им бежать или прятаться, платье могло только помешать.
     - Слушай, у тебя нет еще одного такого же наряда?
     - Есть, конечно, - широко улыбнулась Элизанда, блеснув в полумраке белыми зубами.
     Элизанда помогла Джулианне вырядиться в такой же костюм, что был на ней, накинула на нее бурнус и перетянула его обрезком веревки. Жесткая ткань терла кожу, а сапожки для верховой езды вообще были не к месту, но выбирать приходилось между ними и домашними тапочками - больше у Джулианны не было ничего подходящего.
     - Еще одно, - сказала Элизанда. - Возьми кинжал. - Она протянула Джулианне оружие рукояткой вперед.
     Джулианна невесело улыбнулась.
     - Оставь себе, - ответила она, поворачиваясь к своим ящикам и коробкам. - У меня есть.
     По крайней мере в этом она оставалась дочерью своего отца, а не покорной женой какого-нибудь барона. Пока что...
     Кинжалы Джулианны были богато разукрашены драгоценными камнями и представляли собой обычную деталь наряда. Серебряные клинки оканчивались закруглением - этакое милое украшение милой женушки, если, конечно, барон Имбер сочтет ее милой или станет заботиться о ее украшениях. Но это было не единственное оружие Джулианны. Любая девчонка, бегавшая в одиночку по улицам Марассона, носила с собой один-два клинка, чтобы в случае необходимости поучить вежливости какого-нибудь мужлана. А уж если эта девчонка была дочерью королевской тени, она просто обязана была уметь защищать себя. И Джулианне уже не раз приходилось благодарить Господа за хороший острый кинжал в руке и за преподанное ей умение обращаться с ним.
     Два таких кинжала она извлекла из саквояжа, не устояв перед искушением по-жонглерски подкинуть клинки, прежде чем заткнуть их за веревку, заменявшую ей пояс. Элизанда одобрительно кивнула и сделала то же самое со своим оружием.
     Лампа за дверью давно погасла, и девушкам пришлось спускаться по темной лестнице, вытянув перед собой руки. Они шли медленно, но все же спуск наконец окончился, и подруги побежали по замковым коридорам туда, откуда доносились звуки битвы. Девушки ступали мягко, производя не больше шума, чем легкий ветерок - по крайней мере так казалось Джулианне. Сама она не слышала своих шагов, так разве мог услышать их кто-нибудь другой? Особенно в раздававшихся впереди и вверху криках, гвалте и лязге оружия?
     Если соблюдать осторожность, решила Джулианна, их с Элизандой заметят нескоро. Серовато-коричневые бурнусы днем сливались с выжженной землей и пылью, а по ночам совсем исчезали в темноте. Даже когда на них светила луна - а уж этого обе девушки избегали, не сговариваясь...

***

     Они по-шпионски подкрались к месту битвы, к большому внутреннему двору у северной стены замка. Элизанда без слов продемонстрировала Джулианне, как следует поворачивать кинжал лезвием внутрь. Так он оказывался лежащим вдоль руки и совсем скрывался под рукавом бурнуса, но был готов к бою и надежно укрыт от света, который мог бы выдать его. Пригибаясь, девушки перебегали с места на место, пока не нашли, где устроиться. Это был контрфорс одной из башен, тень которого защищала девушек надежнее кинжала: их было не видно, а они видели все.
     Поначалу, пробегая мимо места схватки, Джулианна разглядела только рукопашный бой и путаницу темных ряс, блестящих клинков, бледных и смуглых лиц. Однако даже с такого расстояния не удавалось различить отдельные звуки: колокол наконец перестал звонить, но бряцанье, стоны, тяжелое дыхание, вопли и крики перемешались между собой.
     Очутившись под прикрытием контрфорса - тут она присела на корточки, прижимаясь к холодному камню и к теплому плечу Элизанды, - Джулианна закрыла лицо волосами, чтобы белизна кожи ее не выдала, и стала глядеть сквозь пряди. С такого расстояния видно было гораздо лучше; теперь девушка могла отличить братьев в бесформенных рясах от тех, с кем они сражались - на нападавших были бурнусы, сильно отличавшиеся от ряс, нападавшие сражались кривыми ятаганами, у нападавших были темные бородки, а головы скрывались под капюшонами. Шарайцы, подумала Джулианна, несколько десятков шарайцев, не более того. Конечно, они обречены. Зачем они затеяли столь странный налет? В замке ведь несколько сотен братьев и сотня рыцарей! Кстати, рыцарей девушка видела - они сражались отрядом, в развевающихся белых одеждах, показывая все свое мастерство, силу и умение. Ей показалось, что они равны шарайцам по силам, а то и превосходят их, в то время как братья только пытались парировать удары, делали отработанные выпады и падали раненые, умирающие или мертвые. В схватке искупителя и шарайца один на один исход был бы предрешен, подумала Джулианна, и нападавшие вполне могли бы заполучить ее и Элизанду в качестве приза. Однако, присмотревшись, девушка не увидела особой опасности, и ее страх улетучился. Даже без помощи рыцарей монахи могли бы смять нападавших просто численностью.
     Как заметила Джулианна, когда первое потрясение у братьев прошло, дисциплина начала брать свое; а может, она просто начала замечать порядок в том, что сначала показалось ей хаосом. Она увидела, как старшие монахи собирают вокруг себя свои отряды, как рыцари делают то же самое, подталкивая друг друга вперед или отзывая назад. Появлялся порядок. У шарайцев тоже видна была какая-то дисциплина, но они отступали, хотя отступать им было некуда. "Дисциплина смерти", - подумала Джулианна, и еще подумала, что цель этого боя для них достаточно важна, чтобы умирать за нее.
     Элизанда подтолкнула ее локтем и указала подбородком куда-то вверх. Джулианна проследила за ней взглядом и высоко на стене увидела на фоне звезд какое-то движение. Человек в белой рубашке (ночной, кстати сказать), должно быть, рыцарь, сражался на самой верхушке лестницы едва ли не в одиночку - только один юноша в просторной белой рясе стоял рядом с ним, видимо, его оруженосец. На двоих бойцов наседало с полдюжины шарайцев, но в узком проходе можно было сражаться только один на один, а иногда двумя парами, когда шарайцы выпрыгивали из-за стены и бросались на юношу.
     Джулианна не сразу поняла, почему Элизанда указала именно на них - разве что обращала внимание подруги на искусное фехтование: и юноша, и его господин были воплощенной грацией, выгодно отличаясь от грубых рубак во дворе, несмотря на то что у тех было предостаточно места для красивого боя.
     И тут, присмотревшись, Джулианна узнала и рыцаря, и оруженосца. Это были ее друзья - или почти друзья - сьер Антон д'Эскриве и тот юноша, Маррон. Оруженосец был в белом - накануне его осудили и отправили (или собирались отправить) в кельи кающихся грешников. Что же получается, Орден освободил осужденных и призвал их к оружию? Да, наверное, так оно и было, хотя вокруг не было видно ни одного человека в таком же одеянии. Или в ночной рубашке, как д'Эскриве...
     Ни один рыцарь или брат не поднялся по лестнице, чтобы помочь им. До этого Джулианна старалась воспринимать ситуацию аналитически, внимательно рассматривая, как учил ее отец. Внезапно она снова стала собой и испугалась за людей, которых знала и о которых тревожилась.
     Она огляделась и увидела самого прецептора, стоящего в стороне от схватки. Вышлет ли он людей на помощь рыцарю и оруженосцу, если попросить его об этом? Ведь если шарайцы захватят стену, они получат возможность отступить или пополнить свои силы и будут держаться за нее, пока их не выбьют оттуда...
     Джулианна, в свою очередь, толкнула локтем Элизанду, желая сказать: "Идем со мной, мы можем помочь им", - но подруга поняла ее неправильно, нет, намеренно сделала вид, что не поняла. Элизанда кивнула, встала с корточек и ринулась в совершенно противоположную сторону. К ступеням...
     - Вернись! Куда ты?!.
     Это был только шепот, слишком тихий и запоздалый. Элизанда не замедлила шага и продолжала быстро, но осторожно пробираться по двору, пригибаясь даже тогда, когда приходилось перепрыгнуть через лежащее тело или через лужу крови. Наконец она нашла новое укрытие в тени стены, совсем недалеко от ведущих наверх ступеней.
     Она была едва видна - только бледное лицо проступало из темноты, когда девушка двигалась, - но очень уязвима. Джулианна разглядела свисающие с зубцов стены веревки, по которым во двор спустились шарайцы; что, если еще кто-нибудь спустится со стены в нескольких шагах от притаившейся Элизанды? А если вдруг шарайцы решат отступать и начнут пробираться назад, к веревкам, чтобы выбраться из замка?
     Джулианна вскочила на ноги и побежала за подругой. Конечно, двоих заметить вдвое проще, чем одного, но их вполне мог разглядеть какой-нибудь магистр или остроглазый монах, разглядеть и подвести своих людей поближе. А если нет - что ж, двое могут сражаться вдвое эффективнее. "И погибнуть во вдвое большем количестве", - но эта мысль пришла уже потом.
     Пытаясь смотреть одновременно в три стороны - вперед, на Элизанду, налево, на бой, и направо, на прецептора, который так ее и не заметил, - Джулианна совсем забыла посмотреть еще и под ноги. А сами по себе ее ноги не могли перенести хозяйку через тела погибших; одна споткнулась о чью-то вытянутую руку, другая заскользила по грязи, и Джулианна упала на четвереньки. Оглядевшись, чтобы понять, слышал ли ее кто-нибудь, она обнаружила, что ей повезло - или наоборот, это как посмотреть, - и взглянула вперед, решив поаккуратнее выбрать путь к Элизанде.
     И увидела, как Элизанда, выпрямившись в полный рост, выходит из тени на лунный свет, увидела, как она отводит руку и резко выбрасывает ее вперед. Джулианна разглядела даже холодный блеск летящего кинжала Элизанды, который ее подруга метнула вверх, на стену.
     Проследив за его полетом, Джулианна подняла глаза. На фоне звезд стоял шараец с занесенным над головой мечом. Он застыл, так и не нанеся удара. Д'Эскриве сделал выпад, его меч разрезал темноту, а кончик клинка скользнул по горлу шарайца. Тот начал оседать и упал.
     Всего одно мгновение Джулианна следила за этим падением, боясь за оказавшуюся внизу Элизанду. Потом ночь прорезал дикий вопль, привлекший ее внимание. Кричал не падавший, нет - тот молча ударился о землю. Элизанда увидела еще одного шарайца, судя по голосу, совсем юного, хотя в потемках безбородое лицо казалось темным пятном, который упал на колени, следя за падением товарища, а потом дико посмотрел на д'Эскриве. Вскочив, юноша стал пробиваться сквозь толпу своих соплеменников, намереваясь добраться до рыцаря, но его стали отталкивать назад, туда, где кто-то из шарайцев тянул вверх болтавшуюся на стене веревку.
     Решив, что пора включаться в события, Джулианна вскочила на ноги и помчалась к основанию стены, где увидела Элизанду, стоящую на коленях у тела шарайца. Это был тот самый человек, которого убили она и рыцарь; Элизанда вытащила из его тела свой кинжал, и Джулианна увидела слезы на глазах подруги.
     - Элизанда...
     Широкий рукав мазнул по глазам; легкое покачивание головы, злой взгляд и несколько тяжелых слов, произнесенных хриплым голосом:
     - Уйди. Я должна помолиться за него...
     Элизанда положила ладонь на лоб мертвеца, не обращая внимания на заливавшую его кровь. Девушка забормотала что-то, запела, негромко, со всхлипами, на незнакомом Джулианне языке. Впрочем, казалось, что Элизанда тоже не слишком хорошо его знает или по крайней мере давно им не пользовалась. Не страдание было повинно в том, что она то и дело запиналась, заикалась и повторяла слова по нескольку раз. Глаза ее были закрыты, а тело покачивалось туда-сюда, словно в ритуальных движениях, помогавших совершать церемонию даже тогда, когда память окончательно отказывала.
     Джулианна выполнила ее просьбу и отошла назад. Посмотрев вверх, она обнаружила, что ситуация на стене в корне изменилась. Один из шарайцев сдерживал д'Эскриве, давая своим товарищам время бежать из ловушки, которой стал для них замок. Этот шараец был храбрецом: он неплохо дрался, но Джулианна видела, что сьер Антон фехтует лучше и у его противника нет никаких шансов. Вероятно, на стене осталась всего одна веревка - Джулианна видела, как люди протискиваются в амбразуру и исчезают.
     Д'Эскриве отразил удар, сделал обманное движение, выпад - и его противник упал. Рыцарь переступил через его тело - следовавший за ним Маррон сделал то же самое, продолжая, впрочем, оглядываться вокруг - и подошел к амбразуре. Там д'Эскриве занес было свой меч, словно собираясь перерезать невидимую Джулианне веревку, которая все еще должна была оставаться там, но помедлил и не стал наносить удара. Негромко сказал что-то своему оруженосцу, обернулся, поглядел на двор и пошел к лестнице. Джулианна вжалась в стену в самом темном месте; опасность уже миновала, последних нападавших окружили в дальнем углу двора, но девушке не хотелось, чтобы ее заметили и отчитали, как непоседливого ребенка, а потом под охраной отвели в комнату. И кроме того, ей не хотелось, чтобы Элизанде помешали петь. Что бы ни означал этот ритуал, он был важен для ее подруги.
     Когда рыцарь с оруженосцем скрылись из виду - Джулианна надеялась, что они отправились в лазарет, если пятна на повязке Маррона были тем, что она подумала, - девушка поспешно взбежала по лестнице на стену, старательно изображая целеустремленность и уверенность в собственной безнаказанности. То есть изображая саму себя. Ее действительно не имели права покарать - она была гостем, а не пленником. Что же касалось целеустремленности - цель у нее действительно была. Она до сих пор не понимала, каков был смысл этого нападения. Вряд ли горстка бойцов намеревалась справиться с гарнизоном такой большой крепости. А неведение Джулианна ненавидела сильнее всего, особенно если оно было ее собственным. Отец неустанно внушал ей: "Старайся понять все вокруг, малышка, почаще задавай вопросы. Спрашивай о себе, о мире, о собеседнике. И помни главный вопрос: почему?"
     С того места, где очутилась Джулианна, видно было довольно далеко, хотя высота и пугала девушку. Увидев, что вся равнина вокруг мерцает движущимися огоньками, она сперва ничего не поняла.
     Повсюду вокруг огромной скалы, служившей основанием Року, сидевшему на ней подобно сторожевой птице - "гигантской черно-красной зловещей птице", - подумалось Джулианне, - всюду сновали тени с огоньками в руках, все вместе превращавшиеся в толпу с факелами. Всадники, поняла Джулианна. Они находились слишком далеко, чтобы в свете луны или факелов можно было разглядеть подробности, и уж, конечно, чересчур далеко, чтобы можно было расслышать стук копыт, но что-то в движениях этих теней говорило о том, что люди с факелами едут верхом.
     Вряд ли там могло обойтись без лошадей. Сколько людей оказалось в поле ее зрения, сотни три? По меньшей мере сотня огоньков, а ведь далеко не у всех были факелы. И их могло оказаться во много раз больше, если они окружили утес плотным кольцом. Такая армия не могла бы идти пешком и сохранять свои передвижения в тайне; слухи намного обогнали бы ее.
     Схватившись за зубцы стены и глядя вниз, превозмогая страх высоты, Джулианна раздумывала над увиденным, как недавно раздумывала о нападении, выискивая цель, смысл и значение действия, поначалу казавшегося бессмысленным и хаотичным. Сперва ей показалось, что огоньки на равнине снуют туда-сюда без всякого порядка: у реки огоньков и теней не было четких очертаний, у нее, как и у всякой реки, было единое течение, и текла она на север, прочь от замка. На глазах у Джулианны отступала целая армия, отступала не поспешно, не спасаясь бегством - нет, ровным походным шагом.
     Значит, осады не будет. Нападавшие намеревались захватить замок с налета. Небольшая группа должна была вскарабкаться по северному склону утеса, а потом по откосу и по внешней стене, пробиться к воротам и впустить главные силы. И это должно было случиться в полночь, пока братья стояли на молитве, а стражники утратили бдительность...
     Потерпев поражение, армия стала отступать. Командующий оказался умным человеком и решил не рисковать и не импровизировать на ходу. Джулианна не сомневалась, что ее отец одобрил бы его действия. Да и сама она считала, что так все и должно быть. Составь план, ударь, удержи крепость, если побеждаешь, и отступи, если проигрываешь, чтобы потом придумать новый план. Джулианна от души надеялась, что на этот раз армия нападет на какое-нибудь другое место. Захватив Рок-де-Рансон, шарайцы смогли бы удерживать его не меньше времени, чем искупители. Это подорвало бы северную границу Чужеземья и лишило бы его защиты. Таллис оказался бы открытым для набегов или чего-нибудь худшего, Элесси был бы потерян... Это могло означать для Королевства медленную смерть - а может быть, и не такую уж медленную. Рок был ключом, по крайней мере так казалось Джулианне в эту ночь, а если ключ повернуть в замке...
     Хотя прежде ей не приходилось путешествовать по Святой Земле, не говоря уже о том, чтобы жить в ней, она оставалась дочерью своего отца и унаследовала его беспокойную любовь к стране. Этой ночью она словно наяву увидела, как шарайская орда сметает все на своем пути, от Таллиса до Лесс-Арвона и загадочного Сурайона, как она приходит к воротам Аскариэля - воротам, которые некому больше защитить. Воцаряется ужас, горе, кровь и жестокость; и все это из-за крохотной точки на карте, из-за одной крепости, потерянной страной, в которой есть сотни и тысячи других крепостей и замков.
     Да, Рок был не обычным замком, и, наверное, именно поэтому шарайцы пришли сюда такой армией, положившись на удачу. Именно поэтому король отдал Рок под защиту искупителей - лучших бойцов, собиравшихся в большие отряды ради того, чтобы оберегать, наблюдать и всегда быть готовыми к бою.
     Оберегать и наблюдать, сражаться и молиться - молитва не шла из головы у Джулианны. В своем плане шарайцы не забыли о молитвенных часах. Для того чтобы рассчитать нападение во время молитвы, нужен был изощренный холодный ум. Про шарайцев так и говорили: они хитры и холодны, они всегда держат нож за пазухой. Кочевники пустыни, вынужденные противопоставлять эти качества своей дикой горячей родине.
     А еще они были терпеливы. Джулианна стояла и смотрела, как уходят, исчезают в полной тишине тени и огоньки, и знала, что они вернутся снова. И снова, и еще раз, и так до тех пор, пока Чужеземье не лопнет, пока ему не настанет конец. Даже отец Джулианны не верил, что шарайцев удастся сдерживать вечно.
     Джулианна забыла о страшной высоте. Теперь ей хотелось стоять час, два - сколько понадобится, пока шарайцы не исчезнут за горизонтом и заря не поглотит свет их факелов. Но с минуты на минуту на стене могли появиться люди - монахи, чтобы убрать тела, магистры, чтобы увидеть, как отступает враг. Джулианна все еще надеялась обойтись без встречи с ними, без холодных слов и возвращения в комнату. К тому же внизу, под стеной, все еще сидела Элизанда, а ее не следовало оставлять одну надолго - Джулианна и так потратила много времени на наблюдения.
     Бросив на равнину последний взгляд, Джулианна повернулась, собираясь уходить. Она посмотрела, как пройти мимо лежащих на стене убитых и раненых, как вдруг один из них встал и преградил ей путь. Его зубы поблескивали сквозь бороду, в руке мерцал кинжал, а глаза казались белыми и блестели в лунном свете. Вся его фигура говорила о боли и о решимости заработать себе место в раю, убив еще хотя бы одного неверного.
     Джулианна все еще сжимала в руке рукоять кинжала, но внезапно забыла, что с ним делать. Ее искусство ей изменило. Она неподвижно стояла перед шарайцем, даже не опустив подбородок, чтобы не так легко было нанести удар, и прощаясь с отцом, со всеми его замыслами и с собственными навязчивыми страхами. Меч начал падать, и она почувствовала нечто вроде облегчения, неожиданно подаренной свободы.
     И тут она полетела назад, потому что воздух вдруг загустел и отшвырнул ее, словно ударив тугим кулаком. Джулианна влетела в амбразуру - от падения в пропасть ее отделяла площадка шириной всего в ладонь, - задохнулась от ужаса и изо всех сил вцепилась в зубец, чтобы удержаться. Умирать ей все-таки не хотелось, по крайней мере таким образом, и она замерла