ет  силу  против  лиц,
подозреваемых в правонарушениях". Такой человек  в  самый  раз  подходил
Торнбергу.
   - Да, - отозвался Торнберг, ворочая во рту сухим и шершавым языком. -
Что такое?
   Ему все еще казалось, что в воздухе висит этот тлетворный  запах.  Ее
запах.
   - Извините за беспокойство, сэр, - произнес Грэй, - но один  из  моих
сотрудников заметил двух человек в лыжных шлемах-масках, и я подумал...
   - Где? - спросил Торнберг, приняв вертикальное положение.
   - В библиотеке внизу.
   - Профессионалы?
   - Высокого класса.
   - Все еще в здании?
   Грэй отрицательно покачал головой.
   - Я  сам,  как  только  узнал,  возглавил  облаву,  но  они  смылись.
Прочесали территорию, а все без толку.
   - Черт побери! - выругался Торнберг, вставая. - Почему твои  люди  не
засекли посторонних раньше?
   - С одной стороны, они каким-то образом обошли всю сигнализацию. А  с
другой -  все  наши  внутренние  видеокамеры  выключаются  с  интервалом
примерно минут двадцать. Этого  времени  им  оказалось  достаточно.  Они
наверняка заранее ознакомились с планом клиники.
   Торнберг кивнул.
   - Впрочем, не все еще пропало, - добавил Грэй. - Я хотел бы  показать
вам видеозапись.
   Он провел босса по коридору, затем вниз, на первый  этаж,  в  комнату
охраны. Там он нажал  пару  кнопок  на  пульте,  и  на  экране  возникло
черно-белое  изображение  с  отпечатанными  внизу  датой   и   временем,
показывающим часы, минуты и секунды.
   - Вот, - сказал Грэй, тыкая в экран  тупым  указательным  пальцем.  -
Сейчас вы как раз увидите, как он входит в рамку.
   Торнберг смотрел:  на  экране  вскоре  появился  неясный  силуэт,  он
переместился справа налево в пределах поля съемки камеры,  спрятанной  в
стене библиотеки. Из густой тени проступило скрытое маской лицо. Так  уж
получилось, что лицо оказалось почти перед самым объективом.
   Наклонившись к полке,  человек  стянул  с  себя  маску,  чтобы  лучше
видеть, и его лицо возникло из темноты, словно светлячок в теплую летнюю
ночь.
   Палец Грэя  ткнулся  в  кнопку,  поставив  видеозапись  на  паузу,  и
Торнберг четко увидел на экране лицо своего сына Хэмптона.

***

   После того как они пришли в себя, Вулф долго стоял неподвижно,  будто
изваяние. Все еще разгоряченный, он ощущал, как их потные тела  скользят
друг о друга. Он открыл глаза, и взгляд  его  упал  на  его  собственное
отражение в зеркале и  отражение  Чики.  Ему  вспомнилась  созданная  ею
конструкция, которую он увидел в потайной  комнате  Моравиа,  и  тут  он
понял, почему она тогда вызвала  у  него  такое  беспокойство.  Странное
дело, но Чика, похоже, будто воспользовалась  своим  даром  предвидения,
чтобы запечатлеть этот момент  из  будущего,  момент,  когда  влюбленные
представляют собой почти единое целое и когда  только-только  начинается
процесс разъединения - самый сложный и таинственный момент,  который  он
мог себе представить. Его изумление способностью Чики  столь  достоверно
отобразить   такой   сокровенный   миг   исключило   любую   возможность
недовольства тем, что она посмела открыто запечатлеть его.
   Медленно, по-прежнему наслаждаясь друг другом, они  встали  на  ноги.
Чика поцеловала его мягкими, как бархат, губами.
   - Мы такие похожие, ты и я. Наше место не  здесь,  Вулф.  Но  где  же
оно?
   Они босиком прошли в ванную комнату. Душ в ней  отсутствовал,  стояла
лишь каменная ванна с металлическим краном,  из  которого  при  повороте
рукоятки текла клубящаяся паром горячая вода.  Широкое  окно  по  другую
сторону ванны смотрело в сад, который, казалось, охватывал дом  со  всех
сторон. Вулф ступил в ванну и поглядел в окно.
   - Что там? - спросила Чика.
   В тени двух огромных валунов он различил какое-то движение.
   - Кто-то снаружи, - ответил Вулф, чувствуя, как,  подобно  взводимому
курку, нарастает в нем напряжение.
   Он направил туда биолуч "макура  на  хирума"  и  обнаружил  какого-то
неизвестного, а вслед за этим увидел,  как  из  тени  появился  мужчина,
направляющийся к дому. Теперь, разглядев черты его лица, Вулф узнал его,
сопоставив с фотографией, которую в свое время показывал Шипли.
   - Это твой брат Юджи, - сообщил он Чике.
   - Юджи? - переспросила та, подходя к окну. - Почему он пришел сюда  в
середине дня?
   Они вышли из ванной и проследовали через дом к  черному  ходу.  Между
братом и сестрой состоялся обмен приветствиями, показавшийся Вулфу  хоть
и  не  совсем  лишенным  родственных  проявлений,  но  все  же  довольно
формальным, учитывая их долгую разлуку. А вслед за этим Юджи сказал, что
ищет Минако. Узнав, что здесь ее нет, он, волнуясь, рассказал,  что  ему
стало известно: Достопочтенная Мать знает об измене Минако.
   - Где сейчас Минако? - спросила Чика. -  Вулф,  она  тебе  что-нибудь
говорила?
   - Она сказала, что у нее назначена встреча с Достопочтенной  Матерью,
- вспомнил Вулф.
   Кровь отхлынула от лица Чики.
   - Боже мой! - только и воскликнула она.
   Юджи стоял рядом с ней, оцепеневший, как в каком-то кошмарном сне, от
которого невозможно пробудиться.
   Вулф, разумеется, понимал, что произошло. Прознав об  измене  Минако,
Достопочтенная  Мать  вызвала  ее  в  храм  Запретных  грез.  Вызвала  в
последний раз, чтобы либо убить на месте, либо, в соответствии со своими
извращенными пристрастиями, высосать энергию "макура на хирума" из мозга
Минако.

Глава восемнадцатая
Токио - Вашингтон

   - Кое в чем вы были правы и, думаю, правы и насчет всего  остального,
- сказал Сума.
   Он смотрел на Достопочтенную Мать, сидящую на  камне  в  саду  позади
храма Запретных грез. Она всегда напоминала ему дикого зверя:  красивого
и опасного, потому  что  невозможно  предусмотреть  его  следующий  шаг.
Теперь казалось, что она придает жизнь самому камню, оживляет его, будто
являясь  некой  мезоморфной  формой,  меняющей  свой  облик  с  той   же
легкостью, с какой человек меняет одежду.
   Сума смотрел на нее и не знал, слушает она его или нет.  Он  покашлял
немного.
   - Например, когда я впервые встретила его, "макура на хирума" была  у
него в зачаточном состоянии. Вообще-то если бы вы не предупредили  меня,
что от него всего можно ожидать, то я поклялся бы, что даром ясновидения
он не обладает. Я не ощущал никакой  ауры,  исходящей  от  него,  ничего
совсем не ощущал, а, как вам хорошо известно,  определять  силу  ауры  я
прекрасно умею.
   На лицо Достопочтенной Матери пал солнечный луч,  пробившийся  сквозь
туман, небоскребы и дымку огромного индустриального города. Кожа  на  ее
лице была совершенно чистой, без морщинок и пятнышек, словно у маленькой
девочки.  Густые,  длинные,  блестящие  и  без  единой  сединки  волосы,
зачесанные назад от высокого крутого лба, ниспадали до  самой  поясницы.
Они   были   похожи   на   некое   таинственное   оружие    неизвестного
предназначения.
   - Ты имеешь в виду, что он совсем чист?
   - Как грифельная доска без единого иероглифа. Очень походит.
   - Ну тогда он один из тех двоих, про которых Минако рассказывала  мне
в прошлом месяце, когда вернулась с задания из Камбоджи.
   - Достопочтенная Мать, - вежливо возразил Сума, - Минако вернулась из
Камбоджи свыше двадцати лет назад.
   -  Двадцать  лет  как  двадцать   минут,   -   задумчиво   произнесла
Достопочтенная Мать. - Какая для меня тут разница?
   Она открыла глаза, и Сума окаменел. Ему показалось, что он смотрит на
солнце. От ее ауры исходил ослепительный блеск, способный выжечь  глаза,
может, и не в буквальном  смысле,  но  если  бы  она  решила  их  выжечь
кому-нибудь, то выжгла бы непременно  -  в  этом  Сума  ив  капельки  не
сомневался. Она легко читала мысли собеседника и свободно могла помучить
его или, наоборот, ублажить. В этом-то и заключалась, по мнению Сумы, ее
самая великая сила: она была великолепным психологом.
   - Достопочтенная Мать, хотя я  и  сделал  все,  чтобы  расшевелить  у
Мэтисона, как вы наказывали, "макура на хирума", я тем не менее не  могу
с уверенностью сказать, каков будет результат. Хотя его  аура  теперь  и
находится в активном состоянии, я все еще не  могу  разобраться  в  ней.
Поскольку в нее нельзя проникнуть, то невозможно и определить ее мощь.
   - В таком случае  весьма  вероятно,  что  пробуждение  ауры  у  этого
человека предопределено самой судьбой, чего мы не смогли предусмотреть.
   - Вполне возможно.
   - Более чем возможно, Сума-сан, -  уточнила  Достопочтенная  Мать.  -
Хотя ты и съездил в  Нью-Йорк,  будущее  для  меня  все  равно  осталось
зажатым в кулаке в скрытым от глаз.
   Сума терпеливо ждал, пока Достопочтенная Мать не кончит говорить.
   - К тому же еще весьма возможно, что его сила может одолеть мою.
   - Да, это так. Достопочтенная Мать.
   - Или даже одолеть силу Минако, чья "макура на  хирума"  с  некоторых
пор стала посильнее моей.
   - Да, и одолеть Минако, - согласился Сума.
   - Мне это говорит мое видение. Он единственный такой человек.  -  Она
слегка отклонилась в тень. -  Я  это  вижу  очень  четко.  Сума-сан:  он
заявился сюда по мою душу. Мы должны быть начеку.
   - Но как, Достопочтенная Мать? Ведь мы не  сможем  почувствовать  его
приближение. Он уничтожит нас.
   - Нет, ты ошибаешься. - Она высунула кончик своего странного красного
языка. - Для нас как раз настала самая подходящая пора.
   Стиви Пауэрс любила останавливаться в Вашингтоне в отеле "Уиллард" не
только потому, что он находился в деловой части города и был  расположен
неподалеку от Белого дома, что давало ощущение  близкой  причастности  к
высшей власти, но и потому,  что  его  залы  и  коридоры  напоминали  ей
роскошное убранство железнодорожных вагонов  люкс,  в  которых  она  так
любила ездить.
   Если Аманда любила все, от чего можно было набраться  ума,  то  Стиви
предпочитала вращаться в обществе. Когда она узнала, что выйти замуж  за
богача еще не значит, что перед ней распахнутся двери в высшее общество,
она страшно расстроилась. Это  открытие  стало  для  нее  сокрушительным
ударом. Члены  семьи  Мортона  Донахью,  может,  и  были  состоятельными
людьми, но они занимали не ту ступеньку социальной лестницы Филадельфии,
какую нужно, и поэтому двери высшего общества оставались  закрытыми  для
них, а следовательно, и для Стиви. Она оказалась напрочь  отрезанной  от
общественной великосветской жизни и даже не представляла, что  же  такое
можно предпринять, чтобы изменить положение. Если уж говорить по правде,
то Стиви и психотерапией-то занялась только лишь потому, что,  излечивая
других людей без роду и племени, она тем самым лечила себя.
   С Торнбергом она познакомилась  через  Аманду,  а  та  знала  его  по
Колумбийскому университету, где он прочел  цикл  лекций  на  юридическом
факультете по приглашению попечительского совета  за  солидный  денежный
вклад в университетский фонд.
   Нетрудно было догадаться, что привлекло ее в Торнберге: он легко  мог
очаровать и охмурить любого, да еще к тому же имел доступ  в  сверкающий
мир власти, а  против  этого  устоять  она  не  могла.  Торнберг  оказал
неоценимую  услугу  ее  семье,  создав  Мортону  солидную  репутацию   в
Вашингтоне. Для Мортона это означало, что в последние два  года  он,  по
сути дела, безвылазно жил  в  Вашингтоне,  но  Стиви  надеялась  на  еще
большее.
   Она научилась здраво и  с  выгодой  для  себя  использовать  истинный
расклад вещей, а он оказался таким, что  она  больше  не  любила  своего
мужа. В сущности, она сомневалась даже в том, нравился ли он ей  вообще.
Ей было трудно разобраться, изменилась ли она за последние годы, или  же
изменился Мортон. Но все это мелочи.  Главное  заключалось  в  том,  что
Торнберг сумел с блеском протащить ее в  высший  свет,  более  того,  он
научил ее, как вести себя и лавировать в этом  свете.  В  результате  ее
перестали чураться самые осторожные и щепетильные его представители. Вот
почему она с таким нетерпением ждала каждой новой поездки в Вашингтон.
   Она еще не привыкла к своему новому положению  в  обществе  и,  войдя
как-то в конце напряженного дня в роскошный вестибюль  отеля  "Уиллард",
спохватилась, что несет в руках  тяжелые  сумки:  почти  весь  день  она
промоталась по магазинам, совершая  покупки,  а  теперь  мечтала  только
поскорее принять горячую ванну, переодеться, пропустить рюмочку-другую в
баре "Оксидентал-грил" и отправиться  с  Торнбергом  в  театр.  А  потом
поужинать вместе с ним.
   - Доктор Пауэрс?
   Она  обернулась  и  почти  лицом  к  липу  столкнулась  со   стройным
симпатичным человеком восточного типа, которому на вид можно  было  дать
около сорока лет или чуть больше.
   - Да. Что вам угодно?
   - Меня зовут Джейсон Яшида, - представился незнакомец и улыбнулся, не
раскрывая рта. - О вас я кое-что слышал, но вы меня не знаете. Не можете
ли вы уделить мне несколько минут?
   Стиви тоже улыбнулась в ответ.
   - Могу, конечно. Но сегодня вечером я, к сожалению, занята.
   - Да много времени я не займу, уверяю вас, - настаивал Яшида.
   Рот у Стиви еще шире расплылся в улыбке.
   - Я  очень  извиняюсь,  но,  если  бы  вы  оставили  свой  телефон  у
консьержки, я была бы рада поз...
   Но тут азиат крепко взял ее за плечо и уверенно повел к лифту, а  она
почему-то не издала ни звука протеста.
   - В ваших же интересах выслушать, что я должен сказать вам, доктор, и
как можно скорее, - приговаривал он по пути. Двери лифта открылись, и он
втолкнул ее в  кабину.  -  Дело  касается  вашего  знакомого,  Торнберга
Конрада III. - С этими словами он поспешно нажал на кнопку "Ход",  чтобы
никто больше не вошел в лифт.
   - Ну и что же вы хотите сказать? - поинтересовалась Стиви.
   Ее начало  раздражать  столь  бесцеремонное  поведение  мужчины.  Она
смотрела, как азиат нажал на кнопку шестого этажа, на  котором  она  как
раз проживала, и ей стало любопытно, откуда он узнал, в какой гостинице,
на каком этаже и в какой комнате она поселилась.
   Яшида не прекращал в это время как-то странно улыбаться.
   - У меня есть информация относительно  Торнберга,  которая  вас,  вне
всякого сомнения, заинтересует, - сказал он.
   - Кто вы такой, не шантажист ли? -  подозрительно  взглянула  она  на
него. - Меня на дешевку не купишь. - Она сбросила  его  руку  со  своего
плеча.
   Яшида насупился и заметил:
   - Вы ошибаетесь, доктор.  Я  не  коммивояжер.  -  В  это  время  лифт
поднялся на шестой этаж, и двери автоматически распахнулись. -  Пожалуй,
мне следовало бы сказать вам  также  кое-что  о  вашей  погибшей  сестре
Аманде. - Искусственная улыбка сошла с его лица, и оно  приняло  прежнее
приятное выражение. -  Вот  мы  и  приехали  на  ваш  этаж,  доктор.  Не
разрешите ли мне войти вместе с вами?
   - Ну выкладывайте, что там у вас? - поторопила  она  его,  когда  они
переступили порог ее номера.
   Она нарочито задержалась в прихожей и не приглашала  его  в  комнату.
Сумки с покупками она впихнула в настенные шкафы в прихожей.
   Яшида ловким движением вынул из  нагрудного  кармана  куртки  обычный
почтовый конверт и передал его Стиви. Она внимательно осмотрела  конверт
снаружи, но внутрь заглядывать пока не стала.
   - Вам знаком этот почерк, доктор? - спросил он.
   - Да, знаком. Это писала Аманда.
   - Вы не ошибаетесь?
   - Она же моя сестра. Думаю, что могу признать многое из ее личного...
- заметила она и прикусила язык  в  раздумье,  а  не  слишком  ли  резко
отбрила собеседника.
   Яшида удовлетворенно кивнул головой. Больше он не сказал ни  слова  и
даже не пошевелился.
   Стиви открыла незаклеенный  конверт  и,  вынув  письмо,  начала  было
читать, но сразу же оторвалась  от  текста  и,  насмешливо  взглянув  на
Яшиду, передала письма ему обратно.
   - А можете ли вы доказать, что у моей сестры были  какие-то  связи  с
Торнбергом? - спросила она.
   - Мне до этого нет никакого дела, доктор. Думаю, вам тоже, -  ответил
Яшида вежливо, но твердо и вернул ей обратно письмо вместе с несколькими
другими.
   - Вы должны прочесть их все, чтобы понять, в чем тут дело.
   Некоторое время  Стиви  внимательно  приглядывалась  к  нему  с  явно
неприязненным видом, но писем обратно не  отдала.  Спустя  минуту-другую
она все же пригласила  его  войти  в  прихожую,  а  сама  направилась  в
гостиную   и,   подойдя   к   маленькому   письменному   столику   около
задрапированного окна,  присела  на  стул.  Вскрыв  первое  письмо,  она
принялась читать. Прочитав его, принялась за другое.
   На чтение ушло немало времени. В  комнате  начало  темнеть,  и  Яшида
вышел, чтобы включить электрическое освещение,  держась  при  этом  так,
словно был ее прислугой.
   Стиви будто не замечала его, она целиком погрузилась в чтение. Сестра
писала как бы кровью сердца. И,  к  ужасу  Стиви,  письма  отражали  всю
правду.
   В этих письмах - а их, вне всякого сомнения,  писала  сама  Аманда  -
сообщалось о ее взаимоотношениях с Торнбергом Конрадом III, если  только
это можно было назвать  взаимоотношениями.  За  время  своей  работы  по
специальности  Стиви   приходилось   сталкиваться   с   самыми   разными
определениями слова "отношения", их было, пожалуй, не меньше, чем  самих
пациентов, но такого, о чем писалось в письмах Аманды, ей встречать  еще
не приходилось.
   Чувствуя  внутреннюю  дрожь,  она  обхватила  голову  руками,  уголок
правого глаза начал непроизвольно подергиваться. "Боже мой,  -  подумала
она, - какого только кошмара не  бывает  в  жизни".  Из  писем  со  всей
очевидностью вытекало, что Аманда стала своеобразным подопытным животным
в   чрезвычайно   безобразном    эксперименте,    проведение    которого
субсидировалось Торнбергом. За год с небольшим до  своей  гибели  Аманда
регулярно три раза в неделю вкалывала сама себе сыворотку,  опасную  для
жизни  и  не  прошедшую  еще  клинических   испытаний.   Эта   сыворотка
разрабатывалась с той целью, чтобы иметь возможность задерживать процесс
старения в человеческом организме, чего Торнберг добивался прежде  всего
для себя. Он же и снабжал Аманду этим дьявольским эликсиром.
   Стиви захотелось отложить письма, но она не могла, ибо ее притягивали
колдовские чары ужасного злодеяния. Открыв  для  себя  печальную  участь
сестры, она по-новому взглянула на личность Торнберга и  увидела  в  нем
нечто такое, о чем еще час назад подумать не могла.
   Из  писем  Аманды  непреложно  вытекало  также,  что  она   полностью
разделяла с Торнбергом его навязчивую идею. По  сути  дела,  получалось,
что если бы эта идея превратилась в быль, то случайное знакомство Аманды
с Торнбергом на коктейле, устроенном попечителями университета, вылилось
бы в... во что? Во что выродились их взаимоотношения? В симбиоз - только
так можно назвать этот странный альянс, в который оказалась  вовлеченной
Аманда.
   Она вместе с Торнбергом поддерживала и лелеяла его  навязчивую  идею,
не рассказывая о ней никому другому. Стиви мысленно ругала себя  за  то,
что не догадалась в свое  время  поглубже  заглянуть  в  душу  Аманды  и
определить ее психику, которая с виду казалась безмятежной. С болью  она
припомнила теперь, как неоднократно, когда сестра впадала  в  депрессию,
она объясняла, что все это блажь, пустяки и скоро пройдет.  И  вот  она,
Стиви, считающая себя неплохим специалистом, проморгала внутреннюю  боль
и переживания родной сестры.
   Стиви вспомнила, как однажды, когда  она  еще  только  начинала  свою
практическую  работу,  Аманда  сама  проанализировала  ее  состояние   и
сказала: "Никогда не обольщайся, думая, что уже настолько изучила  своих
пациентов, что они ничем не смогут тебя удивить. Когда кто-то  из  твоих
пациентов вдруг совершит самоубийство или еще что-нибудь страшное, а  ты
такого поступка заранее не предусмотришь, то  будешь  постоянно  казнить
себя  и  спрашивать:  как  же  я  упустила  это?  Как  я   должна   была
предотвратить несчастье? И позволь заверить тебя, Стиви, что ответов  на
эти вопросы просто-напросто не существует".
   Стив