имать, что к  чему.  Такое  повлияет  на  всю  его
дальнейшую жизнь.
   - Не знаю, лейтенант, как ты умеешь так успокаивать, - сказал  Бобби,
когда они ехали обратно. - Я бы не нашел слов утешения.
   - Да разве это правильные слова, Бобби? - ответил Вулф, глядя  вперед
через ветровое стекло и рассеянно  наблюдая,  как  лихо  обгоняет  Бобби
слева и справа грузовые машины, спешащие куда-то в это раннее утро. - Но
я рад, что ты так считаешь.
   - А разве не так? Ты же успокоил ее.
   Вулф даже не  пошевелился.  Он  обладал  необыкновенной  способностью
отрешаться от всего и становиться абсолютно спокойным, что не раз лишало
Бобби, впрочем, как  и  преступников,  задержанных  Вулфом,  присутствия
духа.
   - Собственно говоря, я и сам не знаю, верю ли я в то, что сказал, или
же все это только слова.
   - Но ведь то, что ты сказал, - правда.
   Вулф, хотя его голова  и  была  забита  другими  мыслями  -  горящими
лицами, густой  темнотой  переулка,  какой-то  жаркой  змейкой,  снующей
туда-сюда внутри него, - машинально ответил:
   - Может, тогда я и сказал правду, но отныне правда лишь  в  том,  что
Джуниора убили.
   Бобби с минуту молчал, обгоняя фургон,  развозящий  газеты,  а  затем
тихо произнес:
   - Лейтенант, я не согласен с тем, что Джуниор мертв, а его убийца все
еще разгуливает на свободе. И сейчас это и есть главное.

***

   Настроение у всех в офисе было подавленное. Кто-то прикрепил к экрану
фотографию Джуниора Руиза как печальное напоминание о нем. Он смотрел на
мир широко открытыми  глазами,  двадцатидевятилетний,  хотя  на  фото  и
выглядел гораздо старше: взгляд у него был такой серьезный, что никто бы
и не подумал, каким шутником он был на самом деле, если бы не общался  с
ним до его гибели. Вулф прошел в свой кабинет и, усевшись на вращающийся
металлический стул, подумал, как глубоко презирает свой образ жизни.
   Когда же он пришел к заключению,  что  город  для  него  неподходящее
место? На прошлой неделе, в прошлом месяце  или  в  минувшем  году?  Ему
осточертело быть мягко-желтым подбрюшьем прогнившей столицы, осточертело
патрулировать целыми днями по грязным улицам, в то время как в ушах  все
время звучат мерзкие голоса выслеживаемых  преступников.  "Боже  мой,  -
подумал он, - как же угораздило меня,  молодого  парнишку,  выросшего  в
провинции  Элк-Бейсин,  в  штате  Вайоминг,  очутиться  в  этой  сточной
канаве?"
   Вулф прикрыл глаза. Он  знал,  почему  упорхнул  из  Элк-Бейсина.  По
правде говоря, ему даже не хотелось и думать об  этом.  Реальность  была
такова, что теперь он  находился  здесь,  и,  черт  подери,  ему  самому
решать, как поступать дальше: жить в этой выгребной яме  всю  оставшуюся
жизнь или... Что "или"?
   - Лейтенант! - раздался голос вошедшего Бобби Коннора.
   - Подожди, не сейчас.
   Бобби вышел. Если посмотреть на  Вулфа  Мэтисона  со  стороны,  можно
заметить в его облике нечто необычайно грозное:  высокие  скулы,  прямые
черные волосы и какой-то странный разрез светло-коричневых  глаз.  Ну  а
кроме особых примет наиболее  характерным  для  него  было  спокойствие,
резко  отличавшее  его  от  всех  остальных,  с  кем  Бобби  приходилось
сталкиваться.
   Вулф, медленно и глубоко дыша, обдумывал последние  события.  Кто  же
убил Аркуилло и, может быть, заодно и Джуниора Руиза?  И  что  из  этого
следует? Конечно, можно просто  предположить,  что  Аркуилло  в  темноте
принял Джуниора за него, Вулфа, и подстрелил его. Но что же произошло на
самом деле? Вулф мысленно представил себя в темном переулке,  где  кровь
Джуниора Руиза окропила и его, и почувствовал, как аура убитого оставила
в нем ложный следок, будто на него капнули чаем вместо  слезы  обманутой
любовницы. И тут он понял, нет, он знал теперь наверняка,  что  Джуниора
подстрелил не Аркуилло.
   Тогда кто же? Что-то неясное мелькнуло в голове  Вулфа.  Расплывчатые
очертания фигуры Бобби, тягучие, как сироп, противные, как дерьмо.
   Кто же стоял и ждал в тени "Файерберда-87"?  И  каким  образом,  черт
подери, эта тень умудряется скрыть  от  него  ауру  того,  кто  сидел  в
машине?
   Ему вдруг стало ясно, когда он на мгновение увидел кровь,  булькающую
и льющуюся на гордое, как у  матадора,  лицо  Аркуилло.  Вот  где  нужно
искать след!
   Он попытался сосредоточиться, но  ему  мешали  беспорядочные  видения
девушки, обезглавленной разъяренным бандитом. Она,  безусловно,  ни  при
чем, да и какой грех может перевесить столь  жестокое  убийство?  В  его
сознании  промелькнули  открытые  глаза  Джуниора,  похожие  на   медные
центовики, уже ставшие черными; появился  образ  его  жены  (теперь  уже
вдовы), сразу догадавшейся - потому как жена  любого  "фараона"  ожидает
этого, - почему он появился перед дверью ее квартиры в столь ранний час.
А самым ярким видением  был  тот  жуткий,  страшный  огонь,  вспыхнувший
откуда-то изнутри Аркуилло.
   Ему бы получше прислушаться  к  себе,  к  своему  здравому  рассудку,
который  сумеет   подсказать,   как   далеко   зашло   его   воспаленное
воображение...
   "Вот твой разум", - упрямо твердил один голос. "А  вот  твое  бренное
тело", - говорил другой. Причем второй голос старался заглушить первый.
   Мысленно Вулф увидел себя юным, красивым и в то  же  время  несколько
испуганным, когда дедушка сводил свои  ладони  вместе  с  его  ладонями.
Вначале они, казалось, сдвигались медленно,  а  потом  так  быстро,  что
получался громкий хлопок. От этого звука Вулф даже подпрыгнул. Затем  он
явственно услышал знакомое позванивание звеньев металлического  браслета
на руке деда. На звеньях были  выгравированы  фигурки  медведя,  бизона,
сокола и волка.
   Дедушка улыбался, глядя на реакцию внука. Там, где он  обитал,  стоял
смешанный, пьянящий запах трав и деревьев, отчего у Вулфа теперь  слегка
закружилась голова. Улыбка дедушки стала  благожелательной.  "Не  веришь
мне, - казалось, говорил он. - А зря. Вера, в  первую  очередь  в  себя,
может прийти со временем". Он  придвинулся  еще  ближе,  и  его  длинные
пальцы коснулись плеч Вулфа. Пальцы были сильные, Вулф помнил  их  силу,
как помнил и многое другое из своего прошлого.
   "А теперь успокойся, - сказал дедушка, пристально глядя на  мальчика.
- Нет, не так! Вот так. Успокойся,  успокойся,  не  шевелись".  Дед  был
высокий, статный и нисколько не грузный, хотя Вулф и  считал  его  самым
крупным мужчиной на свете. Возможно, внук обладал той же  аурой,  что  и
дед, а она у деда была довольно сильной. "Теперь слушай меня:  скоро  ты
перестанешь  ощущать  свое  тело.  На  время  у  тебя  останется  только
способность мыслить и хаотично вспоминать события прошлых  лет,  доволен
ли ты своим нынешним состоянием: бегаешь, носишься и никогда ни о чем не
думаешь? Как ты можешь так жить? Только в состоянии полного покоя  можно
правильно мыслить и принимать  верные  решения.  Думай  о  горах  или  о
деревьях, о том, какие они спокойные и величавые. Когда ты станешь таким
же спокойным, как  горы  или  деревья,  ты  обретешь  способность  верно
мыслить".
   Немало времени потребовалось молодому Вулфу, чтобы понять  и  оценить
напутствия деда. Для него, как, впрочем, и для его отца, был  характерен
подвижный образ жизни. Он увлекался игрой в прятки, в бейсбол, скачками,
не раз испытывал свою выносливость и силу в марафонских заплывах по реке
Винд-Ривер-Шошоне - все это стало для него очень важным воспоминанием  о
прошлом.
   Вулф открыл глаза, очнулся от воспоминаний. Приснилось  все  это  ему
или его действительно зовет дед?  Зовет  для  чего-то  нужного,  в  этом
сомнений нет.
   - Мэтисон...
   Вулф уставился  на  широкое  черное  лицо  начальника  полиции  Джека
Бризарда - по его мнению, человека крайне опасного. От маленьких  желтых
глазок Бризарда веяло холодом, будто от морозильника, хотя он и улыбался
во весь рот своей заученной улыбкой, отработанной  для  телевидения  или
для того, чтобы притворяться доброжелательным. На это он был  превеликим
мастером. Бризард был крупным  мужчиной,  как  ни  посмотри;  навис  над
Вулфом, будто великан-людоед над мальчиком с пальчик.
   - Как дела-делишки?
   - Прекрасно, шеф.
   Ответ звучит нейтрально и в то же время многозначительно, ибо Бризард
слишком занят, чтобы заходить и болтать по пустякам.
   - Слышал, вы потеряли своего человека сегодня утром. Его ухлопали  из
его же служебного оружия.  -  Лицо  Бризарда  приобрело  выражение  лица
строгого  школьного  учителя.  -  Думаю,  подобные  новости  не  следует
сообщать прессе.
   - Я передам ваш упрек вдове Джуниора Руиза.
   Бризард  оперся  ладонями  о  стол  Вулфа;  руки  его,   похожие   на
телеграфные столбы, недвижно замерли.
   - Слушай, ты, хитрожопый умник! Я ни от кого не  намерен  выслушивать
подобные говенные ответы. Уже одного того, что моего парня  ухлопали  во
время дежурства, с лихвой хватает, а тут еще  его  шлепнули  из  его  же
оружия, вонючка ты эдакая. Ты мое мнение знаешь. Эта смерть ставит нас в
дурацкое положение. На нас и без того эти гражданские  понавешали  массу
всякого дерьма, обвиняя  в  жестокости,  расизме,  взятках,  а  тут  еще
выплыло это поганое дельце.
   - Разделяю вашу озабоченность, - сказал Вулф, цедя слова сквозь зубы.
   -  Да  нет  же,  мать  твою  растак!  Ты  не  можешь  разделить,  ты,
Великий-Стрелок-Доставь-Их-Живыми-Или-Мертвыми.
   Он оттолкнулся руками от стола и ткнул в сторону  Вулфа  указательным
пальцем, похожим на сардельку.
   - Может, у комиссара ты и ходишь в  любимчиках  среди  белых,  а  что
касается меня, ты не мой человек.  Я  за  тобой  давно  слежу,  Мэтисон.
Теперь-то я тебя и подловил, чтобы намылить тебе холку, и могу выгнать в
шею, а на твое место взять своих. У тебя есть мои люди?
   - Вы же знаете, что в моей команде служит Сквэйр Ричардс.
   -  Один,  -  поднял  Бризард  указательный  палец,  будто   определяя
направление ветра. - Лишь один мой человек в команде. А  сколько  в  ней
всего народу?
   - Шесть, как все говорили, - с оттенком сомнения назвал  Вулф  цифру,
хотя прекрасно знал,  что  Бризарду  очень  нравилось  обыгрывать  такие
данные.
   - Один из шести,  Мэтисон!  Разве  это  справедливо  по  отношению  к
афроамериканцам? Совсем даже несправедливо, мать вашу!..
   - Но я же подбираю лучших людей, шеф, вы ведь знаете.
   - Я знаю только то, что ты гонишь дерьмо собачье, а комиссар  глотает
эту дрянь, - заорал Бризард. - Но меня не проведешь. У  меня  есть  двое
отличных парней - Вашингтон и  Уайт,  они  только  и  ждут  того,  чтобы
влиться в твою команду. Чтобы не было неравенства.
   - Я знаю их обоих, - ответил Вулф.  -  Один  дважды  проваливался  на
экзаменах  по  специальности,  а  другого,  я  слышал,  засек  начальник
районной полиции на вымогательствах у лавочников.
   - Брехня это все. Подняли тут шум...
   - Результаты  экзаменов  по  специальности  фиксируются  в  послужном
списке. А начальник Уайта - мой приятель. И я знаю, кто  запугал  его  и
заставил прикрыть дело о вымогательствах, - сказал Вулф и  откинулся  на
спинку стула. - Ко всему прочему, штаты у меня заполнены.
   Желтые глазки Бризарда потемнели.
   - Разумеется, Мэтисон! Но ведь здесь всякое бывает, и,  когда  что-то
случается, разгребать говно зовут меня. - Он  с  презрительной  усмешкой
посмотрел на Вулфа. - Кто знает? Может, я как раз и выжидал, когда  Руиз
накроется.
   И, не дожидаясь ответа, он повернулся  и  вышел  из  кабинета.  Вулф,
глядя на удаляющуюся  массивную  фигуру  шефа,  с  облегчением  выдохнул
воздух. Он подозревал, что начальнику полиции, продажному, как и мэр,  и
члены городского совета, и все прочие заправилы города, не нравится  тот
факт,  что  он  подчиняется  непосредственно  комиссару  Хейсу   Уолкеру
Джонсону. Ему, надо полагать, не давала покоя мысль,  что  Вулф  ему  не
подотчетен.
   Нет нужды говорить о том, что зловещие расистские  симпатии  Бризарда
не были известны ни комиссару,  ни  мэру.  Перед  ними  он  прикидывался
беспристрастным третейским судьей,  этаким  спокойным,  благоразумным  и
рассудительным. Скользкий как угорь, он  мог  долго  сидеть  тихонько  и
выжидать, пока о нем не забудут, а потом  при  удобном  случае  внезапно
выскочить  как  черт  из  табакерки  и  запугать,  кого  ему  нужно,  до
полусмерти.
   Вулф встал из-за стола и долго смотрел на фотографию Джуниора  Руиза,
прикрепленную к экрану.
   - Снимите карточку, - отрывисто приказал он,  потому  что  она  зримо
напоминала, как много еще предстоит сделать.
   Даже теперь, когда Аркуилло больше не существовал, вонючее  дело  его
отнюдь не было закрыто. Наоборот, работы оставалось непочатый край.
   И впервые Вулфу стало невыносимо горько думать об этом.

***

   Занимаясь в свое время японской борьбой айкидо, Вулф выработал в себе
умение приводить в соответствие друг с другом состояние духа и состояние
тела и приобрел навыки  восстановления  внутреннего  спокойствия,  столь
необходимого для того, чтобы трезво  оценивать  обстановку,  а  потом  и
правильно действовать. Будучи по своей природе человеком  подвижным,  он
остро нуждался в возможности давать своей энергии выход. В то  же  время
ему требовалась и дисциплина, с тем, чтобы знать, когда нужно  замереть,
а когда применить взрывное действие.
   Такую  самодисциплину  он  выработал,  занимаясь  айкидо  и  постигая
премудрости управления духом и телом, в  результате  чего  познал  форму
внутренней энергии, циркуляции сил  человека,  которые  можно  применять
против противника. Суть боевого искусства заключалась  для  Вулфа  не  в
том, чтобы пробивать кулаком бетонную стену,  а  чтобы  использовать  на
практике полученные знания и навыки: уметь  быть  спокойным,  как  горы,
уметь поставить себе на  службу  внутреннюю  энергию,  обуздать  в  себе
элементы хаоса и беспорядка.
   Занимаясь айкидо, он  выработал  привычку  не  оставлять  ни  единого
вопроса  без  ответа,  научился  не  уставать,  как  бы  тяжело  ему  ни
приходилось  работать.  Вулф  прошел  суровый  курс  изучения   движений
централизации длинных выпадов и уверток, иначе говоря,  тройных  функций
дисциплины самообороны. Айкидо отшлифовала в нем до  автоматизма  умение
находить  во  время  атакующих  действий  пути  уклонения  от  возможной
контратаки, ставя противника в такое положение, когда его энергия и сила
расходуются впустую.
   Выйдя как-то из своего кабинета,  Вулф  стал  приглашать  сослуживцев
побороться с ним на  балконе  зала,  где  он  соорудил  дощатый  помост.
Поскольку одни из них только что освободились от  ночного  дежурства,  а
другие собирались с минуты на минуту начать рабочий  день,  ему  удалось
соблазнить лишь троих - Бобби Коннора, Сквэйра Ричардса  и  Трехразового
Тони.
   Трехразового Тони вообще-то звали Тагнэйл, но, поскольку он с детства
заикался, никто его так не называл.  Он  был  сильным,  но  импульсивным
мужчиной, и не составляло никакого труда завести его. Он обладал силой и
выносливостью, пожалуй, не меньшими, чем Вулф, но  тот  в  конце  концов
обошел его, применив ложный выпад вправо. Тони попался на финт,  ухватив
Вулфа за рубашку и поневоле подавшись вперед, а Вулф,  применив  в  этот
момент двойной тенкан, повернул его сначала вправо, а затем,  когда  тот
на мгновение потерял равновесие, перекинул влево. При  этом  он  ухватил
Тони за правую руку своей левой и, пригнувшись, перекинул его через себя
и уложил на обе лопатки.
   Сквэйр Ричардс,  чернокожий  здоровяк,  похожий  на  докера,  обладал
гибкостью пантеры. Массивность его фигуры вводила в заблуждение. В  беге
он мог обойти любого из "оборотней", за  исключением  разве  что  Вулфа.
Сквэйр очень любил бороться и легко  укладывал  даже  таких  соперников,
которые так или иначе подбирали к нему ключик и в результате знали,  как
победить его. Вулф возился с ним минут десять, пока до Сквэйра не дошло,
что  соперник  устал.   Тогда   Сквэйр   решил   воспользоваться   своим
преимуществом и захватил правую руку Вулфа в  замок,  чтобы  лишить  его
подвижности.
   Вулф выжидал до последнего и в самый критический момент перенес центр
тяжести на левую ногу. Этот прием  вынудил  Сквэйра  тоже  переместиться
влево. По инерции он перегнулся вперед, невольно подняв руку  Вулфа  над
своей головой. Вулф  немного  пригнулся,  моментально  переместил  центр
тяжести на правую ногу, подлез под Сквэйра, опустился на левое колено и,
взяв сзади  его  руки  в  захват,  резко  нырнул  вперед.  Ноги  Сквэйра
отделились от пола, и  он  полетел  через  голову  противника  прямо  на
помост, где и был припечатан на месте.
   Бобби представлял собой совершенно иной  тип  борца.  Ростом  он  был
пониже  Вулфа,  зато  серьезно   продумывал   свою   тактику,   применяя
комбинации, позволявшие ему побеждать даже более сильных по сравнению  с
ним противников. Вулф справился с ним, применив игасуо - первый и  самый
простой прием единоборства: ваяв в захват левую руку Бобби  и  перекинув
его через свою голову, он поставил его на колени.
   Потом Вулф потратил целый час, объясняя троице, почему и как он сумел
использовать их слабости и победить. Стоя  под  душем,  он  почувствовал
голод и уже было  собрался  пригласить  Бобби  позавтракать,  как  вдруг
раздался звонок от комиссара, вызвавшего его на беседу.
   - Я не в офисе,  -  уточнил  комиссар.  -  Приходи  ко  мне  домой  в
кирпичный особняк, но  только  не  через  парадный  подъезд.  Иди  через
запасной вход, которым я пользуюсь, когда хочу удрать от  репортеров.  О
нем никто не знает, кроме старших офицеров, ну и  ты  отныне  можешь  им
пользоваться.
   Вулф и  Бобби  сели  в  неприметную  желтую  машину  "оборотней"  без
опознавательных  знаков  полиции,   с   крышей,   покрытой   специальным
инфракрасным составом. Это позволяло без труда обнаруживать автомобиль с
вертолета. Идею подал в свое время Вулф и уже  по  меньшей  мере  дважды
благодарил себя за это. Нововведение,  надежно  обеспечивающее  связь  с
вертолетами полиции и совершенно невидимое глазу, обеспечило ему  поимку
нескольких преступников.
   Бобби вел машину, а Вулф сидел и гадал, для чего его вызвали. Обычно,
если комиссар хотел, чтобы Вулф занялся каким-то конкретным делом, ему в
офис приходил телефакс. Личные же встречи случались весьма  редко.  Судя
по всему, эта мысль занимала сейчас и Бобби, потому что он вдруг сказал:
   - Может, речь идет об убийстве какой-нибудь важной шишки, а может,  и
с политикой что связано, раз уж комиссар лично хочет дать указания.
   Кирпичный особняк комиссара находился на  Восточной  80-й  улице.  Он
занял его по распоряжению мэра  Джеймса  Оливаса,  когда  тот  переманил
Джонсона в Нью-Йорк из Хьюстона. Вулф велел  Бобби  свернуть  в  боковую
улицу за квартал до намеченной цели и припарковаться там,  не  выставляя
на машине знака "По служебным делам полиции": так распорядился комиссар.
Встреча, несомненно, будет проходить в обстановке  строгой  секретности.
Недаром ведь Джонсон собирается приехать на службу попозже.
   Вулф повел  Бобби  к  входу  в  цокольном  этаже,  выложенном  камнем
спокойного серого  цвета.  Черная  металлическая  дверь,  как  и  сказал
комиссар, была притворена, но не заперта, и они вошли внутрь. В  глубине
небольшого помещения виднелась вторая такая же дверь;  миновав  ее,  они
пошли по длинному прямому слабо освещенному коридору без окон, в котором
приятно пахло дорогим табаком и обивкой из какой-то плотной ткани.
   В конце коридора находилась массивная деревянная дверь,  застекленная
сверху матовым с гравировкой стеклом,  сквозь  которое  невозможно  было
разглядеть, что делается снаружи.
   Вулф открыл дверь, и  они  очутились  в  саду,  где  росли  несколько
английских платанов - без листьев в эту пору - и  какой-то  вечнозеленый
кустарник. По периметру сада стояли белые деревянные ящики для  рассады,
повернутые так, чтобы ранний солнечный луч мог коснуться их содержимого.
   В дальнем  углу  видна  была