- То, что я не  хочу  делать  этого.  Расшифровка  ДНК  стала  теперь
жизненно необходимой для моего функционирования  в  полную  силу.  Я  не
желаю снова опускаться до уровня обезьяны.
   - Но ведь ты же...
   - Осторожнее. Вы не знаете, кто я.
   "В  этом  Оракул   прав",   -   подумал   Юджи.   Никто,   даже   его
сверхпроницательная мать, не  знает,  во  что  превращается  Оракул.  Он
слышал исходящее от Оракула гудение и теперь уже не мог воспринимать его
иначе, чем звуки жизнедеятельности какого-то разумного, но отличного  от
человека существа. "Вы не знаете, кто я".
   - Юджи-сан!
   Он застыл, пораженный, застигнутый врасплох. Оракул  впервые  за  все
время обратился к нему сам, не дожидаясь, когда с ним заговорят.
   - Я слушаю, - отозвался он наконец.
   - Когда Хана-сан снова вступит со мной  в  контакт?  А  вот  это  уже
интересно.
   - Разве ты не сказал мне, что она у тебя внутри?
   - Да, но это только так говорится.  У  меня  внутри  как  бы  скелет,
контур, который облекается плотью только при прямом общении между нами.
   - Когда через два дня ты  целиком  погрузишься  в  размышления,  Хана
придет к тебе.
   Глядя на непроницаемую поверхность Оракула, Юджи вспомнил, как  он  и
Хирото совершенствовали свое творение.
   Хирото со своей командой инженеров  по  компьютерам,  кибернетиков  и
физиков  сконструировал  Оракул,  создав  его  оболочку  и   абстрактную
операционную схему, то есть систему  хранения,  сопоставления  и  выдачи
информации. Но именно Юджи дал этой системе - в прямом  смысле  слова  -
жизнь, разработав для нее блок  неврологии  -  аналог  нейронных  связей
человеческого  мозга,  который  можно  подсоединять  к  машинной   части
Оракула.
   Это  оказалось  возможным  благодаря  тому,  что   Хирото   не   стал
использовать в качестве проводящего материала в контурах памяти кремний,
мышьяк  и  прочие  экзотические  металлосплавы,  применяемые  в  обычных
микросхемах,   даже   самых   наиновейших.   С   новыми    потрясающими,
"светослойными", по выражению Хирото, микросхемами не возникало  проблем
со   скоростью   действия   и   емкостью,   присущими   микросхемам   на
металлосплавах.
   Хирото совершил этот прорыв, когда его  команде  удалось  получить  в
лаборатории разновидность кристаллов титаната бария. До этого ученые уже
знали,  что  некоторые  из  таких  новых  искусственных  кристаллических
субстанций способны не только преломлять свет невиданным доселе образом,
но и изменять пропущенные через них световые лучи. Разумеется, благодаря
своей  невероятной  скорости  свет  -  идеальный  носитель  компьютерной
информации. Компьютер, работающий со скоростью света,  оказался  бы  вне
конкуренции. Но воображение манило  Хирото  идти  еще  дальше.  В  своих
мечтах он видел компьютер  с  использованием  не  только  "светослойных"
микросхем, но и "ворот" в виде призм из титаната бария,  которые  бы  со
скоростью света улавливали и направляли  не  просто  обычные  данные,  а
целые образы. "Представь себе компьютер, - говорил он  Юджи,  -  который
видит, хранит образы и выдает их в целом виде. Фантастика!"
   Все обычные компьютеры, даже  те,  в  которых  используются  новейшие
системы так называемой нейронной  сети,  основаны  на  теории,  согласно
которой электроимпульсы передаются по отдельным путям, изолированным  на
случай утечки, способной распространяться и воздействовать  на  соседний
путь.
   Но Юджи знал, что человеческий  мозг  не  функционирует  по  принципу
изолированных путей, а,  скорее,  задает  ритмический  пульс,  схожий  с
океанским прибоем. Этот пульс задает темп работы  целым  секциям  мозга,
воздействуя на синаптические проявления.
   Исходя из этого принципа, Юджи замыслил изобрести компьютер, по  сути
дела, заново. Но очень скоро он, работая с моделями, сделал открытие,  а
именно, что массированная пульсация затухает почти  мгновенно  после  ее
включения. Искра гения, вспыхивая  на  какой-то  миг,  тут  же  гасла  в
кромешной тьме.
   Его исследования как бы застыли  на  месте,  и  только  Хана  помогла
совершить  следующий  прорыв.  Она  напомнила   Юджи   о   множественных
отраженных  сигналах,  присутствующих  сразу  после  сна,  а   также   о
воспоминаниях, подпитывающих пульсацию даже тогда, когда  первоначальное
включение уже давно состоялось. Отталкиваясь от ее  теории,  Юджи  начал
вносить радикальные изменения в основные узлы  микросхем,  с  тем  чтобы
максимально  увеличить  продолжительность  этих  многократно  отраженных
нейросигналов. Итогом его  усилий  и  стал  Оракул,  точнее,  если  быть
честным, Оракул на младенческой стадии развития.
   После этого он, казалось, снова  уперся  в  глухую  стену.  Тогда  он
позволил Хане установить прямой контакт с Оракулом. И сейчас.  Глядя  на
матово-черный куб, Юджи, по правде говоря, так и не мог определить,  что
проявилось в этом решении - гениальность или безумие.

***

   Не успел Вулф как следует обсудить с  Чикой  вопрос  о  согласованных
действиях, как до его слуха донеслось шуршание автопокрышек на  подъезде
к дому, и он понял, что это вернулась Стиви.
   Он открыл ей дверь. Войдя, она поцеловала его в щеку.
   -  Я  отсутствовала  дольше,  чем  предполагала.  Извини.  Как   твое
самочувствие?
   - Хорошо.
   Стиви казалась встревоженной.
   - К тебе приехал кто-то из знакомых? - спросила она.  -  Там  снаружи
стоит "корветт". Так что едва ли это кто-нибудь из  твоих  приятелей  из
полиции.
   - Нет, конечно.
   Именно в этот момент она посмотрела ему за спину  и  увидела  стоящую
там Чику. Вулф почувствовал, как она вся напряглась, разглядывая  японку
с головы до ног, дюйм за дюймом.
   - Наверняка у тебя готово объяснение.
   - Я не думал, что оно мне нужно.
   Она бросила на него быстрый взгляд.
   - Конечно, не нужно.
   Она метнулась мимо него и швырнула  свое  сумки  под  старую  дубовую
вешалку для шляп рядом с дверью.
   - Стиви!
   Ощутив его руки, она остановилась. Он повернул  ее  к  себе.  Она  не
сопротивлялась, но выражение ее лица стало холоднее льда.
   - Действительно, с какой  стати  ты  должен  давать  мне  объяснения?
Только потому, что я позаботилась о тебе? Потому что ты живешь у меня  в
доме? Потому, что мы... Боже мой, Вулф, мы были так близки! Для тебя это
хоть что-нибудь значит?
   - Конечно, значит. Стиви, почему ты сердишься?
   - Я не сержусь. Просто  разочарована,  -  сказала  она  и  кивнула  в
сторону Чики. - Кто это, Вулф?
   - Не знаю. Но надеюсь, что она выведет меня на след убийц  Аманды.  Я
не рассказал тебе все о той ночи. Стиви, я должен найти их.
   Инстинктивно Стиви поняла, что эта девушка  -  та  самая,  с  которой
уедет Вулф, как предупреждал Торнберг. Старик  просил  ее  содействовать
этому. Но сейчас она почувствовала,  что  не  может  -  и  не  хочет!  -
исполнить его просьбу. Теперь, когда реально  возникла  угроза  потерять
Вулфа, она вдруг осознала, как он дорог ей. При мысли,  что  он  покинет
ее, у нее словно оборвалось что-то внутри. Голосовые связки стали  будто
чужими, и ей пришлось прикусить  губу,  чтобы  не  разрыдаться.  В  этот
момент Стиви чуть было не  рассказала  Вулфу  о  Торнберге,  но  вовремя
спохватилась, представив выражение ненависти на его  лице,  ненависти  к
ней как к предательнице. Вынести это было бы выше  ее  сил.  Обуреваемая
двумя чувствами - вины и любви - одновременно, Стиви поступила совсем не
так, как обещала Торнбергу.
   - А если она не та, за кого себя выдает? - воскликнула она. - Ты хоть
об этом подумал?
   - Разумеется, подумал.
   Она испытывала к Вулфу такую нежность, что старалась не  смотреть  на
него из страха, что он прочтет измену в ее глазах.
   - Нет, не подумал! У тебя не было на это времени.
   - Признаю, что иду на риск, но на риск осознанный.
   - Вот мы и дошли до этого. Риск.  Ты  не  можешь  без  него  жить,  -
покачала головой  Стиви,  обхватив  себя  руками.  -  Боже,  это  что-то
невероятное. Тебе, Вулф, пора перестать играть в мальчишеские игры. Пора
начать жить в реальном мире.
   - Это и есть реальный...
   - Нет-нет. В настоящем реальном мире. Вот,  например,  мы  с  Амандой
ходили каждый месяц красить волосы. Понимаешь, Вулф? Мы красили  волосы,
потому что время идет и у нас появляется седина. Вот это и есть реальный
мир, а не тот, другой, когда глухой ночью охотятся за опасными тенями...
Когда в тебя стреляют... Когда убивают мою сестру!
   Стиви тут же осеклась я зажала рукой рот.
   - Боже, я не то имела в виду!
   - Ты ведь психоаналитик, Стиви, и знаешь, что  имела  в  виду  именно
это, - покачал головой Вулф. - Там, где-то в  глубине  души,  ты  винишь
меня в смерти Аманды. Но это уже моя сфера, не забывай. Я  уже  встречал
нечто подобное. Такова человеческая натура.  Ты  думаешь,  что  если  бы
только Аманда не встречалась  со  мной,  она  никогда  бы  не  оказалась
замешана в этих кровавых делах и осталась бы жива... Не  отрицай  этого.
Не стоит.
   И он снова покачал головой.
   - О, Вулф! Я так сожалею об этом.
   - Мне надо идти.
   - Пожалуйста, не уходи, - сказала Стиви и вдруг  схватила  его.  -  Я
хочу, чтобы ты  остался  здесь.  Я...  -  Она  запнулась,  явно  пытаясь
совладать со своими чувствами. - Я боюсь за тебя, Вулф.
   - Со мной все будет в порядке.
   - Откуда ты знаешь? - воскликнула Стиви и опять взглянула на Чику.  -
Может быть, через час тебя уже не будет в живых.
   - Стиви, я мог разбиться насмерть при падении через стеклянную  крышу
или утонуть в пруду. Что касается этой девушки, то тут просто невозможно
ничего предугадать. У меня нет иного выбора.
   - Ну пожалуйста... Не спеши так навстречу собственной смерти.
   - Пора, - сказал Вулф и нежно поцеловал ее. - Я не могу отблагодарить
тебя за твою помощь в полной мере.
   - Нет, ты можешь. Держись от  этой  женщины  как  можно  дальше.  Это
смерть, Вулф. Она убьет тебя, я знаю.
   - До свидания, Стиви.
   - Боже мой! Нет!
   Она сжала кулаки, а Вулф подал знак Чике, и  они  вдвоем  ступили  за
порог дома навстречу робкому туманному рассвету.

Глава восьмая
Вашингтон - Токио - Нью-Йорк

   Единственной слабостью Хэма Конрада следовало считать,  пожалуй,  его
неравнодушие к женскому полу. Давным-давно женатый,  отец  троих  детей,
один из которых уже учился в колледже, он тем  не  менее  успел  сменить
целую вереницу любовниц, которые  в  той  или  иной  мере  помогали  ему
сохранять душевное равновесие во время семейных неурядиц.
   Невесту он подыскал себе под стать - голубоглазую блондинку  Маргарет
Биллингз  из  семьи  владельцев  сталелитейных   предприятий   "Биллингз
стилуоркс" в Питсбурге. О ее первом  выходе  в  свет  судачили  на  всем
Восточном побережье, и именно ей доверили произнести прощальную речь  от
имени  своего  выпускного  класса  в   Вассаре.   Короче   говоря,   она
соответствовала всем требованиям Хэма.  Но  в  действительности  все  же
Маргарет в гораздо большей степени нравилась  не  собственному  мужу,  а
Торнбергу, его отцу. И именно в силу важности этого  обстоятельства  Хэм
не разводился с ней. Ну а Маргарет обожала своих  детей  и  сравнительно
новую для нее светскую жизнь в Вашингтоне, где она, по ее словам, обрела
свободу после заточения в этой тюрьме - Токио. Поэтому  Хэм  сомневался,
что у нее может всерьез возникнуть мысль о разводе.
   Однако Маргарет  не  любила  секс,  по  крайней  мере  стихийный,  не
планируемый заранее, но так ценимый Хэмом. Его мутило при воспоминании о
том, как она, настроившись снова забеременеть, звонила ему в офис, чтобы
заранее договориться об исполнении им своих мужских обязанностей.  "Боже
мой, - думал он, - о  каком  удовольствии  может  идти  речь  при  такой
заорганизованности? И она еще после этого болтает о заточении в тюрьме!"
   Скорее сам этот брак сильно смахивал на тюрьму.  Но  в  таком  случае
Хэм, можно сказать, нашел ключ  от  ее  ворот.  Он  помнил  свою  первую
любовницу, красивую миниатюрную японку, спокойную, уступчивую,  которая,
казалось,  жила  ради  наслаждения.  И  это  его  особенно   возбуждало,
поскольку в то время весь его сексуальный опыт ограничивался сайгонскими
шлюхами и собственной супругой - две крайности, без  которых  он  вполне
мог бы обойтись.
   Продолжительность его связей (про себя  он  предпочитал  называть  их
именно так) обычно колебалась от шести месяцев до года. Данные временные
рамки устраивали его больше всего, поскольку позволяли отношениям пройти
через четкие, ясно различимые стадии - начало,  середину  и  конец.  Три
недели назад Хэм как раз прекратил  свою  последнюю  по  счету  связь  с
весьма раскрепощенной амазонкой из Виргинии (он придерживался  железного
правила - никаких дел с женщинами из мира политики), и восемь месяцев, в
течение которых он общался с ней,  оказались  поистине  восхитительными.
Но, как это было всегда, их отношения постепенно ухудшались.  Она  стала
все больше  переживать  из-за  времени,  которое  он  ей  уделял,  из-за
выходных дней, когда он оставлял ее в одиночестве, из-за своей  растущей
уверенности, что он никогда  не  покинет  свою,  как  она  по  неведению
выражалась, тихую семейную гавань.
   И вот теперь Хэм снова, как он обычно говорил об этом Джейсону Яшиде,
вышел на охоту. Он только  что  повидался  с  Яшидой  в  гриль-ресторане
"Оксидентал" - одном из  своих  излюбленных  мест  для  встреч.  Еще  во
Вьетнаме он  уяснил  себе,  что  серьезные  вопросы  порой  лучше  всего
обсуждать  в  общественных  местах,  где   проблема   конфиденциальности
решается сама собой. Кроме того, в  этом  ресторане  с  его  старомодным
деревянным  баром   и   стенами,   увешанными   фотографиями   известных
вашингтонских политиков прошлого  и  настоящего,  он  испытывал  чувство
сопричастности к американской истории. Именно здесь в 1962 году  русские
многократно встречались с корреспондентом телекомпании  Эй-би-си  Джоном
Скали, избрав его посредником между собой и администрацией  Кеннеди  для
содействия  урегулированию  Карибского  кризиса.   После   этого   Скали
назначили представителем США в ООН.
   На этот раз Хэм обсуждал с Яшем вопрос о целесообразности дальнейшего
использования Вулфа Мэтисона, имевшего, по твердому убеждению Торнберга,
наилучшие шансы проникнуть в храм Запретных грез. В душе  у  Хэма  росло
сомнение в этом, но он не мог заставить себя открыто вступить в  спор  с
отцом по данному вопросу, несмотря на настойчивые советы  Яша  поступить
именно так. С другой стороны, Хэм по личному опыту знал,  что  Яш  редко
ошибается в людях: если уж его трясет  от  Вулфа  Мэтисона,  то  на  это
должна иметься чертовски веская причина. Не решаясь сделать выбор  между
отцовской волей в чутьем Яшиды, Хэм ощущал себя словно между  молотом  в
наковальней.
   Пытаясь отогнать от себя  эти  тревожные  мысли,  он  покинул  уютный
полумрак в шум  ресторана  и  оказался  на  лестнице,  ведущей  к  отелю
"Уиллард". И тут он увидел женщину с такой броской внешностью,  что  все
мысли разом улетучились из его головы.
   Поставив  ногу  на  нижнюю  ступеньку  и  держась  правой  рукой   за
полированные бронзовые перила, она беседовала  с  Харрисом  Паттерсоном,
одним из младших партнеров адвокатской  фирмы  "Сэлбертон,  Маккини  энд
Робертс".  Хэм  немного  знал  его,  так  как  пользовался  юридическими
услугами Дага Хэлбертона, старого друга  своего  отца.  Адвокат  показал
женщине какой-то документ, она взглянула на него - довольно небрежно, по
мнению Хэма, - кивнула, расписалась и направилась вверх по лестнице.
   Теперь  ему  удалось  лучше  рассмотреть  ее:  волосы  темные,  почти
иссиня-черные; глаза по цвету напоминают изумруды; лицо округлое, но  не
как блин, а в самый раз; рот слегка широковат,  нос  чуточку  длинноват.
Однако в целом черты ее лица производили приятное впечатление и говорили
о характере именно во  вкусе  Хэма.  Характер  этот  явно  не  отличался
мягкостью. Напротив, судя по ее липу, она, похоже, не привыкла уступать.
Но в то же время выражение ее лица не имело ничего общего с той  грозной
миной, которую чуть ли не в обязательном порядке (и совершенно напрасно,
с точки зрения Хэма) напускают на себя  многие  женщины,  ввязавшиеся  в
конкуренцию за мужские должности.
   "У нее особенное лицо, - подумал Хэм, - чувствуется, что дело тут  не
только в гибком теле и паре стройных длинных ног.  Как-то  так  и  тянет
познакомиться с ней поближе".
   - Извините, - сказал он, когда женщина поравнялась с ним. - Это  ведь
гостиница "Хей Эдамс", не так ли?
   Она рассмеялась, и ее лицо понравилось ему еще больше.
   - Вы всерьез? - спросила она. - Или это ваш способ знакомиться?
   Не вполне правильное произношение, характерное для выходцев из  среды
английского рабочего класса, так до конца и не  избавившихся  от  манеры
нечетко  выговаривать  слова   и   опускать   согласные,   выдавало   ее
происхождение. Хэма оно очаровало.
   - Решайте сами.
   Она задумалась, поджав губы. Под плащом у  нее  виднелся  темно-синий
льняной костюм. Из украшений  на  ней  было  лишь  простое  ожерелье  из
розового жемчуга да крупные золотые серьги.  Никаких  колец  на  сильных
загорелых пальцах не было.
   - Ну тогда я бы сказала, что это способ знакомиться. Вы не похожи  на
заблудившегося приезжего.
   - Возможно, это не совсем так, - заметил Хэм. - От Вашингтона у  меня
часто голова кругом идет, и отели сильно смахивают друг на друга.
   - Очень сомневаюсь, чтобы приезжие, даже вроде меня, могли бы спутать
"Уиллард" с "Хей Эдамсом".
   - Неужели? Когда вы в последний раз заходили в "Хей Эдамс"?
   - Да уж не один год прошел.
   - Заглянем туда?
   - В общий зал или в отдельный кабинет?
   - Как пожелаете.
   - Сожалею, но кое-кого из нас ждет работа.
   - Что за работа?
   - Моя фирма "Экстант экспортс" направила меня сюда кое-что разузнать.
Наша штаб-квартира в Лондоне, но, кроме того, есть  филиалы  в  Торонто,
Брюсселе и Вашингтоне. Я тут частенько бываю, но такая мерзкая погода  в
мой приезд впервые.
   - Так это же Вашингтон. Утешает только то, что летом здесь еще хуже.
   -  Понятно,  -  протянула  женщина  и  подала  ему  руку,  -   Марион
Сент-Джеймс. Вообще-то, Марион Старр Сент-Джеймс,  но  я  почти  никогда
себя так не называю.
   Хэм подал ей руку и тоже представился.
   - Относительно "Хей Эдамса" я  просто  дурачился.  Ну  а  как  насчет
прогуляться со мной по городу? У меня есть доступ в  некоторые  закрытые
места, вроде зала чрезвычайных заседаний в Пентагоне.
   - Хотела бы, но, боюсь, не смогу,  -  ответила  Марион.  -  Фирма  не
оставляет мне особой свободы действий.
   - Тогда пообедаем вечером?
   - Ой, я...
   - Я придумал, как обхитрить эту мерзкую погоду. Давайте  пообедаем  у
меня на яхте. Даже в это время года в Чесапикском заливе  бывает  совсем
неплохо.
   - Чем вы занимаетесь, мистер Конрад?
   - Приятели зовут меня Хэмом. А работаю я советником при  министерстве
обороны.
   -  Хоть  вы  и  знакомитесь  молниеносно,   бесстыдно   нарушая   все
ограничения скорости в таких делах, я все же пока вам  не  приятельница.
Вы ведь знаете, что мы, англичане, холодные и равнодушные.
   - По-моему, на типичную англичанку вы совсем не похожи.
   - Верно, - согласилась Марион. - Ну а когда мы с вами встретимся?
   Такая прямота подкупила Хэма больше всего.  Он  считал  данную  черту
характера чисто американской, потому что европейцы, насколько он знал из
опыта, прежде чем добраться до сути дела, почему-то  предпочитают  долго
ходить вокруг да около. Открытая прямота пришлась Хэму  по  душе  еще  и
потому, что он достаточно долго  общался  с  японцами,  содержание  всей
жизни которых в основном, похоже,  сводилось  к  всяческим  проволочкам,
хитростям  и  следованию  древнему  конфуцианскому  правилу  никогда  не
говорить слова "нет".
   В тот вечер над заливом стелилась достаточно  плотная  дымка,  отчего
даже мелкие огоньки на другом берегу казались  к