ень. На Раделя, на Редмонда, на обеих дам. Маррон понял, что только навлек на беглецов лишние беды...
     Тут он увидел группу людей, спешащих из деревушки, а потом зацепился ногой за терновый куст, и мир вокруг полетел вверх тормашками.
     Падая, юноша инстинктивно вытянул руки - обе - и через мгновение после падения в руке проснулась такая дикая боль, словно треклятая рана в который раз решила открыться.
     Он пролежал еще два вздоха - точнее, один вздох и один всхлип, - а потом услышал сквозь крики, сквозь стук сердца и оглушающую боль голос Раделя: "Беги же, беги! Этих я удержу, мы справимся, но ты беги дальше!.."
     Юноша вскочил, пошатываясь, вскрикнул от боли в руке - он вновь оперся на нее, вставая с земли, - а те трое монахов на краю оврага и не думали никуда лезть или бежать, а просто падали в овраг, словно тряпки. Видно, в головах у них сейчас каша, подумал Маррон, глядя, как эти самые головы болтаются из стороны в сторону, а руки и ноги бессильно обмякают. Значит, они попались и ничего больше не видят...
     Впрочем, размышлять об этом было некогда, как некогда и волноваться об оставшихся в овраге и соображать, смогут ли они зачаровать стражу, чтобы наконец бежать или, наоборот, укрыться в лагере, если это имел в виду Радель. Приближался деревенский патруль, однако он то ли не заметил, что происходило в овраге, то ли просто не обратил на это внимания. Охранники были в темной одежде, но не в рясах.
     А одежда Маррона была так бела и ярка, ее так легко было заметить! К тому же после падения он не мог удрать и скрыться.
     Он достал из-за пояса кинжал, взмахнул им над головой, обернулся и закричал:
     - Туда! Они пошли туда!.. - и помчался дальше, стараясь казаться не зайцем, а гончей.
     За деревней открылась россыпь огней, целый палаточный город, освещенный кострами. Все больше народу в лагере прислушивалось к шумихе и бежало за Марроном. Вероятно, это был лагерь элессинов. Юноша постарался пробежать в точности между оврагом и лагерем, избегая приближаться и к тому, и к другому.
     Он мчался, как на соревнованиях, но не ради собственной победы. Ему хотелось только узнать, кто первым настигнет его - те, кто бежал следом, или те, кто выскочил наперехват. Рука схватила его за плечо, соскользнула, схватилась снова, послав очередную волну боли в горящую руку. Юноша задохнулся, споткнулся и почти упал. Подняв глаза, он увидел сбившего его с ног бородатого человека, который тяжело дышал после такой погони. Маррон с трудом выговорил:
     - Мессир, мессир... они побежали туда... - и ткнул вперед своим кинжалом,
     - Кто? Я никого не видел. Ты кто такой?
     - Маррон, мессир, оруженосец сьера Антона д'Эскриве.
     Вначале мужчина не поверил ему, но потом, по его изменившемуся лицу, Маррон понял, что тот о нем думает, и быстро продолжал:
     - Здесь были люди, наверное, шарайцы. Я не знаю точно, они были в катарском платье. Я наткнулся на них за деревней, а они наставили на меня ножи. Я, кажется, ранил одного из них, вот, видите...
     Он сунул под нос человеку свой нож, на клинке которого явственно виднелись пятна крови. Мужчина хмыкнул и стал вглядываться в темноту.
     - Сколько их?
     - Я видел троих, мессир...
     Мужчина хмыкнул еще раз и жестом подозвал поближе своих товарищей. Преследователи из лагеря тоже уже были тут - заросшие бородами, с недоверчивыми глазами.
     - Он говорит, трое катари. Подлые убийцы, шарайцы, как он думает. Один, похоже, ранен.
     По пальцам Маррона стекала кровь, но он повернулся к преследователям другим боком, почти молясь, чтобы в темноте его раны не заметили.
     - Трое шарайцев? Так почему он еще жив?
     - Они сбежали, мессир. Нет, не от меня, - быстро добавил юноша в ответ на презрительный смешок, мол: "Трое убийц-шарайцев сбежали от подростка, который еще и бриться-то толком не умеет; как же, так мы и поверили..." - Наверное, они услышали, как вы бежите, мессир.
     - Да, наверное. Ладно, мы погонимся за ними, а ты возвращайся в лагерь... - одни сильные руки передали его другим, причинив боль, - а Барад тебя проводит. Пусть тебе перевяжут рану - у тебя кровь на рукаве.
     - Да, мессир. - На рукаве была кровь, а сам рукав был разрезан - разрезан на бегу самим Марроном. Конечно, при детальном осмотре обнаружилось бы, что разрез не совпадает с раной, что рана кровоточит сама по себе, что она покрыта пропитанным кровью бинтом. Но это было уже не важно, тут Маррон даже не стал притворяться: - Нет, мессир, это старая рана, катари меня не достали.
     Он все же надеялся, что детального осмотра не последует. Крови на одежде и свежей повязки вполне хватило бы, когда преследователи вернутся без пленников.
     Конечно, они могут схватить Раделя, Редмонда или кого-нибудь из девушек, но тут уж Маррон ничего не мог поделать.
     Его охранник, крепкий элессин средних лет, на всякий случай твердо держал его за руку, впрочем, не поддерживая. Господи, до чего же они подозрительны...
     Они прошли сквозь круг сторожевых огней, окружавший лагерь, к выстроенным в ряд палаткам. Элессины были не только подозрительны, но и невероятно педантичны. Маррон чуть пошатнулся, впрочем, безо всякой задней мысли, и хватка охранника усилилась, все так же ничуть не помогая идти.
     И вот уже во второй раз за эту ночь из темноты послышался вопрос, произнесенный уже привычным раздраженным тоном:
     - Маррон, ты что тут делаешь?
     На этот раз голос принадлежал сьеру Антону. И тень, и походка, и фигура - все было его. Рыцарь встал у них на дороге, и охранник Маррона вынужден был остановиться и удержать юношу. Ход был великолепно рассчитан - сьером Антоном, конечно.
     - Вы знаете этого человека, сьер?
     - Разумеется. Он мне служит.
     - Как ваше имя, сьер?
     - Антон д'Эскриве, рыцарь-искупитель. Что произошло, почему мой оруженосец весь в крови?
     Человек отпустил Маррона и заговорил, заикаясь и запинаясь:
     - Парень спугнул у деревни каких-то людей, сьер... сьер Антон... говорит, что они убежали, и наши люди пошли в погоню. Под вашу ответственность, сьер.
     Поклон, резкий поворот - и человек пошел прочь, не дожидаясь, чтобы рыцарь отпустил его. Маррону показалось, что охранник даже начертил в воздухе знак Господа, как это делали суеверные крестьяне, защищаясь от зла.
     - Скоро ты к этому привыкнешь, - чуть устало и немного иронично заметил сьер Антон. - Так что там за люди, Маррон?
     - Катари, сьер, трое. Наверное, шарайцы...
     - Это вполне могут быть местные, может быть, даже приверженцы истинной веры. Люди в этой деревне все-таки есть, хоть их и не видно.
     - Да, сьер, но у них были ножи наголо, еще до того, как они увидели меня... - Ему страшно не хотелось лгать, но историю следовало рассказывать без изменений, независимо от того, кто стоял перед ним.
     - А, так вот откуда весь шум, - заметил рыцарь, потому что лагерь действительно начинал шуметь, а люди по одному и группами спешили на восток и на запад. - Эй, ты!
     - Сьер? - Молодой сержант выпрямился и только что не отдал салюта. Похоже, сьер Антон был известен не только скандальными историями.
     - Кто-нибудь проверил, что с дамами? Это был искусно замаскированный приказ; сержант не стал салютовать, а просто ответил:
     - Я немедленно проверю, сьер.
     - Хорошо. Возьми несколько человек. Так, на всякий случай. Может быть, этот шум предназначен для того, чтобы отвлечь нас, отвести нам глаза.
     Маррон вздрогнул. Люди не найдут ни страшных шарайцев, ни дам. Тогда они обыщут всю деревню, перевернут все лагеря и пустятся на поиски с факелами. Двум пешим девушкам никогда не скрыться от такой погони.
     Но помочь им Маррон не мог никак. Каждому своя судьба - и ему тоже.
     Сержант поспешил прочь, а сьер Антон нахмурился.
     - Я бы должен сделать это сам, - пробормотал он. - Но элессины одобрят мое присутствие, только если дело дойдет до драки. И потом, кто-то должен за тобой приглядывать, не переставая, Маррон. От тебя всегда будет столько беспокойства?
     - Сьер, я сам о себе могу позаботиться...
     - Сомневаюсь. Эти твои шарайцы тебя ранили?
     - Нет, сьер.
     Тут по крайней мере лгать не приходилось, да и не нужно было.
     - А, опять старая рана. Ну вот что, идем со мной. Как бы элессины ни гордились своими шрамами, в лагере у них должен быть лекарь. Красоту он твоей руке не вернет, но она и так уже, боюсь, красивой не будет. Ее надо хотя бы зашить, если рана достаточно очистилась. Мне надоело, что у тебя вечно рукав в крови.
     Рану зашили, предварительно смазав какой-то едкой жидкостью, которая моментально обожгла кожу и продолжала жечь, въедаясь все глубже. Хмурый лекарь презрительно скривился при первом судорожном вздохе Маррона и презрительно ухмыльнулся, когда на глазах у юноши выступили слезы. Вдевая в иглу толстую жилу, он бросил Маррону кусок вонючей кожи.
     - Сунь себе в зубы, щенок, если не можешь сдержаться. Я не собираюсь терпеть твой скулеж.
     Сьер Антон покачал головой и отобрал у Маррона кожу.
     - Обойдешься без затычки, парень. Дай руку - да не эту, дурень. Вот, держись за мою и сжимай крепче, когда понадобится. Не сдерживайся, мне больно не будет...
     К тому времени, как рана была зашита, Маррон прятал лицо на плече сьера Антона, а зубами вцепился в его одежду - без затычки все же не обошлось. При этом юноша не проронил ни звука и ни разу не пошевелил раненой рукой. Он решил было, что сумел поддержать свою честь, но, открыв мокрые глаза, обнаружил, что лекарь свободной рукой держал его за запястье, а сьер Антон вцепился в локоть. За укусами серебряной иглы, за горячей болью в ране Маррон так и не почувствовал их веса.
     Когда рана наконец была забинтована и, по настоянию сьера Антона, больная рука оказалась привязана к груди Маррона, чтобы юноша не мог шевельнуть ею, рыцарь с оруженосцем отправились назад в свой лагерь. Маррон шел через силу, мечтая о том, как завернется в свое одеяло и уснет сном без сновидений, сном, который смоет боль и тревогу и даст ему небольшую передышку после тяжелой ночи.
     - Ты пойдешь сам или тебя опять надо нести?
     - Я сам пойду, сьер! А если не смогу, вы можете меня оставить тут...
     - Ну да, конечно.
     Все же Маррон шел сам, шел, хотя нетвердо державшие его ноги заплетались, а глаза с трудом различали предметы вокруг, и только рука сьера Антона, лежавшая на его плече, помогала ему не упасть. Прикосновение было едва заметно, но вливало новые силы, не иначе - магия...
     Вокруг в темноте мелькали факелы и слышались низкие, хриплые, гортанные голоса. Рыцаря и оруженосца трижды окликали стражники с клинками наголо; в последний раз это произошло уже в деревне. Остановивший их человек оказался тем самым сержантом, которого сьер Антон посылал проверить, как чувствуют себя дамы.
     - О, прошу прощения, сьер Антон, но...
     - Ничего-ничего, все правильно, не пропускай никого без досмотра. Я так понимаю, дамы живы и здоровы?
     - Спят, как младенцы, сьер - ну, я на это надеюсь. Когда я заходил, одна из них проснулась. Ну у нее и язык - почище, чем у змеи!
     Сьер Антон рассмеялся.
     - Да пошлет ей Господь терпеливого мужа! Только вот что, сержант: если не хотите неприятных последствий, будьте поосторожнее. Мадемуазель Джулианна не элессинка, но у нее могут быть наготове еще какие-нибудь ласковые слова, если вы ее снова разбудите.
     - Мои люди будут вести себя тихо, сьер, - ответил сержант. Сам он при этом стоял совсем близко и говорил полушепотом. Сьер Антон вновь рассмеялся, на этот раз потише, и заставил Маррона идти дальше, легонько подтолкнув его.
     Юноша так и не понял сержанта. Как могла госпожа Джулианна обругать его, если госпожи Джулианны - как наверняка знал Маррон - не было не только в хижине, но и в деревне?
     Разве что они с компаньонкой не бежали. Юноша не знал, куда и зачем они направлялись, но понимал, что начавшийся шум мог помешать им, и они вернулись. Хотя он слышал, что Радель говорил об обратном: пусть девушки уйдут, а они с Редмондом останутся...
     Но ничего сделать было нельзя, он не мог узнать правду или повлиять на события. И не интересовало его все это - по крайней мере сейчас. Его тело тяжелело с каждым шагом, и каждый шаг давался с трудом. Юноша уже почти спал на ходу, когда они добрались до лагеря и сьер Антон повел его между шатров.
     Уже не в первый раз они поменялись местами - оруженосец стоял, пошатываясь и не видя ничего вокруг, а его хозяин устроил ему постель и посоветовал хотя бы снять башмаки перед сном.
     Маррон заморгал.
     - Господи Боже мой... Садись, парень. Легче, легче, не потревожь руку...
     И рыцарь снял с оруженосца ботинки, расстегнул пояс, сел рядом и смотрел, как юноша завернулся в одеяло и моментально уснул, что-то бормоча себе под нос.

***

     Первым, что вспомнилось Маррону утром, было монотонное бормотание, под которое он заснул:
     - ...интересно, как я теперь сниму сапоги? По-моему, это обязанность оруженосца - по крайней мере мне так когда-то казалось. Маррон, дитя неразумное, ну как ты можешь быть таким ребенком?..
     За бормотанием последовал поцелуй. Маррон помнил прикосновение сухих губ и жесткую щетину, а больше не помнил ничего, потому что наконец провалился в сон.
     Эти мысли проскользнули быстро, а за ними нахлынули воспоминания о прошлой ночи. Маррон совсем запутался, он боялся за себя и за других и ничего не понимал. Он открыл глаза и рывком сел, разгоняя сон, но разбередил при этом взорвавшуюся болью рану.
     Постель сьера Антона была пуста, рядом валялось смятое одеяло. Пошатываясь, Маррон встал и огляделся. Вокруг царила суматоха, слуги и оруженосцы сновали туда-сюда, собирая вещи хозяев, и юноша подумал, что ему следовало бы заняться тем же, хотя во рту у него пересохло, а живот выл от голода.
     Он воевал с хозяйским одеялом, пытаясь свернуть его одной рукой, как вдруг услышал свое имя, произнесенное голосом сьера Антона. Маррон поднял глаза и увидел, что рыцарь торопливо шагает ему навстречу, нахмурив брови.
     - Маррон, брось это дело. За тобой послали. Идем.
     - Сьер, куда...
     - С тобой хочет поговорить барон. Поторопись.
     Сьер Антон развернулся и пошел прочь, и Маррон поспешил за ним. Раньше ему казалось, что во рту у него сухо, но теперь он понимал, что это были еще цветочки. Сейчас у него во рту словно появилась засушливая пустыня, но поделиться своими страхами он не мог ни с кем.
     Вначале ему показалось, что сьер Антон ничего больше не скажет. Однако рыцарь, не замедляя шага, бросил на него взгляд и произнес:
     - Элессины не нашли ни следа твоих катари, ни вчера, ни сегодня утром. Собаки не учуяли никакой крови, кроме твоей собственной. Барон хочет расспросить тебя; смотри не лги ему. У него с собой правдоведица.
     Холодный, исполненный подозрения голос пробрал Маррона до костей. Новость была не из лучших, она пугала до полусмерти.
     Идти пришлось гораздо ближе, чем надеялся Маррон, - всего с полпути до лагеря элессинов. На ближнем краю деревни их поджидало несколько человек. Едва Маррон заметил их, сьер Антон замедлил шаг.
     - Вот, выпей глоток.
     Маррон с благодарностью принял протянутую флягу, отхлебнул и задохнулся. Это была не вода, а какое-то жгучее вещество, которое едва не прожгло его насквозь.
     - Мадемуазель Джулианна и ее компаньонка пропали, - негромко пояснил сьер Антон. - Тебя тщательно допросят. Смотри же, Маррон, говори только правду!
     Больше он ничего не сказал. Постороннему зрителю могло бы показаться, что лежащая на плече Маррона рука рыцаря удерживает юношу на случай бегства; самому Маррону хотелось надеяться, что рыцарь пытается его подбодрить и придать ему уверенность в себе. Больше уверенности искать было негде.
     Разумеется, ни в лицах встретивших его мужчин, ни в глазах единственной среди них женщины не было ни капли дружелюбия. Шестеро человек, одетые в дорогие темные одежды строгого покроя, смотрели на Маррона так, словно он был преступником, вина которого уже доказана, осталось только вынести приговор. Один из мужчин - бритоголовый, с хмурым, изрезанным шрамами лицом - стоял чуть впереди остальных, сжимая рукоять меча так, словно готов был хоть сию минуту вынести этот приговор и привести его в исполнение. Быть может, он так и собирался поступить.
     Женщина стояла чуть в стороне, вроде бы и вместе с другими, но все же отдельно от них. Видеть ее здесь было странно, и Маррон испугался ее больше, чем всех остальных. Она была в одежде катари, с такой же темной кожей и темными волосами, как у детей этого народа, но лицо ее не было скрыто вуалью и внушало ужас. Вначале юноше показалось, что оно обезображено страшной болезнью вроде проказы, но подойдя ближе, он понял, что полосы, уродующие ее щеки, являются делом рук человеческих, хитроумной татуировкой. На лбу у нее красовался выжженный железом знак Господа - тоже дело рук человеческих, глубоко въевшееся в плоть. Кожа вокруг знака сморщилась, а горевшие под ним глаза провалились и мерцали голубым светом из двух черных ям глазниц.
     Да, лицо у нее было просто кошмарное, но не оно испугало Маррона. Больше всего он боялся ее самой. Юноше доводилось слышать о правдоведицах-катари. Говорили, будто они узнают ложь, едва заслышав ее. Маррон никогда, никогда не осмелился бы солгать этой женщине.
     - Это тот самый человек?
     - Да, мессир. - Антон подтолкнул Маррона, заставив его встать на колени, но осторожно придержав при этом больную руку оруженосца.
     - Ну что ж. Расскажи нам все, что ты знаешь о случившемся прошлой ночью, парень.
     - Да, мессир. Господин... - Понимал ли он, что говорил? Наверняка понимал; и, поскольку никто больше не двигался, Маррон вдохнул поглубже и начал излагать свою наспех выдуманную историю, которая с каждым разом казалась ему все неправдоподобнее и годилась лишь для взбудораженных мужчин в темноте, но совершенно не смотрелась при дневном свете. Как и всякий мальчишка, искушенный во лжи - уроки, полученные от любимой дядиной хворостины, - Маррон не стал изменять ни слова в истории, хотя наверняка мог бы сделать ее гораздо убедительнее, будь у него возможность придумать все сначала.
     Он закончил очень быстро, и снова воцарилось молчание. Когда он осмелился взглянуть на лица людей, то понял, что они не верят ни единому его слову. И они были правы - нет, нет, надо забыть правду и помнить только ложь, кто поверит ему, если сам он не будет верить в собственные слова? Он остерегался даже взглянуть в сторону правдоведицы, боясь, что она прочтет в его глазах ложь, такую же отчетливую, как рисунки на ее страшном лице.
     Однако, стоя на коленях и глядя в землю, Маррон услышал нечто неожиданное - короткий хриплый крик, донесшийся из деревни. За криком последовал низкий страшный вой, совсем не человеческий, и тут же оборвался. Маррон вздрогнул. Кроме него, никто не обратил на вопль видимого внимания, и только недовольная усмешка скривила губы барона, словно он сожалел о слабости кричавшего.
     - Невеста моего племянника, - заговорил наконец барон, - бежала этой ночью. Знаешь ли ты что-нибудь об этом?
     - Ничего, господин барон.
     - Странно. Ты наткнулся на неведомого врага, как раз когда исчезли девушки; ты поверг весь лагерь в смятение, и теперь хочешь убедить нас, что между этими событиями нет никакой связи?
     - Господин барон, госпожу Джулианну охраняли ваши собственные люди. С ней говорили через полчаса после того, как на меня напали...
     Это скрытое возражение вызвало холодный взгляд барона и подзатыльник от стоящего позади сьера Антона. В голове у Маррона зазвенело. Наказание? Или предупреждение: "Не испытывай этого человека!"
     - Говоривший с ними на самом деле говорил с куклами, - прорычал барон, - с кучей тряпья и веревок. А может, ты тоже чья-то кукла, мальчик? Моя женщина проверит, правду ли ты говоришь. Имбер, останься. В этом деле замешана твоя честь, а мне слишком тяжело смотреть на все это.
     Высокий молодой человек медленно склонил светловолосую голову. "Мне