заявил:
     - Я хочу пить, - и решительно направился к корыту. Позади него раздался топоток пяток, и у его локтя возникла рожица Мустара, который по-собачьи задышал, показывая, как его донимает жажда.
     На дне корыта было на палец воды - им хватило. Маррон сложил руки чашечкой, зачерпнул влаги и выпил ее одним глотком, а потом облизнул мокрые пальцы. Стоявший рядом Мустар наклонился, сунул в корыто голову и стал хлебать воду и плескать ее себе на макушку.
     Маррону тоже досталось. Вода была теплой, но все же приятно холодила разгоряченную кожу. Юноша откинул капюшон, наклонился, последовав примеру Мустара, и поплескал себе на голову. Когда он выпрямился, за шиворот потекли струйки воды. Маррон по-собачьи отряхнулся, обрызгав Мустара. В ответ тот зачерпнул полную пригоршню воды и окатил Маррона, за что Маррон окатил его двумя. Мустар пригнулся, и вода попала в верблюда, который задрал голову и заревел.
     Мгновенно перестав улыбаться, Маррон с опаской поглядел сначала на верблюда, а потом на деревню, опасаясь, что сейчас прибежит кто-нибудь из местных. Однако улицы были пусты, и после очередного верблюжьего вопля голова животного вопросительно повернулась, словно глядя на юношу белыми незрячими глазами. Верблюд громко рыгнул и застыл. Маррон удивленно наблюдал, как комок размером в два его кулака поднялся по горлу скотины прямо ей в рот. Верблюд рыгнул еще раз, а потом начал задумчиво жевать жвачку.
     Это было уже чересчур для Маррона. Он медленно сполз по стенке корыта, смеясь до боли в ребрах, до слез, так, что пришлось зажмуриться, чтобы отражавшееся в слезах солнце не слепило глаза.
     Через секунду он услышал звонкий смех Мустара, а потом почувствовал, как мальчик сполз по стенке корыта рядом с ним.
     - Мустар?
     - Да?
     - В замке есть башня, очень старая, без окон и дверей. Мы называем ее Башней Королевской Дочери. Знаешь ее?
     - Да, - ответил мальчик тихо, без малейшего признака веселья в голосе.
     - Вы, шарайцы, называете ее как-нибудь по-своему? Вы знаете, что это за башня?
     - Да, - шепотом повторил мальчик. - Она... она называется "Башня Ходячего Мертвеца". Пожалуйста, я тебе ничего не говорил, хорошо?
     - Ладно, это наш секрет. Клянусь. А что это за ходячий мертвец? Что это вообще означает? Но Мустар пробормотал только:
     - Эта башня... тереф... запретная. Я не могу сказать.
     И он молчал, как ни подкатывался к нему Маррон, как ни повторял свое обещание никому ничего не говорить, как ни просил и ни умолял. Мустар только сжимал губы и тряс головой, и вид у него при этом был не упрямый, а скорее испуганный.
     - Ладно, - сдался наконец Маррон. - Давай возвращаться.
     - Ага. - Мустар вскочил на ноги, радуясь, что освободился. - Нам нужно отвезти еще одну повозку. Магистр будет смотреть.
     Идя вслед за мальчиком к повозке, Маррон застонал. После краткой передышки его тело двигалось лениво, но любопытство удвоилось, а утолить его было некому.
     Еще раз подняться в гору рысью, еще раз подойти к навозной куче, провонять насквозь и взмокнуть, раскидывая ее лопатой... Сквозь жужжание мух Маррон услышал голоса, стук копыт и крик ястреба; потом совсем рядом раздался холодный резкий голос.
     - Маррон. Вот ты где. По-моему, я приказал тебе дождаться меня? Я не привык разыскивать своего оруженосца и уж тем более не привык обнаруживать, что он предпочел... э-э... сельскохозяйственные работы в весьма любопытной компании...
     Маррон уронил лопату, неохотно повернулся, сделал шаг, отходя от кучи, и увидел, как рыцарь отступил назад на тот же шаг.
     - Сьер, я...
     - Ты был в лазарете?
     - Нет, сьер, но...
     Ноздри сьера Антона дрогнули, но лицо оставалось спокойным. Про себя Маррон вздрогнул. Но тут - о чудо! - за плечом рыцаря возник магистр Рауль. Впервые Маррон был рад присутствию наблюдавшего за ним магистра.
     - Что-то случилось, сьер Антон?
     - Видите ли, магистр, этот брат был отдан мне в оруженосцы, но он предпочитает заниматься без моего ведома другими делами.
     Магистр Рауль смеялся редко, но даже у него губы дрогнули в некоем подобии улыбки.
     - Думаю, его предпочтения тут ни при чем. Это наказание, наложенное его исповедником. Я только не спросил, в чем он провинился...
     Сьер Антон тоже не заинтересовался этим вопросом. Его глаза вновь встретились с глазами Маррона и рыцарь слегка кивнул, прося прощения и чуть улыбаясь юноше.
     - Уже слишком поздно, - произнес рыцарь. - Не могли бы вы приказать кому-нибудь из мальчиков оседлать моих лошадей? Магистр Рауль, для того чтобы такая неприятность больше не повторялась, нам, вероятно, следует решить, чьи приказы имеют больший приоритет...
     "Скажите это фра Пиету, - хмуро подумал Маррон, глядя, как мужчины удаляются. - Пожалуйста", - добавил он про себя, представив эту сцену. Оба они, и рыцарь, и исповедник, были упрямы, требовательны и не терпели нерадивости. Разница была в том, что у сьера Антона был насмешливый характер плюс уверенность, дарованная ему происхождением и положением в обществе. Фра Пиет же отличался мрачной верностью догме и правилам Ордена. Маррон с удовольствием поглядел бы на их спор, если бы мог сделать это со стороны...
     Позади него тихо присвистнул Мустар - свист был чуть громче простого выдоха сквозь зубы. Маррон кивнул, повернулся к куче и взял лопату, но вынужден был опереться на нее из-за накатившей на него мгновенной слабости. Жужжание мух стало громче, оно впивалось в мозг и терзало его. На коже Маррона выступил холодный пот, хотя солнце пекло по-прежнему жестоко.
     Наполнив повозку и забросив на нее лопату, Маррон налег на перекладину и потянул груз по камням. Он чувствовал, что действительно становится животным, неспособным думать, и молча следовал за Мустаром, поворачивая повозку на спуске в туннеле и тормозя ее своим телом. Так они выкатили повозку через замковые ворота на дорогу. На этот раз там не было каравана и можно было вновь разбежаться; тело Маррона последовало примеру его сознания, которое, казалось, давно уже где-то летало.
     Вниз, вниз, на каждом повороте отшвыривая повозку от пропасти. Словно издалека до Маррона доносился, смех Мустара, но сам он не мог смеяться. Сердце бухало у него в груди, воздуха не хватало, разбитые ноги болели даже на ровных местах, а голова бессильно моталась из стороны в сторону.
     Им оставалось совсем немного до подножия скалы, где их ждал отдых. Однако за поворотом, едва ли не последним на этой дороге, их поджидала беда. Перед телегой возник человек - по крайней мере Маррон подумал, что это человек, потому что сквозь туман перед глазами он видел только красно-желтые пятна. Услышав визг Мустара, Маррон понял, что человек - не плод его воображения.
     Маррон и Мустар налегли на перекладину, отшвыривая повозку вбок. Она резко повернула и, хвала Господу, прошла мимо отпрыгнувшего человека. Маррон увидел путника совсем рядом: каштановые волосы и бородка окаймляли лицо мужчины, ошеломленно следившего за действиями возчиков. А повозка катилась чересчур быстро и была слишком тяжелой - нет, им не вернуться на правильный путь. Одно из колес соскользнуло в пропасть, повозка накренилась и полетела вниз, перекладина взвилась в небо, потащив за собой уцепившихся работников. Маррон почувствовал, как что-то порвалось у него в руке, и, уже падая с тропы, закричал от резкой боли.
     Он отпустил повозку и полетел вниз. Ударился, покатился, растянулся и соскользнул в жестокие колючки терновника - и беспомощно лежал там, пока его сознание продолжало вертеться, катиться, раскачиваться и кувыркаться, не подчиняясь хозяину.
     Едва слышные голоса позвали его издалека, приблизились, и тот же голос произнес имя - кажется, это было его имя, но юноша сразу же позабыл его.
     Руки, обхватившие его под мышками; его тащат спиной по камню. Все вокруг мерцает и скрывается в тумане; глаза закрываются.
     Он лежал на камнях, а умелые пальцы ощупывали его голову и ребра, подняли руку и повернули ее. Болело все сразу, но рука болела сильнее остального; он застонал и попытался освободиться, но державший его руку человек заворчал на него.
     - Не бойся, мальчик, - услышал он и на этот раз понял слова, вцепился в них рассудком, пытаясь устоять в этом качающемся мире. - С ним все в порядке... ну, или будет в порядке. От такого маленького кровотечения еще никто не умирал - скорее от него парню станет легче.
     Потом руки продолжили осмотр, прощупали кости, проверили ноги. Он потерял сознание.
     Придя в себя, он услышал стук копыт, негромкое восклицание и знакомый голос:
     - Что тут произошло?
     Маррон моментально открыл глаза и попытался произнести слово, но не мог набрать достаточно воздуха. Ему казалось, что внутри он пуст, словно яичная скорлупа - раздавленная яичная скорлупа.
     - Несчастный случай. Это я виноват, я должен был услышать их и уступить дорогу.
     Эти слова произнес прежний, незнакомый голос. Хозяин нового, знакомого, соскочил с коня, звякнув удилами, и склонился над Марроном, полностью показавшись на фоне неба. Маррон узнал эту фигуру и узнал голос.
     - А, так значит, они спускались слишком быстро. Сильно ему досталось?
     - Думаю, нет, - только рана открылась, вот тут, на руке. По-моему, это рана от меча, полузалеченная...
     - Знаю, это я его ранил. Как его голова, сильно ушиблена?
     - Опять-таки не думаю. Он прокатился вниз по склону, но череп цел, и кости тоже, насколько я могу судить. Искупитель, выполняющий работу раба, босой... наверное, он наказан, а в Ордене наказывают просто: день без еды и тяжелая работа под палящим солнцем.
     - То есть он просто перегрелся? Ладно, значит, ему можно...
     Тень подошла ближе, и Маррон почувствовал на волосах струйку воды. Капли побежали по его лицу, он попытался слизнуть их, но перед ним уже было горлышко фляги. Вода коснулась его губ, и он жадно проглотил ее.
     - Не давайте ему слишком много сразу...
     - Знаю.
     Маррон и наполовину не утолил жажду, когда фляга исчезла. Но пыль в горле исчезла, и голос, точнее, шепот, вернулся к юноше.
     - Сьер...
     - Да, Маррон. От тебя становится больше беспокойства, чем хотелось бы.
     Однако пальцы, коснувшиеся его мокрых волос, были куда мягче голоса; Маррон улыбнулся, от души благодарный собеседнику за возвращенное имя. Вместе с именем пришла боль, заныло все тело и сильнее всего - раненая рука, но это было уже не важно. Имя того стоило.
     - Что с повозкой?
     - Она застряла в кустах, и мы с мальчиком вытащили ее. Наверное, ее содержимое пропало безвозвратно, ну да Бог с ним. По-моему, этому парню нужно дать еще воды.
     - Он ее получит. Я отвезу его в лазарет. Сможете подать его мне, если я сяду на коня?
     - Когда я его подниму, его может стошнить прямо на вас.
     - Рискну.
     Маррон сжал зубы, горло и желудок. Сьер Антон, может, и рискнет, но сам Маррон не будет полагаться на случай.
     Пара ловких рук подняла его в воздух и передала другой, не менее ловкой. Желудок Маррона слегка сжался, когда его тело качнулось, но юноша несколько раз сглотнул и почувствовал, что угроза миновала. Он вновь закрыл глаза и прижал больную руку к груди, чувствуя, как кровь стекает к локтю. Прежде чем лошадь начала медленно раскачиваться, поднимаясь в гору, он услышал еще:
     - Я - Антон д'Эскриве, рыцарь Ордена. А вы, мессир?
     - Меня зовут Радель. Я менестрель. Сьер Антон издал короткий смешок.
     - Менестрель идет в Рок-де-Рансон? Неужели вы собираетесь развлекать братьев?
     - Я подумал, что в замке могут быть гости, которые захотят послушать музыку. Мне говорили, что гостеприимство монахов распространяется даже на таких, как я.
     - Что ж, в замке сейчас действительно живут гости. А еще там есть рыцари, круг развлечений которых шире, чем у монахов. Вас примут весьма радушно, Радель, если вы поете так же хорошо, как спасаете упавших с тропы братьев.
     - Мой голос немного подпорчен дорожной пылью, - вкрадчиво заметил менестрель, - но если в замке найдется немного вина, чтобы освежить горло...
     - Уж вино-то там точно есть. Что ж, надеюсь услышать вас сегодня вечером.

8

СКРЫТОЕ И ПОТЕРЯННОЕ

     Джулианна не была создана для одиночества.
     К такому выводу девушка пришла через некоторое время, занятое в основном хождением по комнате, выглядыванием в окно и игрой с резными деревянными ставнями окна - забава не то для ребенка, не то для заключенного, а она, кажется, и то, и другое. Она знала, что на свете существуют любители одиночества - отшельники и прочие нелюдимы. Кроме того, бывают люди, которым совершенно не нужно ничье общество; она не причисляла себя к таким, причем сейчас - яростнее, чем когда-либо. Ей хотелось смеха, разговоров, остроумия и пикировки; а больше всего она мечтала о собеседнике, как бы загадочен или увертлив он ни был.
     Если быть точной - а Джулианна была весьма практичной дочерью своего отца, будь он трижды неладен, и потому не мечтала ни о чем несбыточном, вроде возвращения к прошлой жизни, - так вот, если быть точной, ей хотелось поговорить с Элизандой, но Элизанды рядом не было. Она часто отсутствовала по нескольку часов кряду, а то и добрую часть дня.
     Не обремененная требованиями такта, дипломатичности или сохранения чести будущего мужа, не вдаваясь в соображения о нелюбви монахов к женщинам, Элизанда чувствовала себя в замке гораздо свободнее Джулианны.
     Каждый день она отправлялась на исследования, вынюхивая местные секреты и лазая по самым дальним углам, однако неизменно возвращаясь через час или около того, чтобы рассказать о замечательных видах или о темных сырых коридорах Обе девушки прекрасно понимали, что все это было только обманом для отвода глаз - хотя Джулианну еще никто никогда не обманывал все эти хождения по замку и поиски имени какую-то цель, но она оставалась тайной - пока что.
     В этот день Элизанда ускользнула сразу после завтрака, и сейчас был уже полдень, а она все не возвращалась. Джулианна в одиночку сходила помолиться на галерею большого зала и в одиночку же вернулась. Она пообедала в одиночестве и уже начинала злиться, а Элизанда все никак не появлялась. Джулианна чувствовала себя заброшенной и, хуже того, догадывалась, что ее снисходительностью злоупотребляют. Элизанда считала себя в первую очередь гостьей Джулианны, а уж потом Ордена, и сама не раз так говорила.
     Она считала Джулианну своей подругой и в своих приходах и уходах никогда не преступала того, что дозволяло ей такое положение. Сегодняшний случай был более чем необычным - он был беспрецедентным, к тому же, как подумала Джулианна, на Элизанду это было совсем непохоже. Со своими темными намеками на джинна, с привычкой постоянно оглядываться по сторонам, она никогда не исчезла бы вот так - не предупредив и надолго. За злостью Джулианны явственно проступало сильнейшее любопытство - впрочем, злость тоже не была слабенькой.
     Но что бы это ни было, злость или волнение, оно наконец заставило ее откинуть штору у входа, выбежать из комнаты и спуститься по лестнице во двор. Только тут она опомнилась
     Она знала дорогу отсюда до большого зала, но туда идти было бессмысленно. Еще она могла в одиночку добраться до конюшен - да, пожалуй, от этого могло бы быть больше пользы. Итак, вниз по длинному узкому коридору в тенях, вниз, туда, где солнце играет на воде, где воздух пахнет лошадиным потом и навозом. У конюшни Джулианна отыскала главного конюха и учинила ему настоящий допрос. Он не хотел разговаривать, но наконец соблаговолил ответить на вопросы, старательно отворачиваясь и отводя глаза, чтобы не взглянуть на женщину. Нет, сегодня он не видел компаньонку ее светлости. Нет, она не выезжала верхом и не брала ничьей лошади. Она могла уйти пешком; тут ему ничего неизвестно, но у него нет времени следить за всеми, кто снует тут во дворе, - он все-таки главный конюх, человек занятой. Если ее светлость пожелает расспросить стражников на воротах, они могут вспомнить больше...
     Стражники заступили на пост после обеда. Они не видели, чтобы из ворот замка выходила или выезжала женщина. Их предшественники тоже ни о чем подобном вспомнить не могли. Им жаль, сказали стражники, что они ничем не могут помочь даме; на мгновение Джулианна даже поверила им. Они не видели ее лица за вуалью, но девушка постаралась вложить улыбку в свой голос, когда благодарила их, и понадеялась, что они все-таки разглядели ее улыбающиеся губы.
     Обратно в конюшенный двор; она уже подумывала о том, чтобы расспросить мальчиков-шарайцев, но магистр внимательно следил за ней - казалось, он наблюдает за всяким, кто осмеливается войти в его владения, - а Джулианне не хотелось снова почувствовать на своей шкуре его враждебность.
     Так куда же идти теперь? Элизанда ведь не обедала, по крайней мере с ней вместе, и давно должна проголодаться. Значит, следовало искать в трапезной и на кухне. Однако Джулианна не имела ни малейшего представления об их местонахождении. Но зато у нее был язык и желание использовать его, да к тому же ей удалось поймать брата, бежавшего по какому-то поручению.
     Это оказался юнец, краснеющий по малейшему поводу; Джулианна решила, что он сутулится и заикается только по молодости, а не из женоненавистничества. Именно желание помочь заставляло его быстро шагать впереди девушки, останавливаясь на каждом разветвлении коридора. Он был добродушен и выдрессирован, как щенок, а щенки всегда нравились Джулианне. Она подумала, что, возможно, ей удастся удержать мальчика подольше, чтобы он провел ее через весь лабиринт...
     То есть Джулианна понимала, что выбранный путь ею окажется в лучшем случае простывшим следом, скорее всего тупиком - просто-напросто потерей времени. Невозможно было представить себе Элизанду, которая будет помогать монахам печь хлеб - впрочем, как и монахов, которые позволят ей помогать себе. Скорее уж она выпросит на кухне корочку хлеба... хотя какого гостя станет столь скудно угощать Орден, какую женщину не проводят вежливо, но твердо назад, в ее апартаменты, где уже будет ожидать еда?
     Итак, Джулианна не рассчитывала, что найдет Элизанду там, куда она шла. Так и оказалось: в трапезной были только несколько монахов, отмывающих столы, лавки и пол. Во избежание недоразумений девушка попросила поговорить с ними своего проводника, но Элизанду здесь не видели.
     Джулианна сама поговорила с главным поваром, в этом была своя тактика: как бы он ни отнесся к присутствию женщины в своем хозяйстве, ее расспросы он примет более благосклонно, чем расспросы молодого монаха. Итак, она задала вопрос, рассчитывая получить отрицательный ответ, однако вместо этого получила утвердительный. Да, компаньонка мадемуазель была на кухне этим утром. Она пришла вскоре после завтрака, однако главный повар так и не понял, что ей было нужно. Наверное, праздно любопытствовала, предположил он, фыркнув. Джулианна поняла это так, что ей следует получше следить за своей служанкой, заставлять ее заниматься рукоделием и прочей женской работой, не позволять слоняться по замку и отвлекать мужчин от работы...
     Сколько она здесь пробыла? Довольно долго, и ушла только после того, как инквизиторы спустились в камеры - кивок на неприметную дверь в темном углу - и заключенный там гнусный еретик начал кричать. Это не для дамских ушей, и служанка мадемуазель это поняла. Нет, он не знает, куда она ушла потом; нет, никто из работавших на кухне братьев тоже не знает, так что расспрашивать их нет нужды. Это не их дело - следить, где гуляют непоседливые гости. И ругаться с гостями он тоже не обязан, поэтому промолчал, когда она, не спросивши, взяла пару яблок - будь на ее месте какой-нибудь брат, он оказался бы повинен в жадности, краже и непослушании...
     Джулианна в изысканных выражениях попросила прощения за визит своей компаньонки, вежливо присела и покинула кухню. Как она и надеялась, ее юный провожатый последовал за ней без вопросов, решив, видимо, служить ей до тех пор, пока не будет отослан прочь.
     - Как твое имя, брат?
     - Эстьен, госпожа, - пробо