на  лежащий
отрубленный палец:
   -  Посмотрите,  что  она  сделала.  Здравомыслящий  человек  так   не
поступит. - Нишицу опять прищурил свои опаловые глаза и продолжал:
   - То будущее, которое показала вам Ивэн,  поверхностно.  Есть  в  нем
кое-что неясное, в него вмешивается еще кто-то. Один очень умный человек
манипулирует  и  вами  и  мною,  он  раздувает  между  вами   вражду   и
подталкивает нас к войне, чего я  нисколько  не  хочу.  Человек  этот  -
американец, зовут его Торнберг Конрад III, он встречался с вашей матерью
еще в Камбодже, и там они создали свой враждебный альянс, который теперь
представляет угрозу всем нам.
   Юджи прижал руку к левой части груди:  сильная  боль  сдавила  сердце
словно стальным обручем.
   - Могу только посочувствовать  вам,  Шиян-сан,  потому  что,  как  вы
сейчас сами убедитесь, все мы  находимся  в  своеобразном  лабиринте,  -
сказал Нишицу. - Вам и  мне  вместе  с  вами  надлежит  найти  выход  из
сложившейся ситуации, иначе этот американец сумеет уничтожить всех нас.

***

   Джейсон Яшида спустился в гараж, устроенный в подвале офиса Хэма,  и,
взяв там машину, поехал в гостиницу "Четыре сезона" в Джорджтауне, где у
него заранее была назначена встреча с представителем группы подрядчиков,
выполняющих контрактные заказы для министерства обороны.
   Там он оставил машину на попечение одного  из  работников  гостиницы,
заплатив ему щедрые чаевые за то, чтобы тот поставил машину в надежное и
удобное место, а на самом деле надеясь, что таким образом  этот  человек
лучше запомнит  его.  Потом  он  прошел  через  прохладный  тихий  холл,
обставленный изящной мебелью, вышел на улицу и перекусил там в  открытом
кафетерии  с  нависающими  над  головой  ветвями  деревьев,  в   которых
неумолчно чирикали воробьи. И там он тоже  оставил  приличные  чаевые  и
несколько минут поболтал с официанткой, отпуская шуточки в адрес  членов
конгресса и лоббистов - их женской половины.
   Спустя минут сорок он вернулся в гостиницу,  миновал  холл,  поднялся
наверх и по телефону-автомату заказал такси. Через  десять  минут  такси
подъехало к парадной двери магазина мужской одежды, находящегося в  трех
кварталах от гостиницы, и Яшида, уже стоявший там наготове, сел в  него.
Он уже успел незаметно выйти из гостиницы через служебный  вход.  Шофера
он попросил высадить его на  развороченной  Седьмой  улице  в  китайском
квартале, там он вышел и, дождавшись, пока такси не  скроется  из  виду,
повернулся  и  направился  на   Эйч-стрит,   узенькую   улочку,   сплошь
заставленную с обеих сторон китайскими жаровнями, лотками  и  палатками,
где прямо на улице готовили пищу.
   Позади ресторана "Феникс Чайнатаун" - этого популярного места  встреч
- его поджидала Марион Старр Сент-Джеймс. Пройдя по  виниловой  дорожке,
настеленной прямо на тротуаре, он  вошел  в  кабинку,  где  она  сидела,
уплетая поджаренные кусочки свинины. Она предложила ему  присоединиться,
но он вежливо отказался. В это время дни народу  в  ресторане  почти  не
было, весь обслуживающий персонал сидел на другом его конце и завтракал.
Никто не обратил на них никакого внимания.
   - Ну как я его настропалила? - поинтересовалась она.
   -  Великолепно.  Он  теперь  вовсю  принюхивается  к  клинике   "Грин
бранчес".
   Марион мягко улыбнулась:
   - Я же говорила тебе, дорогой, что обтяпаю все в лучшем виде.
   - Да, должен признаться, что я все же немного сомневался.  Трудновато
было натравить его на отца: Хэм вбил себе в башку, что  он  единственный
послушный ребенок в семье.
   - Ребячья любовь к отцу - штука довольно противная.
   - Такая любовь настолько  глубоко  проникает  в  душу,  что  зачастую
принимает уродливые формы, - заметил Яшида. - Я, к примеру,  никогда  не
знал своего отца, зато люблю твоего.
   - Даже больше, чем я? - рассмеялась Марион. - Он  мог,  когда  хотел,
становиться отъявленным негодяем и придумывал такие  садистские  штучки,
до которых не додумался бы в своих книжках и сам маркиз де Сад.
   - А может, благодаря этому он и сделал из тебя такую, какая ты есть.
   - Мой папаша целиком и полностью согласился бы с тобой, не сомневаюсь
в этом.
   - Я бы не обвинял его, - защищал Яшида отца  Марион.  -  У  торговцев
оружием масса времени, и они выдумывают всякие изощренные  истязания  от
безделья во время тягучих ночных бдений,  когда  везут  оружие  в  пункт
назначения или на обратном пути.
   Он смотрел, как она ловко орудовала  китайскими  палочками  для  еды,
отправляя с их помощью  в  рот  мелко  нарубленные  кусочки  поджаренной
свинины с белой фарфоровой тарелочки, и удивился, что она ест почти  как
природная китаянка или японка. Он также втайне восхищался ею за то,  что
у нее хватило духу и сметки превратить доставшуюся в наследство от  отца
крохотную и ненадежную подпольную фирмочку по торговле оружием в крупную
многонациональную корпорацию.
   - Думаешь, не знаю, почему ты любишь моего отца, дорогой? -  заметила
Марион. - Да потому, что он взялся за торговлю оружием  вовсе  не  из-за
денег. Он стал поставлять  оружие  своему  ирландскому  приятелю,  брата
которого забили насмерть английские солдаты в  Белфасте,  и  делал  свое
дело просто из принципа. Он  презирал  также  имперские  замашки  и  был
твердо  уверен,  что  все  экономические  неурядицы,   обрушившиеся   на
Великобританию, вызваны  как  раз  приверженностью  к  такому  мышлению.
"Римляне не смогли воплотить в жизнь эту идею, - обычно говорил он, -  а
они, черт побери, были намного умнее нас. Помяни мои слова,  дочка!  Они
относятся и к Восточному блоку - это же, по  сути  дела,  тоже  империя,
хоть и не называется так, и она неминуемо рухнет и погребет  под  своими
обломками и Россию".
   Марион покончила с мясным блюдом и, запив его черным китайским  чаем,
добавила:
   - У папаши, голова варила просто блестяще.
   - И все же ты не можешь пересилить себя и перестать его ненавидеть, -
обобщил Яшида. - Такое раздвоение мне очень нравится.
   - Еще бы, дорогой мой! Ну а теперь скажи, что ты думаешь насчет  отца
и сына.
   - Торнберг переорал Хэма, - начал Яшида. - Потому что знает,  что  по
закону может размазать его по стенке, как клопа. Хэму он не верит ни  на
цент. - Яшида улыбнулся. - Он все еще считает себя неуязвимым. -  Улыбка
его расплылась до ушей. - До него все никак не дойдет, что  если  кто-то
его и приложит, так это собственный сынок.
   Марион улыбнулась тоже и заметила:
   - Видишь ли, у тебя вообще все раздваивается. Вот как, по-твоему, что
мне нравится больше всего в тебе?  Да  то,  что  ты  любишь  жизнь,  но,
конечно же, если есть возможность  заработать  пару  лишних  центов,  то
своего уж тут не упустишь. Не говорил ли ты мне, что  деньги  заставляют
прошибать даже стены? Они заставляют тебя стремиться  заполучить  всякие
ненужные безделушки, а вот на  действительно  нужные  вещи  иной  раз  и
внимания не обращаешь. Деньги  разрушают  принципы.  -  Она  отпила  еще
глоток чая. - Скажу тебе еще кое-что, дорогой, - все это отражается, как
в капле воды, в Торнберге Конраде III. - Она слегка передернула плечами.
- Но теперь ты уже не заставишь меня заползти в постель к этому чудовищу
даже за генеральный контракт на поставки оружия для всей армии США. Ну а
сын - он совсем иного склада.
   - Да, согласен. Хэм не походит  на  своего  отца  в  гораздо  большей
степени, чем он думает, - согласился Яшида. - Весь фокус  заключается  в
том, чтобы поддерживать у  него  заблуждение,  будто  он  и  его  старик
слеплены из одного теста. А потом, когда придет время и он  увидит,  кем
является его отец на самом деле, он  просто  обалдеет.  Гнев  его  будет
ужасен. Он врежется в отца, что  твоя  крылатая  ракета!  Я  больше  чем
уверен, что Хэм втайне ненавидят его за то, что тот толкнул свою жену  в
объятия любовника и разлучил ее с сыном. А увидев  собственными  глазами
перечень грехов Торнберга Конрада III, Хэм просто-напросто убьет его.
   - Ну и что, тебя гложет эта мысль?
   Яшида пристально посмотрел на нее, но ничего не ответил.
   Марион отодвинула в  сторону  тарелку  с  таким  видом,  будто  разом
потеряла аппетит, и сказала:
   - Все войны в сути своей безумны, мой дорогой, но есть такие, которые
по своему безумству превосходят все остальные. Вот моя точка зрения. Она
имеет принципиальное значение.
   Вынув из сумочки  пудреницу,  она  взглянула  на  себя  в  зеркальце,
подкрасила губы и внезапно спросила:
   - А скажи-ка мне,  дорогой,  как  это  ты  умудрился  позволить  Одри
Симмонс докопаться, что у меня с Торнбергом деловые отношения?
   - Не только деловые, но и половые, - ответил Яшида и вывернул обшлага
на рукавах своего костюма. - Смотри сюда: в рукавах я ничего не прячу. -
Он жестоко ухмыльнулся. - Ловкость рук  -  отнюдь  не  привилегия  одних
фокусников.  У  меня  есть  доступ  к  компьютерам,  которые  могут   из
нескольких фотографий сделать одну, обобщенную, и  с  ее  помощью  можно
убедить ничего не подозревающих людей, по сути дела, в чем угодно. -  Он
самодовольно хмыкнул. - Ну  а  что  касается  деловых  отношений,  то  я
взвалил всю грязную работу на Харриса Паттерсона. Он, как видишь, парень
нечистоплотный и треплется при случае про дела своих клиентов  налево  и
направо. Ведет он себя так, что если это все  выплывет  наружу,  то  его
запросто выпрут из гильдии адвокатов. - В ее глазах он прочел восхищение
его ловкостью. - Ну а таких болтушек, как эта Одри Симмонс, я как-нибудь
и сам знаю. Как и большинство ей подобных, она обожает сплетничать. А уж
к Хэму она просто прикипела. Больше чем уверен, что  тогда  в  ресторане
она следила за вами обоими. Она уже в душе  своей  настроилась  поверить
всему, что я покажу и расскажу ей. Это вроде как самовнушение, ей-богу.
   Марион завернула тюбик губной помады и, защелкнув пудреницу, сказала:
   - Пожалуй, мне будет скучновато без Хэма.  Он  не  похож  на  других.
Государственная служба еще не испортила его вконец.
   - Ну все это дело времени, - заметил Яшида, а сам думал  о  том,  что
она все еще чертовски хороша, просто потрясная бабенка.
   - Мне нужно на секундочку в туалет, - извинилась Марион. - А  ты  тем
временем... Почему бы тебе не рассчитаться с официанткой?
   С  этими  словами  она,  подхватив  сумочку,  направилась   в   конец
ресторана.
   Яшида подождал, пока она не скрылась за дверью  дамского  туалета,  а
затем, - положив двадцатидолларовую банкноту на стол, вышел из кабинки и
пошел в комнату отдыха. Там он открыл дверь мужского туалета,  убедился,
что в нем никого нет, и прошел дальше. Кругом не было ни души,  в  самом
конце узкого коридорчика, ведущего на кухню, он увидел дверь,  выходящую
в боковой переулок.
   Надев на  руки  тонкие  медицинские  резиновые  перчатки,  посыпанные
тальком, он вынул из кармана тонкий  и  длинный  металлический  штырь  и
вставил его в простенький замочек на двери  дамского  туалета,  повертел
туда-сюда и открыл дверь. Войдя в туалет,  Яшида  аккуратно  прикрыл  за
собой дверь.

***

   Торнберг хотел лично  присутствовать  при  кремации  Тиффани  Конрад.
Доктора отговаривали его, поскольку они битых шестнадцать часов резали и
кромсали ее труп, чтобы получить побольше данных о том, где, в чем и как
они ошибались. Но в конце концов Торнберг все же настоял  на  своем,  да
иначе и быть не могло: он платил врачам щедрые гонорары.
   Торнберг согласился только на кремацию и напрочь  отверг  все  другие
виды погребения, ибо в таком случае от тела  умершей  супруги  останется
лишь горстка пепла, как и от  прочих  жертв  неудачных  экспериментов  с
применением инсулинообразного искусственного фермента "фактор-1".
   У него осталось много теплых воспоминаний о Тиффани,  и,  наблюдая  в
окошко из ритуального зала, как пламя  пожирает  ее  тело,  он  мысленно
перебирал эпизоды из их совместной жизни. В эти  минуты  он  думал  и  о
смерти, о которой теперь знал очень и очень многое. Теперь мысль  о  ней
стала его постоянной спутницей, расставался он с  ней  только  во  время
короткого зыбкого сна. Единственное, чего он боялся в жизни и  в  то  же
время ненавидел, была смерть.
   Почувствовав, как открылась и закрылась дверь, он пошевелился.  Вошел
Хэм и встал рядом.
   - Я торопился как только мог, - объяснил Хэм.
   - Хорошо сделал.
   Но голос Торнберга звучал безжизненно, и Хэм уловил это. Он прекрасно
знал, сколько лет отцу, и тоже искал разгадку преодоления старости,  что
помогло бы осуществить план,  как  ликвидировать  угрозу  экономического
порабощения Америки  со  стороны  общества  Черного  клинка.  По  правде
говоря, он понимал, что между ним и отцом  растет  пропасть,  и  впервые
ощутил, как в нем закипает гнев, который  он  длительное  время  загонял
вглубь, не давая ему вырваться на поверхность. Что бы Торнберг ни  делал
впоследствии, Хэм никогда не мог ему простить того презрения, которое он
когда-то питал к матери Хэма. Сначала бессердечность мужа толкнула ее на
любовный роман, а потом он первый осудил ее за человечность  в  доброту.
Разумеется, богам позволительны такие  грешки,  но  Хэм  слишком  сильно
уверился в том, что и его отец относится к сонму богов. Но  несмотря  на
это, Торнберг все же не вечен, как любой простой смертный, а это значит,
что в жизни он наделал немало ошибок, хотя никогда  и  не  признается  в
этом. Достаточно того, что Хэм видел  собственными  глазами,  -  отчасти
благодаря проницательности Яшиды, в этом ему не откажешь. Если Торнбергу
не хватает моральной честности, чтобы признать свои ошибки, что ж, тогда
Хэм сделает это вместо него.
   - Поскольку ты уж  здесь,  -  сказал  Торнберг,  глядя  в  окошко  на
пожирающий  останки  Тиффани  огонь,  -  то,  может,   подскажешь,   как
поспособствовать Мэтисону?
   Ну вот, еще один момент истины. Некоторое время  Хэм  раздумывал  над
тем, не отказаться ли от  своего  решения  высказать  отцу  всю  правду,
наврать ему с три короба, сказать,  что  все  идет  как  нужно.  Но  тут
таящаяся внутри злость опять закипела, и он решил выложить все как есть.
   - Мэтисон выскользнул из петли, - стал докладывать Хэм. -  Теперь  он
пристал к этой японке, Чике. Нам известно, что она  состоит  в  обществе
Черного клинка. В каком он положении сейчас, мы не знаем - захвачен ли в
плен, завербован ли, кто его знает? К тому же еще он замешан в  убийстве
одного из своих подчиненных, а также подозревается в убийстве  с  особой
жестокостью нью-йоркского комиссара полиции. Его пытались  арестовать  в
Нью-Йорке, но он каким-то образом ускользнул оттуда.
   Торнберг некоторое время молчал, и Хэм затаил дыхание.  Наконец  отец
сказал:
   - В известном смысле не имеет никакого значения  тот  факт,  в  каких
дураках ты оказался. Мэтисон теперь  находится  как  раз  там,  где  мне
нужно.
   - Забудьте об этом Мэтисоне, - в раздражении выпалил Хэм. - Я же  уже
сказал, что он выскользнул из петли. Яшида и я...
   - Знать не знаю, что  там  в  действительности  происходит,  -  резко
перебил его отец.
   Он понимал, что вышел за  рамки,  которыми  сам  себя  ограничил,  но
решил, что теперь ему на них  наплевать.  Тиффани  ушла  из  жизни,  его
единственное утешение, сын Хэмптон, перестает послушно вилять  хвостиком
и становится таким же, как и остальные его дети. Все  они  не  оправдали
его надежд, никто из них не заслушивает быть его наследником.
   - Я вертел тобою, как хотел,  как  вертел  генералами  из  Пентагона,
президентом, вообще всеми. - Глаза его блеснули, в них отразилось  пламя
современного погребального костра Тиффани. - Я более  ловок  и  удачлив,
чем вы все, вместе взятые.  Ты  мне  не  нужен,  не  нужен  мне  и  твой
макиавеллевский советчик. Единственный, кто мне нужен, это  Мэтисон.  Он
теперь устремился в самое сердце общества Черного клинка.  Он  остановит
их и доставит мне то, в чем я больше всего теперь нуждаюсь.
   Хэм молча смотрел на отца и думал, что Яш прав на все сто  процентов:
Торнберг зациклился. Все  его  думы  и  помыслы  -  только  о  Мэтисоне.
Подрывная деятельность общества Черного клинка, направленная против США,
больше его не трогает.
   - Возьмите себя в руки, отец, - сердито сказал он. - Я охотно признаю
вашу выдающуюся роль в организации борьбы с обществом Черного клинка, но
вы должны понимать,  что  ваше  время  вышло.  Теперь  все  ваши  заботы
замкнулись на Мэтисоне, в то время как Америку уже схватили за  горло  в
экономическом смысле. Ваше поведение неразумно и ставит наши оперативные
планы под угрозу риска. Этого  я  допустить  не  могу.  Отправляйтесь-ка
домой и оплакивайте там свою юную супругу,  если  таково  ваше  желание.
Отныне я слагаю с вас ваши обязанности, а операцию  до  конца  доведу  я
вместе с Яшем.
   Пылкая речь сына показалась Торнбергу столь наивной, что он  не  смог
удержаться от смеха.
   - Боже мой, - наконец сумел он  выговорить,  -  делай  то,  что  тебе
поручено, и ничего больше. Развитие событий уже вырвалось из-под  твоего
контроля.
   Хэм свирепо смотрел на отца - издевательский смех старикана  все  еще
звучал в его ушах. Но он не позволит Торнбергу поставить себя на колени.
Он  уже  не  раз  видел,  как  отец  осаживал  многих  такими  тщательно
подобранными словами.
   - Оставьте в покое активные операции, - грубо ответил он. -  Они  вас
больше не касаются. - И с этими словами Хэм величавой поступью вышел  из
ритуального зала. Торнберг смотрел  ему  вслед.  По-своему  он  гордился
Хэмом за то, что тот сумел постоять за себя и не дал унизить,  чего  так
старательно  он  добивался.  Но  в  то  же  время  он  и  забеспокоился,
предполагая,  что  непонимание  его  сыном   общей   ситуации   является
результатом слишком  строгой  засекреченности  многих  фактов.  Торнберг
понимал, что ему надо быстрее что-то делать с Хэмом и Яшидой,  иначе  их
козни могут встать на пути его личных интересов и замыслов.
   И все же он призадумался: Хэм во многом прав  -  он  слишком  увлекся
Вулфом Мэтисоном, но ведь из совершенно разумных соображений, о  которых
Конраду-младшему никогда и не догадаться.
   С самых ранних лет Торнберг привык преодолевать трудности, причем чем
сложнее и маловероятнее  казалось  решение  возникшей  проблемы,  тем  с
большей охотой и энергией  принимался  он  за  ее  решение.  Он  получал
истинное наслаждение от жизни, когда добивался своего, в  то  время  как
все кругом были уверены, что он непременно сломает  на  этом  деле  шею.
"Нет ничего лучше на свете,  чем  увидеть  расстроенное  выражение  лица
поверженного соперника, - сказал ему как-то отец. -  А  упоение  победой
достигает своего накала, когда уйдешь живым и  невредимым  от,  казалось
бы, неминуемой смерти".
   Как рано Торнберг начал играть в прятки со смертью, этого  он  и  сам
сказать  не  мог.  Из-за  своего  непомерного  честолюбия  ему  довелось
вращаться в самых разных слоях общества - как  на  самом  верху,  так  и
внизу, а также на всех  промежуточных  уровнях.  В  самом  начале  своей
карьеры ему пришлось пообщаться  с  довольно  влиятельными  лицами,  чьи
извращенные понятия о жизни и смерти нормальные люди  отвергали  и  даже
поднимали на смех. Но в силу своего неуемного характера Торнберг все  же
увлекся их воззрениями - и психологическими, и квазирелигиозными, однако
в конце концов пришел к выводу, что все они отвратительно смердят и яйца
выеденного не стоят.
   Тем не менее, жизнеспособной альтернативы найти он не мог до тех пор,
пока не появились на  свет  новые  направления  в  биохимической  науке,
которая в ту пору еще и названия-то своего не имела.  А  затем,  уже  во
время войны во Вьетнаме, случайно промелькнуло одно  малозначащее  -  по
крайней мере, с военно-стратегической точки зрения - сообщение,  которое
надоумило его, как обмануть смерть, и показало, что добиться  этого  все
же возможно.
   Ему пришла в голову мысль, что с помощью этого  сообщения  он  сумеет
подобрать ключ к разгадке тайны хотя бы со