улся, как змея улыбается кролику.
   - Уважаемый чужестранец, - сказал он, - я пригласил вас сюда не
в качестве советника по будущей политике Варнарайна.
   - И все-таки вам придется выслушать именно политические советы.
Рано или поздно за нами прилетят, и вам, может быть,
небезынтересно, как вам надо вести себя в Варнарайне, чтобы
получить поддержку свободного и демократического государства.
   - Свободного и демократического государства? - повторил Баршарг
с непередаваемой издевкой. - Как вы это докажете?
   - Вы никогда не задумывались, араван, что, если бы вы были
свободным государством, вы бы узнали о квантовой механике не от
меня, а от учителя в школе?
   Брови императорского чиновника изумленно выгнулись.
   - Я плохо знаю историю вашей техники, - сказал Бредшо, - но
кое-что я знаю, потому что мне то и дело хвастались вашими
достижениями... Пятьсот лет назад ученые преподнесли государю
Анаю замечательную игрушку, которая вертелась силою пара. Если
бы эти ученые думали не о том, как услужить государю, а о том,
как увеличить производительность промышленности, они бы сделали
вместо красивой игрушки двигатель, работающий от силы пара. Но
вам не нужно было двигателя, потому что, насколько я понимаю,
общее количество и списки вещей, производимых в цехах, строго
регламентированы, и превысить производительность означает впасть
в непозволительную роскошь и насмеяться над властью
регламентирующего чиновника.
   Баршарг сидел неподвижно, как кошка перед прыжком.
   - Триста лет назад, - продолжал Бредшо, - ученые из
императорской академии получили от Золотого Государя приказ
построить необыкновенный корабль, и построили корабль с сорока
рядами весел вместо обычных пяти, с бассейном, библиотекой и
садом. Если бы ученые получили этот заказ не от государя, у
которого несчетное количество гребцов, а от купцов, они бы
построили не корабль с сорока рядами весел, а корабль, движимый
тем самым двигателем, работающим от пара.
   Двадцать лет назад храм Шакуника начал, одно за другим,
совершать открытия, в основном в области химии. Если бы в стране
существовал слой частных собственников, эти открытия немедленно
были бы использованы для производства новых красителей, новых
тканей и новых удобрений. Но так как в стране существовали
только законы, запрещающие вводить новые механизмы и разрушать
сложившуюся структуру цехов, эти открытия остались в тайне. Храм
использовал их, чтобы морочить головы людям, вплоть до самых
выкопоставленных чиновников, чтобы набить себе цену, для того,
чтобы добыть власть, наконец... Я понятно выражаюсь?
   - Вполне, - проговорил чиновник империи. - Вы хотите сказать,
что запрет на частную собственность уничтожил и науку.
   Бредшо кивнул.
   - Рано или поздно - нас найдут. И встанет вопрос, что делать с
планетой? Наш мир устроен не так, как ваш. В нем множество
свободных государств. Международное законодательство запрещает
вмешиваться во внутренние дела другого государства, независимо
от того, нравится вам его строй или нет. Но международный совет
вправе запретить торговлю со страной, нарушающей права человека.
Это значит, что наши правительства не будут поддерживать
империю, а будут поддерживать Варнарайн, как прообраз
национального государства, основанного на частной собственности
и представительном образе правления. И поддерживать, -
подчеркнул Бредшо, - ровно настолько, насколько Варнарайн и в
самом деле будет уважать неприкосновенность собственности и
права человека. Я не себя имею в виду, - насмешливо сказал
Бредшо. - Я Хайшу Малого Кувшина, например, имею в виду,
который, конечно, контрабандист и даже сволочь большая, однако
не шпион. И вообще - варить людей - знаете ли, не всякое
принуждение есть закон.
   Баршарг усмехнулся. Чужеземец все-таки не выучился говорить
по-вейски. Законодательство - не может быть международным.
Государство не может быть национальным. Варнарайн не может быть
- государством. Есть право государства, нет прав человека: есть
лишь долг подданных и обязанности чиновников. Что касается
свободы... Слово "свобода" вообще-то имеет два различных
значения. В отрицательном своем значении оно употребляется любым
бунтовщиком, как лозунг против любой власти, которую тот
намеревается свергнуть. Положительное значение этого слова
состоит в том, что свободный человек - не раб, не
вольноотпущенник, не серв, не наемный работник, и он не зависит
никоим образом от частного лица, а зависит непосредственно от
государства.
   Человек, несомненно, говорил то, что, как он считал, будет
приятно услышать Баршаргу. И по этому, и по тому, с какой
легкостью он выдавал секреты своей страны, и по тому, как радел
о свободе его друг в королевстве, и по жуткому предложению о
совете пятисот Малых Кувшинов...
   - О да, - громко сказал Баршарг. - Такая мощь, как ваша, это,
несомненно, под силу лишь свободному государству.
   Араван подошел к окну. Светало. Костер во дворе потух, котел
унесли. Монашек поливал маслом пяточки ворот, закрытых на ночь
от духов и злоумышленников. Солнце всходило: огромное, дивное.
Мир и город внизу лежали у ног, плоские крыши складывались в
рисунок и имя Великого Света. Скоро исчезнут ложные имена.
Баршарг повернулся к чужеземцу.
   - Насколько я понял, в вашем корабле почти нет книг, но есть
устройства, до определенной степени способные к рассуждению и
обладающие запасом знаний на вашем языке. Можете отоспаться, а
потом приметесь за словарь вашего языка. - Баршарг неожиданно
усмехнулся. - Как на вашем языке сейчас называется Варнарайн?
   Бредшо подумал:
   - Res publica. Или лучше - Commonwealth.
   ***
   Кончились кирпичные амбары и склады, кончилась дорога от храма,
замерцали под луной рисовые чеки, тополя вытянулись во фрунт
вдоль государственного тракта. Соответствуя имени, солнечный
путь был пустынен по ночам вообще, а перед похоронами экзарха в
особенности.
   Даже упыри и щекотунчики смылись с него в канун революции: через
каждый иршахчанов шаг стояли, сцепив ручки, яйцевидные каменные
Шаги, в прошлом - межевые камни, с красным глазом, порядковым
номером и полезным предписанием. Через десять шагов - постоялый
двор. Шаги и охранники при дворе следили за трактом: плохо
следили, никто не останавливал Ванвейлена.
   Он намеревался уйти подальше от храмовых земель, а на рассвете,
после разрешенного часа, явиться на постоялый двор, предъявить
кожаный жетон и сотню розовеньких, получить лошадь и уже к
полудню быть в мерениковом посаде.
   Утром, когда в густом тумане потерялись даже верхушки тополей,
Ванвейлен осторожно хрупнул передатчиком, поставив его сперва на
"прием". Стависски один и спит, - но осторожность никогда не
мешает.
   Передатчик пискнул в такт лягушке из соседнего канала и
отозвался почему-то голосом Бредшо. "Рано или поздно - нас
найдут" - настаивал Бредшо.
   Ванвейлен сошел с дороги, сел на поваленный каменный пенек и в
молчании дослушал все до конца.
   "Он с ума сошел, - думал Ванвейлен. - Он говорит с этой
сволочью, будто он на Земле! Баршарг не может уразуметь значения
его слов! Как будто он может представить себе, чтоб государства
жили друг с другом в мире! Да у них война - единственная форма
внешней политики! Как будто он печется о процветании Варнарайна!
Голову даю на отсечение - он ничего не скажет остальным членам
совета. Он спит и видит, как стереть их в порошок - с нашей
помощью, и народ Варнарайна заодно".
   Ванвейлен спрятал передатчик и повернул обратно. Через десять
минут он стучался в ворота постоялого двора.
   - Именем храма! - закричал он, бросая на стол кожаный жетон. -
Живо коня, - и подберите моего, он пал в полушаге.
   Хозяин, пряча в рукав "золотого государя ", боязливо косился на
жетон.
   Через пять минут Ванвейлен скакал назад. В голове его крутилась
одна мысль: корабль цел. Кроме Баршарга никто о корабле не
знает.
   Что можно было сказать Марбоду Кукушонку, нельзя сказать аравану
Баршаргу.
   Ванвейлен добрался до города к полудню.
   Поминки были уже в самом разгаре. Нижний город был полупуст,
отвратителен и зловонен. Над сальными и грязными базарными
рядами висели красивые флаги. Улицы петляли, как ручьи, всякая
прогалина обращалась в помойку, редкие вывески лгали так же
бесстыдно, как казенные лозунги, - судя по наглому приглашению
девицы, высунувшейся из-за калитки с надписью "шьем только для
мужчин". Ванвейлен вспомнил чинные картинки в шемаверском храме.
"Так я и думал, - усмехнулся он, - там страна ложных имен, здесь
страна ложных отчетов..." Потом он прошел сквозь городские
ворота в Верхний город и попал совершенно в другой мир,
построенный сообразно плану и прекрасный, как тысяча богов:
стены цехов высятся, отягощенные каменными плодами, золотые
яблоки свисают с деревьев, ворота управ в предписанном узорочье:
шелестят на стенах деревья, бегут ручьи, солнце улыбается
идолам.
   А на улицах каждому раздают бесплатно всякую еду: мясо, вино, и
пироги, круглые, как небо, и квадратные, как земля - поминки по
экзарху.
   Ничего не жгли с государем, все раздавали народу, ибо разве
государь и народ не едины? А раздавали впятеро против обычного.
Почему?
   А вот почему :
   - Как на небе, так и на земле. Чем больше богов - тем
изобильней. Так и с правителями: был один смертный бог, стало
впятеро больше.
   Ванвейлен дошел до управы наместника, изукрашенной малахитом и
яшмой, и увидел, что десять ее сторон одинаковы, как десять
месяцев, а триста пятьдесят восемь окон не похожи одно на
другое, как не похож день на день.
   На площади перед управой лежало озеро, Серединный Океан, и в нем
виднелось сразу два дна: узорные мраморные плиты и голубое небо
с облаками.
   На площади шла потеха: покойника накормили, теперь полагалось
его рассмешить; люди ходили по воздуху на веревке, и накрывались
ушами, как лопухом, бегали медведи и львы, ручные, как в яшмовом
веке, и спустились с неба боги, которые есть не что иное, как
слова справедливых постановлений.
   Улицы были запружены народом. Люди были веселы и безоружны. Еше
было полно конников и варваров со значками Баршарга. Варвары
были веселы и вооружены. А в распахнутых воротах управы стоял
каменный государь Иршахчан, ростом со статую Свободы, и смотрел
вниз. Ванвейлен поднял голову и стал глядеть на государя с
головой мангусты.
   - Что ты хочешь сказать, - разозлился Ванвейлен, - что империя -
худший государственный строй, не считая всех прочих?
   Ему стало страшно. "Если в это готов поверить я, - подумал он, -
то какой же спрос с Арфарры?"
   Крик в толпе, казалось, утроился, - Ванвейлен понял, что это
приветствовали аравана Баршарга. "Это чиновник, - подумал
Ванвейлен, - чиновник, как Арфарра, и то, что он обещает -
демагогия." Но у революции есть забавное свойство - превращать
демагогию в реальность. Особенно если тому способствует небо и
его посланцы.
   Ванвейлен нащупал в рукаве рукоять пистолета. "Сейчас он пройдет
мимо меня, - подумал он. Потом - взойдет по лестнице управы.
Потом - пойдет по наружной галерее. Потом я застрелю его, и он,
наверное, упадет прямо вниз, к статуе Иршахчана. В наружной
галерее он уже будет без телохранителей, и в этом безумном крике
никто не услышит выстрела. Ванвейлен нервно облизнул губы. "Все
воспримут это как знамение", - с ужасом подумал он.
   - Идиот, - сказал он себе, - идиот Бредшо! Историю здешнюю
переделывать захотел. Надеется: памятник Иршахчану снесут, а ему
поставят. А психологию он тоже переделает? Этот мир пропах
Иршахчаном. Заведут здесь космодром и демократию, а как заведут,
- найдется охотник объяснить народу всю правду про иностранных
эксплуататоров, которые нефть - выкачивают, уран забирают, а
взамен приносят чуждое народному духу. И окажемся мы, впридачу
ко всем нынешним диктатурам, нос к носу с какой-нибудь
нововейской империей, восстановившей справедливость в масштабе
планеты и теперь порывающейся восстановить ее в масштабе
Галактики...
   Толпа с ревом колыхнулась вперед, ловя зерно и медные монеты, -
Араван Баршарг проходил мимо. Рядом с Ванвейленом он поднял руки
и оборотился, улыбаясь. Ванвейлен побледнел: на него глядел
Марбод Кукушонок.
   То есть, конечно, не совсем Кукушонок. Баршарг был лет на
пятнадцать старше, и волосы были рыжие, и выражение лица было
другое, настолько другое, что три дня назад, при встрече,
Ванвейлен не поразился сходству. Другое, ибо араван Баршарг, без
сомнения, никогда бы не устроил жертвенного костра из оружия,
захваченного в битве, дабы не отдавать этого оружия своему
начальнику, - а Марбод Кукушонок, без сомнения, никогда бы не
стал на черном рынке торговать зерном в обороняемом им городе.
Но схожи они были несомненно. Действительно, род Белых Кречетов.

   Араван Баршарг уже шел по наружной галерее, высоко и далеко,
махая руками. Ванвейлен разжал руку с пистолетом.
   - Ты чего не кричишь?! Кричи - государев потомок! - сказал рядом
кто-то.
   "Боже мой! - подумал Ванвейлен. - Ведь Иршахчан - тоже из рода
Кречетов..."
   Баршарг исчез меж колонн. Огромные узорные ворота управы стали
тихо-тихо закрываться.
   - Ур-ра аравану Баршаргу, - вместе с другими закричал Клайд
Ванвейлен.
   Через полчаса Ванвейлен стоял у девятых, малых ворот управы.
   - Меня прислали из усадьбы господина Даттама, - сказал он,
показывая жетон. Мне очень надо видеть его секретаря.
   Стражник усмехнулся и подобрался: жетон-то у человека был, но -
ни правильных слов, ни курьерского знака.
   - А кто тебя прислал? - облизнувшись, спросил он.
   Ванвейлен подумал и сказал:
   - Янни, дочка наместника.
   - А, - заколебался стражник, - а мне-то что с того?
   Ванвейлен задумался и полез в рукав.
   - А правду говорят, - сказал стражник, что бумажных денег скоро
не будет?
   Ванвейлен вытащил из рукава серебряный "омень".
   Стражник выразительно закрыл глаза.
   Через двадцать минут Ванвейлен разыскал одного из секретарей
Даттама. Тот очень удивился.
   - Мне надо поговорить с членами совета.
   Секретарь улыбнулся.
   - Там, видите ли, обсуждают важные дела, господин Ванвейлен.
Подождите.
   - Несомненно, - сказал Ванвейлен. - Там обсуждают очень важные
дела. Я, однако, боюсь, что о самом важном деле араван Баршарг
забудет доложить сегодня совету. И я бы хотел исправить его
оплошность.
   Секретарь покачал головой.
   - Тогда позовите господина Даттама.
   Секретарь прошел через ряды стражи и вернулся с отказом.
   Ванвейлен кивнул и пошел назад. Прошел две комнаты - свернул в
пустую анфиладу, пробежал через парадный кабинет наместника,
стал щупать угол... Ему повезло: пять лет назад к планировке
дворца приложил руку Арфарра, и тайный ход в серединную залу из
кабинета наместника начинался там же, где и в Ламассе.
   ***
   Пятеро наследников собрались в центральной зале обсудить
последнюю волю экзарха и последний указ государыни Касии. Указ
сулил Варнарайну власть законного государя, справедливых
чиновников и законы Иршахчана.
   Баршарг вошел в зал заседаний последним, - четверо опекунов
поспешно встали, кланяясь ему. Маленького государя в зале не
было, мальчик, наверное, где-то спал или играл с шариком.
   Наместник Рехетта начал разговор с упрека:
   - Вы поторопились разделить государственные земли, даже не
посоветовавшись с нами!
   Баршарг ответил:
   - У людей не должно быть пути назад. Если бедняк захватил земли
империи, а богач нарушил ее законы - ни один из них не изменит
нам.
   Баршарг смял бумагу с государевым указом и оглядел членов
совета.
   - Господа! Мы все в прошлом не очень-то любили друг друга, но
теперь наша единственная возможность уцелеть - это быть заодно,
как пять пальцев в одном кулаке! Господин Рехетта! Государыня
Касия не признает ни бывшего повстанца во главе провинции, ни
нынешнего посада Небесных Кузнецов.
   Господин настоятель! Начальники цехов не потерпят храмовых
мастерских, а дворцовые чиновники не потерпят знаний храма!
   Господин Арфарра! Новый первый министр никогда не забудет, что в
своем докладе государю вы назвали его проказой, поразившей кости
государства!
   Господин Даттам! Вы самый богатый человек империи! Надо ли
напоминать вам, что в империи чиновник дает богачу обрасти
жирком только для того, чтоб затем ловчее отобрать отобранное?
   Араван замолчал и оглядел собравшихся.
   Некогда огромные зеленые глаза Рехетты совершенно утонули в
красных шелушащихся веках, двойной подбородок заплыл кружевами.
Скосив глазки, бывший пророк глядел в витражные раздвинутые
двери. За витражами шла вокруг третьего этажа управы мраморная
галерея, полукругом охватывая внешний двор. Там, в центре двора,
стоял жертвенник со статуей Иршахчана, и плечи государя были
вровень с галереей. Мальчишка-скоморох, взобравшись по уступам,
дергал государя с головой мангусты за каменные кисточки на ушах.
Снизу бойко гоготали всадники из стражи аравана Баршарга:
карнавал сегодня перехлестнулся через каменные стены управы.
   Настоятель храма сидел неподвижно, спиной к раскрытым витражам,
и не обращал внимания на хохот телохранителей. "Ничего, -
подумал Баршарг, - теперь у меня найдется управа на храм и его
огненное зелье."
   Арфарра, тощий и бледный, полузакрыл глаза, и на лбу у него
выступили крошечные капельки крови, как всегда, когда он
волновался.
   Господин Даттам тоже сидел не шевелясь, и, верно, в последний
раз подсчитывал: сколько он выиграет на том, чтоб не кормить
дворцовую свору, сколько проиграет, - потеряв кое-какие торговые
связи.
   Араван сожалел, что не смог переговорить с этими двумя раньше.
Возможно, он мог бы незаметно расспросить их о чужеземцах. Люди
со звезд могли утаить от Арфарры свое происхождение, но не свои
убеждения.
   В конце концов, ничто, кроме здравого смысла, не мешало словам
человека со звезд быть правдой. Араван Баршарг не имел пока
права поступить так, как если бы слова были правдой - но
надеяться-то он на это мог.
   - Законы империи, - продолжал араван, - натравливали бедняков на
богачей, чтоб богачи не отобрали власть у чиновников. Теперь
бедняка и богача должна объединить ненависть к прежним законам.
Принципы управления заставляли местных чиновников шпионить друг
за другом. Теперь у нас общий враг - чиновник столицы. Между
нами и империей не может быть мира. Это все.
   Араван сел. Секретарь в углу доскрипел пером и замер. Порыв
ветра донес заливистый хохот стражников, и запах жареного
жертвенного мяса смешался с ароматом "мира и спокойствия".
Настоятель недовольно потянул за кисточку, створки витража
схлопнулись и засияли заколдованными хрустальными цветами. С
высоких мраморных стен на аравана укоризненно глянули мудрые
чиновники. Чиновники в малахитовых кафтанах мерили зерно,
которое несли им в кувшинах улыбающиеся крестьяне, и выдавали
взамен без меры справедливость и спокойствие. Всякий горазд
сменять кувшин - на кафтан, но только чиновник умеет сменять
кувшин - на справедливость. Улыбающиеся крестьяне водили
хороводы средь праземовых и яшмовых полей. Золотое зеркальное
солнце, ощетинившись лучами, катилось по потолку с улыбкой
Иршахчана.
   Розовый, тонкий, как девушка, секретарь скользнул к Даттаму и
тихо зашептал ему что-то на ухо. До аравана долетело: "Требует,
чтоб вы вышли... сию же минуту". Глаза Даттама бешено сузились,
и он что-то прошипел секретарю. Тот испуганно сгинул.
   Наместник Рехетта грузно заворочался в кресле, но так и не
встал, а только выудил из рукава платочек и промокнул широкий
лоб. Зеленые его глазки забегали по сторонам и наконец уперлись
в жертвенник судье Бужве. Отдуваясь, Рехетта заговорил:
   - Здесь много было сказано о выгоде и мало - о справедливости.
Двенадцать лет назад мы поднялись, чтобы уничтожить слово
"выгода". Я старый человек. Я скоро умру, и когда я предстану
перед судьей Бужвой, он накажет меня, если я не успею сделать
то, что начал двенадцать лет назад. Два месяца назад экзарх
Харсома велел схватить моего секретаря. Харсома решил, что мой
секретарь - шпион го