ал на земле рядом с юношей. Он не помнил, чтобы выпускал его из рук; наверное, это произошло само собой, пока он играл с обезьянкой.
     И Олмет наверняка все видел. Разумеется, видел, наверное, даже сосчитал, сколько там, в мешочке, может быть денег. "Если торговец не хочет продавать, держись крепче за кошелек", - вспомнил Маррон одно из любимых дядиных изречений и посмеялся над собственной глупостью. Ну конечно, обезьянку можно купить. Это была всего лишь часть сделки - оставить мальчика одного со зверушкой, пусть влюбится в нее, пусть будет готов заплатить чем угодно...
     Но он этого не сделает. Торговец просчитался, он не знает Маррона. Да, на мгновение юноше захотелось иметь обезьянку, однако мимолетная привязанность исчезла при одной мысли о последствиях. Теперь Каспиус был всего лишь обезьянкой - забавной зверушкой, с которой можно поиграть, но не более того. Симпатия исчезла; Маррон больше не носил черной рясы, у него больше не было братьев, его никто не любил. Теперь он служил другому господину и крепко помнил об этом.
     Вернувшийся Олмет принес деревянный поднос с дымящимися кусками мяса; в другой руке торговец нес кисть винограда.
     - Не хочешь поесть, парень, или покормить обезьянку? Только не хватайся за все сразу, не то тебе не хватит твоей руки.
     Он попал в точку. Каспиус уже прыгал с плеча на колено, вереща и требуя еды. Маррон протянул хозяину цепочку. Олмет, нимало не удивившись, взял ее, улыбнулся и спросил:
     - Что, так голоден?
     - Э-э... нет, мессир.
     Нет, он был голоден, но внезапно начал сомневаться в содержимом своего кошелька. Ему нужно купить нож, хороший нож, так что брюхо потерпит.
     - Ты хочешь сказать "да, мессир", но еще больше хочешь сберечь деньги? Ешь, парень, ты мне сделал одолжение. В конце концов, от вестей пользы куда больше, чем от куска мяса.
     Маррон съел не кусок и не два; того, что было на подносе, хватило, чтобы набить живот. Потом он облизнул с пальцев жир и сок, вытер их о пыльную траву, взял Каспиуса на руки и кормил его виноградом до тех пор, пока обезьянка не уснула.
     Словно получив знак говорить о делах, Олмет заметил:
     - Для оруженосца, посланного позабавиться, у тебя слишком толстый кошелек, Маррон. Должно быть, твой господин больше заботится о тебе, чем о твоей одежде?
     Маррон вспыхнул в темноте, хотя про себя подумал, что не Олмету ругать чужое платье.
     - Это одежда с чужого плеча, мессир. Еще два дня назад я... одевался иначе.
     Олмет рассмеялся.
     - Я уже понял, парень. Это была шутка. Впрочем, для мальчика, у которого два дня назад не было ни гроша - если я правильно тебя понял - и быстро ставшего посмешищем для остальных, у тебя, повторяю, слишком толстый кошелек.
     "Сьер Антон великодушен, - хотелось сказать Маррону, и еще: - А те кто смеется - лжецы", но он чувствовал себя как посреди трясины, когда страшно сделать шаг, и потому ответил сдержанно:
     - Золота там нет.
     - Пусть так. Ну, за чем же он тебя послал, Маррон? Не за обезьяной, это ясно; да я бы и не продал тебе Каспиуса, если бы это означало, что на твою голову посыплются громы и молнии. Ну так?..
     - Мессир, - начал Маррон с тайным вздохом облегчения, потому что эти игры ему не нравились и он не умел в них играть, - мессир, нет ли у вас ножей?
     - Нет ли у меня ножей? Я еду в Элесси, а мальчик спрашивает, нет ли у меня ножей!
     - Разве элессины сами не могут их делать?
     - Могут, но не делают. И хвала Господу, так лучше и им, и мне. В Элесси неплохие ремесленники, но настоящих мастеров там нет. Хорошему клинку мало быть прочным, он должен быть красив. Подожди минутку, оруженосец Маррон, я покажу тебе такие клинки, что твое сердце заплачет от желания обладать ими...
     Может, торговец и выполнил бы свое обещание, но он уже успел разглядеть кошелек Маррона. Он не принес ни ножей с отделанными драгоценностями рукоятями, ни клинков чеканной стали. Перед Марроном появилась охапка стилетов и кинжалов попроще, старых и новых, прекрасной работы, с прочными рукоятями и невероятной остроты лезвиями.
     Маррон понял это, перепробовав все по очереди, но взгляд его упорно возвращался только к одному клинку, и только его он взял в руки дважды. Это был самый старый кинжал из всех, его костяная рукоятка потрескалась и пожелтела от возраста.
     - Когда-то это был прекрасный кинжал, да лезвие и сейчас осталось неплохим, - негромко сказал Олмет. - Остальные гораздо хуже, а у этого только рукоятку, сам видишь, уже не починить. Ее стоило бы заменить, но нож хорош, когда представляет собой единое целое, а с заплатами - это уже не то. Не хотел бы я давать тебе советы, парень, но возьми-ка этот, если будешь покупать у меня. Правда, у нас есть и другие торговцы кинжалами...
     - Нет, этот как раз по мне. - "Если мы сойдемся в цене", - должен был добавить Маррон. Его дядя так и сказал бы, а вот он - забыл. - Сколько вы за него хотите?
     - Не больше, чем ты можешь заплатить, парень. Я не собираюсь грабить тебя. Конечно, по цене клинка без рукояти я его не продам, так что давай кошелек, посчитаем. Да, учти, ему в пару нужен хороший меч. - Торговец выложил на ладонь несколько монеток и стал их перебирать.
     - Меч у меня есть.
     - Хороший?
     У Маррона было два меча, хороший и так себе, поэтому он вполне мог бы ограничиться кивком, однако решил, что торговец заслуживает большего. Когда он увидел, сколько монет Олмет взял, а сколько положил обратно в мешочек, его решение только укрепилось. Треснутая там рукоятка была у ножа или целая, а он стоил ответа.
     - Мне подарил его сьер Антон. Когда-то этот меч принадлежал его брату...
     Олмет застыл, расширив глаза. Через миг он ответил:
     - Не стоит хвастаться этим, парень. Да нет, я знаю, что ты не собирался хвастаться, но лучше бы ты поменьше говорил об этом - и ради себя, и ради своего господина.
     Маррон опустил глаза, потрепал спящую у него на колене обезьяну и, внезапно решившись, поднял голову.
     - Сьер, не могли бы вы рассказать мне правду о сьере Антоне и его брате?,
     - Маррон, любой, кто знает Чужеземье, может рассказать тебе эту историю - она известна всем. А о правде пусть судит Господь. Ты что, действительно ничего об этом не слышал?
     - Я здесь совсем недавно, мессир, и знаю только то, что говорит мне мой господин, а он рассказывать о себе не любит.
     - А кто любит? Страна тут суровая.
     - Пожалуйста, мессир...
     - Что ж, ладно, тебе следует знать хотя бы факты, а их рассказать недолго. Антон и Шароль были очень близки и любили друг друга гораздо крепче, чем иные братья, между которыми стоит наследство. Но в один прекрасный день они пропали; их отец послал на поиски людей, и те нашли тело Шароля, убитого одним ударом. Меч мальчика пропал. И его брат тоже. Герцог Рейм объявил о розысках Антона, чтобы заставить его ответить за преступление, однако, когда того нашли, он уже вступил в Орден искупителей. Он признал на себе вину за смерть брата, но его жизнь уже принадлежала Ордену, и отобрать ее было нельзя. По слухам, Шароль застал Антона с мальчиком, и Антон убил брата, чтобы скрыть этот позор. Это всего лишь слухи, но я никогда не слышал, чтобы сьер Антон отрицал их. Вот почему твои товарищи так недружелюбно относятся к тебе; оруженосец сьера Антона вполне может оказаться еще и мальчиком сьера Антона.
     Казалось, что в воздухе повисла просьба: "Скажи мне правду". Впрочем, Маррон решил, что столько он не должен даже торговцу, и не стал отрицать услышанного. Что бы там ни происходило между ним и его господином, это касалось только их и уж никак не досужих сплетников.
     Итак, он промолчал, и Олмет спросил:
     - Где сегодня твой господин? Если бы я знал, что еду с Антоном д'Эскриве, я бы хоть глянул на него.
     - Он отправился в лагерь элессинов, - коротко ответил Маррон.
     - Да ну? Храбрый он человек - там у него вряд ли найдутся друзья. Да и вообще, все его друзья остались у него на родине. Имя д'Эскриве в наше время слишком запятнано. Дворяне могут простить многое, но не это. Хотел бы я посмотреть, как он это переносит.
     - Сейчас вы увидите, мессир, что он переносит это отлично. - Маррон стряхнул с колен заверещавшую обезьянку и встал на ноги, сжимая в руке кинжал, сжимая так крепко, словно желая доломать рукоять. Клинок заблестел в темноте, отражая языки костра.
     - Ох, прости меня, парень. Ты же поклялся служить ему. Я не подумал, когда говорил.
     - Но вы сказали то, что думали.
     - Да, но давай не будем затевать ссору, парень. Я уже попросил прощения. К тому же ты вдвое меньше меня, - торговец тоже встал, чтобы это стала видно, и подхватил обезьянку, посадив ее себе на плечо, - да еще ранен. Я не стану драться с одноруким ребенком. И твоему хозяину это не понравится.
     Это была правда. Шум со стороны фургонов усиливался - поев, оруженосцы возвращались, чтобы снова повеселиться. Маррон глубоко вздохнул, перехватал кинжал и сунул его за пояс.
     - Так-то лучше. Сильно ты ранен? Среди нас есть люди, которые понимают в лечении.
     - Благодарю вас, мессир, меня уже лечили.
     И лечили, и снова ранили; рука опять разболелась.
     - Ну ладно. Не надо сердиться на меня за мои неосторожные мысли, парень. Я вообще неосторожен. Я видел почти все, что бывает в этих землях, почти все здешние народы. Я путешествую из любопытства. И честно признаюсь, что хотел бы увидеть твоего сьера Антона. Разве это плохо?
     Маррон поколебался и неуверенно пожал здоровым плечом.
     - Нет, наверное.
     - Вот и ладно. По крайней мере мы пришли хоть к какому-то соглашению. Где ты получил рану?
     Маррон снова заколебался, но потом выдавил из себя улыбку и признался:
     - Меня ранил сьер Антон в учебном бою.
     - Что, серьезно? Ну, я мог бы и сам догадаться.
     - Как, сьер?
     - Да ты точь-в-точь похож на мальчика, которого ранил его господин. Ты даже стараешься скрыть боль. Ну, ладно. У тебя, кажется, еще остались деньги в кошельке. - Торговец поднял мешочек с травы и бросил его Маррону. - Не хочешь еще немного потратиться? У меня есть кое-какой товар, как раз для молодого человека.
     - Нет, лучше в другой раз. - Маррон вспомнил, что этой ночью все самое интересное будет происходить не у фургонов торговцев. - Я лучше прогуляюсь.
     - Ну, как хочешь. Только не вздумай разыскивать своего господина в элессинском лагере - для этого у тебя слишком горячая голова.
     Торговец отвернулся и пошел прочь, баюкая обезьянку. Маррон запоздало кивнул в благодарность за совет и почувствовал мгновенный укол боли от потери обезьянки и мимолетной дружбы с ней, дружбы, подкрепленной виноградом и привязанностью. Впрочем, грусть на мордочке зверушки была всего лишь гримасой, и, напомнив себе об этом, Маррон стал оглядываться в поисках ближайшего прохода между фургонами.
     Лагерь рыцарей был пуст, если не считать нескольких слуг, собравшихся у костров, где готовили еду. Маррон подумал, что сьер Антон встретит в лагере элессинов большинство своих собратьев, а если там найдутся старые друзья, у него будет с кем поговорить. Юноша задержался только для того, чтобы проверить, не трогал ли кто-нибудь вещи его господина - и его собственные вещи, точнее, вещь, меч "Дард". Легко коснувшись пальцами рукояти - теперь у тебя есть братец, - Маррон отправился к коновязям, чтобы проверить, хороший ли уход получили его мул и конь рыцаря.
     Облегченно вздохнув, когда все его обязанности были выполнены, юноша поспешил к кострам монахов, но, не доходя до них, заметил, что костерок Раделя погас, а сидевшие возле него две фигуры исчезли.
     Собственно, это было все, что ему хотелось знать, однако душа Маррона жаждала уверенности. К тому же он знал, каким путем пойдут беглецы, а занять голову было нечем. Так почему бы ему не прогуляться до деревни - ну, подумаешь, молодой оруженосец, отпущенный господином, шатается по округе, убивая время...
     Звезды светили ярко, и Маррон старался идти помедленнее, чтобы никто не заподозрил, будто он что-то ищет. Он вновь миновал коновязи, шатры рыцарского лагеря, фургоны торговцев, откуда, доносился хохот, и, не дойдя до деревни, наткнулся на глубокий сухой овраг.
     Звезды в Святой Земле светили куда ярче, чем у него на родине, они даже казались больше - впрочем, как и луна. Несмотря на то что овраг был глубиной в рост высокого человека, Маррон ясно видел покрытое трещинами дно сухого русла и высохший на солнце ил, чуть прикрытый слоем пыли. Берега оврага были очень круты и заросли терновником и пустынной колючкой, отбрасывавшими причудливые тени. Чтобы разглядеть, нет ли кого-нибудь в овраге, надо было стоять на самом краю.
     Маррон не увидел ни малейшего движения, однако неподалеку от того места, где он стоял, овраг круто изгибался, следуя ландшафту. Это тоже затрудняло просмотр - виден был лишь небольшой участок сухого русла. Правда, и идущий по руслу человек не мог бы заметить наблюдателя на берегу до тех пор, пока не выскочил бы из-за поворота прямо на него...
     В конце концов, Раделю нужен был человек, который шел бы впереди и предупреждал об опасности, подумал Маррон. Он быстро зашагал к деревне, отыскав тропинку, которая бежала вдоль оврага и подходила к нему достаточно часто, чтобы Маррон мог высматривать, не показались ли в овраге беглецы. Они не успели бы уйти далеко: Редмонд наверняка с трудом ковылял, превозмогая боль в израненных ногах, боль, которую не могла заглушить даже магия Раделя. Ведь рука Маррона тоже начала болеть снова.
     Юноша оглядел тропу - там не было ни души. Он подошел ближе и заглянул в овраг, но там тоже никого не было.
     Он напрягал не только зрение, но и слух, однако в деревне было тихо. Веселье в лагере торговцев осталось далеко позади, а впереди... действительно ли он услышал тихие мужские голоса или это только ветерок прошелестел в кустах?
     Голоса - или журчание ручейка, несмотря на дневную жару, струящегося по высохшему руслу?
     Нет, это были голоса. Маррон сошел с тропы, заглянул в овраг и увидел две черные рясы и два светлых лица, которые глядели прямо на него.
     На мгновение картина расплылась у него перед глазами, в голове воцарился туман, что-то пригвоздило его к месту. Потом дыхание снова вернулось к нему и послышался голос Раделя, скорее сердитый, чем довольный, хотя Маррон рассчитывал на радость.
     - Маррон, ты что тут делаешь?
     - Мессир, я хотел убедиться, что вы ушли. Я подумал, что на краю оврага могут быть сторожа...
     - Если там будут сторожа, - спокойно ответил Радель, - мы с ними справимся. Пройдем мимо, и они даже не заметят нас. Беда в другом: впереди действительно кто-то есть, но это не стража, да и не на краю оврага, а в самом овраге...
     - Кто это? - спросил Маррон, хотя ему хотелось спросить другое: "Откуда вы знаете?"
     - Не могу сказать. Я не в силах разглядеть это, знаю только, что их там двое и что они не движутся.
     - Я могу сходить посмотреть, сьер.
     - Можешь... хотя не следовало бы пускать тебя. Ладно, Маррон, похоже, ты послан нам в помощь небом, хотя иногда и делаешь глупости. Можешь изобразить невинного оруженосца?
     - Да, мессир.
     "Я этим весь день и занимался. И еще буду заниматься - впереди у меня долгая служба".
     - Ну так иди как можно тише, но не крадись. И не оборачивайся, и не возвращайся открыто.
     Маррон поплелся вдоль оврага самой что ни на есть скучающей походкой, не пытаясь даже прятаться в темноте и красться. Тени от кустарника пересекали овраг тут и там, разглядеть что-нибудь, не подавая при этом виду, было очень трудно, но Маррон все же увидел две небольшие фигурки, притаившиеся под терновым кустом...
     А может, это ему только показалось. Он заморгал и бросил еще один взгляд, искоса, чтобы убедиться; но чем дольше он смотрел, тем труднее становилось разглядеть лица, разглядеть одежду в качающихся тенях кустов.
     От усилий у него закружилась голова, закружилась внезапно, как раз когда он пытался разглядеть что-то в тени терновника. Нет, там было пусто, зрение сыграло с ним злую шутку... как кружится голова, надо присесть...
     Он сел на землю и положил голову на здоровую руку, поудобнее устроив ее на коленях. Когда он закрыл глаза, покалывание по коже утихло, а ум снова обрел ясность. И все же трудно было уловить хоть какую-нибудь четкую мысль, все они мешались и путались, все, кроме одной, очень упорной и навязчивой: "Там никого не было, это просто игра света и теней, овраг такой глубокий..."
     Так он сидел, не шевелясь, пока сквозь шум в голове не пробился грубый шепот. Земля перестала плыть под ногами, в голове прояснилось, и на этот раз он увидел двоих местных парнишек в простой одежде, в бурнусах и с обмотанными грязными тряпками головами...
     Он встал осторожно, оберегая раненую руку и боясь, чтобы не вернулось головокружение, и услышал в овраге негромкие голоса, исполненные едва сдерживаемой ярости. Один из них принадлежал мужчине - наверное, Раделю.
     Держась настороже, Маррон приблизился к краю оврага и заглянул вниз. На дне прямо под ним стояли четыре человека, двое в черных рясах и двое в пыльном серовато-коричневом одеянии. Радель и Редмонд - и те два парня. Вот только ни один деревенский житель ни за что не стал бы ссориться с вооруженными монахами, а между тем один из парней стоял, уперев руки в бока, и буквально прожигал Раделя взглядом, ругаясь свистящим шепотом.
     А ведь это был не парень. Это была госпожа Элизанда, одетая в какое-то грязное тряпье. Когда же Маррон протер глаза и искоса взглянул в ту сторону, в спутнике Элизанды он узнал госпожу Джулианну, спрятавшую длинные волосы под тюрбаном.
     - С какой стати я должна была тебе рассказывать?
     - Не рассказывать. Тебе просто надо было спросить...
     - Еще лучше! По какому праву ты - именно ты - решаешь за меня, куда мне идти?
     - Мои права мы обсудим позже, - сказал Радель, и Маррон подивился, как менестрель ухитрился вложить столько чувства в негромкий голос. - А сейчас мы все уйдем отсюда, и уйдем вместе.
     - Вначале, - холодным, прямо-таки ледяным тоном произнесла госпожа Джулианна, - я хотела бы познакомиться с моими спутниками. Вы ведь не простой менестрель, Радель, и ни вы, ни ваш спутник не имеете никакого отношения к искупителям.
     - Потом, потом, - повторил Радель, нетерпеливо махнув рукой. Судя по тому, как возмущенно застыла Джулианна, такое обращение ей терпеть не доводилось. Менестрель же отвернулся от нее, посмотрел вверх и спросил:
     - Маррон, ты уже пришел в себя?
     - Да, мессир.
     Хотя на самом деле ему хотелось сказать: "Нет, мессир, они меня совсем заморочили".
     - Вот и хорошо. Тогда давай прощаться. Прими нашу благодарность и возвращайся.
     "Возвращайся в свой лагерь, к своему хозяину, к своей жизни", - однако этого он так и не произнес. Редмонд вдруг потянул Раделя за рукав, менестрель огляделся, Элизанда задохнулась от волнения, и согнулась пополам. Все трое заметили нечто, чего Маррон еще не видел и не слышал; но какое бы чувство ни предупреждало их об опасности, на этот раз оно запоздало.
     - Кто там? - раздался голос из темноты по ту сторону оврага. - Эй, парень...
     Маррон застыл; его белая одежда выдала его, выдала их всех - при свете звезд она была прекрасно видна в ночи. Теперь он мог разглядеть, кто заметил его. Это были трое мужчин, бесшумно появившиеся из темноты, одетые в черные рясы - монахи, стоявшие на страже. Они приблизились к краю оврага, все еще глядя на Маррона, однако надежда на то, что они не заметят прятавшихся в овраге, была слабенькой.
     Надо было увести их...
     Маррон развернулся и побежал прочь, вопя на всю округу. Среди хижин в деревне обнаружились незамеченные прежде люди; обернувшись на бегу, юноша ругательски выругал сам себя. Если эти трое намеревались преследовать его, им пришлось бы пересекать овраг, причем именно в этом месте, где его края почти сходились, потому что за поворотом он мог стать гораздо шире. Но пока монахи застыли на краю оврага, глядя не на Маррона, а вниз, в т