судебные поединки, и ввести правильное
слогоговорение, с защитой и обвинением, с юридическим
разбирательством и пытками.
   А Киссур Ятун улыбнулся и сказал, как велела старая женщина:
   - Вы, Арфарра-советник, ошиблись в обвинении! У меня есть
семьдесят два соприсяжника, что король называл вас хозяином
Неревена, и мальчик носит на руке железное кольцо. Стало быть,
он ваш раб, и нельзя обвинять моего брата в похищении свободного
человека!
   Тут Арфарра сказал, что Неревен - вейский подданный, а в империи
рабов нет, а Киссур Ятун поглядел на бывшего наместника и
сказал, улыбаясь:
   - А я скажу, что в империи нет свободных.
   Советник слегка побледнел.
   А Киссур Ятун продолжал:
   - А еще у меня есть семьдесят два соприсяжника, что Неревен - не
только раб, но и колдун. И в свидетели того я беру следы Сайласа
Бредшо, которого поволокло к храму с такого места, от которого
он не мог слышать происходящего. И еще другое колдовство было в
этом деле, и свидетель тому - клинок моего брата, оплавленный, а
не разрубленный.
   Клайд Ванвейлен закрыл глаза и подумал: "Ой, что сейчас будет!"
   А дядя короля, граф Най Третий Енот, наклонился к старому
сенешалю и зашептал, что Киссур Ятун, видно, решил драться до
последнего, но все же придется ему сегодня уйти отсюда или без
брата, или без Мертвого Города. Король услышал, как они
шепчутся, и ему послышалось: "Киссур решил драться до
последнего, и конечно, нам придется рассказать о том, что меч
раскололся из-за того, как король разбил хрустальный шар". Тут
король, в нарушение всех приличий, подошел к советнику и спросил
тихо:
   - Что же, доделали вы гороскоп?
   - Нет, - ответил Арфарра-советник.
   Король вернулся на возвышение, взял в руки серебряную ветвь:
   - Нехорошо королю брать назад свое слово, и если я называл
мальчика рабом господина советника, - так тому и быть. И так как
мальчик жив и здоров, то за посягательство на чужое имущество
род Кречетов должен уплатить владельцу денежный штраф.
   И если бы мальчик был крепок и высок, и пригоден в качестве
боевого вассала, то по законам наших предков за него полагался
бы штаф в десяти золотых государей, а если бы он некрепок, но
знал ремесло доезжачего или псаря, или другое ремесло,
необходимое в знатном доме, то он стоил бы пять государей. Но
так как он некрепок и не учен нужным ремеслам, а умеет только
читать, рисовать и вышивать, за него полагается штраф в три
ишевика. Есть ли еще обвинения?
   Арфарра-советник посмотрел на короля, потом на Киссура Ятуна,
потом обвел глазами залу и сказал:
   - Я не вижу смысла в других обвинениях.
   Сошел со стрелы и сел на свое место в совете. Най Третий Енот
обрадовался и громко сказал:
   - Кто смеет говорить, что король привержен законам империи, где
не различают господина и раба!
   Это многие услышали.
   А в дальнем конце залы стоял хуторянин Зан Дутыш, в латаном
кафтане с капюшоном и в конопляных башмаках. Он понурил голову и
сказал: "Если государь нарушает законы, вряд ли другие станут их
соблюдать".
   Его, однако, мало кто слышал, он повернулся и ушел.
   Киссур Ятун поклонился королю и потом подошел к советнику. В
руках он держал шелковый мешочек, вышитый золотой гладью.
   - Три золотых государя, - сказал он, - такой штраф причитается с
горожанина или торговца. Наш род - старейший в королевстве, и мы
платим тридцать золотых.
   Арфарра встал и с поклоном принял мешочек. Дело было закончено.
И многие поразились великодушию, с которым король не стал
поднимать вопроса о поединке.

   * * *

   Тут выступил вперед господин Даттам:
   - Умоляю о милости, - сказал он и протянул ворох разноцветных
бумаг.
   Король листал бумаги. В первой речь шла о поместье Гусий Ключ,
жалованном храму три года тому назад. Храм тогда же отдал
поместье Зану Дутышу в лен. Теперь, судя по грамоте, храм
уступал Дутышу поместье в полную собственность.
   Во второй грамоте, писанной через день, - надо же, как
переменчив нрав покупателя, - оный Дутыш продавал означенное
поместье господину Даттаму. А в третьей грамоте, меченой
следующим днем, Дутыш смиренно просил Даттама, чтобы земля,
которую он продал вейцу и за которую, согласно свидетелям,
получил сполна деньги, была отдана из милости Дутышу в
пользование.
   Кроме Гусьего Ключа, Даттам заплатил, судя по грамотам, еще за
три поместья, - и тут же, как человек, безусловно, щедрый,
спешил даром раздать купленные земли.
   Храм сам судил и собирал налоги на землях, пожалованных в
пользование королем, и теперь Даттам умолял о милости, -
подтвердить это касательно земель, приобретенных им в личную
собственность.
   Хотя, кстати, монахам в личную собственность ничего приобретать
не разрешалось.
   Король оглянулся на Арфарру, улыбнулся, подтвердил.

   * * *

   Когда кончился суд, многие подошли к королевскому советнику, и
Ванвейлен, и Киссур, и среди прочих - наследник Белых Кречетов,
одиннадцатилетний сын Киссура Ятуна, проведший ночь в замке
заложником. У Арфарры была одна беда: на лице его чувств не
высказывалось, но, когда он сильно волновался, на лбу выступали
капельки крови.
   Мальчик встал перед советником, поглядел на его лоб и сказал:
   - Сдается мне, что Арфарра-советник недоволен королевским
решением. Как же так, советник? Не вы ли везде твердите, что
государь подобен солнцу, а воля его - закон!
   Отец схватил его за руку и хотел было увести. Арфарра-советник
усмехнулся и сказал:
   - Государя называют называют солнцем потому, что мир оледенеет
или обварится, если солнце станет ходить над миром не так, как
ему положено. Потому что когда закон нарушает преступник, от
этого слетает голова преступника. А когда закон нарушает
государь, от этого умирают подданые.
   Помолчал, и повернулся к его отцу:
   - У меня, однако, к вам просьба. Два человека пострадали сегодня
случайно, и один из них - заморский торговец, Сайлас Бредшо. По
закону о прерванном поединке любой ваш вассал может убить его, а
поскольку Бредшо - человек посторонний, без родичей и мстителей,
его убьют непременно. Откажитесь от мести!
   Киссур Ятун был человек добрый и хотел было согласиться, но тут
его сын воскликнул:
   - Мы откажемся, а Арфарра-советник велит кричать у бродов и
перекрестков, что торговец-де победил Кречета, Марбод не
выдержит и зарубит торговца, и опять нарушит закон!
   - Род оставляет право мести за собой, - сказал Кис ур.е
   нул я ипушел, и бои ушел, и большая часть людей ушла за ним.
   А советник поглядел на Ванвейлена и спросил:
   - Ну, что вы скажете?
   - Три золотых! - сказал Ванвейлен. - На моей родине людей на
сорта не делят и не продают, как говядину.
   Арфарра, бывший наместник Иниссы, горько рассмеялся:
   - Свобода, господин Ванвейлен, это как яйцо на сеновале:
отыскать трудно, а раздавить легко. Киссур Белый Кречет тоже
прав.
   Клайд Ванвейлен подумал и спросил:
   - А второй человек - это кто?
   - Зан Дутыш.
   - А кто это - Зан Дутыш?
   Советник ответил бесцветным голосом:
   - Люди Даттама убили его девочку, пяти лет. Прокололи лодыжки и
повесили, пока Дутыш не подпишет дарственную. Дутыш подписал, а
девочка все равно возьми и умри...
   - Господи! - тихо сказал Ванвейлен. - Но ведь Даттаму за это...
   - А где доказатель