амбуковой рамкой литографию Юкио Мишимы, поэта-самурая, который в  1970
году  совершил  харакири,  чтобы  своей   смертью   подчеркнуть   гибель
самобытности Японии. Он считал, что в  адском  котле  западного  влияния
гибнут прекрасные национальные традиции японского народа.
   На литографии  Мишима  был  изображен  в  виде  распятого  на  кресте
страдальца,  из  его  тела  выпирали  стрелы  в  виде  мужских   членов.
Литография эта - скрупулезное подражание знаменитой картине, на  которой
изображена казнь святого Себастьяна. Поэт был его  горячим  поклонником.
Да и неудивительно. Себастьян служил в римской преторианской  гвардии  и
тайно  исповедовал  христианство.  Когда  его   тайна   стала   известна
императору  Диоклетиану,  тот  приказал  лучникам  расстрелять  солдата.
Мистическое преображение  бренного  тела  казненного  солдата,  которому
предначертано было стать мучеником, казалось Вакарэ самым ярким символом
короткой жизни Мишимы, полной страданий и мук.
   И  вот  пока  Вакарэ,  еще  неодетый  и  налитой   силой,   занимался
подготовкой к дешифровке поступивших инструкций, он продолжал  думать  о
Мишиме и святом Себастьяне. Вакарэ тоже обожествлял  человеческое  тело.
Эротизм мужских форм не волновал его и не оставлял  следа  в  памяти.  С
болезненной гримасой Вакарэ положил руку на листки шифровки  с  длинными
колонками цифр. Цифры трудно запомнить, они бесстрастны, но он,  занятый
работой, где думать особенно  не  приходилось,  ощутил  прилив  крови  к
конечностям и вспомнил о своем друге Юджи Шияне,  который  запрещал  ему
заниматься такими делами. Юджи тоже благоговел перед Юкио Мишимой и  его
бессмертной поэзией.
   Вакарэ,  прищурившись,  убрал  руку  с  листков   и   увидел   пятно,
оставленное влажной  ладонью,  как  некое  клеймо  на  бездушных  цифрах
зашифрованного сообщения. Клеймо, которое, как  его  предупреждал  Юджи,
появится и на его лице, лишь только он выскажет ему свое желание.
   И все же Юджи не был единственным  человеком,  по  которому  тосковал
Вакарэ, он любил еще и секс  во  всех  его  проявлениях.  Он,  например,
обожал настоящих японских женщин, понимающих с  полуслова,  чувственных,
нежных,  достигших  совершенства.  Это   вам   не   кокетки,   продажные
исполнительницы всяких мерзких штучек, до которых так  охочи  развратные
западные мужчины. Нет, Мишима понимал в них толк. Такие японки - актрисы
высшего класса. Только мужчина с высокими помыслами  может  столь  тонко
изобразить истинную женщину, создать ее идеал.
   А вообще-то Вакарэ презирал жизнь - он подозревал, что и Мишима  тоже
презирал ее, - потому что она так несовершенна. Вакарэ жил  только  ради
того,  чтобы  приблизиться  к  идеалу.  Даже  своим  телом  он  не   был
удовлетворен, как, впрочем, и многим другим, почтя всем. Вселенский хаос
непрестанно работал против  совершенства,  разрушая  все,  что,  как  он
твердо верил, должно каким-то непостижимым образом  обрести  безупречную
форму.
   Вакарэ страстно желал стать свидетелем такого прекрасного  мгновения,
хотя бы мига совершенства, прежде чем неумолимая троица Хаоса  -  Время,
Слепой Случай я Крутой Поворот - вернет  все  на  круги  своя.  По  мере
своего возмужания он все больше преисполнялся верой в то,  что  подобный
миг станет вершиной его жизни; за ним последует смерть. Потому что,  как
это понял Вакарэ, смерть сама по себе является очищением и окончательным
освобождением от тирании "Тошин  Куро  Косай",  которая  опутала  своими
щупальцами всех японцев. В то же время это будет погашением долга  перед
организацией.
   На расшифровку инструкций ушло ровным счетом пять минут, а еще  сорок
пять - на зашифровку разведывательной  сводки  о  последних  оперативных
действиях общества Черного клинка  в  разных  точках  земного  шара.  Он
окинул взглядом список: довольно внушительный. Список,  подумалось  ему,
мог бы напугать и оппозицию. Ну что же, очень даже недурно. Он  отправил
зашифрованный телефакс, затем унес листки в ванную, поджег их  и  держал
так, пока огонь не подобрался к  самым  кончикам  пальцев,  после  этого
растер пепел, бросил в унитаз и спустил воду.
   С Минако Вакарэ встретился  в  театре,  где  группа  молодых  женщин,
одетых в традиционную японскую одежду, пела с ангельским  прилежанием  и
танцевала с воздушной грацией, отчего у зрителей, а большинство  из  них
были мужчины, на глаза наворачивались слезы умиления. После концерта они
пошли пешком по залитой неоновым светом Гинзе, пробираясь сквозь толпу и
останавливаясь у огромных рекламных щитов и афиш и у еще более громадных
зданий.
   - Спасибо, что пришли встретиться со мной. Мне сворачивать  здесь,  -
сказала Минако. - Поскольку мой сын Юджи ваш близкий друг, вы  занимаете
в его душе особое место. Поэтому буду говорить с вами начистоту.
   - Да, мы с Юджи-сан близкие друзья, - подтвердил Вакарэ,  -  но  наши
встречи носят случайный характер. Я  даже  удивляюсь,  что  мы  все  еще
дружим.
   - Это испытание для вас обоих, - заметила Минако.  Вакарэ  улыбнулся.
"Только женщина и может полагать, - подумал он, - что наша привязанность
- чисто мужское дело". Вслух же он сказал:
   - Может быть. Но в таком случае у нас с вами особая  дружба,  как  вы
считаете? Я не могу себе представить, чтобы  я  мог  пойти  на  подобный
концерт с какой-то другой женщиной.
   Он опять улыбнулся, явно наслаждаясь тусклым солнечным светом. Ему не
надо было торопиться на службу в этот зимний день.
   Вакарэ был заместителем начальника Управления  промышленной  политики
могущественного  министерства  внешней  торговли.   Трудно   переоценить
влияние этого министерства на жизнь  Японии.  Именно  оно  диктовало,  к
примеру, индустриальную политику в стране в период особо высоких  темпов
развития, начиная с середины 50-х годов и вплоть до последнего  времени.
Поощряя компании и фирмы, охотно вкладывающие капитал  в  новые  отрасли
промышленности - электронику и  производство  компьютеров,  министерство
сумело плавно, без спадов и рывков, привести Японию к ее господствующему
положению в мировой экономике.
   - Тот факт, что я возглавляю отдел исследований и анализа  управления
и поэтому могу дать ход любым лабораторным работам Юджи  или,  наоборот,
затормозить их, уже достаточен для  того,  чтобы  объявить  нашу  дружбу
потенциально опасной, - заметил Вакарэ. - Поэтому мне прямой смысл  быть
членом "Тошин Куро Косай".
   - Вот это-то все и связывает нас, - улыбнулась  Минако.  -  И  именно
поэтому вам предложили возглавить отдел.
   - Этой должностью я обязан лично вам, Минако-сан, и чувствую  себя  в
неоплатном долгу перед вами, - с почтением сказал Вакарэ. -  Однако  раз
уж мы говорим открыто, извините меня за вопрос: не из личной ли  корысти
вы выдвигали меня на должность начальника? В конце концов, я  ведь  могу
оказывать Юджи неоценимую помощь.
   - И вы посмели подозревать меня в такой нечистоплотности?
   Вакарэ лишь недоуменно пожал плечами:
   - Вряд ли мое слово что-либо значит. Сын ваш  неподкупен.  Не  думаю,
что он одобрит мои действия, если я столкну кого-то с моста на его пути.
Для него это - нарушение закона.
   - Искренне надеюсь, что вы ошибаетесь, - вздохнула Минако. -  Вам  не
почувствовать боли, которую я ощущаю, когда прошу помочь мне. Но  выбора
у меня нет. Мы должны постараться уговорить Юджи  вступить  в  общество,
возглавляемое Нишицу, и в ЛДП.
   - Я, разумеется, сделаю все, о чем вы ни попросите, Минако-сан. Но  в
данном случае вы просите о невозможном.
   - Может, и так, - подумав, ответила она и склонила голову. - А может,
и нет. - Она чуть улыбнулась. - Вот что бы я предложила:  сговоритесь  с
моим сыном тайно.
   -  Я?  Что?..  Не  понимаю,  что  вы  хотите...  -   Вакарэ   казался
озадаченным. - Не знаю, гожусь ли я вообще для всяких сговоров и  тайных
дел.
   - Вам это понравится, - убеждала его Минако. - Даю гарантию. Я  хочу,
чтобы вы встретились с Юджи где-нибудь в нейтральном месте, там, где  не
ведутся деловые переговоры. Допустим, пообедаете вместе или  пойдете  на
какой-нибудь концерт, когда он не будет занят Делами. Вот тут вы  ему  и
признаетесь.
   - Признаться? В чем? -  удивился  Вакарэ,  почувствовав,  как  екнуло
сердце.
   - А в том, что вы член тайного общества Черного клинка.
   -  Что,  что?  Извините  меня,  Минако-сан,   но   такое   признание,
безусловно, положит конец дружбе Юджи со мной.
   - Если  вы  так  считаете,  то  явно  недооцениваете  моего  сына,  -
возразила Минако. - Подумайте, Шото-сан: ему известно, что  вы  обожаете
Юкио Мишиму и разделяете все его убеждения. Думаю, что он уважает вас за
это. Юджи знает, что вы чистосердечны. Вот это и есть самое  важное  для
него.
   - Но сказать ему, что я член "Тошин Куро Косай"...
   - Это только заинтригует его, - убежденно продолжала  Минако.  -  Вы,
должно быть, знаете, что Юджи во многом наивен. Он считает, что общество
Черного клинка - сугубо политическая организация и что  членство  в  ней
открыто для всех. Однако ему неизвестно, что членами  организации  могут
быть только достойные и одаренные люди. Надеюсь, что он никогда этого  и
не узнает.
   -  Но  даже  если  Юджи  и  сочтет  общество  Черного  клинка   чисто
политической организацией, все равно  он  будет  рассматривать  его  как
опасное и зловредное сборище реакционеров, не говоря уже о том, что  оно
представляет угрозу всему, во что он верит.
   - Вот на это я как раз и рассчитываю, - заметила Минако и улыбнулась.
- Представьте себе, как заинтригует его ваше сообщение  о  том,  что  вы
замышляете заговор с целью смещения Нишицу... Чтобы занять его место.
   - Что я, с ума спятил, что ли, говорить ему такое?
   - Кому другому, конечно, сказать нельзя, но Юджи можно, -  настаивала
на своем Минако. - Он будет нем как могила.
   Она  замолчала,  ожидая,  пока  не  пройдут  мимо  несколько  панков,
цокавших по тротуару черными бутсами и вертевших стриженными  в  полоску
головами, а потом продолжила:
   - А если вы скажете ему,  что  хотите  привлечь  его  в  "Тошин  Куро
Косай", то для него это будет  иметь  особый  смысл.  Вместе  вы  будете
обладать достаточной силой, чтобы внести в общество перемены.  Он  сразу
поймет это.
   Вакарэ задумался.
   - Но я обязан сообщить Нишицу-сан о том, что  рекомендую  в  общество
нового члена, - с сомнением сказал он.
   - И все же я  настоятельно  прошу  поверить  другу.  Юджи  -  сильный
человек с могучим умом. Уже сам факт того, что в этом деле заинтересован
Нишицу, подействует на него положительно и потянет, словно  магнитом,  в
общество. - Минако на минутку остановилась и внимательно  посмотрела  на
Вакарэ. - Поверьте мне, мы сведем  Юджи  и  Нишицу  вместе.  Юджи  будет
считать, что он действует от вашего имени, чтобы убрать  Нишицу,  а  тот
будет испытывать удовлетворение, если Юджи вступит в общество.
   - Временное удовлетворение, - с сомнением произнес Вакарэ.
   Минако согласно кивнула:
   - События теперь разворачиваются очень быстро. Нам нужно будет только
выждать момент.

***

   Когда Вулф вернулся из Вашингтона  и  зашел  в  свой  офис,  там  уже
работала целая бригада маляров,  соскабливая  со  стен  кровавые  пятна,
заделывая алебастром и цементом щели и неровности и закрашивая  их.  Шел
уже восьмой час вечера, а в десять они с Амандой  собирались  на  прием,
который устраивала в одной из галерей  в  Нижнем  Манхэттене  ее  сестра
Стиви. Он хотел было позвонить Аманде и сказать, что не поедет, но потом
решил все же ехать. Несмотря на усталость,  спать  не  хотелось.  Может,
Аманда и права: Стиви устроит небольшой бедлам, а это  отвлечет  его  от
забот, встряхнет немного.
   Он отметился у Сквэйра Ричардса и спросил, не  звонил  ли  кто-нибудь
ему. Оказалось, что звонил главный судмедэксперт  Харрисон.  Позвонив  в
морг, Вулф узнал, что Харрисон должен появиться с минуты на минуту.
   Вулф пошел по занавешенному простынями коридору в душевую, которую он
соорудил  в  мужском  туалете.  Здесь  тоже  красили  стены.  Весь  офис
заполонили маляры и штукатуры. Это означало, что  комиссар  Хейс  Уолкер
Джонсон напряг мощные бицепсы своего авторитета.
   Стены в душевой красил всего один маляр - японец, ладный  и  сильный,
как легковес в борьбе сумо. Он  стоял  высоко  на  забрызганной  краской
стремянке,  на  его  мускулистое  тело  был  надет  драный   комбинезон.
Седоватые волосы и лицо японца свидетельствовали о том, что  он  лет  на
десять старше других маляров; тело же его возраста не  знало.  Он  молча
кивнул Вулфу в  как  ни  в  чем  не  бывало  продолжал  счищать  грязную
штукатурку  с  потолка.  На  матерчатое  покрытие,  расстеленное  поверх
черно-белых плиток душевой, мягко шлепались куски алебастра.
   Помывшись под душем, Вулф подождал, пока  высохнет,  и  надел  свежее
белье, которое достал из запирающегося шкафчика. Одеваясь,  он  наблюдал
за работой маляра и думал: "А ведь мне вряд ли  удастся  снова  увидеть,
как трудится этот японец".
   - Вы давно работаете по заявкам нашего управления? -  поинтересовался
он.
   Маляр прервался на минутку и посмотрел сверху на Вулфа.
   - Нет, недавно, - ответил он. - А в чем дело?
   - Сколько же? - не отставал Вулф.
   Японец положил мастерок и спустился со стремянки.
   - Может, вы считаете, что  я  представляю  потенциальную  угрозу  для
безопасности? - спросил он, вытирая руки о комбинезон. -  Потому  что  я
японец. - Он повернулся и принялся за уборку мусора. - Ну что же, ко мне
все всегда относятся с подозрением. Это, конечно, неприятно,  но  думаю,
что я должен смиряться с этим, если хочу остаться в Америке.
   Подумав о своей матери, о  племени  шошонов  с  Винд-Ривер,  о  своем
детстве, Вулф сразу же смутился. После беседы с Шипли он стал болезненно
подозрительным - он уже забыл было, как сказывается  близкое  общение  с
"призраками". "От них, - подумал он, -  заражаешься  настороженностью  и
становишься мнительным, в каждом темном  углу  мерещатся  подозрительные
личности".
   - Давайте  забудем  об  этом,  -  сказал  он  маляру.  -  Мне  просто
интересно, и в моем вопросе нет ничего общего с вашей национальностью.
   Японец повернулся и, подтянув сползающий комбинезон, склонил голову в
коротком поклоне:
   - Все в порядке. Не возражаете, если я опять примусь за работу?
   - Разумеется, нет,  -  ответил  Вулф  и  бросил  мокрое  полотенце  в
проволочную корзину, прикрепленную к стене. - Позвольте мне пройти.
   В зал он вернулся слегка раздосадованный от разговора  с  японцем,  а
там его уже искал Сквэйр Ричардс.
   - Только что получено сообщение, лейтенант, - подбежав, доложил он. -
Тони нашел черный "Файерберд-87".
   У столба на Западной 43-й улице их поджидал Трехразовый Тони. Темные,
покрытые маслянистой пленкой воды Гудзона плескались и хлюпали о  гнилые
бревна, пахло каким-то кислым зловонием. Вулф посмотрел на реку и увидел
желтоватые снежные хлопья, растворяющиеся  в  воде,  как  в  цистерне  с
кислотой.
   Позади них высились обгорелые стены  многоквартирных  домов,  которых
почему-то  еще  не  коснулось  чугунное  ядро  подрядчика,  расчищающего
участки  под  новое  строительство.  Пока  же  они  были  битком  набиты
бедствующими,   жалкими   семействами,   потерявшими   всякую    надежду
осуществить свою "американскую мечту". Такова изнанка всех чудо-городов,
растущих и расползающихся подобно раковой  опухоли.  И  будто  для  того
чтобы еще больше оттенить неприглядный вид  этих  закопченных  кирпичных
остовов домов, боковые улочки и переулки, выходящие к дамбам и причалам,
были теперь застроены всевозможными времянками  и  жалкими  лачугами  из
фанеры, картона и  расплющенных  жестяных  банок.  Костерки,  горящие  у
входов  в  эти  "сооружения",  похожих  на  лазы  в  пещерах,  придавали
застройкам вид средневековых деревень.
   Трехразовый  Тони  повел  их  прямо  на  пирс,   где   стоял   черный
"Файерберд-87", похожий на доисторическое  животное;  кузов  его  тускло
чернел в искаженном свете уличных фонарей. Салон внутри весь был выжжен,
краска на капоте и крыше обгорела, запеклась  от  огня  и  потемнела  от
копоти.
   - Мне кажется, лейтенант, что кто-то поджег машину  уже  после  того,
как ее бросили  здесь,  -  заметил  Трехразовый  Тони,  направляя  лучик
карманного фонаря на машину.
   - Это все пацаны, они рады всякому хламу. Кто  же  еще?  -  проворчал
Сквэйр Ричардс, светя на кузов своим фонариком.
   - Может, и они, - неуверенно сказал Вулф, неуклюже  забираясь  внутрь
машины.
   "Если это пацаны тут побывали, - подумал  он,  -  то  с  чего  бы  им
поджигать колеса? Они  же  денег  стоят.  С  большим  удовольствием  они
проехались бы на ней миль сто,  скажем,  до  Соумил-Ривер-Парквэйя".  Он
принюхался и сразу же вспомнил слова Бобби Коннора  о  голубом  огненном
шаре, о жаре, исходящем от неподвижного лица мертвого Аркуилло, вспомнил
мерцающие  огоньки  на  его  скулах.  Понюхал  воздух  еще  раз,  но  не
почувствовал ни запаха жидкого газа для заправки зажигалок, ни бензина -
этих первых признаков умышленного поджога.
   Из кармана своей кожаной куртки  Вулф  извлек  стальную  граммофонную
иглу и стал тыкать ею в  закопченное  переднее  сиденье  и  в  приборный
щиток. "Бардачок" покоробился  от  огня  и  не  открывался,  поэтому  он
попросил Трехразового Тони, большого мастера по вскрытию всяких запертых
дверей и крышек, взломать его.
   Внутри  "бардачка"  он  обнаружил  обожженные   листочки   и   хлопья
сгоревшего обивочного материала  машины.  Он  потыкал  иглой  в  глубине
вещевого отделеньица. В правом углу не было ничего, вдоль задней  стенки
- тоже ничего, но в левом углу  кончик  иглы  на  что-то  наткнулся.  Он
вытащил находку наружу. Трехразовый Тони посветил фонариком.
   - Что это, черт побери, такое? - заинтересовался Сквэйр Ричардс.
   - Лоскуток материала, - пробормотал Вулф, вертя  в  руках  квадратный
кусочек  грубой  драпировочной  ткани.  С  одной  стороны  он   оказался
опаленным, а с другой - хоть и испачканным пеплом  и  дымом,  но  целым.
Вулф сразу признал в нем тот  самый  материал,  который  использует  для
своих моделей японская художница Чика.

***

   Юджи Шиян просмотрел еще раз и подписал заявку  на  изготовление  ста
тысяч  телефонных  карточек  компании  "Шиян  когаку".  Эти  пластиковые
слоистые карточки будут розданы лучшим партнерам компании, союзникам  из
политических и  правительственных  сфер,  и  те,  используя  их,  смогут
бесплатно звонить из любого общественного  таксофона.  В  центре  каждой
карточки находится зашифрованная голограмма фирмы "Шиян когаку", а когда
ее вставишь в телефон, то  по  окончании  разговора  с  нее  считывается
продолжительность разговора и  в  коллекторе  аппарата  фиксируется  его
стоимость. "Великая идея для  маркетинга",  -  подумал  Юджи.  Еще  один
наглядный пример рекламы представлен на карточке запрессованным ярлычком
со словами: "всегда с вами".
   В Случае удачи последуют  заказы  из  Сингапура,  Тайбея,  Кремниевой
долины в Калифорнии и, наконец, из Гонконга.
   Закончив работу, он откинулся на спинку  стула  и,  закинув  руки  за
голову, безучастно глядел на сверкающие небоскребы Токио. Так  как  офис
Юджи размещался на верхних этажах одного из этих небоскребов,  летом  он
мог любоваться лучами солнца, красноватыми и блеклыми из-за смога. Улицы
вокруг здания Хэммачо Стейшн еле виднелись далеко внизу. Солнечный  свет
не проникает туда, там всегда сумрачно, и толпам людей, снующим по  ним,
кажется, что уже наступил вечер.
   Юджи только хмыкнул, подумав о  том,  каково  им  быть  там,  в  этих
искусственных сумерках, и все время спешить, спешить, спешить. А  каково
жить в одной комнате вместе с тремя другими жильцами, есть собу -  лапшу
из гречихи, купленную в уличных палатках или  с  лотков,  -  потому  что
лучшего нельзя себе позволить, а иногда ложиться спать и вовсе не поев.
   Немало лет понадобилось ему, чтобы по