о. "Макура на  хирума"  может  легко
соблазнить нас и заставить поверить, что мы могущественнее, чем на самом
деле, что мы  повелители  пространства  и  времени.  -  Своими  длинными
пальцами она сжала его запястье. - Это небезопасное заблуждение, и  могу
сказать вам, что уже не один такой, как мы, не устоял перед искушением и
уверовал, что он - бог.
   - К счастью или к несчастью,  но  мы  носители  "макура  на  хирума".
Однако  "затмение"  в  самой  основе  нашего  мышления  может  оказаться
коварной штукой, силой, способной изменить нас, а мы об этом и знать  не
будем. Ни одно зеркало не отразит изменения, потому что  наше  "видение"
вынуждает нас заглядывать по ту сторону  плоского  двухмерного  зеркала.
Но,  занимаясь  этим,  вполне  можно  утратить  некоторую  часть   своих
способностей. Вот это как раз и есть  та  обратная  сторона  "макура  на
хирума", которая  питает  нашу  самонадеянность,  амбиции,  высокомерие.
Именно это боялась увидеть моя мать в своих детях.
   Воспользовавшись паузой, Вулф заметил:
   - Вы пришли за мной из-за моего... ясновидения? - Кивком  головы  она
подтвердила его слова. - А также по заданию общества Черного клинка?
   - Вы представляете угрозу обществу.
   - Но, по-видимому, не вам лично.
   - Вулф, я уже говорила о жестокости "Тошин Куро Косай", а  теперь  вы
сами смогли в этом убедиться. Мы больше не  можем  терпеть  деятельность
общества Черного клинка и позволять ему придерживаться курса, избранного
его лидерами.
   - В таком случае вам без моей помощи не обойтись, - рассуждал Вулф. -
Но почему вы просто не пришли ко мне и не сказали всего этого раньше?
   - Теперь, когда мы оказались в условиях войны, разве вы  поверили  бы
мне, если бы я принялась рассказывать всякое про мир экстрасенсов?
   "Она права", - подумал он, а вслух сказал:
   - Все же без поддержки нам туго придется. Трогаемся. Нужно позвонить.
   Чика предостерегающе положила руку на его ладонь.
   - Что вы намерены делать? Нам нужно уезжать отсюда, из  этой  страны.
Паспорта готовы...
   - Вы все еще никак не поймете, - возразил Вулф. - Убит Сквэйр Ричардс
- один из моих сотрудников. Теперь меня станут поджаривать на  медленном
огне за него.
   - Но ведь Сума...
   - Я перед ним в долгу, Чика. Понимаешь?
   Она согласно кивнула и завела мотор.
   - Поехали.
   На Четырнадцатой улице она остановила машину, и  он  потащился  через
улицу к телефонным будкам. Один из шести таксофонов  работал,  остальные
были искорежены или просто  неисправны.  Вынув  мелочь  из  кармана,  он
опустил в щель четвертак и набрал номер телефона Шипли,  затем,  услышав
голос автоответчика, бросил в автомат еще несколько монет.
   После одиннадцатого гудка Шипли поднял трубку.
   - Я звоню из Нью-Йорка, - сказал Вулф. - Меня подставили по-крупному.
   - Теперь вы один из нас, поэтому получите всю необходимую  помощь,  -
успокоил Шипли. - Какие новости?
   - Я установил контакт, личный контакт с Сумой.
   - Ну и как после этого самочувствие?
   - Я его не смог одолеть, но и он меня тоже. - Вулф  тяжело  вздохнул.
От него все еще пахло гарью: от огня пострадал правый  рукав  куртки.  -
Мы, черт побери, столкнулись лицом к лицу, и  я  его  рассмотрел.  -  Он
рассказал Шипли  о  схватке  на  складе,  о  Чике  же  предусмотрительно
умолчал. - Мне нужно доложить обо всем комиссару, - сказал он под конец.
- Но вы все же должны мне кое в чем помочь. Не думаю, что могу быть  вам
полезен, если придется удариться в бега.
   - Согласен. Но если будете сообщать Бризарду текущую  информацию,  не
показывайтесь в управлении  полиции.  Позвольте  мне  подумать  минутку.
Через часок я задействую кое-какие пружины, а  потом  позвоню  комиссару
домой. Уверен, что он дома.
   - Спасибо, - поблагодарил Вулф.
   Он представил себе молчаливые коридоры, по  которым  топает  Шипли  и
просто голосом, без  особых  усилий,  вызывает  своих  джиннов,  которые
обеспечат надежную охрану. Он был  чрезвычайно  признателен  за  помощь,
которую может предоставить только агент федеральной спецслужбы.

***

   - К работе я не готов, - произнес Оракул.
   - Шш-ш, -  зашипела  Хана,  ее  прекрасное  загадочное  лицо  приняло
отрешенный взгляд, веки опустились. С помощью системы электропроводов  и
оптико-волоконных кабелей она соединилась с ним.
   - Вы не получите нужную структуру генов, - настаивал Оракул.
   - Разве ты можешь так быстро узнать, что нам нужно? - спросил Юджи, в
нетерпении расхаживая туда-сюда перед цифровым индикатором.
   - Положитесь на меня, - попросил Оракул.
   Юджи, едва не рассмеялся.
   - Намекни хоть, в чем дело, - приказал он.
   - Я изучил структуру генов у Ханы-сан.
   - Очень хорошо, - ответил Юджи, - но знать пока не можешь.
   - Я перебрал все подходящие варианты, - объяснил Оракул, - и  уверен,
что знаю.
   - Каким образом?
   - Посредством интуиции.
   - Извини, не понял.
   Юджи перестал мельтешить перед приборами и  пристально  уставился  на
матово-черный куб.
   - Вас не затруднит выслушать меня? - спросил Оракул.
   Юджи пригладил волосы рукой.
   - Я прекрасно слышу  тебя.  Но  ты  городишь  чепуху.  Ты  не  можешь
обладать интуицией.
   - Я уверен,  что  знаю,  -  повторил  Оракул.  -  Проведены  все,  за
исключением одного, измененные и вспомогательные процессы  анализа  ДНК.
Не проанализирован слабофункциональный фактор роста. Суть его в том, что
он  содержит  ключ  к  генетическому  коду,  вызывающему  рак  и  прочие
неизлечимые пока заболевания  в  связи  с  отклонениями  от  нормального
процесса замены ДНК хромосом.
   - Так найди этот ключ.
   - Я пытаюсь найти его с того самого момента,  как  меня  уведомили  о
моей неудаче с Моравиа, - отвечал Оракул. - Но я не Господь  Бог.  Я  не
могу так легко воссоздать жизнь.
   - Но ведь должен же быть какой-то путь, - настаивал Юджи.
   В это время Хана открыла глаза.
   - Мы находимся на верном пути, Юджи-сан, - сказал Оракул.  -  У  меня
есть кое-какие наметки относительно того, что необходимо Хане, но  этого
недостаточно. Хана не подходит для исследований.
   - Значит, мы должны подобрать нужный объект, - заключил Юджи и  хотел
отключить Хану от Оракула.
   - Нет, - запротестовала она. - Не надо...
   Юджи пристально посмотрел на сестру.
   - Я пока не хочу отключаться, - пояснила она.
   - Не хотелось бы мне, чтобы ты относилась к Оракулу подобным образом,
- заметил Юджи.
   - А почему бы и нет? Кстати,  мне  это  очень  нравится,  -  произнес
Оракул.
   - Он не бездушная вещь, Юджи-сан, - взмолилась Хана, - и мне нравится
его мир. У него нет плоти и крови. В его мире  передо  мной  открываются
новые возможности, которых обычным зрением мне  не  охватить,  поскольку
Оракул - не что иное, как безграничность метафизики. Как  нам  известно,
наука  ограничена  знаниями,   которыми   человек   на   данный   момент
располагает. А Оракул живет вне времени и пространства. Для  него  ничто
не существует. Он свободен так, как никогда не  сможет  стать  свободным
человек, я всегда мечтала стать такой же свободной, как и он.
   - Хватит, - рассердился  Юджи  и  выключил  пульт  управления.  -  Ты
принадлежишь реально существующему миру. Я,  разумеется,  могу  оценить,
что Оракул может значить...
   - Нет, Юджи. Тебе никогда не понять, что он значит для меня. Когда  я
подключаюсь к нему, мой разум видит происходящее, не  находясь  в  месте
события. Мое ясновидение широко открывает передо мной  двери  -  вход  в
чудесный мир; моя плоть и кровь по рукам и ногам связывают меня и ставят
в  определенные  рамки,  а  мне  всегда  так  хотелось  увидеть   чудеса
Вселенной. Ты не можешь понять, как я мучилась все эти  годы,  переживая
крушение своих надежд. И никто этого не поймет.
   - Никто, кроме меня, - вмешался в разговор Оракул, - и Юджи готов был
поклясться, что эта металлическая вещь улыбнулась.
   - Между вами затевается некий тайный сговор, - заметил Юджи и впервые
повысил голос, - но я не потерплю этого. - И он обратился к сестре:
   - Хана, я считаю  тебя  виноватой  во  всем  этом.  Я,  конечно,  сам
подключал тебя к  Оракулу,  а  он  абсорбировал  твою  личность.  Но  ты
проводишь в таком состоянии с каждым разом все больше  времени.  Неужели
ты не видишь, как все это опасно? Если так будет продолжаться, то в один
прекрасный день ты вообще не захочешь отключиться от Оракула.
   -  Такая  возможность  не  исключена,  -  заявила  Хана.  -  Его  мир
предоставляет мне гораздо больше возможностей, чем твой.
   - Не твой, а наш, Хана, - в отчаянии упрекнул ее Юджи. - Это наш мир.
   - Отныне он не наш, - в один голос сказали Хана и Оракул.

***

   Сенатор Р. - П. Фрэнкен выскочил из служебной автомашины и с дорожной
сумкой  в  руках  быстро  помчался  прямиком  через  бетонную  дорогу  к
железнодорожному вокзалу "Юнион стейшн". Он  опаздывал  на  поезд  фирмы
"Амтрек", отправляющийся из Вашингтона в Нью-Йорк. Пробегая под портиком
вокзала в виде трех арок,  копирующих  известную  арку  Константина,  он
проклял  свой  напряженный,  суматошный  день".  Он  не   любил   летать
челночными рейсами - народу в самолетах набивалось, как  в  вагонах  для
перевозки скота, - и предпочитал просторные, роскошные, располагающие  к
отдыху вагоны железнодорожной компании "Амтрек". С нетерпением он ожидал
того момента, когда спокойно усядется в кресло, вытянув  ноги,  и  будет
спокойно потягивать  двойную  порцию  любимого  виски  "Уайлд  Турки"  -
единственного спиртного напитка, который он признавал.
   Сенатор направлялся в Нью-Йорк на  важный  благотворительный  обед  в
ресторане гостиницы "Уолдорф-Астория", где будет  присутствовать  и  сам
президент США. На него съедутся  множество  нужных  и  влиятельных  лиц.
Вращаться среди них Фрэнкен  любил  больше  всего  на  свете.  На  таких
приемах  можно  завязывать  новые  знакомства,  устанавливать   полезные
контакты,  а   связи   позволяют   эффективно   проворачивать   дела   в
правительственных кругах - этом дурдоме в столице страны.
   Фрэнкен проскочил через огромный зал ожидания,  построенный  в  стиле
ванных Диоклетиана. В нем он мельком взглянул на шесть  колонн  портика,
сооруженного в виде ионического храма. Этот портик нравился  ему  больше
всего.  На  двух  колоннах  были  изображены   фигуры,   символизирующие
различную железнодорожную тематику. Огонь, например, был  представлен  в
виде его прародителя Прометея, а машинист  -  в  образе  самого  первого
механика на свете Архимеда.
   Фрэнкен любил своих избирателей в Техасе,  точнее,  он  понимал,  что
целиком  и  полностью  зависит  от  них,  и   поэтому   принадлежал   им
безраздельно. Ради их  интересов  он  прилагал  огромные  усилия,  чтобы
провалить этот дурацкий торговый законопроект, который, будь он  принят,
поставил бы Соединенные Штаты в  невыгодное  положение.  Япония  в  этом
случае не преминула бы аннулировать свой запрет на импорт риса из других
стран, а такой шаг непосредственно затронул бы интересы его избирателей,
и особенно жителей родного города Галвестона, которые занимаются главным
образом производством риса на экспорт. Японский рынок риса был  для  них
чрезвычайно  выгодным.  Поэтому  Фрэнкен  понимал,  что  если   торговый
законопроект пройдет, то у него на родине он  будет  воспринят  с  таким
возмущением, что ему придется позабыть о перевыборах на следующий срок.
   Фрэнкен  быстро  миновал   недавно   отреставрированные   залы,   где
размещались магазинчики, кафетерии и  ресторанчики  самообслуживания,  в
которых можно было перекусить на скорую руку,  и  спустился  по  широкой
мраморной лестнице вниз, на перрон, где уже стояли три поезда, готовые к
отправлению.
   Фрэнкену стало даже невмоготу при мысли о том, что  произойдет,  если
его не переизберут в сенат на новый срок.
   Тогда  ему  придется  начинать  новую   жизнь,   лишенную   множества
привилегий и льгот сенатора, допуска на престижные, щекочущие  самолюбие
пресс-конференции и возможности узнавать и передавать тайны политической
кухни, одним словом, утратить чувство собственного достоинства.
   Он пошел вдоль нижнего перрона, разыскивая  свой  поезд.  Найдя  его,
пробился сквозь густую толпу галдевших туристов и  направился  к  нужной
платформе.
   Он уже  собрался  было  вскочить  в  вагон,  как  откуда-то  внезапно
появился молодой человек восточного типа, одетый в униформу проводника.
   - Простите пожалуйста, сенатор, - вежливо сказал он. - Не могли бы вы
уделить мне минуточку внимания?
   Фрэнкен озабоченно глянул на платформу. Из вокзала  никто  больше  не
выходил, все проводники куда-то исчезли. Он стоял между вагонами,  поезд
должен был вот-вот отойти.
   - Извини, сынок, - ответил Фрэнкен, широко, во весь рот, улыбнувшись,
- но я опаздываю на поезд и...
   - Но дело-то совсем минутное, сенатор, - сказал молодой  азиат,  -  и
очень важное.
   - Все  же  извини,  -  настойчиво  произнес  сенатор.  Он  решительно
направился в открытую дверь вагона, но проводник загородил дорогу. -  Ну
как ты не поймешь! Я же опаздываю...
   Внезапно проводник резко придвинулся  к  нему  и  прижал  к  холодной
металлической  поверхности  вагона.  Фрэнкен  открыл  было  рот,   чтобы
закричать, но звук словно застрял в горле. Проводник брызнул ему  в  рот
струю жидкости из баллончика. Сенатор закашлялся,  язык  у  него  запал,
будто у эпилептика, захватившего  приличный  глоток  "Уайлд  Турки".  Он
попытался поднять руки, но они оказались прижатыми к телу. Из уголка рта
потекла слюна.
   Проводник сильно толкнул Фрэнкена, тот отлетел назад и очутился между
вагонами. Каблуки его только что начищенных ботинок соскользнули с  края
платформы, и он почувствовал, что вот-вот упадет, но не упал, потому что
сильным рывком проводник дал удержаться ему на  ногах,  а  потом  просто
спихнул на рельсы, и он заскользил вниз, царапая коленями бетонный  край
платформы.  Боль  пронзила  ноги,  промелькнула  мысль,  что   сломалась
берцовая кость.
   Очутившись  на  путях  между   вагонами,   он   все   еще   продолжал
сопротивляться. Проводник выплеснул  ему  в  лицо  остатки  жидкости  из
баллончика,  а  когда  Фрэнкен  попытался  укусить  его  за   руку,   то
почувствовал, что сердце у него сжалось так сильно, что от боли он  чуть
не проглотил собственный язык.
   Он потряс головой и, взглянув затуманенным взором вверх, увидел,  что
проводник подал машинисту сигнал  об  отправке,  а  затем  услышал,  как
закрываются двери. В любое мгновение поезд мог тронуться!
   Фрэнкен заметил, что проводник  опять  повернулся  к  нему,  и  начал
молиться. Тот сильно ударил его  ногой  в  пах,  от  боли  он  попытался
закричать, но не мог  и  соскользнул  еще  дальше,  плюхнувшись  поперек
рельсов.
   Взглянув снизу на проводника, сенатор не поверил своим глазам. Теперь
он опознал этого человека - никакой он не проводник, а тот самый японец.
Неожиданная встреча и форма железнодорожника ввели  его  в  заблуждение.
Боже мой!
   На лице японца ясно читалась слепая ненависть, от одного  взгляда  на
него у Фрэнкена застыла кровь  в  жилах,  потому  что  он  четко  увидел
какое-то в высшей степени зверское выражение лица.
   Поезд дернулся, качнулся, и Фрэнкен, несмотря на боль  в  ногах  и  в
груди, с удвоенной силой стал снова сопротивляться. Японец наклонился  и
будто случайно коснулся кончиками пальцев лба Фрэнкена.
   Может, из-за преломления света, но сенатору показалось, что цвет глаз
у его противника вдруг изменился, а в  окружающем  полумраке  замелькали
зеленые искры. Потом Фрэнкена охватил холод, а точнее, он  почувствовал,
как из тела уходит тепло.
   Фрэнкен догадался, что японец убивает его, но каким образом, так и не
понял. Поезд тронулся, сознание почти покинуло сенатора. Ему  стало  так
холодно, что руки уже не прижимались к телу, с большим трудом  он  сумел
поднять их, но так неловко, будто это были не руки, а тяжелые деревянные
весла.
   Он увидел свои пальцы, белые и слабо шевелящиеся, как  мучные  черви.
Ему даже показалось, что это вовсе не его пальцы, и  глядел  он  на  них
будто издалека.
   Еще раз увидел он неясно вырисовывающуюся фигуру японца.
   Фрэнкен почувствовал огромное давление, а затем провалился в темноту,
услышав громыхание. Он успел подумать, что это надвигается черная  буря,
какие ему доводилось видеть в детстве, когда он  жил  в  Галвестоне,  на
берегу Мексиканского  залива.  Там  частенько  случались  такие  штормы,
сопровождавшиеся ливневым дождем и пронизывающим до костей ветром.
   Потом по нему проехало первое  колесо,  разрезав  пополам.  Тело  его
вздрогнуло и подпрыгнуло, но сразу же по нему прокатилось второе колесо,
затем - третье. Кровавое месиво оторвалось  на  мгновение  от  земли,  а
затем шлепнулось на рельсы, и  его  опять  резали  и  кромсали  стальные
колеса, блестящие и сверкающие, как неумолимая коса в руках Смерти.

Глава одиннадцатая
Нью-Йорк - Вашингтон - Токио

   - Он уже идет, - сказал Сума чернокожему мужчине. - Ты приготовился к
смерти?
   Хейс Уолкер Джонсон ничего не  ответил.  Он  лежал  распростертый  на
обеденном столе в собственной кухне, совершенно голый,  только  пах  его
прикрывал лоскут от боксерских трусов фирмы "Калвин Клейн". Он  понимал,
что представляет собой ужасно жалкое зрелище в глазах этих  незнакомцев,
внезапно появившихся у него дома. Он почувствовал,  как  с  него  градом
катился пот.
   Грудь и ноги комиссара были  привязаны  к  ножкам  стола,  и  в  этом
беспомощном состоянии он молил лишь об одном  -  как  бы  прикрыть  свою
наготу. Такая мысль в его положении могла показаться нелепой, а впрочем,
нет,  совсем  не  нелепой,  учитывая,  что  напротив,  позади  скользких
глазированных плиток, сидела его жена, привязанная к дверце  встроенного
холодильника. Голова у нее  была  слегка  приподнята,  рот  открыт.  Она
потеряла столько крови, что  даже  Уолкер  Джонсон  не  мог  назвать  ее
красивой. Зрелище это разрывало ему сердце на части  не  только  потому,
что посягнули на то, что всегда принадлежало ему лично, но и потому, что
осквернили памятные воспоминания, священные для него.
   - Мистер Камивара - гость  особый,  -  произнес  Сума,  показывая  на
мускулистого  японца,  стоящего  рядом  с  ним.  -  Ему  очень  нравятся
комиссары.
   Хейс Уолкер Джонсон повернул голову.
   - А что еще нравится мистеру Камиваре? - спросил он,  потому  что  по
собственному опыту знал, что в  угрожающих  ситуациях  самое  главное  -
потянуть время. Появляется больше  шансов  выкрутиться  из  создавшегося
положения. О других делах он и думать не хотел: если  они  не  назвались
своими настоящими именами, стало быть, они решительно настроились  убить
его.
   - Да все. Все без исключения, - ответил Камивара угрожающим  тоном  и
прикоснулся к ягодицам Джонсона. - Но вообще-то я предпочитаю  наркотики
вперемежку с сексом.
   - Да, без наркотиков он не обходится, - подтвердил  Сума.  -  Он  ими
просто накачивается.
   - До тех пор, пока он еще жив, -  заметил  Камивара,  оборачиваясь  к
Суме.
   - Он идет сюда, - напомнил Сума. - Я тебе уже говорил.
   Джонсон, не желая даже думать о тех ужасах,  которые  могут  угрожать
его жене, старался говорить побольше и поэтому попросил:
   - Не могли бы вы сделать мне одно одолжение? Я имею в виду наркотики.
   - И это просит комиссар полиции! - рассмеялся Сума.
   Камивара лишь неопределенно пожал плечами и ответил:
   - Мы здесь все друзья.
   Джонсону от этих  слов  захотелось  двинуть  ему  в  морду.  Камивара
повернулся  к  нему,  и  Джонсон  поразился,  увидя,  насколько  обычным
оказалось его лицо.
   - Не откажешься ли  отведать  наркотик  под  названием  "аконита"?  -
спросил Камивара.
   - А это не отрава? - поморщился Джонсон.
   - Да-да, конечно, отрава. Может успокаивать, но может и возбуждать, -
ответил Камивара, приглядываясь к паху  Джонсона.  -  Зависит  от  того,
сколько ее принять и с чем смешать. Все зав