лнили тележку с горкой. Мерзкая жидкость сочилась в щели меж досками и капала на камень двора. Наконец мальчик жестом показал: "Хватит", - и воткнул лопату в кучу дерьма на тележке. Маррон последовал его примеру, а потом спросил:
     - А что теперь?
     - А теперь тащить, - сказал мальчик, с трудом подбирая слова. - Вниз. - Он махнул рукой в сторону покатого туннеля, выходившего к замковым воротам.
     Спереди из тачки торчал шест, оканчивавшийся перекладиной. Мальчик взялся за перекладину и поднял тележку, кивнув головой Маррону. Юноша понял: в замке дерьмо было ни к чему, но внизу, на равнине, оно использовалось для удобрения скудной иссушенной почвы и приходилось очень кстати.
     Маррон занял место у перекладины, взялся за нее обеими руками и налег всем своим весом. Босые ноги скользили по склизким булыжникам, и в какой-то миг повозка показалась невероятно тяжелой, однако Маррон вновь налег на брус, покосившись на мальчика, чтобы толкать одновременно с ним, - и повозка тронулась.
     Когда повозка поехала, им сразу стало легче. Не успели они пройти и нескольких шагов, как послышался мягкий певучий голос - к ним подбежал еще один шараец. Мальчик, тащивший повозку, отпустил брус, и Маррону пришлось сделать то же самое. Он поднял голову и увидел, что к ним подошел Мустар.
     Мальчики быстро переговорили между собой, и помощник Маррона отошел от повозки, а Мустар занял его место.
     - Будем делать работу, - улыбнулся он Маррону.
     Юноша опасливо огляделся. Магистра Рауля нигде не было видно, но Маррон все же побаивался: ни один брат не осмелился бы поменяться с другим, если бы ему было приказано что-то сделать. Однако Мустара, похоже, это не смущало; всем своим тщедушным телом он налег на перекладину и толкнул изо всех сил. Маррону ничего не оставалось делать, кроме как идти рядом шаг в шаг.
     Они довезли подпрыгивавшую на булыжниках повозку до спуска. Мустар остановился и сказал:
     - Теперь поворот, да?
     Маррон не понимал его, пока не увидел, как мальчик налег на шест, поворачивая тележку вокруг своей оси. Маррон нырнул под рукоять и помог ему. Объединенными усилиями они развернули повозку так, чтобы шест торчал сзади, потом ухватились за перекладину и толкнули. Как только колеса коснулись наклонной поверхности, повозка покатилась вниз. Почувствовав это, Маррон и Мустар откинулись назад, сдерживая эту тяжесть.
     После темного туннеля перед ними оказались ступеньки, вырезанные в мрачном каменном коридоре. Повозка запрыгала по ним, дергаясь во все стороны, и Маррону с мальчиком стоило немалых усилий не дать ей развернуться. Будка стражей, ворота и небольшой ровный участок, где повозку снова пришлось толкать. И тут они вылетели на дорогу и изо всех сил уперлись босыми ступнями в горячий камень, удерживая повозку.
     Никогда еще тропа не казалась Маррону такой длинной и крутой. Повозка заставляла бежать их вниз; на каждом повороте она старалась вылететь за край дороги, и веса Маррона и Мустара едва хватало, чтобы удержать и развернуть ее. На полпути вниз Маррон заметил, что Мустар улыбается. Очередной поворот - их босые ноги с трудом удержались на самом краю тропы, да и то лишь потому, что Маррон и Мустар цеплялись за тележку, - и мальчик смеялся.
     Нет, это не мог быть смех - наверное, он всхлипывал от страха? Но взглянув на мальчика, Маррон убедился, что тот явно наслаждается этим сумасшедшим бегом. Он улыбнулся Маррону и прокричал, перекрикивая шум колес:
     - Как на лошади, да? На молодой, неученой...
     Маррон выдавил из себя ответную улыбку, решив, что мальчик немного ненормальный. Но тут он сообразил, что не прав. Мальчик вовсе не сумасшедший - просто он попал в рабство совсем молодым, оторван от своего народа, от своих лошадей, обречен на тяжелую работу. Жизнь должна казаться Мустару бесконечной чередой работы, сна и пробуждений перед новой работой. А значит, нет ничего удивительного в том, что мальчик хватается за любое развлечение, которое ему попадается.
     Подумав так, Маррон впервые ощутил, что его теперешнее занятие не только опасно, но и захватывает. Он почувствовал, что теперь ему проще выносить эту работу, вспомнил, что сам он молод и лишен развлечений, нашел какое-то странное удовольствие в том, чтобы рисковать и побеждать опасность, полагаясь при этом лишь на собственные силы. И еще он был, свободен, пусть ненадолго, но ускользнул из-под бдительного надзора...
     Маррон услышал собственный короткий смешок и позабыл о том, что наказан. На прямых участках дороги они с Мустаром переставали сдерживать повозку и мчались вперед гигантскими шагами. Маррон не замечал боли, когда его босые ноги ударялись о землю, и не обращал внимания на собственное перепуганное тело, поворачивавшее повозку на возникавших вдруг поворотах. Это так походило на полет...
     Внезапно дорога почти выровнялась, камень под ноющими израненными ступнями уступил место пыли и утоптанной земле, и повозка вновь отяжелела, ее снова надо было толкать. Маррон с Мустаром остановились и развернули ее, предпочитая тянуть. Однако они никуда не пошли, просто улыбнулись друг другу, блестя глазами сквозь заливавший лицо пот. Волосы у них слиплись, а сердца бешено бились в груди...
     Ноги у Маррона подогнулись, и, чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за то, что попалось под руку. Рядом с ним были Мустар и повозка, но повозка воняла, и Маррон ухватился за плечи мальчика. Цепляясь за него и задыхаясь от смеха, юноша почувствовал, как тонкие руки сомкнулись у него на поясе, а мокрая горячая голова оказалась где-то у шеи.
     - Куда теперь? - вспомнил Маррон о работе и о наказании. - Куда девать повозку?
     Мустар ткнул пальцем в колею, отходившую от дороги и исчезавшую за основанием скалы. Путь обещал быть тяжелым, развлечений больше не предвиделось. Маррон вздохнул, фыркнул и не спеша занял место у перекладины. Мустар последовал его примеру; они налегли на перекладину, зарылись пальцами ног в пыль, под которой оказалась все та же сухая земля, и стронули повозку с места.
     Колея обогнула южную оконечность утеса и вывела их в деревню с узкими улочками меж глинобитных хижин. Здешние жители были верующими или по крайней мере сами так говорили, хотя обряды у них были свои и молились они на другом языке. Их женщины каждый день поднимались в замок, чтобы обстирать и накормить рыцарей, - среди угрюмых молчаливых монахов они казались еще веселее и болтливее.
     Сейчас в деревне не было видно женщин; только старики сидели на порогах, куря набитые холой трубки и сплевывая на улицу. Ввалившиеся глаза, скрытые тенью от тяжелых белых тюрбанов, внимательно следили за движением повозки. Маррон не увидел ни одного ребенка, не услышал ни единого детского крика. "Может, сюда приходили братья, - зло подумал он. - Может, фра Пиет привел сюда свой предыдущий отряд, и они вышибли из них мозги за неправильные молитвы..."
     Впрочем, нет, это глупо. В деревне не было еретиков - об этом свидетельствовал храм, самое большое строение в деревне, со знаком Господа над дверьми и с незакрашенными глазами. Проходя мимо грозного изображения, Маррон склонил голову. Про себя он просил пощады для того ребенка, которого убил, хотя такая просьба и была явной ересью. "Случается всякое", - мрачно вспомнил он.
     Они беспрепятственно проследовали через деревню. С ними так никто и не заговорил. За деревней простирались поля - по крайней мере то, что считалось полями в этой засушливой земле. Равнина между деревней и рекой была грубо поделена на участки, на которых пробивались жалкие ростки проса и маиса. В реке воды не было, одно только высохшее русло. Вода плескалась в колодце, вокруг которого ходил по кругу старый слепой верблюд. Он вертел колесо, поднимавшее из колодца кожаные ведра. Тут Маррон увидел детей - один водил клячу под уздцы, второй погонял верблюда хворостиной, третий опорожнял ведра в корыто, а еще дюжина детей наполняла водой тыквенные бутыли и поливала посевы. Некоторым детям было лет по пять-шесть; так шло их детство, так пройдет и вся жизнь.
     Увидев повозку, они подбежали ближе. На взгляд Маррона, мальчики и девочки были почти неразличимы - у тех и у других были пыльные каштановые кудряшки, узкие лица, большие глаза и бледные неровные шрамы. Дети казались еще более тощими, чем Мустар и другие рабы, - кожа да кости под изорванными рубашонками. Детвора не то смущенно, не то с опаской переговаривалась шепотом, но ни один из детей не заговорил с Марроном, хотя все они шли с его стороны, видимо, стараясь держаться подальше от Мустара. Шарайцы должны были казаться им дьяволами, кровожадными и опасными, несмотря на близость замка, и потому они боялись даже пленного мальчика-раба.
     Мустар залез на повозку и жестом позвал Маррона за собой. Маррон неохотно последовал примеру мальчика, по щиколотку утонув в вонючем грузе. Вот это было настоящим наказанием - как можно быстрее выгребать из повозки дерьмо, вонь от которого быстро густела в жарком воздухе, привлекая полчища мух. Через несколько минут голова у Маррона закружилась так, словно он накурился холы, как те старики в деревне...
     Как ни быстро они работали, дети были быстрее. Они горстями хватали драгоценную грязь и отбегали, чтобы осторожно уложить ее у основания бледных стеблей растений, а потом возвращались за новой горстью.
     Когда в повозке ничего не осталось, Маррон оперся на лопату и глубоко вдохнул через рот, глядя, как Мустар выгребает из щелей остатки дерьма.
     - Теперь мы вернемся, - сказал мальчик, с улыбкой глядя на усталого Маррона. - А потом придем снова.
     Маррон застонал. Что ж, по крайней мере пустую повозку будет легче везти, да и риска никакого. Хотя бы удастся поговорить.
     - Мустар, как эти люди ухитряются выжить? Их огороды не прокормят всех... Мустар покачал головой.
     - Это вторая еда, - сказал он, нахмурился и повторил: - Второй раз растет, да?
     - Второй урожай? Второй за год?
     - Да. Сейчас сухо, жарко, урожай плохой. Но весной в реке много воды,- на холмах растут цветы и урожай бывает хороший. А второй урожай лишний.
     Лишний урожай явно был нужен позарез - иначе деревенские жители не работали бы изо всех сил ради столь скудных результатов. Похоже, он означал разницу между сытостью и голодом, подумал Маррон.
     - Надо идти быстрее, - сказал Мустар. - Магистр смотрит. Если ходить медленно, нас побьют.
     Сегодня Маррон ничем не отличался в глазах магистра Рауля от Мустара и тоже мог быть избит. Пришлось поспешить. Мустар подгонял Маррона, и на прямых участках дороги они почти бежали, а в гору поднимались трусцой, по крайней мере пока хватало сил и дыхания. Разговор увял; Маррон запыхался и взмок задолго до того, как они снова очутились в конюшенном дворе.
     Двор был полон лошадей. Отряда три-четыре седлали скакунов, которых ожидала прогулка и разминка. Был там и отряд Маррона. Протискиваясь между рвом и толпой верховых, Маррон увидел вначале фра Пиета, а потом и Олдо.
     Фра Пиет посмотрел на юношу, на его спутника, на повозку - и удовлетворенно кивнул. Похоже, он считал, что именно этого Маррон и заслужил.
     Олдо посмотрел на них точно так же, оценивающе. Его лицо не изменилось, и он почти сразу же отвернулся.
     Маррон не понимал Олдо. Всю свою недолгую жизнь они были близкими друзьями, почти братьями. Они всегда держались вместе, и даже решение Маррона вступить в Орден стало возможным лишь потому, что Олдо с ним согласился. Маррон мечтал об этом всю жизнь, но ни за что не вступил бы в Орден в одиночку.
     - Мы пойдем оба, - сказал тогда Олдо. - Ты сделаешь это ради своего отца, а я - ради тебя. А потом мы станем знаменитыми воинами и будем воевать за Господа. И потом, здесь мне все равно ничего не светит. Брат унаследует землю после отца, а я не хочу всю жизнь быть у него приживалом. Лучше уж я отправлюсь с тобой.
     Они вместе принесли публичный обет и вместе прошли обучение, потом попали в один отряд под предводительством фра Пиета, выручали друг друга во всех бедах и поклялись друг другу превзойти остальных товарищей. И вот всего за несколько неудачных дней любовь и доверие были перечеркнуты; вместо них воцарились равнодушие и злоба.
     Наконец Маррон понял, что во всем была виновата ревность. Он не понимал только причины. Служба у сьера Антона принесла ему кучу дополнительных обязанностей, но очень мало выгоды. Ну да, он получил в подарок меч "Дард", но об этом никто не знал, да и сам Маррон не слишком хотел владеть этим мечом, несмотря на всю его красоту и безупречность. Это было оружие рыцаря, а не монаха; к тому же Маррона сильно тревожила связанная с ним темная история. Впрочем, его тревожило все, связанное со сьером Антоном. Но Олдо просто не стал бы слушать этих объяснений; поэтому Маррон стал избегать его общества, ловя любую возможность послужить сьеру Антону, хотя юноша и понимал, что тем самым только подогревает возникшую ревность.
     Наполнив повозку, они вновь пошли вниз по тропе. На этот раз по пути им попался поднимавшийся к замку верблюжий караван, и идти приходилось медленно и осторожно. Вместо того чтобы бежать за повозкой, Маррон и Мустар изо всех сил удерживали ее от падения в пропасть - верблюды жались к стене, и золотарям приходилось идти по самому краю тропы.
     Наконец они оказались внизу, на колее, которая вела в деревню, и пошли вперед под палящим солнцем. Посмотрев на небо, Мустар тронул Маррона за плечо.
     - Солнце в зените, - сказал он.
     Маррон посмотрел вверх, прикрыв глаза ладонью. Мальчик был прав - наступил полдень.
     - Ну и что?
     Маррон знал, что обеда сегодня не видать ни ему, ни, похоже, шарайцу; так зачем же останавливаться?
     - Ты захочешь помолиться, - просто ответил мальчик, - а тут лучше всего.
     Конечно же, он должен был помолиться, но начисто позабыл бы об этом, если бы не напоминание неверного. Маррон не мог поверить в то, что многолетняя привычка так подвела его. Хоть он и был голоден, хотел пить, взмок, устал и измучился вконец, думал о другом человеке больше, чем о своем долге перед Господом, - он все же не мог в это поверить.
     Низкий голос Брата Шептуна докатился до Маррона с минутным запозданием. Из деревни донесся ответный дребезжащий звон - там священник сзывал на молитву детей с поля и стариков из хижин, звал всех, кто мог услышать призыв и прийти помолиться. Маррон мог бы внять призыву, и даже фра Пиет не стал бы винить его, но он не знал ни местных обрядов, ни местного языка и не хотел выглядеть глупым и немым перед лицом Господа. Лучше он помолится тут, как молится наверху в одиночестве сьер Антон...
     Он молится в одиночестве после того, как столько времени прождал Маррона! Только тут юноша вспомнил об этом. "После лазарета придешь ко мне, как обычно", - а ведь Маррон не исполнил ни одного, ни другого приказа, не побывал ни в лазарете, ни у рыцаря. Конечно, в этом не было его вины, но поволноваться из-за этого все же придется. Сьер Антон наверняка придумает подходящее к случаю наказание...
     Что ж, сейчас делу помочь было нельзя - разве что придумать оправдания и извинения, хотя сьер Антон вряд ли возьмет на себя труд выслушать их. Голос Брата Шептуна отдавался в ушах у Маррона; пора было очистить ум и преклонить колени.
     Мустар ушел на несколько шагов вперед и тоже опустился на колени. Маррон увидел, что мальчик подобрал несколько камней и сделал из них нечто вроде пирамидки. Положив поверх всего плоский камень и получив некое подобие алтаря, Мустар достал из-под рубахи три маленьких голубовато-серых камушка и аккуратно разложил их на камне треугольником.
     - Что это, Мустар? - спросил Маррон, заметив, что работа мальчика закончена, но все еще не понимая ее смысла.
     Мустар серьезно, даже хмуро посмотрел на него.
     - Вы молитесь, когда солнце бывает в зените. Мы тоже так делаем, когда нам это позволяют. Ты остановишь меня?
     - Нет-нет, конечно, нет! Извини, я просто не понял... - И Маррон отвернулся, взволнованный действиями раба-язычника. Фра Пиет, сьер Антон, Олдо - любой из них наверняка сделал бы шаг вперед, пинком разнес пирамидку на части, дал Мустару затрещину и пригрозил наказанием. На глазах Маррона происходило самое настоящее богохульство. Молитвы шарайцев своим богам в Чужеземье терпели - местные жители были катари, причем половина из них до сих пор не исповедовала истинной веры, и большинство землевладельцев закрывали на это глаза, покуда крестьяне мирно трудились. Но богохульство здесь, под сенью Рока, совершенное рабом Ордена!..
     Такого еще не бывало. Но Маррон решился: он не станет мешать Мустару молиться и не будет любопытствовать, что означают три голубых камушка. Даже у рабов могут быть свои секреты; у каждой веры свои таинства.
     А вот собственная вера Маррона представлялась юноше сплошным таинством. Когда-то он считал, что Бог добр, думал, что магию творят дьяволы. А потом была деревня еретиков, Королевское Око, чудесный свет в большом зале по ночам, возникающий ниоткуда по приказу прецептора. Маррон переставал понимать, кому или чему он молится. Попав в Господние владения, он надеялся стать ближе к Нему, но вместо этого чувствовал, что отдаляется от Господа.
     И все же он молился, молился по привычке, потому что дал обет и жаждал одного: вновь обрести простую веру своего детства, хоть и сомневался, что в этой тяжкой изнурительной земле он сумеет это сделать. Маррон отошел от Мустара на несколько шагов, упал на колени и в последний момент вспомнил, что перед молитвой нужно натянуть пониже рукава и надеть капюшон.
     Без помощи сьера Антона, размеренный голос которого задавал службе ритм, Маррон бормотал молитвы чересчур быстро, что могло бы даже считаться небрежением. Все это время он краем сознания с любопытством прислушивался к молитвам Мустара, но слышал только собственные слова. Вскоре юноша перешел с бормотания на шепот, но все равно не мог ничего расслышать. Озадаченный и смущенный, он попытался заставить себя сосредоточиться на службе, но не сумел. Вместо этого он стал произносить слова еще быстрее, так, что они превратились в свистящую скороговорку, которая не могла принести удовлетворения ни ему, ни Господу.
     Окончив молитву, Маррон огляделся и увидел, что Мустар все еще стоит на коленях перед самодельным алтарем, но уже не молится, а просто смотрит на Маррона. Он хотел спросить, почему шараец молится молча - так требует вера или священники? - но то ли постеснялся, то ли побоялся обидеть Мустара. Он встал и пошел к повозке. Мустар последовал за ним, и они медленно покатили ее по тропе.
     На этот раз в деревне не было видно ни стариков на крылечках, ни детей в поле. Вероятно, они все еще молятся - "и мне следовало бы молиться с ними", - подумал юноша, устыдившись собственного небрежения.
     Когда Мустар попытался влезть в повозку, Маррон остановив его.
     - Нет, смотри, так будет быстрее. - И не так противно. - Давай просто перевернем повозку. Вот так...
     Он подставил плечо под один из углов повозки и выпрямился. Повозка приподнялась, но тут же вернулась на место - для одного она была слишком тяжела. Мустар тотчас же встал рядом, и наконец повозка наклонилась, встала на дыбы и рухнула. Маррон вздрогнул от шума, с которым она упала, и только понадеялся, что в ней ничего не сломалось.
     Около повозки выросла куча дерьма; Маррон и Мустар вытащили лопаты и начали выскребать оставшееся. Мустар смеялся, разбрасывал дерьмо во все стороны, стараясь попасть на поле, и вскоре Маррон стал делать то же самое. Они затеяли соревнование - кто быстрее? - и Маррон опять позабыл про наказание.
     Вскоре он вспотел, мускулы заныли, а горло до того пересохло, что смех словно царапал его. Когда повозка опустела, работники с помощью заступов вернули ее в обычное положение. Маррон осмотрел колеса и решил, что они целы. Потом он с жадностью посмотрел на колодец, возле которого стоял старый верблюд, флегматично жующий охапку сена. Даже постящимся братьям дозволялась вода, так могут ли пить наказанные и рабы?..
     Спросить было не у кого - вокруг не было ни души. Маррон