ном  виде.  И  опять  он
ощутил безмерную силу таинственного магнетизма, влекущего его к Чике,  и
даже вздрогнул от этого. А потом перед ним возник образ его отца в  лихо
сдвинутой на затылок мокрой от пота ковбойской шляпе, держащего  в  руке
оплетенный  боевой  жезл   -   фетиш   индейцев-апачей.   Стоя   посреди
Лайтнинг-Риджа, этого маленького  поселка  старателей  в  Австралии,  он
говорит сыну: "Жизнь гроша ломаного не стоит, если не рискуешь.  Запомни
это, сын!"
   - Нет, я не стану этого делать.
   Вулф прищурился, стараясь снова представить себе образ  отца.  Они  с
Чикой по-прежнему находились на самом верху шахты лифта в том  же  самом
здании. Стальная кабина лифта, как и  прежде,  висела  над  пропастью  в
пятьсот футов.
   - Что случилось? - спросила Чика.
   -  Моя  энергия  недостаточно  сильна.  Я  пока  не  управляю   своей
способностью ясновидения.
   Чика молча посмотрела на Вулфа.
   - Но это еще не конец, - не сдавался он. - Я не допущу этого.
   Взяв его руки в свои, она приложила их к груди и сказала:
   - Вызови тень и свет.
   В его глазах засверкали зеленые серпы, и он  ощутил,  как  в  ладони,
руки и тело вливается свет, правда, трепещущий, как  птица  в  сумерках.
Затем послышался слабый треск - стало концентрироваться его биополе.  Он
начал мысленно создавать - как бы это назвать? - столб света, достаточно
мощный и в то же время подвижный. Он уже  мог  двигать  этот  столб,  но
поддерживать длительно его существование был не в состоянии. Это он знал
точно.  Снова  возникло  чувство  страха,  но  он  отогнал  его   прочь,
сосредоточившись на темноте "макура на хирума", напрягая на это всю свою
мыслительную энергию.
   - Ну вот, - шепнул он хриплым голосом, - можем ехать.
   О господи!
   По воле объединенного Вулфом и Чикой биополя "макура на хирума"  лифт
пришел в движение и пополз вниз. Двигался он в темноте бесшумно, плавно,
будто плывя по течению спокойной реки.
   Мощность биополя возросла в тысячи раз, превратив психическую энергию
в сверхплотный сгусток, который замедлил время и искривил  пространство.
В мыслях Вулфа возник его собственный  образ  -  образ  Вулфа  Мэтисона,
сидящего возле умирающего Белого  Лука.  Тогда  он  испугался  возникшей
энергии не только деда, позволившей ему явно  преодолеть  смерть,  но  и
своей, возникшей внутри него самого...
   Лифт достиг дна шахты и, тяжело сотрясаясь, остановился. Вулф и  Чика
слезли с крыши и очутились  на  цементном  полу.  Вулфу  очень  хотелось
вспомнить все, что произошло за истекший час, но времени на воспоминания
не оставалось: они еще не оторвались от преследователей.
   Чтобы не выбираться из здания тем же путем, по которому  они  пришли,
Чика повела его куда-то вниз, влево от лифта. Вскоре они очутились перед
металлической дверью. Чика отперла замок и открыла ее. За  дверью  пахло
бензином и машинным маслом - это был подземный гараж.  Закрыв  за  собой
дверь и заперев ее, Чика молча повела Вулфа к последнему ряду автомашин,
и там, у самой стены, он увидел поблескивающий  хромированными  деталями
черный катафалк, в который она тогда, перед похоронным  бюро  на  Второй
авеню, села и укатила прочь прямо у него на глазах. Чика раскрыла задние
двери катафалка,  и  Вулф  увидел  полированный  темно-коричневый  гроб.
Раздался характерный щелчок и выбросился - ошибиться он не мог -  клинок
ножа с выкидным лезвием.
   Она повернулась к нему, и  совсем  близко  от  лица  Вулфа  сверкнула
сталь. Улыбнувшись, Чика спросила:
   - Ну и как ты себя чувствуешь на краю смерти?

Глава тринадцатая
Вашингтон - Нью-Йорк - Токио - сельские районы Массачусетса

   Торнберга  Конрада  III  окончательно  разбудил  звон   колокольчика.
Некоторое время он нежился в постели, бесцельно глядя в  потолок.  Потом
колокольчик зазвонил опять. Он нехотя спустил свои длинные худые ноги  с
постели, накинул шелковый пестрый халат и поплелся к парадной двери.
   Вилла Торнберга в ухоженном дачном поселке Магнолия-Террас  стояла  в
отдалении - так пожелал сам хозяин.  Большинство  здешних  дорогих  вилл
выходили фасадом на залив, а виллу Торнберга окружала  небольшая  рощица
серебристых берез. Позади нее весело переливался  и  журчал  по  гладким
черным камням неширокий ручеек и вилась среди кустов  жасмина  тропинка,
огибающая беседку из кедрового дерева и ведущая к парадному входу виллы.
   Проходя  мимо  трюмо,   Торнберг   на   минутку   задержался,   чтобы
полюбоваться на себя: на прямую осанку и на налитые силой мускулы. Затем
он зачесал назад седые волосы и открыл дверь.
   - Выглядите вы совсем неплохо,  -  сказала  пришедшая  Стиви  Пауэрс,
целуя его в щеку. - Лицо пополнело, морщины разгладились. Хорошо  ли  вы
отдохнули?
   - Не совсем, - ответил Торнберг, закрывая за ней дверь. - В  основном
дремал.
   Стиви ласково улыбнулась:
   - Это тоже неплохо, - сказала она и прошла вперед, в гостиную. -  Как
поживает Тиффани?
   -  Да  не  очень  чтобы,  -  ответил  Торнберг,  плюхаясь  в   обитое
декоративной тканью кресло. - Думаю, у нее лейкемия.
   Стиви подошла и присела в кресло напротив.
   - В таком случае мне лучше переговорить с ней лично.
   - Нет, я решил ничего не говорить ей о болезни.
   - Вы уверены, что поступаете правильно? Я имею в виду, что болезнь...
   - Благодаря лечению симптомы  этой  болезни  не  проявятся  до  самой
смерти.
   - Но я знаю, что этот курс лечения ведет к раку.
   Он лишь согласно кивнул в ответ и продолжал:
   - Это все последствия  введения  инсулина,  схожего  с  искусственным
"фактором-1".  Лекарство  это  многообещающее,  но  мы  никак  не  можем
добиться оптимальных результатов. Порой кажется, что мы  достигли  цели,
но каждый раз приходим к тому же, от чего шли.
   Стиви поднялась, подошла к буфету и налила  две  рюмочки  прекрасного
виски "Гленливет" Торнберг благодарно кивнул, приняв рюмку из ее рук.
   - Время, - сказал он, - бежит неумолимо. - Он поднял рюмку на свет  и
стал тщательно вглядываться, как виски играет и меняет  в  лучах  солнца
свой цвет. - Быстро бежит, слишком даже быстро.
   Он выпил виски залпом и подбросил рюмку вверх. Она упала на мраморный
пол и со звоном разбилась.
   - Если бы только нам удалось так же разбить  и  этот  экран  сложного
протеина, какая это была  бы  удача,  черт  побери!  Что  это  за  такой
неуловимый  элемент,  который  не  позволяет  распадаться   молекулярной
цепочке? - Он терпеть не мог долго ждать.
   Стиви ничего не сказала и поступила благоразумно: пусть  злость  шефа
пройдет стороной.
   Этот  урок  она  усвоила  очень  быстро,  хотя  ей  в  таких  случаях
приходилось сознательно подавлять  врожденное  чувство  сопереживания  -
одно из самых нужных качеств психиатра.
   В нем появилась какая-то новая раздражительность, природу которой она
понять пока не могла. Ей не раз случалось и в  прошлом  выслушивать  его
громкие нелицеприятные высказывания в адрес науки, которая, мол, хотя  и
развивается, но слишком медленно. Что же произошло? Она  понимала,  что,
если начнет расспрашивать, этим ничего не добьется.
   От напряжения у нее сжались мышцы живота. Свои наихудшие опасения она
решила выразить словами:
   - Вулф путается с известной вам японкой. Не  этого  ли  вы  хотели  с
самого начала? Теперь лишь вопрос времени, и он заполучит все,  что  вам
нужно.
   Торнберг  глядел  в  одну  точку,  взгляд  его  напоминал   луч   фар
приближающегося  автомобиля.  Стиви  попыталась  понять  его  мысли,  но
безуспешно. В его глазах появилось такое выражение, которого она  прежде
никогда у него не замечала. Это ее настораживало,  так  как  она  видела
нечто такое, что видеть  ей  не  полагалось.  Почувствовав,  как  у  нее
засосало под ложечкой, она, как и многие женщины  в  подобной  ситуации,
инстинктивно замкнулась в себе.
   - Ну а что вы могли бы  сказать  в  отношении  Мэтисона?  С  ним  все
нормально? - спросила она.
   Торнберг ничего не ответил и тем напугал ее еще больше.
   - Что вы о нем слышали? Он цел, невредим? Или... - тут она  прикусила
губу, не в силах произнести вслух ужасную догадку.
   Торнберг на секунду-другую прикрыл глаза. Мысленно он ругал  себя  на
чем свет стоит. Он привык контролировать ход событий - под рукой у  него
всегда находятся послушные его воле люди - и подчас не считался  даже  с
собственным имиджем ради осуществления своих навязчивых идей.  Он  знал,
что если скажет, что с Вулфом  все  в  порядке,  она  подумает,  что  он
говорит не правду.
   Поэтому Торнберг счел благоразумным выдать ей подобие правды и открыл
глаза.
   - В  настоящий  момент,  -  сказал  Торнберг,  -  Мэтисон  испытывает
определенные трудности, но он их преодолеет. Даю вам слово.
   Похоже, что обещание несколько успокоило  Стиви,  во  всяком  случае,
подумав, она спросила:
   - Вы же знаете, кто убил Аманду, не правда ли?
   - У меня на этот счет есть довольно веские соображения.
   - Я хочу...
   Торнберг понимающе кивнул головой.
   - Тебе разве не известно, что я понимаю, почему ты помогаешь  мне?  -
Глядя на нее, он мягко улыбнулся. - Я знаю, чего ты  хочешь,  и,  поверь
мне, ты это получишь сполна. Мэтисон уделает убийцу, насчет этого можешь
не сомневаться. Я видел его в деле и знаю, на что он способен.  Мне  уже
стало жаль того идиота, который угрохал твою сестру.
   - Я хотела бы сама, своими руками уничтожить убийцу.
   - Да, да,  конечно,  -  согласился  Торнберг.  -  Верю,  что  сама  и
уничтожишь. Твое желание естественно  и  прекрасно.  Мэтисон  лопнет  от
злости, если узнает, что ты опередила его.
   Стиви просто из себя вышла  -  таким  снисходительным  тоном  мужчины
частенько разговаривают с глупыми дамочками - и надменно произнесла:
   - Если вы принимаете меня за какую-то шлюху, то очень ошибаетесь.
   Торнберг пристально посмотрел на нее. Уголки  его  сухих  губ  слегка
дрогнули в снисходительной улыбке.
   - Ну конечно же, дорогуша, ты же была близка с  Мэтисоном  и  познала
его внутреннюю силу. Скажи мне по-честному, Стиви, ты с ним спала?
   Сказать правду она не решалась. Вопрос ее насторожил и  напугал:  она
видела не раз, как он поступал  с  другими  людьми  -  прикалывал  их  к
стенке, как натуралист бабочек.
   - Ну я же вижу: спала. Тебя увлек его магнетизм. - Торнберг  приложил
к поджатым губам указательный  палец  с  утолщениями  в  суставах.  -  А
сколько раз ты шлялась к нему и все-все про меня рассказывала?
   - Не шлялась я.
   - В самом деле? - Торнберг вздернул голову. - И даже не занималась  с
ним любовью?
   Стиви не стала отвечать прямо на поставленный  вопрос:  пусть  думает
что хочет. Она лишь глянула на свои руки,  теребящие  складки  юбки,  и,
тяжело вздохнув, сказала:
   - Я хочу сказать одно, чтобы в дальнейшем не было недоразумений.  Мои
переживания - это мое личное дело. То, что я  чувствую  по  отношению  к
Вулфу или к Мортону, касается только меня одной.
   - Да, согласен. Но только если твои личные переживания не вредят моим
замыслам.
   - Вы боитесь, что я заложу вас Вулфу?
   - Дорогуша, когда  будешь  на  моем  месте  и  когда  доживешь,  если
повезет, до моих лет, угроза предательства станет следовать за тобой  по
пятам.
   Стиви улыбнулась и взяла его руку.
   - Именно из-за вашего положения я даже и в мыслях не держу  предавать
вас. Благодаря вам у Мортона прекрасная репутация в  Вашингтоне,  а  это
открыло мне доступ в ассоциации и общества, и теперь  я  тоже  пользуюсь
авторитетом. И он и я всем обязаны только вам.
   - Мне не нравится слово "всем". Оно объемлет все и вся, но ничего  не
определяет конкретно.
   Теперь  уже  Стиви  пристально  посмотрела  Торнбергу   в   глаза   и
почувствовала, что уловила в их глубине что-то  темное  и  трепетное.  В
ушах у нее все еще звучали его слова о "внутренней  силе"  Мэтисона.  Не
означает ли все это страх  перед  ней?  Может  ли  Торнберг  Конрад  III
по-настоящему испугаться какого-то другого человека? Раньше ей  подобная
мысль даже в голову не приходила, но теперь она допускала ее.
   - Торнберг... - начала было она и осеклась.
   Он резко повернулся к ней и произнес вялым, бесцветным голосом:
   - Я должен принять немного лекарства.
   - Нет.
   - Пойди и принеси немного.
   - Абсолютно невозможно.
   Голова у него вздернулась, он впился в нее взглядом,  гипнотизируя  и
прожигая насквозь.
   - Принеси и дай!
   - Но ведь опасно, - слабо запротестовала она, но все же поднялась.
   Торнберг лишь  ухмыльнулся,  лицо  его  приняло  свирепое  выражение,
отчего сразу стало похожим на маску смерти.
   - Единственная опасность, с которой следует считаться, заключается  в
том, что я долго не протяну без этой штуки.
   Стиви поневоле поплелась  в  спальню  и,  подойдя  к  тумбочке  около
кровати, открыла нижний ящик с двойным дном. Коробочка с  патентованными
снотворными таблетками  и  армейский  офицерский  пистолет  калибра  1,4
миллиметра ее совсем не интересовали. Она протянула  руку  к  стеклянным
пузырькам, закупоренным резиновыми пробками,  и  порошку  для  подкожных
инъекций. Насыпав порошок в шприц и разбавив его жидкостью из  пузырька,
она слегка нажала на шток, чтобы выдавить воздух из шприца.
   После этого она вернулась обратно в гостиную и, взглянув на  лежащего
Торнберга, спросила:
   - Может, передумали? Этот медикамент уже убил многих, от него умирает
и Тиффани.
   - Моя кровь отличается от ее крови, - возразил он тем же безжизненным
тоном. - К тому же эта сыворотка очищенная.
   - И вы думаете, что поэтому она другая и от  нее  не  будет  побочных
эффектов?
   - Давай, коли!
   Стиви встала на колени и воткнула иглу в вену на его бедре,  медленно
нажимая на шток. Она неотрывно следила за его лицом, так  как  опасалась
совсем другого эффекта - кратковременного, но крайне нежелательного.
   Не успела она сделать до конца  укол,  как  Торнберг  уже  вскочил  с
кресла, спина у  него  сгорбилась,  на  шее  вспучились  сухожилия,  рот
оскалился,  обнажая  крепко  стиснутые  зубы,  сквозь  них  со   свистом
прорывался воздух. И тут она услышала, как он бессвязно говорит:
   - Сражаться... не падать... ночью.

***

   Ощущение движения исчезло, лишь четко работал мотор. Вулф прислушался
к его размеренному рокоту, улавливая посторонние звуки.
   Атласная обивка гроба отдавала химикатами, остро  чувствовался  запах
жидкости для чистки медных изделий,  а  деревом,  можно  сказать,  и  не
пахло.
   Вулф услышал  какие-то  голоса  и  замер.  Они  доносились  откуда-то
издали, слов невозможно было разобрать, но тембр он уловил:  два  низких
мужских голоса и высокий - Чики, более отчетливый  и  нахальный.  Теперь
многое зависит от ее поведения, особенно в самом начале. Позже, конечно,
все ляжет на его плечи. Почему-то вспомнились ее слова:  "Ну  и  как  ты
себя чувствуешь на краю могилы?"
   Она тогда вытащила выкидной нож и, вспоров и сняв с него намокшую  от
пота и крови одежду, помогла надеть темно-синий костюм Моравиа,  который
отыскала где-то в задней части катафалка. Вулф не роптал, не спорил,  не
спрашивал,  для  чего  она  все  это  делает,  -  ему  было  все  равно.
Переодевшись, он влез вслед за ней в катафалк, там она с трудом  подняла
тяжелую крышку гроба и он улегся в него.
   Чика встала перед гробом на колени и принялась  раскрашивать  лицо  и
руки Вулфа, придавая им мертвенно-бледный цвет, щеки же она  нарумянила,
как  это  обычно  делают  в  похоронных  бюро.  Он  подумал  вдруг,   не
проделывала ли она и с Моравиа такую же штуку, а потом  до  него  дошло,
что чем меньше он будет интересоваться подобными вещами, тем лучше.
   - Что толку от всего этого? - спросил он, когда она  накладывала  ему
грим. - Если они заставят тебя открыть гроб, то сразу же меня опознают.
   - Нет, - не согласилась она, - не опознают.
   И он увидел, как сверкнули в ее глазах зеленые серпы,  и  понял,  что
она применит "макура на хирума".  Как  знать,  может,  она  заставит  их
видеть лишь то, что сочтет нужным.
   - Ты знаешь, как нужно дышать, чтобы не вздымалась грудь? -  спросила
она, когда кончила гримировать.
   Вулф рассказал ей об уроках  сенсея,  и  она  удовлетворенно  кивнула
головой.
   - Чрезвычайно важно также не вращать глазами за закрытыми  веками,  -
наставляла она. - Тебе этого очень и  очень  захочется,  когда  поднимут
крышку гроба и внезапно хлынет свет. -  Тут  он  почувствовал,  как  она
провела пальцем по его лицу. - Ну а теперь немножко поверни голову,  вот
так. Это для того,  чтобы  они  не  смогли  прощупать  пульс  на  сонной
артерии. - И она захлопнула крышку гроба.
   Вскоре тяжело заскрипели петли - это открылась задняя дверь, и голоса
стали заметно громче. Он почувствовал,  как  накренился  гроб;  катафалк
осел под чьим-то солидным весом.  Вулф  представил  себе  полицейских  в
пуленепробиваемых  жилетах,  в  касках   с   противодымовыми   защитными
забралами,  согнувшихся  в  три  погибели,  чтобы  пролезть  поглубже  в
катафалк, представил, как они командуют: "Откройте гроб".
   Однако ничего не видно и не слышно, лишь сквозь стенки гроба глухо  и
неясно доносятся отдельные голоса. Руки и уши соприкасаются  с  атласной
обивкой, и ему приходится отгонять ложное ощущение, что обивка  касается
его губ, щек, лба и век. Долой эту тяжесть! Прочь! - приказал он себе. -
Глубокий вдох - выдох, теперь расслабься".
   Внезапно послышался скрип снимаемой крышки гроба. Хлынул свет, может,
и обычный  для  салона  катафалка,  но  для  него  очень  яркий,  как  и
предупреждала Чика. Нужно закостенеть, не вращать  глазными  яблоками  -
смотреть  не  на  что...  разве  что  на  лица  "фараонов",   пристально
разглядывающих гроб. Прочь эти мысли!
   Глубокий вдох - выдох - расслабление.
   Слышен мягкий голос Чики, насылающей на полицейских  энергию  "макура
на хирума".
   Но сонная артерия все же пульсирует, хотя ее и не видно  в  тени,  но
чем дольше и пристальнее  полицейские  будут  вглядываться,  тем  больше
вероятность, что они ее заметят...
   Наконец свет исчез, послышался  мягкий  стук  -  крышка  гроба  снова
встала на место.
   Спустя минуту мотор заурчал мощнее - Чика включила коробку передач. В
ногах ощутилась тяжесть: они поехали, набирая скорость.
   Он выждал минут  пять,  затем  сдвинул  изнутри  крышку  гроба,  и  в
туманной прохладе катафалка вздохнул свободнее, медленно делая  вдохи  и
выдохи.
   - Чика, ты здесь?
   - Здесь я.
   - Порядок?
   - За нами никто не следует.
   Она сидела за рулем, он видел ее затылок, а когда во  время  движения
поворачивала голову, то в зеркале заднего обзора смог разглядеть и лицо.
   - Даже не видно ярко-красного мотоцикла "Электра-Глайд-Харлей"?
   - Нет, не видно.
   Чика перестроила рядность и увеличила скорость, затем  опять  сменила
ряд и стала обгонять попутные машины, ловко лавируя между ними.
   - За нами вообще никто не увязался, - заметила она.
   - Давай уедем из города.
   - Я сделаю еще лучше, - предложила она.  -  Я  намерена  увезти  тебя
совсем из этой страны.
   - Если будем улетать, мне не хотелось бы светиться в аэропорту  имени
Кеннеди.
   Он вылез из гроба, перелез через спинку сиденья и сел рядом с ней.
   - Согласна, - ответила она и попросила открыть "бардачок": там лежали
в пакете жидкость для снятия грима и крем. - Мы улетим  из  аэропорта  в
Бостоне. С документами все уже улажено.
   Они выехали на автостраду.  Сквозь  верхушки  деревьев,  растущих  на
обочине, пробивались лучи солнца, похожего на блестящий золотистый диск.
Вулф смыл грим с лица, но чувствовал себя скованно, тело еще  не  отошло
от онемения, кое-где запеклись пятна крови. Он  подумал,  что  в  дороге
неплохо бы и вздремнуть: глаза будто запорошило песком, мелькающий яркий
свет раздражал и ослеплял.
   Чика  подрулила  к  придорожному  универсаму  и  купила  там  бутылку
перекиси водорода, коробочку с ватными тампонами и пластырь.  Вулф  снял
пиджак, поднял рубашку, и "на принялась