аме Виноградного Лу.
   Когда король ушел, один из придворных, старый Цеб Нахта,
согнулся, будто для того, чтобы расправить ковер, и украдкой
поднял из его складок желтую яшмовую печать. Он один заметил,
как печать выпала из руки короля, когда тот выскочил из зеркала.
Подобрал и покачал головой. До чего дошло дело: король просил у
кого-то не меч, не коня, не женщину, на худой конец, а Печать...


   * * *

   Хаммар Кобчик, начальник тайной стражи, был кровником Белых
Кречетов, - говорят, поэтому король его и выбрал. Утром Хаммар
Кобчик был очень доволен, что Арфарра-советник приказал
Кукушонка не арестовывать, потому что кровника не арестовывают.
Сейчас он был очень зол, что Кукушонок отбился и пропал.
   Через два часа он явился к заморским торговцам на постоялый двор
и сказал:
   - По закону о прерванном поединке любой вассал из рода Кречетов
может вас рубить. Через два дня, однако, начинается золотое
перемирие. Но эти два дня желающих будет много. Вольно ж вам
было вмешиваться.
   Хаммар вглядывался в Бредшо: тот был чуть пьян, растерян,
напуган поединком с сильнейшим мечом страны и, увы, нисколько не
походил на колдуна. Да, прав был король, строжайше приказав
чтобы не было завтра этой мокрой курицы на суде.
   - Вольно же вам было вмешиваться, - упрекнул торговца Хаммар.
   - Я и не хотел, - пожаловался Бредшо. - Но что еще мне было
делать, услышав, как этот мерзавец пытает мальчишку?
   - В десяти часах езды отсюда, - сказал Хаммар, - храм Золотого
Государя. Припадете к алтарю, попросите убежища, через три дня
вернетесь.
   Бредшо доскакал до убежища на рассвете по священной дороге от
Золотого Храма до Мертвого города. Дорога была великолепна -
единственное сохранившееся строение империи, памятник порядку,
вознесшийся на цоколе в сто двадцать километров. По всей стране
"десять часов езды" давно означали путь втрое меньший и лишь тут
меры времени и расстояния соответствовали языку богов. Это-то и
подвело землян: мощный передатчик с корабля Бредшо слышал, а его
собственный пищал только на пятьдесят километров.
   Едва Кобчик и Бредшо уехали, к постоялому двору стали собираться
горожане, кто с оружием, а кто с ухватом и вилами, начали жечь
костры и спорить, кто храбрее из чужеземцев: тот, который
застрелил птицу или который не побоялся сразиться с самим
Кукушонком. И сошлись на том, что надо пойти к замку Кречетов и
сжечь там чучело человека, покусившегося на государя, потому
что, надо сказать, народ всегда называл короля государем, хотя
это и было неправильно.

   * * *

   А Хаммар Кобчик, закутанный по брови в синий плащ с капюшоном,
подъехал тем временем к замку Ятунов в Мертвом Городе.
   Главе рода Белых Кречетов было девяносто три зимы, он жил, как
живой мертвец, в одном из восточных замков, и никто его не видел
и не слышал. Сын его помер в бою, а наследником рода был Киссур
Кречет, старший брат Марбода Кукушонка. Киссур был человек
рассудительный и домосед, рассердить его было нелегко, а
одолеть, рассердив, было еще трудней. Все знали, что ему было
трудно убить человека, особенно если за убийство надо было
платить большую виру.
   Брата своего Киссур боготворил. Когда зимой тот стал королевским
дружинником, старая женщина дала Киссуру серебряный топор и
велела срубить Марбодово родимое дерево во дворе замка. Киссур
бросил топор в реку и проплакал три дня, а старая женщина
сказала: "Ты отказался отрубить гнилую ветвь тогда, когда это
принесло бы роду честь - теперь тебе придется рубить ее тогда,
когда это принесет роду бесчестье".
   Итак, Хаммар Кобчик, закутанный, въехал во двор замка. Вокруг
царила суета: о Марбоде уже все знали. Хаммар Кобчик попросил
скорее воды, словно умирает от жажды. Ему принесли воду, и он
стал жадно пить.
   Хаммар Кобчик был человек предусмотрительный, и, хотя на гостя,
кровник он или нет, нападать нельзя, кто его знает, что нельзя и
что можно в такую ночь. А на того, кто выпьет или поест в доме,
не нападет уже никто. Вот Хаммар Кобчик выпил поскорее чарку и
сбросил плащ. Тут его многие признали, и Кобчик понял, что пил
он чарку не зря.
   Киссур Белый Кречет принял Хаммара Кобчика в серединной зале
замка, и усадил его на скамью, полую, чтоб было видно, что
скамья без засады.
   Кобчик сказал:
   - Завтра над Марбодом Белым Кречетом будет королевский суд.
   - В чем же его обвиняют? - спросил старший брат.
   - В похищении и истязании человека - раз. В злоумышлении на храм
- два. В покушении на государя - три.
   Киссур Белый Кречет вздрогнул. На государя!
   Дело в том, что в стране было два рода законов. Судили по
обычаю, а когда обычаев не было, судили по законам Золотого
Государя. Марбод Кукушонок дрался с королем, по обычаю это был
просто поединок и в этом поединке никто не пострадал. Вот если
бы Марбод короля убил или покалечил, - тогда другое дело, тогда
он платил бы виру втрое больше, чем за убийство самого знатного
человека. А по законам Золотого Государя за покушение на
государя смертная казнь полагалась и злоумышленнику, и роду его,
и саду, и дому, и прочему имуществу.
   Тут Киссур улыбнулся и сказал:
   - Это дело темное и странное. Все говорят, что меч моего брата
сломался из-за колдовства Арфарры-советника, и король вел себя
при этом очень плохо.
   Хаммар улыбнулся и подумал: "Хорошо, что Сайлас Бредшо уехал и
не будет завтра на суде, потому что он совсем не походит на
колдуна. А о Клайде Ванвейлене, который будет вместо него, всем
ясно, что он колдун, потому что иначе он не посмел бы стрелять в
птицу". А вслух Хаммар сказал:
   - Две недели назад в Золотом Улье была подписана бумага: -
пусть-де на Весеннем Совете король принесет вассальную клятву
Кречетам. Глупая бумага! Если вы, однако, откажетесь от прав на
Мертвый Город, то речи о покушении на государя завтра не будет.
   Тут Киссур Кречет поглядел вокруг, на серединную залу и широкий
двор за цветными стеклами.
   Замок был еще молодой и незаконнорожденный, и во дворе стояло за
серебряной решеткой родильное деревце Марбода.
   И Киссур подумал, что теперь из-за Кукушонка и замок снесут, и
земли отберут, и сам Киссур станет изгнанником. А Киссур был
человек домовитый, продавал Даттаму много шерсти.
   А Хаммар Кобчик поглядел на деревце по дворе вслед за Киссуром,
улыбнулся и сказал:
   - А наверное, старая женщина предсказала правильно.
   Это он говорил к тому, что если срубить родильное дерево и
отказаться от Марбода, то завтра объявят вне закона одного
Кукушонка, а род тут будет не при чем.
   Киссур Ятун поглядел на Хаммара Кобчика и подумал: "Арфарра
послал ко мне моего кровника нарочно, чтобы я с ним не
согласился". Улыбнулся и сказал:
   - Брат мой знал, что, если бы сегодня он явился в замок, я бы
никогда его не отдал и не выгнал. Он, однако, пропал, не желая
стеснять моего решения. Так могу ли я отказаться от брата? -
Помолчал и добавил: - Посмотрим, что решит суд.
   Все одобрили это решение, потому что уклониться от суда, -
ничуть не лучше, чем уклониться от поединка. Другое дело - не
подчиняться решению суда.

   * * *

   Король вернулся из храма в ужасе. Пришел в комнату с круглыми и
квадратными богами; советник там так и сидел. Он все видел в
зеркале.
   Советник сказал: "Это только одна из душ". И что же? Марбод был
жив, а родовой его меч - перешиблен после того, как король
разбил шар.
   Без колдовства это было сделать нельзя; по рассказам очевидцев,
торговец дрался много хуже Марбода. Марбод рубил и сплеча, и
сбоку, и крест-накрест, и "зимней ромашкой", и "тремя крестами",
и "дубовым листом" - забавлялся, а последний его прием - "блеск
росы в лунную ночь" - никогда его еще не подводил.
   Чужеземец поклялся, что его меч - без колдовства. Приходилось
верить. Бывают обманщики, выдающие себя за колдунов, но не
бывает колдунов, отрицающих свою силу.
   Да! Много душ у человека, все сразу не извести, и в короле
сейчас тоже спорили две души; одна сожалела, что Марбод остался
в живых, а другая сожалела, что король запятнал свою честь
чародейством.
   - Марбод Кукушонок, - сказал Арфарра-советник, - это язва на
теле королевства. Завтра Кречеты могут выбирать: или отказаться
от Кукушонка, или отказаться от прав на Мертвый Город, или
остаться вне закона.
   Плечо короля ныло и пахло травяным настоем, и если бы не щит
Хаммара Кобчика...
   - Марбод Кукушонок, - сказал король, - швырнул в меня настоящей
секирой, а я хотел убить его колдовством. Где была моя честь!
   - Короли, - насмешливо сказал советник, - заботятся о своей
чести, а государи - заботятся о государстве. И честь ваша,
конечно, требует, чтобы о сегодняшнем поединке и завтрашнем суде
не пели плохой песни, а интересы государства требуют, чтоб
государей не стреляли, как перепелок на охоте.
   Узлы и круги! Ползли по стенам разноцветные узлы и круги;
никакие это не боги, а те узлы и удавки, которыми вяжут души и
лихорадки. Ибо о богах неизвестно, существуют они или нет, а
колдуны существуют точно, и предвидят будущее, и советник
предвидел и связал хрустальным шаром - самым простым из узлов...

   Король сощурился:
   - А знаете, о чем сегодня говорил с моей матерью господин
Даттам? О том, что экзарх Варнарайна, Харсома, сватается к моей
сестре.
   Советник чуть вздрогнул. Кому неизвестно, что экзарх Харсома,
после пятнадцати лет дружбы, велел сжечь советника с домом и
домочадцами? Советник натянуто улыбнулся и сказал:
   - Воля государя - закон.
   - Что значит, - закон?
   - Когда воля государя является законом, государство становится
всемогущим.
   - Ах, советник, советник! Вы всегда твердите приятные вещи, и
позавчера вы принесли мне этот кодекс Золотого Государя, где
сказано, что во всемогущем государстве нет ни бедных, склонных к
бунтам, ни богатых, склонных к своеволию.
   Но вчера вы говорили в городской ратуше, и сказали, что
всемогущее государство, - это то, которое охраняет имущество
людей и их свободу. Согласитесь, что это не очень-то похоже на
кодекс Золотого Государя! И как же это вы хотите сделать меня
всемогущим, если вы отнимаете у меня даже ту власть, которую я
имею досыта?
   - В ратуше я говорил с народом. Народу надо лгать.
   - А кто мне поручится, что вы лжете народу, а не своему королю?
А, советник?
   Король схватил Арфарру за плечи. Плечи у советника были узкие,
даже несмотря на кольчугу, - у покойной жены были такие плечи.
Интересно, правду ли говорят, будто советник ничего не может
поделать в женщине? Слабак... Вошь... Пятнадцатилетний мальчишка
рассечет тебя от уха и до копчика... Но - колдун...
   - Ничего у тебя не получится, - сказал Варай Алом, - душа у
моего народа другая. И земли здесь другие. Каналов на них нет,
как в империи. А нет каналов - нет и чиновников. Здесь все
развалилось еще до нашего завоевания... Не из-за одних же
государей?
   - Да, - сказал Арфарра, - из-за одних государей. У имен есть
залоги, как у глаголов. Государь - активный залог, государство -
пассивный. Каков государь, таково и государство. Оно воскресает
с сильным государем и умирает со слабым. Ишевик, Золотой
Государь, был последним великим государем прошлой династии. Он
был сильным государем, и государство было сильным. А потом на
троне сменяли друг друга малолетние и слабые, и государство
стало малолетним и слабым. Сильное государство защищает жизнь и
имущество среднего человека. В слабом государстве средний
человек отдает жизнь и имущество сильному. Одни делают это, чтоб
избегнуть насилия, другие - чтоб безнаказанно его творить.
Средний человек не ценит свободу, он защищает ее только тогда,
когда это выгодно. Он низок в бедности и благороден в достатке.
Государство должно защищать его, чтобы позволить ему быть
благородным.
   Голос Арфарры был монотонен, словно советник не рассуждал, а
читал заклинания, и душа короля волновалась и стыла, как от
близости мертвых, хотя из слов Арфарры нельзя было сложить
песню, как из путешествия во владения Золотого мертвеца...
   - Смуты военные и финансовые сотрясали империю, и императоры,
назначая чиновников, впали в две ошибки. Из-за нужд обороны они
поручили одному чиновнику все обязанности: и ведение войны, и
суд, и сбор налогов.
   Сильный император воюет сам, слабый император получает войну
другому. Сильный император рассредоточивает власть между многими
чиновниками. Слабый император отдает власть в руки одного
чиновника. При сильном императоре чиновники шпионят друг за
другом, - это называется разделение властей. При слабом
императоре чиновники враждуют с императором, это называется -
разрушение государства. При сильном императоре чиновников каждые
четыре года перемещают с места на место, при слабом императоре
чиновники передают свои должности детям.
   В те годы из-за расстройства финансов правительство перестало
платить жалованье деньгами, а стало выдавать его натурой.
Получалось, что не государство платило чиновнику, а чиновник
содержал государство; из исполнителя закона чиновник стал
собственником закона и хотел передать собственность по
наследству. Когда в государство явились аломы, они пришли не
уничтожить, а спасти. Два брата, Ятун и Амар, помогли последнему
государю прошлой династии справиться с бунтовщиками и ворами. И
сын Амара, Иршахчан, был сильным государем и воскресил империю,
а сыну Ятуна было два года, когда он взошел на трон, и
четырнадцать, когда он умер, а после него власть захватила его
тетка, алчная и слабая. Никто не отменял государства в
Варнарайне - оно расточилось частным путем. Короли осыпали
распоясавшихся чиновников подарками и землями, чтобы те
чувствовали личную государеву милость и платили личной
верностью. Они забыли, что государь ко всем подданным должен
относиться одинаково. Чтобы привязать их к себе, они стали
освобождать в обмен на клятву в личной верности поместья от
налога и королевского суда, потому что сборщики налогов и в
самом деле стали грабителями. Каждый держатель поместья до сих
пор просит у короля подтверждения милостей, и он даже не
подозревает, что в утверждении может быть и отказано.
   Слова Арфарры - узлы и круги, и по стенам - узлы и круги, и из
курильниц... Вздор! Образ бога - зверь, а не квадрат, и у
Золотого Государя - морда мангусты.
   - Душно!
   Король распахнул окно и глянул вниз.
   Там въезжал во двор Хаммар Кобчик, и с ним - десятилетний
мальчик, сын Киссура Ятуна, племянник Кукушонка. Значит, Марбода
не арестовали, и род Кречетов отдал за него в заложники, по
закону, одного из родичей. Челядь Кречетов задиралась с
королевскими слугами: наверняка сейчас кого-то покалечат.
   О, предки и первый Алом, найденный в ивовой золотой корзинке!
Почему пощадил ты этот род, не расточил расточивших власть...
   Люди внизу кричали, размахивали головнями. Узлы им были ни к
чему; какая разница, двойной или тройной узел рубить мечом?
   Хитрил советник, хитрил! Забыл он сказать, что земли раздавали
не из милости, а за военную службу, что это честь - погибнуть на
глазах короля, и позор - пережить господина, что лишь безумие
верных спасло королей, когда великий государь Иршахчан полез в
Горный Варнарайн, восстанавливая государство.
   Советник подошел к окну, зябко кутаясь в синий бархатный плащ,
шитый золотыми листьями, поглядел вниз и улыбнулся.
   - Ваши верные, - сказал он. - Королевская опора. Защищают короля
от чужих верных. Взгляните - со всех сторон рвы с водой, и
десять сторожевых башен, и тысячи стрел целятся в подступы... Но
что это? Почему у замка, словно у преисподней, тройное кольцо
стен? Почему превращены в бойницы окна дворца? Чтобы защищаться
от собственных верных, когда они взбунтуются! А разве, бунтуя,
они требуют свободы? Нет, им довольно своеволия! За триста лет
непокорства они не догадались испросить законов, гарантирующих
их права! О нет, они бунтовали так: если король не вел их
слишком долго на противника и если король хотел их вести на
противника слишком сильного.
   Государь!
   Прекратив самоуправство, вы восстановите право, прекратив
своеволие, возродите свободу.
   Король вглядывался в лунную ночь.
   Люди с хохлатыми алебардами прохаживались по стенам, разделявшим
двор. На одной из стен сохранился кусок сада, - непременной
принадлежности вейских управ. Соснам в саду было уже двести лет,
в каменном пруду, некогда именуемом "Серединным океаном",
квакали лягушки, и под самой стеной, там, где когда-то первый
человек провинции сеял жареное зерно в первую борозду провинции,
начинались огороды замковых слуг.
   Король отвернулся от окна и увидел, что Арфарра совсем продрог.
   - А каков, вы говорили, советник, парк в Небесном Городе?
   - Восемь тысяч государевых шагов.
   - У потомков Амара сады - больше моих поместий, - скривившись,
проговорил Варай Алом. - А империя опять прогнила, иначе бы не
вышвыривала таких слуг, как вы. Оскорбление государя!
   Король захлопнул окно так, что с рамы полетела золотая чешуя, и
закричал:
   - Я не хочу быть государем Варнарайна! Я стану государем
Великого Света! В мире может быть только один государь! И мои
воины, с которыми вы хотите меня поссорить, не помешают мне, а
помогут! А править - править мне поможете вы, потому что вы
правы: нет смысла завоевать империю, чтобы раздать ее в лен. -
Король внезапно остановился и засмеялся: - Клянусь божьим зобом!
В эту ночь придется выбирать не только Кречетам, но и вам,
советник! Где гороскоп, который вы мне обещали? Вы уж месяц, как
его составили, а все молчите о лучшем дне для следующей войны.
   Советник сидел неподвижно, только на лбу выступили капельки
крови - это с ним бывало от чрезмерного волнения.
   - Гороскоп не окончен, - оправдываясь, проговорил он.
   - Берегитесь, советник, - сказал король. - Это женские басни,
что чародеи предсказывают будущее. Они делают его. Если вы
хотите, чтобы я завтра покончил с Марбодом, вы должны забыть,
что вы - подданный империи, вы должны помнить, что вы - слуга
короля.

   * * *

   Как известно, в мире живут два клана людей: живые и покойники.
Покойникам полагается спать днем, когда солнце выходит из-под
земли. Живым же - ночью, когда солнце заплывает под землю. Этой
ночью, однако, многие живые спали плохо или не спали вовсе.
   К замку Белых Кречетов пришла городская чернь и сожгла перед ним
чучело Кукушонка. Киссур Ятун, однако, не велел их гнать, а
надел свою лучшую одежду, оседлал любимого коня, завернулся
сверху суконной епанчой и поехал с тремя людьми искать
какого-нибудь места, где встречаются боги и люди.
   И действительно, нашли через час постороннего: сидит мужик на
берегу реки, недалеко от Арфарровой дамбы, ловит рыбу и свистит
в желудевую свистульку, а на ногах у него, что называется,
башмаки без подошвы и без голенища, а куртка - внучка накидки и
правнучка плаща.
   Стали спрашивать о роде и племени, - действительно, ни роду, ни
племени - посторонний.
   Тут Киссур и знатные господа отняли у постороннего желудевую
свистульку, сели с ним рядом на берегу в шитых плащах и
рассказали обо всем. Киссур хотел вести его к старой женщине,
чтобы гадать, кинул ему соболий кафтан. Тут бродяга развязал
веревочку на своей куртке, а куртка держалась только веревочкой
и развалилась. Киссур ужаснулся про себя и спросил:
   - Что у тебя с левой рукой?
   Посторонний говорит:
   - А раздавило, когда строили Арфарре дамбу. Лекарь сказал: либо
я тебе руку отниму, либо ты весь сдохнешь.
   Тут Киссур Ятун лег на землю и стал плакать, потому что бог ему,
значит, велит отречься от Марбода, как постороннему этому - от
руки.
   Спутники же его очень удивлялись, чего это Киссур Ятун
разговаривает со старым пнем у реки, пока Киссур им все не
пересказал.

   * * *

   Даттам так рано прогнал храмовую плясунью, что девица обиделась:

   - В прошлом году, - сказала она, - только моя пляска исцелила
засуху. Много ли равных мне даже в империи?
   - В империи, - усмехнулся Даттам, - засуху умеет прекращать
каждый брюхоногий чиновник.
   Подарил, впро