л Арфарра, и Ванвейлен понурил голову.

   * * *

   Киссур Ятун, старший брат Марбода, вышел к Ванвейлену во двор с
поклоном. Оба расцеловались. Всем было известно, что советник
Ванвейлен был у Арфарры, как говорится, "куда глаз - туда и
зрачок", но благородный противник лучше низкого друга, а только
человек благородного происхождения мог поступить так, как
Ванвейлен.
   Киссур Ятун повел гостя в покой брата, а Неревена отослали на
кухню.
   - Зачем вы водитесь с этим маленьким шпионом? - упрекнул
советника Киссур Ятун.
   Ванвейлен озадаченно вздрогнул:
   - Откуда вы взяли, что он - шпион? Чей?
   - По-вашему, юноша такого росточка и происхождения может быть
порядочным?
   Ванвейлен понурил голову. Неревен и в самом деле ходил за ним,
как привязанный. Ванвейлен думал, что делается это по приказанию
Арфарры - но даже и это готов был Арфарре простить.
   Сеньоры в серединной зале не замолчали, конечно, при виде
Ванвейлена - знатные господа тайн не имеют, - а продолжали
громко обсуждать завтрашнюю петицию. Махуд Коротконосый
настаивал, чтоб пункт, запрещавший горожанкам иметь в приданом
золотые украшения, был перенесен с десятого на восьмое место.
"Да, - подумал Ванвейлен, - яйцо не станет квадратным", и
спросил Махуда:
   - А что городское прошение? Как вы к нему относитесь?
   - Я бы сказал, - ответил Махуд, - что в нем есть дельные мысли.
Вот, например, запретить рыцарям торговать... Все погибнет, если
то, что выгодно, станет еще и почетно.
   Марбод Кукушонок в горнице был один: лежал среди атласных
подушек и рассеянно крутил свиток с послезавтрашним прошением.
Ванвейлен заметил в полутьме, на низком столике, еще книги, и
среди них - хорошо знакомый свод законов Золотого Государя, и
подумал, что Кукушонок все-таки изменился.
   "А я - еще больше", - подумал Ванвейлен.
   - А что, - спросил Кукушонок, - правда ли, что вы рассорились с
обвинителем Ойвеном?
   "Рассорились - это мягко сказано," - подумал Ванвейлен. Четыре
дня назад у входа в ратушу некто в зеленом пытался пырнуть
Ойвена кинжалом: тот выбежал на улицу в разорванных одеждах,
громко крича. Тут же вокруг закрутился народ, а из народа сама
собой возникла маленькая личная охрана, из всего этого стало
возникать городское постановление, что-де гражданину Ойвену
надобно иметь известное число телохранителей. Арфарра почуял
неладное, послал Ванвейлена, Ванвейлен - сыщика Доня.
   Некто в зеленом был разыскан, и покушение вышло - фиктивным;
Ойвен боялся, впрочем, дождаться настоящего. Ванвейлен мягко, но
ненавязчиво сумел убедить Ойвена, что нынче и так много армий,
не надо создавать свою собственную, что для его охраны хватит и
боевых монахов... Гражданин обвинитель поморгал колючими
глазками и согласился: при том так как-то вышло, что это не
советник Арфарра, а советник Ванвейлен ему не доверяет.
   - Правда ли, - отвечал Ванвейлен, что вы по-прежнему в ссоре с
Лухом Медведем?
   Лух Медведь был молодой рыцарь, который с весны взъелся на
Кукушонка, - однако ж подписал прошение.
   Оба помолчали. Ванвейлен смотрел на руки Кукушонка - сильные, с
длинными цепкими пальцами, с зеленым нефритовым кольцом. Волка
кормит пасть, воина - руки. Ванвейлен смутился и отвел глаза.
   - А чем, - спросил мягко Кукушонок, - вам, советник, не нравится
наше прошение?
   Ванвейлен усмехнулся:
   - Этот вопрос обсуждался уже и будет обсуждаться завтра.
   - А что бы вы из него убрали и что добавили?
   - В нем ни убавить, ни прибавить, - сказал Ванвейлен. - Волков
не обучишь вегетарианству...
   - Да, - сказал Марбод Кукушонок. - Вижу я, вы теперь с другими
лазите за Ятуновым мечом.
   Ванвейлен вздрогнул. Откуда он узнал? Потом понял, что Кукушонок
просто - вспоминал, и успокоился.
   - Да, - проговорил Марбод Кукушонок, - Белый Эльсил сказал мне:
"Придет день, и ты раскаешься, что этот человек жив". Я, однако,
не раскаиваюсь. Тут он снял с руки кольцо и протянул его
Ванвейлену, а Ванвейлен улыбнулся и протянул свое.
   Больше они ни о чем не говорили. Потом Кукушонок попросил помочь
ему встать, и они вместе вышли во двор замка, где недавно
растаял красный снег, и поцеловались на прощание.
   Когда Кукушонок вернулся обратно в свои комнаты, у его постели
сидел пожилой адвокат и мешал железным прутом в жаровне. Он
слышал весь разговор.
   - Ну, - сказал адвокат, - и зачем его было звать? Это же
маленький советник Арфарра...
   - Когда, - сказал Кукушонок, - Алом вызвал на поединок Пернатого
Вея, всем было известно, что Вея можно поразить лишь его
собственным копьем. И Алом попросил перед боем поменяться
копьями, а Пернатый Вей не посмел отказать, ибо был человеком
благородным. Господин Ванвейлен - благородный человек, и, если
бы что-то знал, - предложил бы. И что, однако, он так на мои
руки глядел? А если, - осклабясь, прибавил Кукушонок, - он
человек неблагородный, он, по крайней мере пойдет и донесет
Арфарре о моем нездоровье и речах Махуда...
   Кукушонок отодвинул в сторону прошение, как вещь совершенно
ненужную, и вместе сел с адвокатом над бумагами.

   * * *

   А королевский советник Ванвейлен поехал от замка Ятунов на
Песчаный Лог, что в Мертвом Городе. Там, под самыми городскими
стенами, освящали новую - и первую - городскую больницу для
бедных. Собралась вся городская верхушка, были советник Арфарра
и господин Даттам.
   Погадали на прутьях, и гадание вышло очень хорошим; потом прутья
собрали в связку и отдали бургомистру; бургомистр напомнил, что
прутья легко переломать поодиночке и нельзя сломать в связке, и
советник Арфарра и господин Даттам перевили руки и выпили за
прутья, которые нельзя сломать в связке. Люди глядели и
радовались.
   - Хорошо, что обвинителя Ойвена нет, - сказал один цеховик
другому. Это же как злой дух при советнике Арфарре!
   Был ли обвинитель Ойвен злым духом при советнике - неизвестно.
Но вот что он кричал на улицах, что люди из цехов скупают все
земли, а беднякам нечего есть, и добивался, чтоб никто не мог
купить новых земель больше, чем на сто золотых шагов, и чтобы
каждому бедняку был выделен один золотой шаг - это уж точно.


   В это время Лосси, по прозванию Розовое Личико, зашел в рыбную
лавку. Лосси много повидал в свои двадцать семь лет, а теперь
служил у Шамуна Большеротого. Шамун Большеротый был с недавних
пор вассалом Даттама, и Даттам дал Шамуну землю под городом: сто
восемьдесят золотых шагов.
   Итак, Лосси Розовое Личико зашел в рыбную лавку, разинул рот и
стал разглядывать полки. Наконец восхищенный взор его
остановился на двух плававших за белым стеклом рыбах. Рыбы были
то плоскими, зелеными и чешуйчатыми, то вдруг раздувались,
становились в точности как шар, и из этого шара лезли
желто-красные иголки. Рыбы эти назывались ушанчики, и Лосси это
прекрасно знал.
   - Экое чудо! - сказал Лосси, - это что ж такое?
   Хозяин лавки оглядел посетителя. На ногах у Лосси были
деревянные башмаки, на плечах - бродячий плащ с конопляной
завязкой, и вид он имел чрезвычайно придурковатый: только что из
деревни. Хозяин решил пошутить и сказал:
   - А это - рыба Суюнь.
   Рыба Суюнь водилась далеко-далеко, в Серединном Океане в
империи, и отвар из ее чешуи приносил здоровье на тысячу лет.
   - Правду, однако, говорят у нас в деревне, - сказал Лосси, - в
городе в лавке можно купить все, даже рыбу Суюнь... И сколько ж
она стоит?
   Торговец увидел, что дело серьезное, вздохнул и сказал:
   - Ну, если из деревни... уступлю, за сколько взял: два "золотых
государя" штучка... только покупать-то надо сразу обоих, самца и
самочку.
   Лосси вздохнул, достал из-под плаща тряпочку, размотал и высыпал
на доску.
   - А здесь сколько?
   Стали пересчитывать всякую пузатую мелочь и рубленую медь, и
вышло на три золотых государя.
   Торговец долго думал, потом прослезился и махнул рукой:
   - Ладно! Бери, раз из деревни! Торгуем себе в убыток!
   Красная цена рыбкам была - три гроша. Лосси нанизал рыб на
прутик и вышел с ними на улицу. На улице было солнечно, людно и
весело. Младший хозяйский сын жарил в плоском чане с кипящим
маслом карасей, и раздавал приятелям и клиентам. Далеко Лосси
идти не пришлось: мимо как раз ехал обвинитель Ойвен.
   Лосси закричал и бросился перед конем:
   - Господин Ойвен! Мы все - маленькие и пришлые. Молимся вам...
то есть за вас... То есть я хочу сказать, что вот купил рыбу
Суюнь и чтоб вам жить всегда.
   Лосси запнулся от избытка чувств и протянул прутик. Все вокруг
засмеялись. Обвинитель Ойвен глянул на ушанчиков, перевел взгляд
на простоватого парня, недавно из деревни, и понял, что жадные
торговцы опять надули бедного человека.
   - Друг мой! - сказал обвинитель Ойвен. Тебя провели, это не рыба
Суюнь, это ушанчик.
   На шум сходились люди. Привели из лавки торговца. Лосси
напустился на него с упреками:
   - Как так! Опозорил меня перед таким человеком!
   - Сколько же он с тебя слупил за рыбу Суюнь? - спросил
обвинитель Ойвен.
   - Тридцать золотых государей, - отвечал Лосси.
   - Что ты врешь! Три, а не тридцать! - закричал лавочник.
   Кто ж, однако, поверил?
   Лавочник заскулил, но делать нечего - пришлось отдать Лосси
деньги. Торговцы сгрудились в кружок и принялись ругать
обвинителя Ойвена. А старший сын лавочника бросил жарить своих
рыб и вцепился в Лосси:
   - Отдай! Задушу!
   В эту минуту на улице появился хозяин Лосси Шамун Большеротый, и
увидел, как торговец бьет его слугу. Шамун схватил торговца за
шкирку, покрутил в воздухе и швырнул на мостовую. Лавочники
заорали. При виде Шамуна настроение обвинителя Ойвена сильно
переменилось. Он заметил на плаще Шамуна Даттамовы цвета и
золотую цивету, а потом припомнил и его самого.
   - Стойте, добрые люди! - сказал Ойвен. - Сдается мне, дело это
не так просто, и как бы этот слуга не провел честных людей!
   От таких слов хозяин лавки бросился на Лосси с рыбным вертелом.
Лосси отпрыгнул. Вертел провалился в глубокий противень: масло
выплеснулось и обрызгало рыцарский плащ с золотой циветой.
   - Палец за палец, око за око! - вскричал Шамун Большеротый,
подхватил лавочника и усадил его на противень. Тот заорал,
выдираясь, не своим голосом.
   Началась всеобщая свалка, в толпе закричали:
   - К Арфарре! Пойдемте к Арфарре-советнику! Он тут, рядом!
   Кровь ударила обвинителю Ойвену в голову. Почему к Арфарре? Он,
обвинитель Ойвен, на месте, а они кричат: к Арфарре! И
обвинитель закричал громче всех:
   - К Арфарре-советнику!

   * * *

   Когда толпа вкатилась во двор новой больницы, Даттам и Арфарра
уже прощались друг с другом. Их окружали цеховые мастера, и
толпа тоже, в основном, была из свидетелей-лавочников. Лосси
Розовое Личико как-то выпал и смылся с деньгами. К Шамуну
Большеротому пристали по пути другие Даттамовы рыцари. Входя во
двор, обвинитель Ойвен заметил, как с лошади слезает Клайд
Ванвейлен.
   Ойвен знал, куда тот ездил и зачем; и вновь закусил губу, ибо с
Ойвеном в замке Ятуна даже драться бы не стали: приказали б
избить палками, или усадили бы на противень с маслом, как
несчастного лавочника.
   Рыбные торговцы закричали, перебивая друг друга и излагая
обстоятельства дела, а обвинитель Ойвен поднял руку и сказал:
   - Дело не в одном человеке! Дело в принципе! Для того ли город
освободился от рабства, чтобы новые сеньоры хозяйничали на его
улицах и скупали его земли? Люди господина Даттама обижают и
торговца, и простолюдина, наглости у них больше, чем у сеньоров,
а денег больше, чем у горожан! Тощий народ и жирный народ спорят
из-за земли, а Даттам скупил половину этой земли и посадил на
нее своих грабителей.
   Господин Даттам поглядел на своих людей и на лавочников вокруг,
подошел к обвинителю Ойвену и схватил его за суконный воротник.
   - Твоя, - сказал Даттам, - специальность, тараканий хвост -
натравливать простой народ на людей зажиточных... Вот вы этим и
занимайся. Это у тебя хорошо получается. А если ты и твои
покровители попробуют замахнуться на что-нибудь другое...
   А в продолжение всей этой речи Ойвен пятился от Даттама, а
Даттам держал его за воротник и шел за ним.
   А во дворе больницы сделали лужу для буйволов, добротную лужу, с
травертиновым бортиком и расписным столбом. Ойвен, пятясь,
наткнулся на этот столб, и Даттам приложил его макушкой так, что
глаза у Ойвена поехали вверх, а все остальное вниз, и обвинитель
с плеском свалился в лужу. А Даттам потряс руками, будто хотел
стряхнуть кончики пальцев, и продолжал:
   - Это я, - сказал Даттам, - превратил эту страну во что-то
человеческое. Это я добился того, что сеньоры больше не считают
неприличным уметь читать, и детей своих учат грамоте. Это я
добился того, что здесь вновь покупают шелка и книги, что
торговцев на дорогах больше, чем грабителей...
   Даттам замолчал и повернулся, чтоб идти, но тут заговорил
советник Арфарра.
   - Да, - сказал, усмехаясь, Арфарра. - Это вы научили знать
обирать крестьян, чтобы купить шелка, это вы добились, что
страна кишит нищими, которые продают себя в рабство за гроши,
это вы научили сеньоров торговать, но при этом оставаться
сеньорами... Я понимаю, - продолжал Арфарра - вам выгоднее иметь
дело с насильниками и монополистами. Дай вам только возможность
- и вы бы задушили городские цеха, как котят, и установили бы
цены, от которых покраснеют даже перья белых кречетов.
   - Что ж, - сказал Даттам. - Это правда, что вам нужны города для
борьбы со знатью. Верю даже, что король, победив знать, будет им
покровительствовать, потому что бюргеры смирны и не гневливы.
Может быть, король даже понимает, что, поощряя города, он
поощряет общее благосостояние... Верю, что король задушит города
не по злобе, а так. Просто будет нужда в деньгах, он и обложит
их налогами. Это - как вино при пьянице: если рядом стоит
бутылка - не удержится, хоть и знает, что лучше не пить...А
нужда в городских деньгах придет очень скоро, потому что король
спит и видит, как завоевать империю, а король видит те сны,
которые вы ему показываете, советник.
   Тут, надо сказать, толпа притихла, только слышен был какой-то
треск; Даттам оглянулся: позади него стоял бургомистр, прижимая
к животу связку священных прутьев, и в забытьи ломал один прут
за другим. Глаза у него были широко открыты. Рядом с
бургомистром стоял королевский советник Ванвейлен, тоже белый,
как яичная скорлупа. Даттам усмехнулся, вскочил на коня и
ускакал со своими людьми.
   А советник Арфарра наскоро благословил дом и отбыл во дворец. Во
дворце Арфарра усадил Ванвейлена за столик со "ста полями", и
Ванвейлен рассказал ему о своем визите к Кукушонку. А потом
Арфарра сломал костяную фигурку и заплакал.
   Ванвейлену стало страшно, потому что людей из Великого Света, в
отличие от местных рыцарей, он плачущими не видал, и ему не
хотелось бы быть на месте того, кто заставил советника плакать.
   А Даттам поскакал от милосердного двора прямо в замок Ятунов.
   Хозяин, приветствуя Даттама, обреченно взглянул вправо. Даттам
покосился глазами: красная анилиновая лужа. Даттам почувствовал
раздражение, тем более законное, что это он, Даттам, выучился
красить ткани, прежде чем Арфарра вздумал красить снег.
   Впрочем, тут Даттам усмехнулся и подумал: не задирайся! В том,
что касается открытий, он был плохой матерью, но хорошей
повивальной бабкой, и знал это. Был у Даттама такой дар:
посмотрит на идею и видит, принесет она прибыль или нет.
Ошибался редко. "Все равно, - подумал Даттам, ничего мне
Кукушонку не объяснить, не обидев экзарха, и храм, и самого
себя. Все, что он поймет, это то, что снег испортил
Арфарра-советник, а это он и без меня знает."
   Прежде чем расцеловаться с Киссуром Ятуном, Даттам спросил воды
вымыть руки:
   - А то, - сказал он, - за дохлую крысу подержался.
   Даттам прошел меж гостей, прислушиваясь к речам, и подумал:
"Идиоты! Речь идет об их существовании, а они..."
   Даттам вспугнул у Кукушонка адвоката, защищавшего его в суде.
Адвокат раскланялся и пропал. А Кукушонок, хромая, подошел к
столу и закрыл толстый свод законов. Даттам вспомнил, как сам
переменился после тюрьмы, и подумал: "Да, вот уж кто ненавидит и
Арфарру, и горожан".
   Даттам начал с того, что пересказал свой разговор с
Арфаррой-советником, и при имени Арфарры Кукушонок побледнел и
часто задышал. "Эге", - подумал Даттам.
   - Вы ведь, конечно, знаете, - продолжал Даттам, - что это
Арфарра подстроил обвинение. Он ведь с самого начала знал, что
вы были не на корабле, а с Белым Ключником.
   "Вот сейчас, - подумал Даттам, - он кинется меня душить".
   Кукушонок равнодушно улыбнулся и сказал:
   - Я, однако, сам виноват, что не признал этого на суде.
   Однако!
   - Что же до господина советника, то я сначала стребую с него
долг, а потом буду рассказывать об этом.
   Даттам усмехнулся и сказал:
   - Вряд ли вам будет так просто стребовать этот долг. Потому, что
завтра на вашей стороне будет немногим больше народу, чем те,
что играют во дворе в мяч, хотя это и очень широкий двор...
   - Вы можете предложить мне другое войско?
   - Несомненно. Потому что Арфарра очень скоро нападет на империю.

   - Предлагаете, чтобы я, как Белый Эльсил, стал вассалом Харсомы?

   - Ну почему же, как Белый Эльсил? Экзарх Харсома не столь
самонадеян, чтобы сажать имперских чиновников на здешние земли.
И не забыл, что в древности короли Варнарайна были из рода Белых
Кречетов.
   - Да, - сказал Кукушонок, - ваши слова - очень хорошие слова.
Однако, став вассалом экзарха, я вряд ли смогу говорить завтра
на Весеннем Совете. А я буду завтра говорить, потому что мало
нашлось охотников зачитать наше прошение.
   Даттам засмеялся и сказал:
   - Если вы станете королем, обещаю вам, экзарх Варнарайна
согласия на такое прошение не потребует... А знаете, что будет с
вашим прошением завтра?
   Кукушонок улыбнулся :
   - Еще никто не посмел отказаться от поединка только потому, что
знает о поражении.
   Даттам покачал головой:
   - Вот на этом-то Арфарра вас и ловит, как зайцев. А еще,
говорят, в тюрьме вы изменились.
   Кукушонок долго думал, потом сказал:
   - Может быть, я приму ваше предложение - завтра. Если вы от него
не откажетесь.
   Даттам выехал из ворот замка очень задумчивый. "Что этот бес
затевает?" - думал он. Даттам хорошо помнил, как сам после
тюрьмы притворялся хромым. И это после тюрьмы в империи, где не
сидят - висят. А с этим, скажите на милость, что плохого делали?
Придушили слегка - и все...
   А к Марбоду Кукушонку меж тем опять просочился адвокат и
спросил:
   - Ну что, вы идете к гостям?
   - Нет, - ответил Кукушонок, - сначала я сам схожу в гости.

   * * *

   А в то время, пока Даттам беседовал с Марбодом Кукушонком,
послушник Неревен вышивал в покоях королевны Айлиль.
   Месяц назад Айлиль показала ему портрет в золотой рамке и
грустно сказала:
   - Расскажи мне все, что знаешь об экзархе Варнарайна. Он за меня
сватается.
   С тех пор Неревен молился ночами старцу Бужве, чтоб тот устроил
этот брак. Неревен видел: Государь Харсома в небесном дворце,
государыня Айлиль под хрустальным деревом, а у ее ног сидит
Неревен и играет на лютне, и Харсома смотрит на него своими
мягкими жемчужными глазами. Великий Бужва! Пусть экзарх возьмет
к себе Айлиль, а Айлиль возьмет Неревена в Небесный Город.
   Айлиль часто звала Неревена, чтобы советоваться с ним о подарках
и платьях, боялась, видно, прослыть дикаркой.
   И сегодня Айлиль примеряла наряд за нарядом, а девушки бегали за
ней с булавками и шпильками.
   Айлиль надела красную юбку и поверх - кофту с распашными
рукавами, унизанными скатным жемчугом, завертелась перед
зеркалом и решила, что шлейф у юбки слишком широк, и поэтому она
некрасиво вздергивается кверху.
   - Ведь вздергивается? - спросила Айлиль у Неревена.
   Неревен отвечал, что не вздергивается ничуть, а вот если надеть
к такому платью белую накидку, то наряд будет в точности как
тот, в котором Зимняя Дева пленила государя Миена. Принесли
целую кучу накидок и ста